Охапка свежести

      Огнестрельное оружие — моя страсть.       Слышать звуки выстрелов, свист рассекающегося воздуха, глухой стук разлетающегося в щепки предмета, в котором застряла тяжёлая горячая пуля…       Единственная моя проблема заключалась в том, что я видела настоящее оружие только в музее и в запертом сейфе дедушки, который он иногда отпирал, после чего позволял подержать этого незаряженного тяжёлого монстра, зовущегося ружьём. А единственный огнестрел, который я держала в руках, был пластмассовым муляжом и детским пистолетом, плюющимся мыльными пузырями, водой и, возможно, резиновыми пульками.       Но я ни разу не чувствовала себя на прицеле, ни разу не ощущала холодный металл, упирающийся в лоб.       И это… страшно.       От Савады Емицу пахло как-то странно — запах мокрый, словно земля после дождя, но крепкий, с горьковатым привкусом, но более того… всё это было «приправлено» порохом. От такого запаха всё внутри содрогалось, скулило и скреблось, тянуло сбежать и спрятаться.       Запах… опасности.       И эта опасность, вкупе с отвратительным ароматом пороха и смерти, которым веяло от его ладоней, заставлял поджилки трястись.        — Уберите… — тихо попросила я, старательно изворачиваясь и пытаясь уйти из-под прицела. Дуло, словно надоедливое напоминание, двинулось вслед за моим лицом. — Я расскажу, честно.       Савада послушно опустил руку с пистолетом, но оружие обратно в кобуру не убрал.       Неужели я настолько подозрительная личность, что меня постоянно нужно держать на мушке? Много же может сделать пятилетняя девчонка, хах!..       Я сглатываю вязкую слюну и облизываю губы, стараясь сильно не паниковать и не позволять эмоциям взять верх над собой. Нельзя… нельзя позволить ему понять, кто я на самом деле.       Открываю рот для того, чтобы уже начать вешать умную лапшу ему на уши, как Емицу резко прерывает меня взмахом руки, в которой зажат пистолет, и от этого движения у меня на секунду замирает сердце:        — Не смей мне врать. Вашу ложь, гнусные Туманы, я чувствую за версту…       Чего?..       Погоди, это значит, что он считает меня Туманом, удачно скрывающим свою личину, а то тело этой маленькой девочки — медиумом?.. Ну тогда, конечно, разъяснить все превратности будет гораздо проще, чем разглагольствовать на тему того, что я — попаданка из мира, в котором они все — персонажи манги и аниме.       Я сжимаю в кулаках кусок одеяла и, прокашливаясь, опускаю взгляд вниз.        — Моё тело было мертво. Но я… услышала душу этой девочки, она умирала и просила занять её место… Я подумала, что это будет хорошим шансом для того, чтобы начать жизнь с чистого листа, — что… что за чушь я несу? Но в глазах у Савады мелькает что-то осмысленное, поэтому я неумело продолжаю свою правду-ложь. — Я не помню то, как умирала. И почти ничего не помню из прошлой жизни.       Я нагло лгу. Я помню всё — от первого выпавшего зуба до последней секунды жизни и глухого хруста собственных костей, но ему это знать точно не обязательно.       Савада хочет что-то сказать, прищуривается и открывает рот, но дверь в мою палату с оглушительным стуком распахивается и в помещение влетает маленький рыжий ураган, видя появление которого, Савада резко и судорожно прячет пистолет даже не в кобуру, а в карман.       Я медленно сползаю вниз по подушке и облегчённо выдыхаю, больше не чувствуя холодных игл и мурашек на хребте от чувства становления мишенью.        — Хару! — тревожно выпаливает маленький Цуна, а я высовываюсь из-под одеяла и смотрю на него так, словно он — герой. — Тебе уже не больно? Я же говорил, что папа нас спасёт!       Я хочу напомнить, что, если бы его отец мог, он бы спас его одного, но молчу.        — Всё хорошо, не волнуйся, — киваю я и непонимающе смотрю на мальчишку, который, достав какой-то пакет, начинает собирать в него мои немногочисленные вещи. — Что ты делаешь, Цуна?.. — переспрашиваю, а он, засунув в пакет какую-то расчёску, отзывается:        — Помогаю тебе собирать вещи! Не будешь же ты сама всё это делать…       Я откидываюсь на спину и позволяю ему делать то, что хочет.       Чем бы, как говорится, дитя не тешилось.

***

      Я захожу в «свой» дом не одна, а с Цуной и Емицу, которые ведут себя так, словно это уже их дом. И, кажется, здесь лишь я чувствую себя неуютно и так… не по-родному.       Повсюду на пыльных полках стоят различные фотографии в красивых рамках. И так странно смотреть на них, ведь… Вот, вроде как, на этих фотографиях я вместе с какой-то красивой женщиной с похожей внешностью, но как-то нет. Я не помню, кто такая Миура Юмико, не помню ничего, что могло бы нас связывать друг с другом.        — Пусто как-то, — тихо бурчит Цунаёши и прижимается к Емицу.       Я провожу ладонью по очередной фотографии, разглядывая «своё» улыбающееся лицо и вглядываясь в счастливые женские глаза, и неожиданно для самой себя всхлипываю.       Мальчишка-Савада сразу как-то подскакивает, быстро-быстро моргает, словно действительно не понимает, что делать в таких ситуациях, а Емицу просто старается не обращать внимания на это, продолжая ходить по пустым комнатам.        — Хару… А твоя мама… — неуверенно шепчет Цуна, а я облизываю губы и киваю. У него самого начинают слезиться глаза. — Я даже не представляю, каково это — потерять маму!.. Тебе, наверное, очень тяжело и больно…       Мне становится настолько горько от осознания того, что мне ничерта не тяжело и не больно, настолько сильное омерзение к себе просыпается где-то внутри, что я с силой кусаю внутреннюю сторону щеки, пытаясь сдержать слёзы.       Как-то не выходит.        — Ха-а-ару, — воет мальчишка и кидается мне на шею, крепко обнимая, а я застываю с широко распахнутыми глазами. Цуна цепляется своими крепкими пальчиками за мою одежду, а я, неуверенно выдыхая, неловко обнимаю его в ответ.       Какая глупость…       Мне остаётся только прижимать к себе рыдающего мальчишку и ждать своего «отца», который должен скоро приехать на замену матери. Интересно… ведь именно об этом я мечтала, но…       Но мечты-то меняются. И единственное, что я хочу — это вернуться к нормальной жизни.       Но кто же меня послушает?