Veritas

      Оставшаяся рабочая неделя проходит стремительно, словно один короткий миг, но тянется медленно, будто не закончится никогда. Запретивший себе даже думать о наглом мальчишке, Ганнибал постоянно ловит себя на мечтании о вечере субботы: что приготовить и как накрыть на стол, как подготовить дом и как приготовить себя. Однако проснувшись утром шестого дня недели, он внезапно осознает, что испытываемое томительное и колючее чувство, — чудовищное волнение в совокупности с предвкушением. Пары, которых в этот день назначено только две, проходят суетливо, а студенты, выходя из коридора, начинают перешептываться о странном поведении обычно собранного доктора Лектера. Отвратительно, и только усугубляет общую нервозность.       Но вот грядет вечер. Четыре часа томительной подготовки — стол, кокетливо накрытый на двоих под куполом тихой интимности, еда доходит в духовке, а Ганнибал надевает лучший костюм. Надевает, чтобы тут же снять и заменить на более свободный и менее официальный вариант в темно-синих тонах. В конце концов, он не уверен, что Уилл придет, мысленно повторяя: «Это не свидание,» — и этим врет сам себе, уже заранее зная, как хочет, чтобы окончился вечер. Долго всматриваясь в отражение в зеркале, Ганнибал неуверенно косится на сияющую серебристыми боками в свете ламп увесистую пробку, а затем, не давая передумать и наскоро растянув себя пальцами, Лектер осторожно погружает в тело игрушку, резко выдыхая, когда она надавливает ровно там, где нужно. Поначалу немного больно, а пробка слишком велика, и опасное натяжение неприятно пару десятков минут, но после наступает горько-сладкий момент ожидания.       Осторожно поправив брюки снова, отдернув манжеты рубашки и набросив на плечи пиджак, Ганнибал оглядывает себя в зеркало еще раз. Костюм-двойка элегантно обхватывает подтянутую фигуру, а открытая шея выделяется кусочком обнаженной кожи, покрытой едва выглядывающими из-под воротничка укусами и синяками. Без галстука — уязвимость для особых случаев. Таймер духовки давно огласил дом о завершении процесса приготовления блюда, и осталось только маяться и поправлять салфетки в тысячный раз. На каждое движение девайс внутри смещается, то надавливая сильнее, то слабее, и это сводит с ума. Легкий румянец уже ползет по щекам, а дыхание и пульс слегка учащены, кровь подогрета возбуждением и волнением — бурный коктейль.       Ганнибал очень надеется, что Уилл окажется пунктуальным юношей.       Между тем дни Уилла также проходят довольно напряженно: он успевает сдать два экзамена и подготовиться к еще одному, несмотря на то, что каждую минуту его преследуют мысли о неимоверно горячем преподавателе, о том, как он узок, когда принимает его внутрь, как отчаянно стонет и просит еще. Ночные кошмары оборачиваются сладкой пыткой: их секс грязен и жесток, но монстр принимает Уилла и подчиняется ему. Грэм всякий раз захлебывается собственным стоном и просыпается, так и не достигнув разрядки, чтобы пойти в душ и парой нескольких движений довести себя до оглушительного оргазма, сводящего судорогой мышцы живота. Уилл не считает себя неуравновешенным человеком, но чаша его терпения переполняется все больше, несмотря на загруженность.       К концу недели он готов найти дьявольски искушающего профессора, завалить его на пол и хорошенько оттрахать, чтобы он даже имени своего не мог вспомнить. Но Уилл все равно основательно готовится к субботнему вечеру: он старательно выглаживает черные брюки и темно-синюю рубашку, достает давно забытые темно-коричневые классические туфли. Уилл не всегда пунктуален, но сегодня ему следует проявить максимум хороших манер, а потому он решает приобрести неплохое вино, потратив на это чуть больше, чем планировал, и прибыть к дому профессора за две минуты до назначенного времени, чтобы немного робко нажать кнопку звонка.       Услышав подкравшегося гостя и сделав шаг к двери, Лектер едва не стонет, цепляясь за край стола — от спешного рывка пробка резко качнулась, а колени слегка задрожали. Еще более плавной походкой, чем обычно, мужчина скользит к двери, словно танцор, отворяя, наконец дверь.       — Добрый вечер, Уилл, — он сглатывает сердце в горле, приглашающе взмахивая ладонью. — Прошу, входи. Ты прекрасно выглядишь сегодня.       — Здравствуйте, профессор, — вежливо и с улыбкой отвечает Уилл, планируя этим вечером поиграть в хорошего мальчика, но его решение подвергается сильному испытанию. Ганнибал выглядит необычно живым и куда более притягательным, чем в той аудитории. Он немного волнуется, но выглядит очаровательно, а затем еще и делает Уиллу комплимент, от которого щеки того заливаются нежным румянцем.       — Большое спасибо, вы сегодня тоже потрясающи. Это вам, — протягивает он бутылку вина, — Надеюсь, вам понравится Domaine de Vissoux, — тянет он на французском, с удовольствием замечая, как вспыхивают искры в глазах Ганнибала.       Язык Уилла нежен, хотя акцент в нем очаровательно очевиден… Двусмысленность этой мысли нагоняет Ганнибала секундой позднее, как он успевает прочесть ее. Да, язык Уилла очень хорош, — и он не может не думать о том, насколько именно, пока чувствует себя так восхитительно пронзенным взглядом синих глаз.       — Благодарю, — руки Ганнибала почти не дрожат, когда он берет предложенную бутылку. Почти. Улыбнувшись как можно очаровательнее, он ведет своего гостя в столовую. — С моей стороны было досадным упущением не спросить о твоих предпочтениях… — оставив едва заметную паузу, чтобы пропустить гостя в большую залу, Лектер продолжает: — Надеюсь, ты ничего не имеешь против мясных блюд? Боюсь, здесь нет ничего вегетарианского.       — Что бы вы ни приготовили, пахнет просто восхитительно. Я с удовольствием попробую что угодно в вашем исполнении, — изящно отвечает Уилл, маскируя то, насколько он на самом деле голоден. Грэм обводит убранство дома внимательным и восхищенным взглядом, и несколько мрачный антураж обеденной залы нисколько не пугает.       — У вас прекрасный дом, — Уилл не кривит душой, хотя и не привык к подобной роскоши, а затем задумчиво добавляет: «Очень вам подходит». Но все-таки больше его привлекает сам Ганнибал и его грациозные движения, хотя Уилл улавливает едва-едва заметную скованность, но списывает ее на волнение. А затем взгляд натыкается на край синяка, видящийся у воротника, и его захлестывает необычайно мощная волна совсем иного голода. Уилл, черт побери, истосковался по этому мужчине, но не станет кидаться на него как дикарь: игра в вежливость добавит ему больше очков, чем грубое удовлетворение собственного желания. Поэтому Уилл следует за радушным хозяином и покорно усаживается за стол, вспоминая правила этикета и отчаянно надеясь, что Ганнибал сжалится над ним и не станет смущать тремя разными видами столовых приборов.       Усадив гостя на предложенное место, Ганнибал отвлекается на вино, ловко открывая бутылку и разливая алую жидкость по бокалам. Пахнет волшебно. Обостренное обоняние фиксирует все оттенки, невольно переплетенными с ароматами специй и, если подойти поближе, то аромат самого Уилла.       — Это фаршированное сердце с мясным ассорти, — оставив бокал ему, а затем и себе, профессор не спешит садиться. — Я очень рад, что тебе пришлось по вкусу.       Слегка взволнованный, он подходит к своему стулу, опускаясь медленно, будто большая кошка, и коротко беззвучно выдыхает от прострелившей по позвоночнику яркой искры. Об истинных причинах столь изворотливой грации Уилл не может знать, а Ганнибал не собирается говорить ему. Уж точно не сейчас. Стараясь не шевелиться и даже не дышать лишний раз, он переводит немного туманный взгляд на Грэма. Уилл вдыхает аромат изысканного вина, прежде чем сделать небольшой глоток, — он слишком сильно волнуется, но не хочет налегать на алкоголь и его искусственное облегчение. Но от одного взгляда на Ганнибала, который занимает свое место и едва заметно выгибается, кровь начинает бурлить и приливать к паху. Выдержать прелюдию этим вечером будет сложнее, чем он думал.       — Приятного аппетита, Уилл, — Ганнибал даже не хочет знать, как выглядит сейчас, с тоской признавая, что, возможно, игрушка была не такой уж хорошей идеей. Даже привычная легкость в поддержании беседы и красноречие отказывают ему, а присутствие Грэма… Оно делает эту сладкую пытку просто невыносимой. Это только начало вечера, а ему уже нестерпимо хочется трахаться.       Будто зная о бедственном положении своего собеседника, Уилл посылает Лектеру обворожительную улыбку и аккуратно принимается за трапезу. Нежное мясо буквально тает на языке, а сбалансированное сочетание соуса и специй просто не могло быть лучше. Уилл издает тихий стон и опускает веки. Стоило Ганнибалу только слегка притронуться к еде, чтобы понять, что еда не способна утолить тот голод, что мучает его. Те крохотные маленькие звуки удовольствия, что издает Уилл, и этот восхитительный стон искрят наслаждением. Невольно вспоминается как Уилл стонал тогда, и становится совсем душно. Оттянув воротничок рубашки немного дальше небрежным легким движением, Ганнибал покачивает в пальцах хрупкую ножку бокала, прежде чем сделать несколько глотков.       — Божественно, — задушенно выдает Грэм, прочищает горло и добавляет: — Я никогда в жизни не пробовал ничего вкуснее. Вы просто волшебник, — стараясь скрыть смущение, он делает маленький глоточек вина, удивляясь тому, как хорошо оно дополняет вкус блюда, и чувствует на себе пристальный взгляд, впрочем, стараясь оправдать все его пожелания.       Ганнибала хватает только лишь на благодарный кивок, сопровождаемый искренней улыбкой.       — Почему вы не выбрали в качестве профессии мастерство шеф-повара? — вполне искренне интересуется Уилл, с любопытством наклоняя голову, — Я, разумеется, не эксперт, но мне кажется, что многие высокорейтинговые рестораны не отказались бы заполучить вас.       — Кулинария — моё хобби. Думаю, я предпочитаю более близкое взаимодействие с людьми. Хирургия, психиатрия… Я пробовал себя в разном и пришел к тому, что посвящаю юные умы будущих агентов ФБР в тонкости профилирования, — ни взявший за день ни крошки хлеба и распаленный таким близким и прекрасным в своей особенной манере Уиллом, Ганнибал немного пьянеет. И от вина, и от компании.       — А ты, Уилл, что сподвигло тебя на вступление в ряды агентов?       Захмелев и осмелев, он слегка сдвигается, стараясь занять более расслабленную позу, но игрушка движется тоже. Медленно, так медленно, проходясь внутри по нежным стенкам его чувствительной плоти. Чтобы сдержать стон, он закусывает губу, задерживая дыхание. Это почти больно. Безумно хочется притронуться к себе, довести до разрядки, ужасно хочется кончить. Бессознательно преследуя собственное удовольствие, он слегка ёрзает на месте. Снова и снова. Затем беспокойно сводит колени, но так лишь хуже, и приходится развести их вновь. Ганнибал — весь оголенный нерв, готовый сгореть от лёгкого касания. Безупречно порочно.       — Некоторым моим способностям найдется в ФБР лучшее применение, — Уилл не раскрывает все карты и поднимает взгляд от своей тарелки. Ох, ну и зрелище же открывается перед ним: изо всех сил борющийся с… возбуждением Ганнибал и отчаянно проигрывающий ему. И то, как беспокойно он сидит на стуле. Догадка прознает Уилла будто молния, а затем еще одна горячая волна жара устремляется меж слегка разведенных бедер. Уилл чудом сдерживает стон. Ганнибал настолько сильно жаждет его, что, похоже, уже подготовил себя, и если это что-то внутри, то он бесстыдно качается на волнах наслаждения, отчаянно цепляясь за реальность. Уилла этот подход не очень устраивает, поскольку он хочет там быть вместе с Лектером, утопая в разделенном на двоих блаженстве, но он продолжает вести игру.       — С вами все в порядке, профессор? — с наигранным беспокойством спрашивает он и не получает ответа. «О. Мой. Бог», — думает Уилл, наблюдая за тем, как контроль над собой все сильнее уплывает из рук Ганнибала, вытесняемый отчаянием и предвкушением.       За все более раскаляющим тело удовольствием Ганнибал плохо осознает данный ему ответ и ругает себя за невнимательность. Узнавать Уилла интересно, желанно… Но тело так сильно хочет ласки, что контролировать сочащуюся похоть становится практически невозможно. Уилл выжидающе смотрит. Он задал вопрос, но Лектер едва ли может вспомнить какой, тая в жаре бурного синего океана, словно шоколад в теплый летний день.       — Ты не мог бы… повторить вопрос, Уилл? — паузы в словах становятся менее контролируемыми и более ощутимыми, а имя заканчивается звучным выдохом, что так похож на стон. Отрывистые слова звучат как зеленый свет, и Уилл аккуратно поднимается со стула и подходит к Лектеру. Выгнувшись чуть назад, Ганнибал не может сдержать дрожи, впиваясь пальцами в столешницу и замирая. Будто дикий зверь, Уилл медленно поднимается со своего места и, не отрывая глаз, направляется к нему. Хищник, загоняющий свою жертву — уже знающий, что победа за ним, уверенный и сильный.       — Я спросил, хорошо ли вы себя чувствуете, профессор? Вы покраснели, — Грэм чувствует тепло, разливающееся в груди от лихорадочного блеска во взгляде янтарных глаз, и аккуратно прикасается ко лбу тыльной стороной ладони, — Боже, да вы горите! — обеспокоенно восклицает он и обхватывает пальцами тонкое прекрасное запястье, — Пульс тоже участился. Я надеюсь, ничего серьезного? — Уилл подносит запястье к губам и нежно целует его, устремляя на Ганнибала лукавый взгляд из-под ресниц, и Лектер действительно горит. Даже короткое заботливое касание бьёт убийственным разрядом электричества. Лёгкий поцелуй почти не чувствуется на коже, но для Ганнибала горячие губы подобны открытому пламени, почти подталкивающему его к самому краю. Унизительное хныкание оглушительно, но Ганнибал не сразу понимает, что этот звук издает он сам.       Он очень, очень близок.       — Уилл… Надеюсь, ты утолил свой голод?.. — срывающийся голос невольно падает до шёпота и хриплый просьбы: — Дотронься до меня снова, пожалуйста.       Ганнибал просит так сладко, что у Уилла не остается никаких сил для сопротивления, да и не хочет он этого. Его ладони ложатся на широкие плечи, массируя их и одновременно надавливая, прижимая к стулу. Ганнибал отчаянно закусывает губу, чтобы не дать вырваться стону, и его длинные ресницы трепещут, когда Лектер пытается удержать глаза открытыми. Уилл наклоняется к нему и целует. Пальцы Ганнибала тут же хватаются за его рубашку, пытаясь притянуть ближе, на секунду оторвавшись, он, резко выдохнув, отодвигается на стуле, и Уилл правильно понимает намек: он садится Ганнибалу на колени и вырывает из его груди протяжный стон. Грэма тут же собственнически за талию обвивают руки, и Лектер снова приникает к его губам, выстанывая его имя прямо в поцелуй. Уилл потирается об упирающийся ему в бедро возбужденный член, и Ганнибал вздрагивает всем телом.       Лицо и шея залиты лихорадочным румянцем, а мокрое белье липнет к члену, пачкая ещё и костюм. Словно стараясь удержаться от падения на скалы, Ганнибал отчаянно хватается за Уилла, задушенно постанывая, хныкая и почти умоляя взять его. Огненное возбуждение пропитывает каждый миллиметр тела, а чувства дрейфуют от поцелуя до приятного давления в заднице. Он готов просить и умолять уже сейчас, продолжая прижиматься к Уиллу, и тот властно обнимает за шею, притягивая к себе невозможно близко. От этого прикосновения Лектер вздрагивает — большинство меток едва только начали заживать, а цвет всё ещё окрашивает кожу в насыщенные оттенки. Ещё немного больно, но Ганнибал солгал бы, сказав, что ему это не нравится. Боже, да он почти каждый день ласкал себя, нарочито раздражая раны в напоминание, каждый раз извиваясь на постели или под горячей водой душа, ослеплённый оргазмом. А теперь Уилл здесь: настоящий, реальный.       — Ты не проводишь меня наверх, пожалуйста?.. — укусив нижнюю губу, Ганнибал вылизывает его рот, не стараясь перехватить инициативу, а лишь наслаждаясь происходящим больше, чем нужно. Будто не принадлежащие ему руки слепо скользят по Уиллу, стараясь запомнить его на ощупь, ориентируясь только по мягкому трению.       — Конечно, — Уилл все еще покладистый и вежливый мальчик, хотя все его тело пылает от возбуждения, и думать становится все тяжелее. Но, все равно, гораздо проще, чем самому Ганнибалу, который этим вечером медленно и методично доводил себя до исступления, а теперь не может совладать с желанием ощутить в себе горячую живую плоть. Уилл лишь немного заглядывает в его сознание, но даже та жажда, которую он замечает почти мельком, заставляет увлечь Лектера в еще один страстный поцелуй, сминая его губы и врываясь языком в его рот.       Ганнибал же, кажется, забывает дышать, питаясь страстью поцелуями с чужих губ. Уилл хочет его, жаждет. Голод, который они испытывают друг по другу безумен, феноменален… Больше, чем просто влечение. Темная суть Уилла раскрывается и рвется на свободу рядом с ним, проглядывает в том, как он смотрит и как прикасается. Это манит и зачаровывает так, что Ганнибал летит к этому огню, желая расплавится в нем без остатка — странное и новое желание для убийцы.       Грэм плавно поднимается, не забыв потереться о взбудораженного до предела мужчину и помогает ему подняться. По всему телу прокатывается сладкая дрожь, а в паху уже ощутимо тянет, когда Уилл видит его грациозные медленные движения и знает, что это попытка избежать максимального давления на простату, чтобы не кончить прямо здесь и не осесть на пол. Уилл готов помучить Ганнибала, заставить его сделать это, но сегодня за восхитительный ужин и почти безграничное терпение он заслуживает награды, и поэтому Уилл сжимает протянутую ладонь и следует за мужчиной, который, очевидно, из последних сил удерживается от того, чтобы бросить его на пол и оседлать, используя его тело для получения собственного удовольствия. Сейчас для этого еще рано, но Уилл планирует сделать и это.       Каждый шаг обоих похож на танго — танец истинной страсти. Добраться до лестницы несложно, и Ганнибал даже почти приходит в себя, но перед ней на мгновение останавливается, глядя на ступени, как на величайшую преграду в жизни, проклиная архитекторов за планировку. Думается, что софа в кабинете тоже очень даже не плоха… Хотя ему и пол сейчас кажется райскими облаками.       Опередив его, Уилл поворачивается к нему лицом. Взгляды скрещиваются: бушующее темно-синее море и черная бездна, обрамленная тонким медным ободком. Они купаются во взаимном желании, наслаждаются близостью друг друга и прекрасно осознают, что это не предел ощущений. Уилл, не глядя, делает шаг назад и берет вторую ладонь Ганнибала в свою. Эхом от стен отражается громкий стон и тает где-то в конце комнаты. Кусая губы с почти страдальческим выражением, Ганнибал поднимается на первую ступень, чувствуя себя во всех смыслах открытым, уязвимым и невыносимо возбуждённым. Каждый шаг даётся с трудом, со стоном и дрожью, вдаваясь в тело Уилла своим. Лектер резко поднимается на второй уровень, прямо-таки всхлипывая, замирает — впервые действительно отчаянный вытерпеть эту муку, пока Уилл крепко держит его за руки, помогая переносить вес с ноги на ногу, и наслаждается каждой секундой происходящего.       — Я не могу.       — Я держу вас, — заверяет его Уилл, усиливая хватку и помогая сделать еще один шаг. Ганнибал отпускает его руки и порывисто обнимает, утыкаясь носом в шею и дрожа. Уилл гладит его по спине, шепчет что-то успокаивающее, хотя как тут расслабиться, когда с каждой ступенькой игрушка движется внутри него, то скользя глубже, то задевая центр удовольствия, обрекая на агонизирующе сладкую муку. Мышцы и кости Ганнибала, кажется, растворяются и превращаются в желе. Давление внутри почти невыносимо. С каждым движением игрушка терзает его болезненным удовольствием, заставляя сжиматься и невольно вести бедрами то назад, то вперёд в желании хоть какого-то облегчения, но не находя его.       Через пару мгновений они продолжают подъем, и по особенно громким стонам Уилл понимает, когда игрушка изгибается так, что легонько касается простаты. Наблюдать за этим невыносимо: Грэму нестерпимо хочется войти в него и самому вынудить его издавать все эти звуки. Испытываемое Ганнибалом наслаждение кажется нечестным. Оттого и превращается в пытку. По губам Уилла скользит мрачная улыбка, когда он осознает границы своей одержимости этим мужчиной и переступает их.       К середине лестницы он превращается в незаменимую опору для все больше и больше сдающегося Ганнибала, а когда они делают последний шаг, Уилл подхватывает вмиг ослабевшего Лектера и заключает в бережные объятия, не давая упасть. Но даже после столь изощренной пытки лестницей Ганнибал все еще не кончил. «Потрясающая выносливость», — Уилл издает довольное мурлыканье и обводит языком одну из оставленных им меток. Тяжело дыша, Ганнибал хрипло смеётся, не переставая дрожать. Чувствительность обострилась настолько, что он ощущает себя на вершине наслаждения постоянно. Он не планировал этого, когда вбирал в себя игрушку, не планировал заходить так далеко; не думал, что она настолько велика, чтобы быть такой…       — Какое хорошее вино — я едва стою, — усмешка кривит губы. Влажная рубашка неприятно раздражает кожу, как и одежда в целом. Минута передышки кажется блаженством в совокупности с нежностью Уилла, который полностью контролирует его, Ганнибала, удовольствие. Или пока ещё не полностью. Скользнув цепкими пальцами в карман пиджака, он смущённо протягивает небольшой кусочек пластика Уиллу.       — В самом деле, я не думал использовать его. Но ты можешь, если захочешь… — жаркий шепот касается шеи Уилла, а затем Ганнибал касается губами чуть солоноватой кожи, млея от божественного момента. Жажда Уилла так нестерпимо съедает изнутри.       Уилл берет маленький пульт, борясь с искушением включить его прямо сейчас, но тогда Ганнибал точно кончит, и им придется ждать, а Уилл не знает, насколько долго ему позволено здесь находиться. Мысль об этом навевает грусть, но Грэм старательно задвигает ее куда подальше. Быть может, Ганнибал попросит его остаться. Или Уилл воспользуется его состоянием и «взмолится» об этом сам. Значит, сегодня он должен быть чутким и заботливым. Не то, чтобы ему не хотелось, просто все мысли о грубом животном сексе сразу же отпали, когда он увидел, как беспомощно Ганнибал пытается вырваться из пытки удовольствием и достичь оргазма. Уиллом овладело страстное желание уложить его на шелковые простыни, помочь достичь столь желанного облегчения, а после подарить неспешную ласку, медленно… любить его?       «Любить? Вот же черт», — огорошенно думает Уилл о том, насколько близок к влюбленности. И, конечно же, в самое подходящее время, когда объект его желаний беззащитен и страстно стонет в его руках. Уилл прикасается губами к его виску, вкладывая в это все свои внезапно осознанные чувства, и следует по указанию Ганнибала, сделанному дрожащей рукой.       Когда они, наконец, добираются до спальни, Уилл срывает с него пиджак, затем на пол летит рубашка, и теперь взору полностью открывается мускулистое гибкое тело хищника, который пожирает его голодным взглядом, но безмолвно подчиняется. К кучке вещей присоединяются и брюки вместе с бельем, носки. За пеленой дурманящего удовольствия Ганнибал даже не помнит, как нетерпеливо выворачивался из одежды, срывая с Уилла лишнюю сейчас рубашку, чтобы наконец прижаться к коже. Пуговицы рассыпаются по полу, торопливо прячась в углах комнаты и забираясь под мебель, чтобы не быть найденными. Когда же из «одежды» на Ганнибале, а вернее в нем остаётся только серебрящийся девайс, строгий профессор Лектер соблазнительно вытягивается на постели с дикой грацией совершенного убийцы из семейства кошачьих и слегка разводит колени с готовностью блудницы, отчего Уилл давится стоном, когда замечает ярко бликующий край немаленькой пробки.       Ганнибал знает, как это можно увидеть со стороны: профессор и студент, разделенные статусами и декадой лет. Соблазнивший юнца преподаватель, захотевший молодого тела… Но все вовсе не так. Уилл с самого начала был особенным для него…       Обнаженный, как никогда раньше, мужчина томно смотрит на Грэма из-под веера полуопущенных ресниц, а затем тянет к нему раскрытую ладонь, словно зазывая. Уилл торопливо избавляется от одежды, шипя сквозь зубы, когда стягивает брюки, и опускается рядом. Слишком довольный вздох ускользает из лёгких Лектера, когда рядом скользит разгоряченное тело. Любопытные и ласковые руки Уилла оглаживают впадинку между ягодицами и касаются края растянутого отверстия, заставляя Ганнибала выгнуться. Его шальной взгляд стреляет в Уилла, а язык быстро облизывает губы: — Я хотел быть готовым и мокрым для тебя.       Что-то совсем темное разрастается в глубоком синем море, а затем в дополнение к распирающему объему металла, Уилл дразняще толкает палец внутрь рядом с чертовой пробкой — совсем немного, но даже это заставляет Ганнибала вскинуться и громко и отчаянно рычать в попытке сдавить крик. Это почти чрезмерно, почти слишком много, но он только стонет в экстазе, желая больше — желая все, что Уилл может сделать с ним.       — Уилл, — тихая мольба теряется в жадном поцелуе. Влажном, почти пошлом, но таком восхитительно развратном.       Вдоволь насладившись реакцией, Уилл убирает руку и притягивает Лектера к себе для жадного мокрого поцелуя, а затем, когда кислорода становится катастрофически мало, отстраняется и жарко шепчет в ухо:       — Вы были великолепны весь этот вечер. Продержитесь еще немного, профессор мой, и тогда я дам вам все, чего вы желаете, — и щелкает кнопкой пульта.       Страшные слова. Ганнибал обиженно хныкает, словно ребенок, у которого отобрали леденец, а затем вибрация посылает новую волну по телу, заставляя его метаться по постели, изгибаться и сводить бедра вместе. Стоны, отчаянные и сладострастные, больше напоминает то крики, то скулеж и всхлипы, то срываются на невнятный шепот на литовском. От отчаяния ли, но Лектер тянется к свободной руке Уилла, целуя запястье, скользя языком по ладони и тонкой кожице между пальцами, рисуя неведомые картины: Ганнибалу всегда нравились его руки, и он не отказывает себе в том, чтобы обласкать каждый палец, посасывая, облизывая и потираясь припухшими губами. Ему невозможно не делать этого сейчас, когда потребность стала так велика.       Уилл не собирается останавливаться: вседозволенность пьянит и срывает крышу. Боже, он может сделать с этим мужчиной что угодно, и тот позволит. И попросит еще. Он никогда еще не чувствовал себя таким сильным и свободным одновременно. «И желанным», — шепчет голосок у Уилла в голове, но он снова игнорирует эти мысли. Все тело Ганнибала взывает к нему, умоляя прекратить мучения, но он нажимает на пульт снова, лишь увеличивая скорость, пробегается пальцами по волосам на груди и медленно обводит языком затвердевший сосок, а затем легонько прикусывает зубами, другой рукой выкручивая и второй. Ганнибал словно тает от его прикосновений: сильные мышцы перекатываются под кожей, а сам он извивается на постели, ни на секунду не прекращая ерзать. Но, едва завидев признаки вот-вот подступающего оргазма, у самого края Уилл уменьшает скорость, и его слух ласкает протяжный разочарованный стон.       В геометрической прогрессии нарастает сладкое и тягучее, будто мед, удовольствие, но в самый последний момент Уилл останавливается. Снова. В отчаянии, Ганнибал тянется к своему члену, проводя по всей длине пару раз, а затем сжимает пальцы кольцом у основания, чтобы не закончить сейчас и вот так. С темной от притока крови влажной головки члена сочится очередная капля, медленно падая на живот в уже образовавшуюся лужицу. Так мучительно. Нет, ждать он больше не может. Стиснув в свободной ладони кудрявые темные волосы, Ганнибал шипит в губы Грэма литовские слова, но затем повторяет ещё и на английском: — Я хочу кончить от тебя во мне. Сейчас.       Ганнибал вновь пылко умоляет, но Уилл не собирается уступать. Поняв по ухмылке, что эта просьба не получит удовлетворения в ближайшее время, Лектер ловко переворачивается, прижимая Уилла к постели, а затем седлает бедра, зажимая его шею с тихим рычанием. Не сильно, только напоминая, что способен не только подчиняться. Секунда и податливый Ганнибал меняется на непредсказуемого Потрошителя. В нем просыпается темная сторона: то самое чудовище, которое, даже оставаясь безымянным, держит в страхе всю Америку. Разница незаметна, но не менее очевидна. Уиллу прекрасно известно, кто находится перед ним: Потрошитель обвивает руки вокруг его горла, и из груди Уилла вырывается ответный рык. Склонившись, Ганнибал впивается в губы Грэма, кусая нижнюю довольно сильно, не столько из-за желания причинить ответную боль, сколько от резкого движения собственной руки, вынимающей пробку. Пошлое хлюпанье смазки оглушает, но Лектер слишком возбуждён, чтобы стесняться. Мышцы сжимаются, в попытке удержать в себе игрушку, но он пробыл с ней достаточно, чтобы остаться раскрытым даже без нее. Оторвавшись от губ Уилла, Ганнибал улыбается как-то совсем распутно, немного изгибаясь назад и направляя в себя член желанного мужчины. Сопротивления нет совсем — только теплый и мокрый жар, обхватывающие возбуждённую плоть.       — Да, да, — благоговейно шепчет Лектер на вдохе, принимая его в себя целиком до самого основания. Эта поза, дающая иллюзорный контроль, позволяет Уиллу проникнуть глубже, и Ганнибал выгибается, опираясь руками о крепкие бедра любовника. Глаза закрыты, а он полностью тонет в чувствах, отдаваясь движениям. Внутри Лектера скользко и горячо, и даже несмотря на растяжку, стенки плотно обхватывают член, и Ганнибал тут же задает темп, начиная двигаться сразу, но неспешно, будто лениво, наслаждаясь каждым миллиметром плоти. Вверх, почти выпуская, а затем вниз до самого конца, выписывая бедрами восьмёрки и захлебываясь сиплым дыханием. Попеременно напрягаются мышцы бедер, пресса, рук… Безумно красиво. Лектер совершенен в стремлении к наслаждению.       Эта поза интимнее, глубже, но Уилла покоряет даже не это, а шальной взгляд Потрошителя, будто он мысленно пожирает Уилла целиком, с наслаждением вгрызаясь в сочную плоть и слизывая с губ капли крови. Тьма проникает в душу и обволакивает ее, придавая сил, а зрение переключается между Ганнибалом и темным силуэтом с рогами, затем они сливаются в один, и это вкупе с наслаждением сливается в нечто невообразимое.       — Вот так. Как прекрасно. Как же ты хорош. Вот так, — тихий сдавленный шепот сливается в монотонный шелест, перебиваемый громкими стонами. Челка спадает на глаза, и Ганнибал выглядит диким, словно его только-только вырвали из лона природы, первозданного, как венец хищника. Голодным и воинственным, словно готовится рвануться в бой и рвать врага голыми руками, когтями и клыками.       — Смотри на меня, Уилл, — искусанные губы немного кровоточат, и алые капли сияют в отблесках уличного фонаря. — Смотри. Всегда.       Ганнибал приказывает, и Уилл не смеет отвести от него пылающий взгляд, полный восхищения и еще чего-то невысказанного. Никто и никогда не смотрел так: будто видит всю его порочную суть и при этом восхищается, находит прекрасным, желанным… Любимым. Уилл отчаянно напоминает себе, что не должен влюбляться — это окончится его смертью, причем довольно скорой, но с каждым движением Ганнибала, возносящим их на вершину наслаждения (в их случае, скорее, толкающим к краю бездны), Уиллу все тяжелее и тяжелее сопротивляться. Хищник восхитителен, прекрасен и желанен, желаннее всего на свете, и как же Уиллу хочется заполучить его целиком. Он может попробовать. Испытать судьбу. И Грэм решается.       Движения Ганнибала становятся более графичными, плавными, когда он крутит задницей, ища максимально приятный угол, а затем вновь набирает темп, изгибаясь, будто живое пламя или экзотичный змей в руках заклинателя. Эгоистичный гедонист, Ганнибал гонится за собственным удовольствием, раскачиваясь все быстрее, сильнее, с каждым новым соприкосновением тел выбивая звонкие хлопки. Те звуки, что рвутся из его горла, временами совсем не похожи на человеческие — рычание и скулеж, но всхлипывания и стоны, измученные полувскрики и просто сбитое тяжёлое дыхание.       Короткие ногти впиваются в плоть, оставляя полукружия на бедрах Уилла, а затем и полосы по его груди до живота. Это распаляет Уилла еще сильнее, он не контролирует себя и низко рычит, подаваясь бедрами навстречу и проникая еще глубже, ударяя по чувствительной точке внутри и пытаясь выгнуться навстречу Лектеру. С ним потрясающе хорошо, Уилл не может удержать руки при себе, оглаживая ладонями мощные бедра, скользя ими выше и вновь опускаясь, а Ганнибал поддается вперёд, впиваясь собственническим поцелуем в шею, а затем ещё и ещё, срываясь на покусывания на особенно чувственных движениях, как вампир, желающий главного источника жизни. Уилл проник так глубоко в него, но не только физически. Самым прекрасным, но смертельно ядовитым цветком он пророс внутри, обвивая лёгкие и запуская корни поглубже в сердце, грозя уничтожить или спасти, воедино и навечно сплетая Ганнибала с собой. Слабость или сила?.. Кто может знать?..       Грэм обхватывает член Ганнибала, хватает всего нескольких поглаживаний, чтобы Лектер бурно кончил, изливаясь ему на грудь и живот. Вспышка ослепительного света, стирающая все, кроме Уилла под ним и в нем, а затем не оставляющая и его, вырывается наружу вымученным криком короткого, но прекрасного имени, словно эмоции вот-вот разорвут его на лоскуты. Содрогаясь в сладкой конвульсии, Ганнибал беспомощно двигает бедрами, стараясь продлить это восхитительное чувство лёгкости и наслаждения, пока Уилл обмакивает два пальца в образовавшуюся лужицу, демонстративно втягивает в рот и облизывает. От этого простого жеста любовник сжимает его так сильно, что Грэм вздрагивает всем телом, когда оргазм настигает его будто удар, и затем Ганнибал чувствует разливающееся внутри тепло, стекающее по внутренней стороне бедра. Так интимно.       Не в силах удержаться, Лектер мягко падает на Уилла, расплываясь на нем обессиленной дрожащей массой. Стараясь прийти в себя и вернуть улетучившийся разум. Это так похоже на смерть, это так похоже на возрождение. Уилл обнимает обессилевшего Ганнибала, все еще омываемый волнами посторгазменного наслаждения и прижимает к себе. Шелестя простынями, Ганнибал чуть соскальзывает с Уилла, смещая вес на постель — все же он несколько тяжелее и такой вес мало приятен. Перепутавшись и переплетаясь конечностями, он довольно затихает, наслаждаясь блаженной негой. Мыслей нет, голова пуста, похоже на что-то близкое к умиротворённости. Так не было ни с кем — это Лектер может сказать точно. Может, это и зовётся влюбленностью?.. Странное чувство.       Возможно также, Уилл впервые чувствует себя по-настоящему умиротворенным и защищенным. «Какая ирония, — думает он, — я чувствую себя комфортно только в объятиях хищника высшего порядка». У Грэма щемит сердце: он такой теплый, такой доверчивый и ласковый, но может в один миг обернуться яростным смертоносным штормом. Это не пугает, но почему-то навевает тоску. Уилл сомневается в себе, сомневается, что его примут, что его захотят выслушать. Он в каком-то смысле прощается с жизнью, и испытанное удовольствие немного горчит. Разумеется, Уилл восстанавливает дыхание и размеренно дышит, стараясь не выдать своих отнюдь не радостных мыслей, но ему хочется съежиться и сдаться на милость судьбе. Поэтому он старательно изображает лукавый взгляд, потому что Ганнибал посмотрит, когда произносит:       — Было потрясающе. Никогда и подумать не мог, что Потрошитель окажется так хорош, — Уилл тихонько вздыхает, но не закрывает глаза в ожидании приговора. За лениво отступающим оргазмом, смысл сказанных слов доходит не сразу. Вздрогнув, Ганнибал мгновенно напрягается, будто готовясь к убийственному рывку. Конечно, в любой другой ситуации он перевел бы все в шутку, но сейчас… Уилл знает. Это также очевидно по голосу, как и по уверенности и непоколебимости его рук.       — И давно ты знаешь? — его голос равнодушен, эмоции спрятаны, а слова на вкус напоминают пепел. Такие же горькие и иссушающие.       Недавняя расслабленность сменяется глухой сосредоточенностью, готовностью убивать. Защищаться. Может, тоже впервые в жизни. Приподнявшись на локте, Ганнибал поднимается, хотя его ноги дрожат и стоять физически невыносимо тяжело, но и находится с Уиллом в одной постели… Больше страшно, и в глаза он ему не смотрит поэтому. Ганнибал знает, что несмотря на этот удар, он не сможет убрать теплоту из своих глаз. Ещё минуту назад близость между ними была абсолютной и прекрасной, а сейчас пугает. В комнате с хищником, боится не Уилл. Набросив на плечи халат, Ганнибал усаживается в кресло, вспыхивая, когда ощущает на коже и до сих пор внутри сперму Уилла. Его поимели. Буквально и фигурально. Значит, и то, что он видел было ложью?.. Хочется верить, что нет, но… Больно.       — И как скоро полиция будет здесь? И зачем было… — он не договаривает «трахать меня», хотя это очевидный вопрос с не менее очевидным ответом. Да и сегодня Ганнибал предложил себя сам, а оттого чувствует себя более горько. Императора лжи обманули — он сам придумал себе историю о том, что кто-то мог быть его душой.       Ганнибал отскакивает от него будто от прокаженного, и Уиллу становится больно. Конечно, он не мог найти лучшего момента, чтобы спросить. Естественно, он все испортил. Грэм сцепляет зубы, чтобы сдержать позорный всхлип и не расплакаться, но горло сводит сухим мучительным спазмом. Стыдливо покраснев, он прячется за простынью и уже даже не рассчитывает ни на какое продолжение, а думает, удастся ли ему просто убежать и больше никогда не возвращаться, чтобы не испытывать эти унижение и неловкость. Ганнибал моментально запирается наглухо и требовательно ждет ответа, который уже дорого обходится Уиллу, поэтому он собирается с мыслями и, разглядывая свои руки, отвечает:       — Недавно. Я никому не говорил о своих догадках. Доказательств у меня нет, в полицию я не сообщал. Вы уважаемый преподаватель и судебный эксперт, никто не стал бы меня слушать, даже если бы я очень старался. Но мне все равно, и я не собираюсь ничего делать с этой информацией, — фразы выходят рублеными и несвязными, но это максимум, на который способен Уилл, — А пришел я сегодня потому что мне самому этого хотелось. Я надеялся… — он обрывает себя и качает головой, затем все же выбирается из постели и начинает торопливо одеваться, решив, что раз уж умрет, то хоть не в позорном виде.       Ганнибал всё ещё не смотрит в его глаза, зябко кутаясь в единственную одежду. Почему он поверил в это? Зачем он посмел думать, что кто-то сможет полюбить монстра? Или быть с ним, нежиться в постели каждое утро, кутаясь в простыни и ложь, не задавая вопросов о том, где он пропадает ночами и почему после находят трупы?.. Отвернувшись к окну, Ганнибал не может смотреть, как Уилл одевается. Не после того, что произошло сегодня. Особенное для него, но источник острых ощущений для Уилла. Не любовь. Лживое, лживое… Нужно просто разрезать его, спрятать в подвале и съесть все, что он сможет получить с его тела. Выпотрошить его, ещё живого, вырвать бьющееся сердце и съесть сырым на его глазах… И в то же время Ганнибал знает, что не сможет этого сделать.       Слезы, горькие и жгучие, чертят по щекам, и он со злостью стирает их. Обидно, но больше больно. Как его так унесло, что теперь его грудная клетка раскурочена и болит сильнее, чем болела бы физически.       — Понравилось? Ебать Потрошителя? — то, что должно было звучать язвительно, звучит жалко. Он сам себе противен. Надежда — самая большая проблема.       — Мне понравилось быть с Ганнибалом, а Ганнибалу — быть с мной, — тихо отвечает Уилл. Он совсем не такой реакции ожидал, не предполагал даже, что им обоим будет настолько больно. Он поднимает печальный взгляд на мужчину и не верит своим глазам. Тот выглядит сокрушенным и старательно смахивает с щек слезы. Почему?.. Он не должен плакать. Желание сбежать сменяется почему-то щемящей нежностью, и хочется приласкать и успокоить отчаявшегося мужчину. Уилл уверен: ему бы дали уйти, но если он сейчас сбежит, другого шанса ему не представится.       — Вы можете не верить мне, но я все равно скажу, — на лице Ганнибала по-прежнему никаких эмоций, и Уилл не может ничего считать, поднимаясь и осторожно приближаясь. Он усаживается на подлокотник кресла рядом с Лектером, провожающим его невозмутимым взглядом, хотя где-то у самых зрачков Уилл подмечает легкое замешательство, — Я… я… пришел потому, что вы мне интересны. И тогда, и сейчас. Духовно и физически.       Обычно горделиво вздергивающий голову, сейчас Лектер склоняет ее вниз, будто защищая шею. У него нет ни одной причины ему верить. Ни одной причины, и все же он верит. Глупо и отчаянно.       — Ты и и вправду хорош в профилировании, — замечание тонет в тишине. Ганнибал не двигается, боясь испугать Уилла, или сам ожидая нападения. Им обоим есть что сказать, но слова не идут на ум. — Будущий агент ФБР, который поймал Потрошителя. Может, не так, как хотел, — осторожное признание даётся с трудом. И все же Ганнибал надеется. Если же он проиграет, то они оба умрут.       — Я не собираюсь вас ловить, — уверенно произносит Уилл, отчего удостаивается несколько удивленного взгляда. — Мне все равно. Ладно-ладно, мне не совсем плевать, но я отношусь к этому спокойнее большинства. Ваши работы весьма необычны. Я видел не так много, но могу сказать, что вы превращаете этих людей в подлинный акт искусства. Вас нужно называть Скульптором, а не Потрошителем, — Уилл не знает, зачем все это говорит, он просто не может остановиться. Он растерян и сбит с толку, все внутри протестует, но он упрямо остается на месте и пытается, что, исправить ситуацию? — Я предполагаю, что вы, вероятно, съедаете их, но на вкус человечину не отличить. Особенно когда она так великолепно приготовлена и подана. Я не до конца разобрался с мотивом, но у меня было слишком мало времени. Пожалуйста, — он осторожно кладет ладонь на плечо Ганнибала, — Не думайте, что я хотел воспользоваться вами, а затем поиздеваться. Я мечтал о вас довольно долго, и когда мне, наконец, выпал шанс, я не смог удержаться… — Уилл закрывает лицо рукой, чтобы Лектер не видел, как слезы прочерчивают на щеках дорожки.       Не моргая и не шевеля ни единым мускулом, Ганнибал пристально наблюдает за ним. Это могла быть лесть, но она не имела бы никакого смысла. Получить доказательства Уилл не сможет. Не с этого.       — Один из самых вопиющих пороков общества во все времена — грубость — человеческое уродство, как оно есть. Я нахожу восхитительными делать из них нечто прекрасное. И я не просто съедаю их — я люблю устраивать званые ужины. Десяток овец, поглощающих ещё трёх. Довольно забавно. Сегодняшнее блюдо звалось мистером Уиллсоном. Немного иронично, тебе не кажется? Очевидная сублимация.       Уилл выглядит так, словно не знает бежать и прятаться ему или же остаться, и Ганнибал совсем не намерен помогать ему с этим. Особенно когда такая тяжёлая и нежная ладонь лежит на его плече, обещая защиту, силу, любовь. Он закусывает губу, терзая оставленные в порыве страсти раны и слизывая вновь выступившую кровь. И уже знает, что сдался.       — Давай… — прочистив горло, он совсем чуть-чуть льнет к ладони. — Вернёмся в постель?..       — Вы… хотите, чтобы я остался? — пораженно шепчет Уилл, обращая на вершителя своей жизни взгляд, полный муки и надежды, и сразу же умолкает, не решаясь и дальше испытывать судьбу. Пульс немного ускорен, но сердце не трепыхается загнанной птицей. Грэм считает это большим успехом. Он вздрагивает от жестокой аналогии, но воспринимает ее как последнюю попытку оттолкнуть его, поэтому вместо ответа спускается с подлокотника, забирается к Ганнибалу на колени, съеживается как маленький замерзший воробушек и прижимается к теплой груди. Уилл враз чувствует себя ужасно уставшим, ему не хочется думать ни над мотивом, ни над причинами, по которым ему нужно остаться или убежать. Он просто хочет закрыть глаза и оказаться у ручья.       Руки Ганнибала сильнее, чем нужно, смыкаются на талии Уилла, протягивая как можно ближе к себе. Разумеется, он не хочет, чтобы Уилл уходил. Желание нелогичное и неправильное после всего нововскрывшегося, но… Осторожно поднявшись с Уиллом на руках — легче, чем думал, — он перемещает их на постель, не беспокоясь об одежде. Может, в другой раз, если оба доживут до него и он случится. На постели они размещаются лицом к лицу, переплетаясь руками и ногами, словно сиамские близнецы, и пытаясь оставить в голове только хорошее за сегодняшний вечер. В конце концов, засыпают они почти одновременно, чтобы проснуться вместе меланхоличным утром.