***
Огонёк лампы, конечно, рассеивал мрак, но всё же, его не хватало, чтобы разобраться в мелких записях на давно утерянном языке. Йохан опасался подносить пламя близко к пергаменту, дабы не сжечь и, чтобы прочитать всё правильно, ему пришлось вспомнить ночное зрение. Когда он отрёкся от него и поклялся обходиться человеческим? Четвёртая луна уж минула… Но, отрёкся, как всегда, на словах — и до сих пор не мог понять, как люди живут, не видя в темноте. Карту Мастера Сумая Йохан положил на бочку, и рядом с ней — прошитую кипу пергаментных листов, покрытых гравюрами, испещренных мелкими, убористыми строчками. Рядом с ним мурлыкал под собственный нос Гораций — до сих пор у бочонка сидел да глотал то, что из него текло. За ночь купец здорово набрался, и во хмелю у него развязался язык — Гораций болтал без умолку о странах, в которых побывал он, торгуя. О яствах, которые продавал втридорога во время засухи в Египте. Даже проболтался, как вина разбавлял водой, дабы из двух бочонков сделать три. Йохан мог бы заставить его заснуть, или просто замолкнуть, но в пьяных речах скользнуло нечто весьма любопытное. Йохан даже отвлёкся от карты, дабы послушать, как купец сквозь икоту медленно тянет слова. Запинаясь и шамкая, Гораций сболтнул о том, как прощался с жизнью, когда «Чайка» начала тонуть, но кто-то вдруг толкнул его за борт — специально так, чтобы свалился в лодчонку. Лодчонка сорвалась с каната, которым была привязана к борту, и оказалась в вольном дрейфе. — Кто тебя толкнул? — Йохан приблизился к нему и заглянул в опухшее спьяну лицо. — Да я не знаю, — пространно развёл руками Гораций, не замечая даже, что глаза собеседника отражают свет лампы и ярко сверкают, будто кошачьи. Купец шмыгнул носом, облизал обляпанные вином пальцы и тут же захрапел, уткнувшись носом в бочонок. — Чёрт с тобой! — Йохан бросил его и вернулся к карте и своим убористым записям. — Эй, тебя там не смыло? Выходи! — заорал наверху голос Лангедокского и сменился грохотом в крышку люка. — Храпит… — буркнул там кому-то Аделард и снова загрохотал да рявкнул: — Просыпайся! — Да пошёл ты к чёрту! — рявкнул ему Йохан, потушил лампу и сгреб все записи в кучу. Придётся лезть наверх — Лангедокский не даст ему поработать в тишине. — Кажется, разбудил, — буркнул Лангедокский Мастеру Сумаю, услыхав, как под весом Йохана заскрипела хлипкая лестница. Йохан выбрался из трюма, как медведь — сбил крышку, едва не сломав. Он сопел и бранился, однако оказался абсолютно трезвым, да ещё и с кипой листов подмышкой. — Вот, глядите! — Йохан выпятил перед собой кипу и ткнул пальцем в рисунок на плотном пергаменте. Мастер Сумай изумлённо заморгал, а Авраам понял: Йохан вытащил на свет один из тех «богомерзких» бестиариев, которые епископ Франциск предавал огню. Этот, наверное, не успел… А может быть, Йохан новый нарисовал. На странице оказалась отличная гравюра с тем же чудищем, какие напали на них ночью и — ни словечка на латыни, одни квадраты, круги и треугольники, которые в своё время сводили с ума его святейшество. — Что это такое? — Мастер Сумай поглядел на это всё и ничего не понял — наверное, так же, как и епископ. — Здесь написано, что такие существа в нашем мире не живут! — процедил Йохан сквозь зубы и ещё раз ткнул пальцем в записи, которые никто, кроме него, не понимал. — Они могут приходить из других вложений, но тут нигде порталов нет! Злость в его голосе превратилась в ехидство, Йохан уставился на Мастера Сумая в упор. Мастер чуть не отвернулся, уловив колебания абсолютно чужого энергоконтура, которые его напугали: он таких не знал. — Шахрият нашла врата в Город Колонн³, — нехотя выдавил Мастер Сумай, пытаясь снова почувствовать эти колебания, но уже не смог, ощутил лишь слабую, никчёмную ауру человека. — Она научилась открывать порталы по желанию… Но, я не говорил, что миссия будет простой! Мастер нашёл, как выкрутиться и хотел уйти, но Йохан позволил себе схватить его за широкий рукав. — Эта миссия — не для людей, Мастер, — прошипел он ему на ухо так, чтобы не расслышали другие. — Ты бы ещё вытянул её, но мы тебе зачем? Мастер Сумай замер, поражённый догадливостью человека. Другие люди таращились — непонимающе, вопросительно. Мастер начал измышлять правильный ответ… — На нас идёт тайфун! — внезапно заорал на мостике Клавдий — и это спасло Мастера. Человек оставил его и рванул к мостику, бросив напоследок: — Скажешь потом! И остальные туда побежали, собрались у леера, вперившись туда, куда показывал палец капитана. Над головами простиралось чистое небо, под днищем «Дьявола» плескалось спокойное море, но на западе чётко обозначилась линия перемены погоды. За серой полосой облаков клубились грозовые тучи, и молнии чертили в воздухе, ударяя куда-то за горизонт. Морская лазурь превращалась в жуткую штормовую черноту. — Он идёт на нас… — пробормотал Аделард, сжав леер в кулаках. — Спускай паруса! — заревел Ксеркс, карабкаясь к Клавдию на мостик. — Становись на якорь! Капитан перехватил румпель, а Клавдий помчался к грот-мачте и схватился за таль. Ловко спустив треугольный парус, юнга мигом очутился у якорного клюза и отпустил лебёдку, позволив размотаться прочному канату. Лангедокский бросился спускать второй парус, а лекарь сначала скинул в трюм мешки с золотыми, а после — побежал привязывать все пожитки к скамьям для гребцов. Йохан подскочил к нему и зачем-то принялся рыться в тюках купца. — Что ты делаешь? — не понял Авраам, изумившись тому, что Йохан вынимает амфоры с дорогим розовым маслом. — Когда начнется шторм — будем сливать его за борт! — пояснил Йохан, привязывая амфоры за ручки. — Масляная плёнка уменьшает волны! Ты же у нас алхимик — почему я должен тебе объяснять? — Да я как-то не подумал, — буркнул лекарь, закрепляя узлы. — Я по снадобьям больше… Раскаты грома уже резали тишину, приятный бриз превращался в холодные порывы, что приносили крупные капли дождя. Полоса шторма стремительно приближалась, ветер гудел в ушах, яростно трепал одежду и волосы. Ксекрс вертел румпель, стараясь поставить дромон против ветра, но растущие волны уже начинали швырять его и хлестать на палубу. Конь, сорвавшись с привязи, дико заржал, взвился на дыбы и вдруг — выпрыгнул за борт, растворившись в пене. Не свалился и не утонул, а выпрыгнул сам и уплыл под воду, как рыба, перепугав капитана так, что тот едва дара речи не лишился. Едва Авраам успел привязать себя к лееру, как вздыбилась огромная масса воды и с рёвом навернула в борт, почти перевернув корабль. На палубу полетели ошмётки вёсел, холодная вода захлестнула и лишила дыхания, лекарь забарахтался в ней, и почувствовал, как его вертит вверх тормашками и уносит в море. Канат натянулся, как струна — с ужасом Авраам понял, что висит за бортом, над жутко бушующей водой. Лекарь закричал, зовя на помощь, а ветер подбрасывал его и бил о твёрдый дощатый борт. Лангедокский с Йоханом сливали розовое масло, выбрасывали пустые амфоры в воду, хватали новые, снова сливали… Но бурлящие гребни сглаживались ненадолго и быстро вырастали вновь, брызгая на палубу. Якорный канат полностью размотался, но основной якорь не доставал до дна, а плавучего не было — «Дьявол» беспорядочно дрейфовал, несмотря на усилия капитана направлять его против волны. Корабль поднимало высоко над чернеющей бездной, и с силой швыряло вниз, крутило и уносило неизвестно куда. Аделард схватил намокшую, скользкую амфору, перевернул, вывернув в море всё масло, потянулся за следующей, но их больше не оказалось. — Закончились! — Аделард заорал во всё горло, но голос его потонул в вое ветра. Тайфун накатил с диким рёвом, от которого мигом заложило уши. Небо потемнело мгновенно, в нём неслись чёрные тучи, обдавая потоками дождя, ветер валил с ног, срывал реи и сдувал тюки, которые были полегче. Один из них сорвался с лопнувшего каната и, проломив леер, улетел за борт. — Масла больше нет! — срывая голос, выкрикивал промокший до нитки Аделард, силясь разглядеть Йохана сквозь сплошную пелену дождя. Насилу увидал, хотя Йохан был от него в двух шагах. Бранясь, он пытался выловить что-то за бортом — его самого бы вышвырнуло, если бы он не был привязан. Присмотревшись, Аделард понял, что Йохан хватает за ногу Авраама. Лангедокский кинулся помогать, ухватил лекаря за вторую ногу, и вдвоём они смогли втащить его на борт. Авраам закатился под скамьи и там то молился, то ныл о том, что все его уникальные зелья смыло в море. Гроза стояла прямо над ними, и чёрные тучи вставали горами. Молнии рассекали их фиолетовыми сполохами, ударяя в воду с жутким потрескиванием. Раскаты грома оглушали, а волны нещадно колотили в борта, доламывая вёсла, грозя перевернуть дромон и потопить. С огромным трудом капитану удавалось направить «Дьявол» против волны, но шпирон уже не помогал. Корабль захлестывало, кренило то на один борт, то на другой, штурвал вырывало из рук, которые уже покрылись мозолями. Клавдий вцепился в румпель с другой стороны, но они и вдвоём не могли его удержать. Полная мгла утопила реальность, и только молнии вырывали бурлящие гребни и… рифы. Волна откатила, обнажив зазубренные, острые скалы, на которые корабль неумолимо несло. Мастер Сумай, помогая посохом, забрался на нос — его чуть не сшибло сорвавшимся сифоном, но Мастер успел уклониться. Сумай сосредоточился — ярко-фиолетовым вспыхнул его энергоконтур, и с посоха слетел сверхплотный луч, что вдребезги разбил скалу, за миг до того, как корабль бы на неё налетел. Усилием воли Мастер ускорил собственное время — брызги воды повисли над его головой тысячами игл, а страшная качка превратилась в мерные колебания. Звуки стали тягучими, а рифы вальяжно выплывали из вязких, застывающих в воздухе водяных масс. Всякий раз Мастер успевал точно прицелиться в них и расколоть. Риф за рифом — и с каждым ударом энергоконтур вспыхивал и медленно растворялся во мгле. Стена чуждой энергии внезапно ударила, рассеяв концентрацию — Мастер натолкнулся на некий барьер, который причинил боль. Резко двинулось время, корабль подбросило мощным рывком, и Сумай, не устояв на носу, полетел в волны, выронив посох. «Дьявол» почти не слушался — кажется, повредило руль. Ксеркс обливался потом, удерживая корабль так, чтобы шпирон резал волну. Клавдий налегал, но уже выбивался из сил, пытаясь устоять на мостике, который под ним гулял. — Я не удержу, не удержу! — закричал юнга, чьи бледные пальцы почти онемели. Румпель крутнулся, вырвавшись из его рук, разбилась о мостик здоровенная волна, и мальчишки не стало — лишь болталась порванная, лохматая верёвка. Ксеркс звал его, хоть и понимал, что тщетно, юнга погиб. Капитан припал к румпелю, боясь, что смоет и его. Воющий ураганный порыв содрал крышу с капитанской каюты, вихрем закрутил обломки и унёс в неизвестность. — Режь верёвку, Лангедокский! — рявкнул Йохан, осознав, что любая волна теперь смоет Элишву ко всем чертям. — Идём к каютам! Аделард уже наплевал на девицу — лишь бы самому не потонуть. Он жалел уже, что вообще связался с Мастерами и влип в их дурную авантюру. Если Йохану так нужны были золотые горы — пускай бы сам и ввязывался, а Аделард — стал бы дервишем и горя не знал. — Я не стану! — Лангедокский отказался, но Йохан выхватил его меч и разрубил свою верёвку. — Торчи тут, трус! — швырнув ему назад «великий Эа», Йохан медленно двинулся к корме, хватаясь за леер и борясь с ветром. Волны разбивались в пенистые брызги, обрушивались на палубу, хлестали в лицо и сносили — насилу Йохан долез до каюты. Измотался, будто лес валил сутки напролет. Чуть удерживаясь на ногах, добрался до двери, которая всё ещё оставалась заперта. Крышу снесло напрочь — волны валили прямо в каюту. Размахнувшись, насколько хватило сил, Йохан саданул в дверь ногой, и она слетела, повиснув на одной петле, захлопала на ветру. Из каюты хлынула вода, вынося за собой какой-то хлам и мокрые, рваные книги. — Элишва! — Йохан выдавил из себя крик, и от ветра захватило дыхание. Девчонки нигде не было — лишь перевёрнутая мебель, раскиданные везде и уже размокшие книги. Только стол капитана оказался на месте: был привинчен к палубе. Без ночного зрения Йохан бы и этого не разглядел, но здесь, кажется, и ночного зрения мало. — Элишва, чёрт бы тебя подрал! — рявкнул Йохан, хватаясь за мокрые стенки каюты, стараясь не упасть из-за чудовищной качки. Сквозь грохот бури донеслось какое-то нытье, но затихло слишком быстро. Корабль швыряло так, что невозможно было сделать ни шагу от стенок, чтобы не рухнуть в хаос поломанной мебели. Волны захлестывали — воды в чёртовой каюте уже по колено. — Чёрт косорукий! — Йохан злобно обругал Ксеркса, который, похоже, вообще не умел штормовать и пустил корабль в дурацкий пассивный дрейф. Он никак не мог найти Элишву, но копаться в обломках не стал. Йохан замер, прижавшись к стенке спиной, убрал со лба промокшую серую ленту и плотно закрыл глаза. Слабые колебания энергоконтура нашлись под столом — вон она, куда забилась. Йохан отопнул вялявшееся на дороге кресло и присел, заглянув под этот самый стол. Элишва скукожилась, припала к палубе, закрыла голову руками. Йохан схватил её за плечо и попытался вытащить, но девчонка панически задёргалась, сбрасывая его руку. — Вылазь давай, утонешь! — зарычал Йохан и смял в кулаке ворот её безрукавки. Элишва мычала, бестолково хватаясь за ножки стола — застряла там, чёрт бы её подрал. Йохан со злости снёс дурацкий стол пинком, он обрушился на бок и развалился. Сейчас же куски подхватило волной, завертело и унесло… Вторая волна с грохотом высадила окно, а третья к чертям сломала стену — окатила с ног до головы холодным потоком вперемешку с кусками досок — и мощно отхлынула, сбивая с ног. Элишва цеплялась за Йохана, как напуганный котёнок, рыдала в три ручья, умоляла остаться в каюте. — Да нет здесь никакой каюты! — вконец разозлившись, Йохан вышвырнул её на палубу, под ливень. Едва успел только — в следующий миг остатки каюты разломало в щепки и смыло, оставив развороченную кормовую площадку. Элишва отчаянно барахталась, но не могла встать — качка валила её с ног, а ветер сдувал к борту. Она кричала, вопила в ужасе перед бушующим морем, но её голос был слишком слаб — в реве ветра казалось, что Элишва беззвучно разевает рот. Йохан отбросил кусок стены, которым его чуть не задавило, и прыгнул к ней, ухватил за руку… Молния полыхнула над кораблём и грохнула в фок-мачту. Искрами рассыпалось белое пламя, окутав её в момент. Йохан нырнул вниз, закрыв Элишву собой, и пригнул её голову к палубе. Горящая мачта рухнула прямо над ними — не придушила лишь потому, что ударилась в леер и в здоровенные мешки купца. Пламя опалило Йохану спину, но с громким шипением гасло, сбиваемое холодными струями ливня. Мачта валялась поперек палубы, но волна резко накренила корабль, и она сорвалась, пронесясь над головой, сшибая всё на своём пути. Сокрушив остатки леера, свалилась она за борт, исчезла в пучине. — Живая? — Йохан перевенул Элишву, заглянул в её лицо, перекошенное болью и страхом. Элишва невнятно, вяло замычала. Живая — Йохан поднял её на шаткие ноги. Ему не за что было держаться — Йохан неуклюже балансировал, озираясь в поисках хоть какой-то опоры. Он не видел людей — ни Лангедокского, ни юнги, ни лекаря. Да и капитан исчез. В сиянии молний возник капитанский мостик — пустой — вертелся сам по себе румпель, и около него трепетали на ветру два обрывка верёвки. — Лезем на мостик! — прокряхтел Йохан, подпихивая Элишву в спину. Элишва цеплялась за него, тянула вниз и мешала идти, а ещё — рыдала в ухо, твердя, что они погибнут. — Замолчи и шагай! — Йохан злобно рыкнул, буквально, швыряя её вперёд, но Элишве каждый шаг давался усилием. Мостик маячил в паре шагов, но людей бросало от борта к борту, из-за чего они никак не могли до него добраться. — Ползём, — выдавил Йохан, и лёг на пузо. Три низкие ступени отделяли его от румпеля, но сейчас они казались скалой. Ветер несколько раз сбивал его вниз Йохан больно навернулся о палубу, но все же, смог заползти на эти три ступени и затащить Элишву на себе. Он поднялся, цепляясь за брасы, и, наконец-то, схватил румпель. Попытался повернуть, но это оказалось непросто. Мало того, внутри что-то заело, и корабль никак не хотел становиться носом к волне. Мастера Сумая на носу больше не было, волны яростно били в опустевшую носовую площадку. — Мы утонем, Иоанн… — всхлипнула над ухом Элишва, из-за чего захотелось стукнуть её локтем под дых. Она сжимала Йохана поперёк туловища, наваливалась, да ещё и падала… Йохану и так было трудно стоять, а за спиной — этот балласт. — Чёрт, да чёрт же! — бранил он испорченный руль, дёргал его, пихал, но повернуть правильно не мог. До тех пор, пока не пропустил через ладони импульс энергии. Повязки зашипели, причиняя боль, но румпель сдвинулся, и дромон повернулся шпироном к здоровенной волне, что собралась его захлестнуть. Волна разбилась в брызги, но следующая накрыла: Йохан сломал руль окончательно. Румпель ходил легко, но бесполезно, за него можно было теперь только держаться, пока не отвалится. Внезапно на пути вырос остров. Будто из ниоткуда явился, вырвавшись из мглы и потоков дождя. «Дьявол» несло прямо к его крутым, скалистым берегам, и невозможно было отвернуть. С размаху судно налетело на невидимый среди пенных гребней риф, доски обшивки затрещали, ломаясь, и людей с силой отшвырнуло от румпеля. Элишва вскрикнула и сорвалась, волна подхватила её, утаскивая в море, к верной смерти. Йохан не успел поймать её руку, что метнулась в пене и брызгах. Он слышал, как Элишва истошно кричит, и на мгновение из воды показалось ее лицо, она схватила воздух широко разинутым ртом. Йохан прянул вперёд и схватил её волосы, но отпустил румпель. И больше его не нашел. Обоих тут же вымыло за борт, и в тот же миг «Дьявол» на полном ходу влетел на мель, где прочно засел, омываемый шальными волнами.***
Искорки кружились, сверкали и плавно опускались вниз, будто снежные хлопья. Вокруг белого и пусто: пустые белые стены и белый пол — а может быть, просто ничего не запомнилось. На полу сидела девочка, поджав под себя ноги, и играла… вспышками света, подбрасывая их с пальцев к высокому и такому же белому потолку. Не к потолку — к скоплению чистого света. Странная девочка: молочно-белая кожа без тени румянца, и такие же волосы — белые-белые, идеально разделённые на четыре длинных косы. Над тонкими белыми бровями обозначились морщинки, похожие на плотно закрытые глаза. Её глянцево-серебряное короткое платье в такт движениям лилось и струилось, обволакивая детское тело, будто ртуть. Заливисто смеясь, девочка бросала вспышки задумчивому мальчику, который сидел напротив. Тот лишь поднимал раскрытую ладонь, и вспышки с лёгким треском рассыпались яркими искрами. Мальчик, не просто похожий на неё, а идентичный, и даже косы у него — точно такие же. Идеально круглый провал обозначился на белой, фосфорисцирующей стене. А за ним — абсолютная тьма и мириады острых, светящихся точек.***
Йохан лежал на берегу — навзничь, раскинув руки в стороны. Слабый прибой тихо плескал, накрывая босые расцарапанные ноги, бриз шевелил волосы, в которых застряли зелёные «косы» посидонии. В головах у него топтался конь — фыркал и временами подтаскивал зубами за безрукавку, чтобы хозяина в море не унесло. Элишва сидела поодаль, на влажном песке и — смотрела. Внимательно вглядывалась в закрытые глаза с редкими бесцветными ресницами, в тонкие, почти незаметные губы. Остальные черты лица человека были скрыты под ветхими полосками серой ткани, непонятно зачем нужными ему. Скрывается? Но, повязки не только на лице: шея, грудь и руки тоже замотаны. Элишва не трогала его, и человек оставался неподвижным. Может быть, он тяжело искалечен, а возможно, уже мёртв. На спутанных, лохматых волосах заметны следы крови. Элишва могла бы просто бросить его и уйти… Но, куда? В душе она боялась остаться одна на безлюдном острове. В ошейнике канага она лишена энергоконтура и обречена: не сможет ни регенерировать, ни отбиться, если нападут… И к тому же, хочет есть и пить, как человек. Внезапно человек шевельнулся: дёрнул руками и гнусаво забормотал на неизвестном Элишве языке. Элишва вздрогнула, уставилась на него напряжённо: привыкла ждать плохого. С одной стороны, она хотела, чтобы он очнулся, но с другой — и его боялась. В каюте пиратского капитана Элишва нашла добротный кинжал в крепких ножнах, с рукоятью в виде орлиной головы. Она вполне могла бы зарезать человека, пока тот полностью не пришёл в себя. Любого другого из конвоиров она бы зарезала… Но этот человек уже несколько раз спас ей жизнь. Элишва затолкала кинжал подальше за пазуху и потеребила человека за плечо — Иоанн! — она негромко позвала его и потрясла посильнее. — Пошёл к черту, Лангедокский! — Йохан отмахнулся от неё и уселся, натужно кряхтя. Элишва отпрянула, опасаясь, что он может стукнуть её ненароком. — А, это ты… — буркнул Йохан, подняв на неё пространный, мутный взгляд. Башка раскалывалась, будто кружкой в трактире навернули. Йохан провёл рукой по затылку, и на ладони осталась кровь, но раны уже не было. — Чёрт возьми! — Йохан выдрал водоросли из волос и злобно швырнул на песок. Солёный ветер налетал с моря, обдувал лицо, трепал рубаху, но всё равно, стояла жара и чертовская духота. В воздухе витало огромное количество водяного пара, который оседал тяжёлыми каплями, вымачивая одежду, кожу, волосы. Небо из-за пара казалось желтоватым, солнце низко висело над водой и светило каким-то неверным, рассеянным светом. Тихо — ни одной птицы, а берег весь покрыт разноцветными раковинами и анемонами, втянувшими щупальца, дабы не засохнуть в ожидании прилива. В отдалении, прикрытый паровой дымкой, виднелся «Дьявол» — сел на мель и накренился на бок. Как спихнуть в море такую махину — только богу известно. Элишва решилась подобраться поближе, присела и взяла одну из переливчатых раковин — лишь бы руки занять. — Тебя вытащил конь, — сказала она полушепотом и вперилась в эту самую раковину, когда Йохан на неё посмотрел. — Ну, вот и конь есть, — прокряхтел Йохан, тяжело поднимаясь на ноги. Его жестоко шатало и водило в разные стороны, а ещё — гадко мутило: битая башка регенерировала не до конца. Йохан вцепился в волнистую гриву скакуна, иначе растянулся бы на песке. Конь добродушно облизал его лицо, а Йохан трепал его по холке, гладил по морде и что-то говорил. Про Элишву он словно забыл: болтал с конём, проверял сбрую да рылся в торбе, с которой так и не расстался, переодевшись. — Не так уж и плохо, — проворчал он сам себе — или коню? Конь ответил привычным фырканьем и закивал головой. Вряд ли, животное способно понимать человеческую речь, скорее всего, ему просто докучают насекомые, которые вьются здесь тучами. Самому Йохану тоже докучают — жужжат над ухом премерзко, сбивают все мысли. — Приливом его должно поднять, — бормотал Йохан, глядя то на застрявший дромон, то на берег, усеянный причудливыми обитателями моря. — Чёрт, какая сейчас фаза Луны? — Три дня до полнолуния, Иоанн, — подсказала Элишва, чтобы он, наконец-то, обратил на неё внимание. Йохан промолчал и грузно сел на песок, обхватив голову руками. Здорово его треснуло — наверное, о камень. Человек бы на его месте уже подох… За жалких три дня нужно отыскать остальных и починить посудину, иначе её зальёт, и они останутся в этой чёртовой дыре навсегда. — До полнолуния — три дня! — Элишва повторила погромче и подошла на шаг. — Иди, моллюсков набери — есть охота! — Йохан отправил её, не заботясь об учтивости, однако Элишва застряла, подперев кулаками худые бока. — И ты что, не боишься, что я сбегу? — вопросила она с хорошей долей обиды, глядя на него сверху вниз. — Да куда ты денешься с этого клочка, ещё и в ошейнике? — угрюмо прогудел Йохан, так и не подняв головы. — Иди быстрее, с тобой можно околеть с голодухи! Элишва хотела огрызнуться, что она ему — не прислуга. Да и кто он такой, чтобы ей приказывать? Бродяга какой-то, у которого не было даже нормальной одежды… Но человеческий голод мучил её не меньше, в желудке противно урчало, и горлу подкатывало отвратительное ощущение пустоты. Йохан глядел на неё исподлобья — пристально, испытующе — и махал рукой, чтобы шевелилась. — Ведьмачья рожа, — тихо ругнулась Элишва, со злости зашвырнув свою раковину в прибой, и медленно побрела вдоль кромки воды. — Ещё одна «ведьмачья рожа» — и я отрежу тебе язык! — рявкнул ей вдогонку Йохан — и как услышал только? — Будешь молчать как рыба до конца жизни! — он ярился, но Элишва не останавливалась, не оборачивалась. Моллюсков тоже никаких не собирала — просто тащилась, глотая слёзы, и распинывала в стороны крупные раковины. Она в целом мире — одна, и её жизнь зависит от какого-то алчного варвара. Который, если поймёт, что не получит золота — бросит её, как помеху, а то и убьёт. Мастер Сумай, наверняка, погиб, а чёртов ошейник, кроме него, никто не может снять. Стала бы она оставлять в живых такого мерзкого человека, как этот Йохан, если бы могла управлять своим энергоконтуром! В сердцах Элишва дёрнула ошейник, но проклятая железяка, конечно же, не поддалась. Ещё и обожгла руку защитным импульсом. — Отрыжка Ахерона, — всхлипнула Элишва, прижав к груди пострадавшую ладонь. Даже такой пустяковый ожог будет болеть несколько дней, как у обычных людей. Какая-то здоровенная изумрудно-зеленая ящерица лениво грелась на солнце, припав к большому плоскому камню. Она настороженно подняла голову, едва Элишва приблизилась к ней. Элишва не заметила ни камня, ни ящерицы — размахивала пиратским кинжалом и бранилась, стремясь излить в воздух всю злость и отчаяние. Злое шипение за спиной заставило её обернуться. Ящерица стремительно покинула камень и, извиваясь, бежала к ней. Не успела Элишва и рта раскрыть, как чудовище взвилось в высоком прыжке. Йохан внезапно возник над её головой, и в его руке сверкнул металл. Мгновенный удар, и ящерица обрушилась в шаге от Элишвы, судорожно вытянулась и замерла. Йохан ударил в затылок — где головной мозг соединяется со спинным — и убил моментально. — Как ты быстро бегаешь… — выдавила пораженная Элишва. — Достаточно для «алчного варвара»! — едко хохотнул Йохан, наступив ногой на чешуйчатое тело и выдрав из него очень странное оружие: не меч, не кинжал, а обломок, длиной ладони в полторы, но с массивной, вычурной рукоятью. Элишва оторопела: человек глумился над несказанным. Застыла в изумлении — пиратский кинжал выпал из рук на влажный песок. Взгляд Элишвы прилип к обломку — Йохан старательно обтирал с него кровь ящерицы об её же шкуру… Кусок лезвия бросал яркие блики, и на нём ещё различались «другие» надписи. Даже без энергоконтура ясно, что человек обладает звёздным клинком. — И чего глазеешь? — буркнул Йохан, бережно опустив обломок в торбу. — О, вижу меня ждал сюрприз! Он поднял её кинжал, быстро крутанул в руках, но не забрал, а сунул Элишве, бросив угрюмо: — Забирай и держи наготове! Мне местные жители совсем не по душе! Элишва не ожидала, что он отдаст ей оружие, и чуть не выронила его снова. — Толку от тебя! — рыкнул Йохан, больно схватив её за руку. — Убираемся отсюда, пока на сородичей не нарвались! За широкой полосой песка темнел густой лес — пугающе высокие деревья вздымались к небу, и среди них заметно было зловещее шевеление. Йохан загнал Элишву в седло, а сам — шагал рядом и вёл коня под уздцы. Элишва видела сверху, как он насторожен, и обломок из торбы достал, сжал в кулаке. Конь беспокойно прядал ушами, махал хвостом. Элишва невольно прижалась к его мощной шее. Йохан держался у кромки воды и обходил заросли, что местами покрывали пляж. Странные заросли: не кусты, не деревья, а какие-то прямые палки, совсем без листьев, только с кисточками на самых верхушках — они спускались к воде, и среди них что-то возилось и шмыгало, шуршало… Только шуршало, ни крика, ни писка. Несмотря на мирный шорох прибоя, Элишву давила тишина. Пугала. Пугало, что нет птиц, испугала синяя стрекоза размером с хорошего альбатроса, что внезапно вырвалась из зарослей и метнулась к лесу… — Куда мы идём, Иоанн? — спросила она полушепотом, мягко тронув его за плечо. — Нужно сплавать на «Дьявол», — сухо бросил Йохан, махнув рукой в сторону застрявшего корабля. — Умеешь плавать? — Я что, тоже должна? — Элишва лезть в воду совсем не хотела. Её одежда до сих пор оставалась промокшей, противно облепила тело. Она стащила безрукавку, уложив на седло. Слишком жарко в ней — тяжёлой, кожаной. — Хочешь, чтоб тобой поужинали? — Йохан задал свирепый вопрос, но вдруг заткнулся, вперившись в чернеющий против солнца силуэт корабля. Он прикрыл глаза ладонью, чтобы лучше видеть его… — Да что это за чёрт? — прошептал он и плюнул в море. Корабль, что торчал на мели, имел две мачты, на которых ещё болтались обрывки парусов. В то время, как на «Дьяволе» осталась только одна — голая палка, которой ураганом сорвало даже реи. — Это не наш корабль, Иоанн! — воскликнула Элишва, но Йохан на неё сейчас же шикнул. Среди деревьев-палок прошёл нехороший шорох, будто бы подбиралось к ним что-то большое. Конь испуганно взбрыкнул, Элишва вцепилась в поводья и сжала рукоять пиратского ножа. Йохан пристально вглядывался в хаос зелёных стволов, в то, что скользило среди них, быстро приближаясь. Нет смысла бежать, единственный выход — убить тварь, если нападёт. Элишва видела, как напряглись его мышцы, как он присел, крепко сжимая обломок меча. Движение в зарослях вдруг прекратилось — но, нет, существо не ушло, а тоже замерло, готовясь принять бой. Или сбежать, если решит, что противник сильнее. Человеческий глаз не различил бы среди зелени припавшее к земле массивное тело, поджатые для прыжка лапы. Но Йохан смотрел другими глазами — хорошо, что он стоит затылком к Элишве. Существо вскочило и бросилось назад — всё же, сбежало… — Ушло, — шепнула в седле Элишва, но Йохан снова шикнул. — Ты… чего? — удивилась Элишва. В зарослях затихло, только лёгкий ветерок шевелил зелёные кисточки. Тень метнулась сзади, и Йохан резко развернулся, в прыжке всадив обломанное лезвие под треугольную челюсть рептилии, размером с хорошего медведя. Та зашипела, дёргая толстыми лапами, перед лицом Йохана щёлкнули острые зубы. Тот и глазом не моргнул, жёстко провернув в ране кусок клинка, и ногой отпихнул сине-зеленое грузное тело. Тварь обрушилась в прибой, закопошилась, но выскочила и безумно накинулась на Йохана. Однако получила короткий и точный удар, а затылок. Чудовище издало утробный звук, неуклюже шагнуло да мешком завалилось на бок, обливаясь кровью. — Сдохла, — без единой эмоции выплюнул Йохан, словно бы убивать подобное было для него привычным делом. — Пора убираться из этой дыры ко всем чертям! Даже если это не «Дьявол» — нужно посмотреть в каком он состоянии, и что на нём есть! Йохан злился, потому что ему было жаль утонувших вместе с «Дьяволом» денег. Даже Лангедокского и Авраама он так не жалел, как эти два мешка, набитые золотом Мастеров. — Слазь, и поплыли! — Йохан стащил Элишву с коня и толкнул к морю. — Ты понимаешь, что я не могу тебя тут оставить! Туша ящера получила от Йохана злобный пинок. Элишва перевела взгляд со зверя на полосу странного леса и тихо заметила: — На острове могут быть другие люди, с того корабля. — Не обольщайся насчёт людей — их уже сожрали! — Йохан ещё раз пнул убитую тварь и кинул на песок свою безрукавку, чтобы не утащила на дно, пока будет плыть. — Кстати, ты видишь, что с ней не так? Ящерица… Ну, огромная, с коротким, толстым хвостом, вся в ярко-синих и зелёных пятнах, и из распахнутой пасти торчат десятки зубов. Элишва пожала плечами. Но в глаза ей бросились ноги создания: не по бокам они росли, как у обычных ящериц, а под туловищем, как у собаки. — Что это за зверь? — в голосе Элишвы скользнул страх. — Чёрт, я не хочу тебя пугать, но мы влипли! — уклончиво ответил Йохан и шагнул в мелкую теплую воду, собираясь плыть на неизвестное судно. Они уже много прошли, песчаный берег острова превратился в прикрытую дымкой светлую полосу, но до сих пор тянулось гадкое мелководье, на котором не поплывешь. Конь медленно шёл за ними — понимает, животина, что её могут сожрать. Элишва оказалась ужасно неловкой в воде — хлюпала и падала, поднимая брызги. Йохану приходилось ловить её, ставить на ноги и тащить вперёд. Она ныла, что выдохлась: идти по воде совсем не легко, солнце палит, одолевает пар и духота. Но Йохан остановиться не мог. В толще воды крутились мелкие, не длиннее руки, полосатые акулы с острым шипом на голове. Они пугливо расплывались, когда рядом ступали человеческие ноги, но это не значит, что не появится кто-то побольше. — Отпусти меня, я устала! — пропыхтела, отдуваясь, Элишва, вырвала у него руку и сейчас же плюхнулась назад. Так смачно, что её голова скрылась под водой. — Чёрт с тобой, мы почти пришли! — зарычал Йохан, но вылавливать её не стал. Надоело, пускай, выплывает сама. Дромон возвышался над водой, заслонял солнце. Ветер трепал ошмётки парусов, заставлял реи и мачты скрипеть. Борт корабля оказался гнилым и покрытым пушистой зеленью мха, а внизу густо заросшим ракушками — видно, что посудина провалялась тут много лет. Из уключин торчали целые и обломанные вёсла, покрытые ржавым налётом. — Чёрт с тобой! — Йохан со злости навернул в борт ногой, от чего проломилась трухлявая доска. Ясно, что этот хлам никаким приливом не поднимет: в борту пробоины, да и врос он уже в чёртов риф. Можно только надеяться, что на нём сохранилось неплохое оружие — с куцым куском от меча и ножом для дичи они долго не протянут на кишащем заерюгами острове. Элишва рядом с ним плевалась и кашляла, хлопала руками по воде. Злила так, что хотелось прикончить её, как чёртову ящерицу — единственным ударом в затылок. Перспектива получить за неё хотя бы, медяк таяла. А без награды Йохану совсем не нужна бестолковая и шумная девица, которую приходится возить на своей лошади, да ещё и рисковать из-за неё. — Полезли! — приказал Йохан, примериваясь, за что бы ему лучше схватиться, дабы подтянуться и вскарабкаться на палубу. Уключины, якорный клюз, канаты — всё ужасно трухлявое, ни за что не выдержит его вес. На одной из досок обшивки различились серо-зеленые от времени и мха, запылившиеся буквы. Йохан пригляделся. «Dia…olus», — значилось на борту. Одна буква отвалилась, но и без неё несложно догадаться, что по злой иронии судьбы эта куча досок тоже носила название «Дьявол», когда была кораблём. Элишва стояла рядом, выжимала мокрые волосы и тоже глядела на эти латинские буквы так, можно было глядеть, разве что, на собственный гроб. Обречённость и отчаяние читались в её взгляде. — Это наш корабль, Иоанн, — пролепетала она срывающимся голосом. — Тот же, только вариативный… — Чего? — Йохан скорчил глупую рожу. — Да этой развалине лет сто! Наш был слегка помоложе, если ты не забыла! — Ты мало что понимаешь, человек, — уныло вздохнула Элишва, опустив взгляд. — Мы отсюда не выберемся никогда, ловушка вариативности — все равно, что смерть. Элишва жалобно заплакала, закрыв лицо руками, и Йохан плюнул на неё. Мысленно послав Элишву ко всем чертям, он пошёл вокруг дромона, однако удобного места, чтобы влезть на него с девчонкой, так и не нашел. Йохан просто подпрыгнул, ухватившись за край палубы, и, ловко перемахнув леер, оказался на борту. Палуба чертовски скрежетала даже от самого лёгкого шага, а местами вообще, провалилась, зияла тёмными дырками. Ничего мало-мальски ценного здесь Йохан не нашёл: только грязь, песок да засохшие водоросли, и ещё разломанные бочки и ржавые обода. Йохан бранился, пиная их. Как же неудобно ходить босиком, но на этой помойке нет даже трупа, с которого можно было бы стащить сокки, или хотя бы, сандалии. О сапогах, подробных тем, что у него были, Йохан уже и не мечтал. Через одну из дыр Йохан заглянул в трюм. Просто из любопытства заглянул, мало надеясь на то, что там окажется что-нибудь нужное. Там тоже были бочки — целая гора их навалена, ни на что не годных, пыльных, заплетённых засохшими водорослями. Очень похоже на то, что творилось в трюме настоящего «Дьявола». Одну из бочек крепко обнимал скелет — обхватил костлявыми руками точно так же, как пьяный Гораций перед тайфуном. «Вариативный», — сказала Элишва. Не так уж она и бесполезна, в её голове есть какие-то обрывки «других» знаний. Но Йохан не собирался выдавать ей то, что знает он. — Неплохо вариативный, — оскалился он, заметив около скелета истлевшие мешки, вокруг которых валялись пыльные монеты. Нужно собрать их в седельные сумки, а потом… За спиной прошёл лёгкий шорох — Йохан развернулся в молниеносном прыжке, сломанное лезвие сверкнуло и замерло перед самым носом… Элишвы. Та даже не шевельнулась, презрительно кривясь. Ни тени страха не мелькнуло в густо-синих глазах — только презрение к человеку, который считает, что мир сотворён за семь дней и существует только в видимом спектре. — Ты как сюда залезла? — угрюмо буркнул Йохан, запихнув обломок за пояс штанов. — Нашёл свои деньги? — в лоб осведомилась Элишва. — Только, что ты собрался тут покупать? Тут!.. — Я собрался отсюда уплыть, — отрезал её вопли Йохан. — Вместе с деньгами. — Глупый, алчный варвар! — Элишва не скупилась в выражениях, ругая его. — Ты никогда отсюда не уплывёшь, даже если построишь новый дромон! — Это ещё почему? — пожал плечами Йохан, думая о том, как бы спуститься в трюм и сгрести все монеты. — Ты этого даже никогда не поймёшь! — взвизгнула Элишва, и её голос разнесся звонким эхом. — Ты глуп, как все люди, ты не знаешь, что такое — вариативность! Можешь собирать эти деньги, но мёртвому они не нужны! — Я жив, — тихо фыркнул Йохан, предположив про себя, что она такая злобная из-за голода и жажды. Ящерица не дала им собрать моллюсков, искать пресную воду Йохан вообще позабыл. И позабыл, что в ошейнике Элишва — человек. — Чёрт, надо ужин собрать и воду найти, — пробормотал Йохан и отвернулся от бесноватой Элишвы, дабы в глаз не заехала шальным кулаком. Он решил дождаться, пока она прокричиться, и только тогда забирать её с корабля, иначе прибьёт… Интересно, эти чёртовы акулы съедобны? Вполне можно было бы их наловить и зажарить. Но, что делать с пресной водой? Солнце почти закатилось. Лишь самая верхушка золотистого диска торчала над спокойной поверхностью моря. Но небо оставалось поразительно светлым: ни намёка на сумерки, лишь какие-то зелёные лучи вырывались из-за горизонта, смешивались с солнечным светом, заливая небо и море невероятными красками. Темнеть и не собиралось, наоборот, стало намного светлее, а спустя миг из воды показался ещё один диск — меньший, ослепительно сияющий бледно-зеленым. Оба солнца на несколько минут стояли на небосводе — точно так же, как на фреске «Райские кущи» в одном из тайных подземелий аббатства. Епископ Франциск постоянно приказывал соскрести её, обзывая «ересью», но фреска каждый раз появлялась вновь, потому что монахи её восстанавливали — по приказу Йохана. — Чёртова вариативность, — плюнул Йохан, пнул остаток леера, и тот, обломавшись, плюхнулся в воду. — Убедился? — под руку спросила Элишва, и Йохан свирепо ответил ей: — Чёрт!