Звезда Десятой луны

Они не нападали. Каждый приблизился всего лишь на шаг и замер, неподвижно и молча. Всадники не замечали, как усилился дождь, и что по их доспехам стекают струйки воды. — Тебе придётся отдать её нам, человек! — с расстановкой произнес громкий, но какой-то безжизненный, нечеловеческий голос. Непонятно, кто из десяти говорил. Возможно, все, а возможно, и никто — голос доносился одновременно со всех сторон, а может быть, звучал в голове. Йохан не отпускал меч — болтливый враг похуже будет того, кто нападает молча. — А если не отдам? — уточнил Йохан, с обычным для себя ехидством, но голос бесстрастно отрезал: — Ты слишком многого не понимаешь, человек, и соваться сюда тебе не следует. Просто уйди в сторону, тогда госпожа сохранит тебе жизнь. — А в этом что-то есть, — Йохан изобразил задумчивость, опустил меч и почесал затылок. — Слушай, я не знаю, что ты такое, но вот, что. Я отдам тебе девицу, если ты, или твоя госпожа, вернёте меня и моих братьев в мир людей! Йохан слышал, как позади него вскрикнула Элишва и конь фыркнул — наверное, она в сердцах стукнула его пятками. Но, даже не оглянулся, пытаясь различить глаза всадников сквозь мизерные щели в масках. — Ты хочешь слишком многого, человек! — голос изменился с глубокого, утробного на какой-то нервный и визгливый. Молния сверкнула ослепительно, всадники же в один миг очутились намного ближе, сомкнули круг. — Никто не смеет торговаться с Покинутыми, человек! — чётко произнёс всадник с крыльями на шлеме и резко хлестнул ящера поводьями. Тот взвился в воздух, широко распахнув зубастую пасть, но обрушился наземь уже дохлым. Йохан мигом распорол ездовой твари брюхо, едва та оказалась над его головой, и встал у туши, угрожающе взмахнув мечом. Всадник, ловко выскочив из седла, приземлился перед Йоханом и уставился в упор, со злобой. И с явной угрозой. Его рука лежала на длинной рукояти меча. Но Йохан был готов отразить удар. — Нет, — громко сказал Йохан в закрытое маской лицо. — Я не отдам её до тех пор, пока не окажусь в мире людей. В щелях маски сверкнули злые фиолетовые огоньки. Лишившийся зверюги всадник зашипел вместо ответа, а остальные заволновались, хватаясь за мечи. — Убить его, Мастер Шу? — выкрикнул кто-то из них. А может, и все разом. — Нет! — запретил Мастер Шу, подняв руку в шипастой перчатке. Всадники умолкли и замерли — до тех пор, пока не получат другой приказ: превратить человека в кашу. Сколько же у них чёртовых Мастеров! Каждая собака — Мастер… Йохан уверен был в том, что ему придётся снести пару голов. И поэтому, наблюдал за ними — за всеми сразу, даже за теми, кого не видел глазами. Он чувствовал, как они сидят в сёдлах, как дышат и готовятся напасть, едва позволит Мастер Шу. — Я научу его покорности! — рявкнул Мастер Шу, чуть заметно шевельнув рукой. Длинный меч возник точно из воздуха — Мастер сжал его рукоять и встряхнул. Клинок распался, превратившись в цепь смертоносных лезвий, которую Мастер Шу метнул с нечеловеческой скоростью. Йохан едва отскочил — цепь напрочь снесла ближайшее дерево. Ствол свалился, дымясь на срезе, и сейчас же Мастер метнул цепь опять. Йохан закрылся мечом, цепь намоталась на него с лязгом и искрами. Глаза Мастера снова сверкнули — по звеньям цепи пронёсся импульс, расплавляя человеческий меч. Сталь потекла пылающими каплями, с шипением и дымом падая в мокрую траву. Йохан сдержал чудовищный удар и дёрнул меч на себя вместе с цепью. Мастер Шу не удержался на ногах, повалился вперёд. Йохан со всей силы двинул ему ногой в голову, сшибив дурацкий крылатый шлем. Мастер отлетел, выронив оружие, и съежился на земле, закрыл лицо руками. Растрепались его чёрные лохмы, рассыпались по широким наплечникам. Йохан выкинул потёкший клинок и подхватил меч-цепь. В нём точно есть добрая примесь звёздной стали, и управляется эта штуковина энергоконтуром. Йохан сдвинул с ладони полоску хлопка и крепче схатился за рукоять. Непривычно, и контуром давно не пользовался, но это совсем не трудно. Звенья цепи, сверкнув, сложились в меч — лёгкий, сбалансированный, но чужой, и от этого — неудобный. — Забрать Элишву и отступаем! — захрипел Мастер Шу, вскинув мокрую башку. В спутанных лохмах показалась вытянутая скелетообразная морда с торчащими наружу клыками. В глазницах злобно горели фиолетовые огни. Рычащие ящеры бросились вперёд, расшвыривая грязищу когтистыми лапами. — Какой же ты урод! — прорычал ему Йохан, оставив без башки того, кто первым нацелился сдёрнуть Элишву с коня. Элишва истошно завизжала, отмахиваясь от кривых и скользких пальцев, что тянулись к ней со всех сторон. Жеребец вскочил на задние копыта, побивая врагов передними, а Элишва, прижалась к его шее, вцепилась в гриву, чтобы не упасть. Она видела, как Йохан отбивает оголтелые атаки, а враги кидаются к нему со всех сторон. Он куда быстрее и сильнее простого человека — ящер щёлкнул челюстями, а Йохан двинул ему в морду кулаком и оглушил. Мастер Шу распахнул пасть, выплюнув львиный рык, и скакнул, покрыв разом шагов двадцать. Он целился перегрызть Йохану горло, но клинок-цепь обвился между его челюстями на миг раньше. Мастер вырвался подобно пойманной рыбе, хватал цепь и орал резаной свиньёй. — Согласен отправить меня в мир людей, урод? — Йохан стряхнул его с цепи под дерево, и он стукнулся в ствол сутулой спиной. Доспехи Мастера треснули, и из-под них показались острые костяные отростки. Йохан не убил только потому что урод знает, как управлять вариативностью. И он вытряхнет из него способ, даже если придётся за ноги трясти. — Шахрият тебя испепелит! — сипел Мастер, широко распахивая челюсти, и в них клубился фиолетовый туман. — В мир людей, урод! — процедил Йохан, заткнув вопли Мастера ударом ноги в костлявую морду. — Давай, подскакивай и веди меня к Шахрият! Йохан схватил Мастера за доспехи и рванул на ноги, но вопль Элишвы заставил бросить его. Один ящер прыгнул к ней, и конь с размаху навернул его копытом, но всадник, соскочив на землю, схватил Элишву за ногу. — Ну, скачи же! — рыдала Элишва, колотила жеребца пятками, но тот, испуганный, только метался и ржал. Проклятый всадник уцепился клещом, Элишва никак не могла его сбросить. Она видела вместо пальцев гибкое щупальце, ощущала, какое оно холодное и склизкое… А миг спустя вокруг него обмотался клинок-цепь. Лезвия рассекли наручи и плоть — половина щупальца повисла у Элишвы на ноге, а враг рухнул, истекая шипящей чёрной жижей. Его рука отрастала, извиваясь и меняя цвет с бледно-розового к чёрному и обратно. Йохан добил эту тварь и высоко, протяжно свистнул. Конь вскочил на дыбы, издав оглушительное ржание. А после — сорвался в карьер, да с такой прытью, что Элишва едва не свалилась. Дух захватило, холодные капли летели в лицо. Элишва зажмурилась: они заливали глаза. Вокруг все шуршало — и неясно, дождь ли это бьёт по листьям, или настигает страшная погоня? В ярости Элишва бранила Йохана — это он виноват, жалкий глупец, вступил в бой с непобедимой гвардией пустынной ведьмы. Посрамил Мастера Шу, вместо того, чтобы просто бежать без оглядки. Конь прыгнул через упавший ствол, и Элишва не удержалась. Разжались ослабевшие пальцы, и она соскользнула по мокрой конской шкуре. Ей повезло, что шлёпнулась в высокую и густую траву, а не о камень, но всё равно, удар отдался мучительной болью. — Помогите, — прошептала Элишва, приподнявшись на руках. Она видела, как жеребец уносится в заросли, но из-за печати канага даже на него не могла повлиять. — Проклятый ошейник! — воскликнула Элишва, дёргая его за гадкую печать. Бесполезные человеческие руки — она не может расплавить металл и освободиться. И — чувствует боль ушибов, от которой впору рыдать. От холода Элишву колотила дрожь. Едва-едва она поднялась на ноги, обхватила себя, но согреться от этого невозможно. — Иоанн? — всхлипнула Элишва в пустоту, оглядываясь в поисках… Элишва не знала, чего ищет. Что тут вообще можно найти — в месте, где даже времени нет? И дороги дальше — тоже нет. В сполохах зарниц Элишва увидела широкую и быструю реку, что петляла, бросая на прибрежные камни белую пену. — Помогите, — это бесполезно, сорвалось само собой. Элишва прислонилась спиной к случайному дереву и медленно осела в холодную лужу. Всплеск воды испугал сильнее, чем громовые раскаты. Что-то большое и грузное выбралось на берег, и теперь сопело там, копошась, пыхтело да фыркало. Элишва кривилась от тяжёлого запаха, от которого её затошнило, но не смела шевелиться, или шуметь. Пыхтение приближалось, ветки затрещали в нескольких шагах от Элишвы. Она невольно распахнула глаза и едва сдержала крик. Мимо нее ползло, лезло пёстрое нечто, похожее на гигантскую саламандру, но сплошь утыканное длинными и острыми иглами. Голову Элишва не видела, но около её лица в ствол вцепилась толстая конечность, снабженная здоровенными, грязными когтями. Запах стоял невыносимый. И под когтями — не грязь, а куски разодранного тела. Элишва не выдержала ужаса и взвизгнула. Чудище молниеносно вскочило, и огромная крокодилья башка оказалась перед её носом. Каждый клык длиной не меньше трёх локтей… Элишва вжалась в дерево спиной, почти сомлела. Зверь пару раз фыркнул ноздрями, обдав отвратительно зловонным дыханием, но не напал. Элишва не двигалась и он, похоже, не видел её. Медленно-медленно чудовищная морда отвернулась — зверь решил продолжить путь, не почуяв в Элишве добычу. Её лицо ощутило движение воздуха, пальцы разжались, отпустив измятые листья. Элишва повалилась лицом вниз, чувствуя только мучительно колотящееся сердце. Холодный ветер до костей пробирал, мокрая одежда липла к телу. В носу чесалось, как у человека, который пробыл на холоде слишком долго, но Элишва не позволяла себе поднять руку и почесать нос. Шипастый хвост зверя тащился мимо неё — нельзя двигаться, пока это создание не уберется. Наверняка, оно чувствует вибрацию и нападёт, если Элишва шевельнется. Что-то холодное и шершавое неприятно прошлось по ноге. Элишва скосила глаза, дабы убедиться, что это просто ветка, которую колышет ветер. В темноте ничего не разглядеть, а ночное зрение не работает из-за ошейника… Но это что-то прошлось опять. Элишва различила движение и сгусток черноты не больше кошки, который вытягивал будто бы тонкую шею и тыкался в её ногу маленькой головой. «Пошёл прочь!» — зло подумала Элишва, осознав, что к ней подобралась какая-то мелкая местная тварь и тыкается носом. Если бы не шипастое чудище — мелочь бы получила пинка. Но, придётся терпеть. Мелочь ткнулась ещё разок, а после — распахнула челюсти и пребольно куснула в икру, намерившись отхватить кусок мяса. Элишва стиснула зубы, стерпев боль, но проклятая мелочь принялась её терзать, прогрызла кожу до крови да ещё впилась и прицепилась. — Прочь! — Элишва уселась рывком, оторвала от себя кусачую пакость и с силой отбросила в куст. Пёстрое чудище разом встрепенулось и в прыжком обернулось к Элишве. Та взвизгнула, отпрянув, а тварь ощерила иглы, а потом — пустила их, словно копья. Элишва в ужасе припала к земле, а иглы с чавканьем встревали вокруг неё. Одна — у самого лица, едва не отхватила нос. Тварь заревела и бросилась к ней, разинув пасть, но Элишва успела откатиться. Клыки вонзились в грязь — зверь, хватанув порцию земли, отпрыгнул, мотая головой, а Элишва подхватилась и понеслась куда глаза глядят, наплевав на прокушенную мелочью ногу. Кусты царапали, ветви хлестали, но Элишва врывалась в заросли, ища укрытия. Тяжёлый топот преследовал, настигал — зверюга бегает куда быстрее, чем казалось вначале. Внезапно она возникла перед Элишвой и схватила корявой лапищей поперёк туловища, легко оторвав от земли. Элишва забилась, вырываясь, но хватка была смертельной. Элишва не могла кричать: из горла вырывался сдавленный хрип. В сплохе зарниц сверкнул клинок. Лапа, сурово отрубленная, шлёпнулась в грязную жижу и разжалась. Элишва с трудом выползла из-под неё, кашляя от удушья. В раненой ноге пульсировала боль. Неужели, мелкая тварь ядовита? Элишва мельком взглянула на рану: крови много, но сам прокус небольшой… Элишва отпрыгнула назад, потому что у самого её лица промчался шипастый хвост. Пёстрое чудище вертелось, яростно бросаясь на человека — пыталось схватить, метало иглы, но тот всякий раз ловко увёртывался. В руке человека вспыхивал клинок-цепь, человек раскручивал его над головой и с размаху швырял в страшного врага. Но, голову и спину чудовища защищал узорчатый панцирь — каждый удар острой цепи высекал снопы искр, но оставлял неопасные царапины. — Иоанн, — прошептала Элишва, узнав в человеке своего конвоира. Тварь взвизгивала, мотая бесполезным обрубком лапы, который причинял ей боль и ввергал в дикую ярость. Выплюнув чудовищный рёв, она взвилась на длинные и мощные задние ноги да кинулась на человека, раскрыв огромную пасть. Йохан сверкнул энергоконтуром, и цепь с лязгом сложилась в клинок. Схватив его обеими руками, Йохан выставил перед собой острое лезвие и рванул чудовищу навстречу. Его крик потонул в раскатах грома и высоком, болезненном взвизге пёстрого зверя. Клинок вошёл по самую рукоять в рыхлое, мягкое брюхо, покрытое мелкими белыми чешуйками. Йохан резко провернул лезвие, отчего фонтаном брызнула кровь. Но, тварь отпрянула и с хлопком раскрыла кожистый «капюшон», с которого иглы полетели смертоносным дождем. Йохан, уходя от них, поймал одну на лету и в прыжке всадил в огромный жёлтый глаз. Тварь отшатнулась, дико воя, из глазницы хлынуло нечто густое и тёмное. Йохан подпрыгнул, взмахнув мечом, но, рубануть не успел. Чудовище рванулось вперёд и, врезав лапой, отшвырнуло его в дерево. Ствол с треском переломился надвое, обрушился, подняв грязные брызги. — Иоанн! — заорала Элишва, срывая голос. Она видела его неподвижное тело и ствол, который, рухнув, похоронил его под собой. Чудище мигом ринулось на крик, разинув огромную пасть, в которой полыхнуло адское пламя. Элишва отползала — до тех пор, пока её ноги не оказались в воде. Всё дальше пути нет, только жуткая смерть. Элишва втиснулась в мизерную ямку под толстыми корнями и собрала все силы, бросила их на концентрацию — разбить печать, снять ошейник. Чудище рыло когтями, силясь до неё добраться, отбрасывало назад здоровенные комья земли. Элишва отодвигалась всё дальше, пока не упёрлась в холодный земляной тупик. Конец норы, и прямо над головой черпают землю смертоносные когти. На лбу Элишвы выступил пот, и сердце готово было выскочить. Она слышала, как шипит, подплавляясь, сталь ошейника, но печать всё равно, на месте, не трескается, и сила её энергоконтура ничтожна. Корень треснул, и тварь его отбросила. Элишва закрыла голову руками: это конец, чудовище до неё добралось. Лапа просунулась в раскопанный лаз, но застыла в шаге от Элишвы, будто что-то удержало её. Элишва кричала, непроизвольно суча ногами, но замолчала и уставилась на тускло блестящую цепь, что прочно накрутилась на лапу чудовища и резала толстую чешую. А потом — за цепь мощно дёрнули снаружи, развернув тварь. Та вырвалась, билась, завывая, но лезвия сжались на лапе и перерезали ее надвое. Зверь взвыл, разбивая землю в клочья хвостом и во все стороны бросаясь иглами, что насквозь прошивали стволы деревьев. В один прыжок Йохан оказался у него на загривке, занёс сияющую энергоконтуром цепь. Он щёлкнул ей в воздухе, и звенья выстроились в клинок, который Йохан с силой воткнул в покрытый панцирем затылок. Зверь лихорадочно дёрнулся, и рёв его перекрыл раскаты грома. Завывая, чудище вскочило, разрывая задними лапами глубокие ямы в грязи, замахало хвостом, а по его чешуе текли ручейки расплавленной стали и кровь. Издав свистящий хрип, тварь рухнула, наворотила вокруг себя горы земли. Йохан оставался у неё на загривке — он соскочил на землю и отшвырнул бесполезную теперь рукоять с оплавленным остатком клинка-цепи. Его безрукавка была разодрана в клочья, и от груди к шее тянулись жуткие рваные раны, из которых кровь хлестала ручьями. Элишва замерла, вцепившись пальцами в раскисшую грязь. Йохан подходил к ней медленно и как-то неуклюже, шатко, а глаза его во тьме горели красным, словно два угля. — Вставай! — глухо бросил он, остановившись в нескольких шагах от неё. Жеребец явился на свист и покорно склонил голову перед хозяином. — Ну, и чего ты её скинул, а? Мог бы вернуться, — Йохан ругнул коня, а тот виновато фыркнул, ткнув копытом грязь. Йохан залез в седло с трудом, пару раз промахнулся ногой по стремени. — Лезь, — Йохан махнул Элишве лохматой мокрой головой. Элишва поняла, что боится его. В этом создании ужасны не только глаза — оно на равных сражается с вариативными чудищами, и, кроме этого, инакомыслящее и безрассудное. Его невозможно более называть человеком. — Шевелись же, или тебя сожрут к чертям собачьим! — рыкнул Йохан, нетерпеливо терзая поводья. — Кину сейчас тебя и уеду, чёрт! Элишва молча проковыляла к коню, хромая на прокушенную ногу. Не сказав ни слова, она полезла в седло. Но быстро поняла, что не может. Ушибы все сильнее болели, не давали поднимать руки, нога отзывалась гадкой, колючей болью. — Мне больно, Иоанн, — Элишва задёрнула носом. — Чёрт! — плюнул Йохан, схватил Элишву за шиворот и усадил перед собой. Элишва пропадала от холода и невольно прижалась к нему, но запачкалась в кровь. — Сиди спокойно! — Йохан несильно отпихнул ее от себя и хлестнул жеребца. Конь помчался к реке и перебежал её вброд — удивительно неглубокую, воды и по колено ему не будет. В Элишве клокотали чувства, рвали её изнутри. Ярость, обида, боль, страх и что-то ещё, что заставило её ударить Йохана по лицу и визгливо заорать: — Да как ты посмел мной торговать? Ты, хоть, знаешь, кто?.. — Мешок золота, — без эмоций перебил Йохан, схватив её за руку, когда Элишва попыталась ударить опять. — Я уже понял, что за тебя можно много чего купить! — Да как ты?! — возмутилась, было Элишва, но Йохан сжал её руку — несильно, однако причинил боль. — Ведьмачья рожа! — свирепо огрызнулась Элишва и… Полетела в грязь, потому что Йохан её спихнул. — Без языка твоя ценность вырастет в разы! — цедил он сверху, от злости скрежеща зубами. Элишва не ударилась: попала в мягкую, раскисшую кашу, но перепачкалась с ног до головы. Никогда раньше не приходилось ей терпеть такого унижения. Тем более, что Йохан, спрыгнув с седла, поднял её на ноги за волосы. — Ещё одна «ведьмачья рожа», чёрт тебя дери! — прошипел он ей в лицо. На миг он оказался к ней безумно близко, Элишву бросило в жар… и это не страх. — Пусти, пусти меня! — она принялась вырываться. — Пусти! Шелест прошёл по ближайшим кустам и заставил Йохана насторожиться. Он застыл, зорко вглядываясь в темноту, слушая тишину, нарушаемую шорохом дождя. Йохан видел, как роются во мгле мелкие серые твари, и как ветер срывает и уносит листья. Зрачки у него огромные, на весь глаз, и способны отражать свет. — Пусти… — пискнула Элишва и слабо дёрнулась, хватаясь замёрзшими пальцами за его руку. — Чёрт! — плюнул Йохан: волосы Элишвы оставались намотанными на его кулак. Он толкнул ее к коню и мрачно приказал: — Залезть в седло и сидеть, как мышь! Элишва передумала огрызаться и молча вскарабкалась на спину коню, отринув боль в ноге. Йохан бросил последний взгляд на заросли, но опасности не заметил и отступил, да уселся позади Элишвы. Его движения не похожи на человеческие. Слишком мягко и плавно он двигается, будто змея. — Мастер Шу вобрал дух павиана, — прошептала Элишва, оглядываясь по сторонам… Везде шуршит, листья колышутся всюду. Или это дождь так бьёт, или в них скрылся кто-то опасный. — А, это павиан… А я думал, чертова дворняга! — Йохан попытался отпустить злую шутку, однако ему было абсолютно не смешно. Он выдохся, нужно отлежаться и поесть, чтобы тело смогло восстановиться. Держаться в седле становилось всё тяжелее, и сознание ускользало — приходилось удерживать его силой воли. — Павиан — самый мстительный дух! — надоедала ему Элишва. — Он не отцепится от тебя, пока не отомстит! Йохан молчал. Сейчас он не может сражаться — нужно отыскать хоть какое укрытие, чтобы спрятаться от погони. Йохан слышал их шаги в темноте, и это не копошение местных животных. Он чувствовал энергоконтур Мастера Шу — павиан уже близко, но почему-то ходит кругами. — Ты, ведь, Мастер? Ученик Шахмардана, да? — Элишва явно помешалась от страха, и поэтому надсадно трещала ерунду. — Он специально отправил тебя и сказал, что ты — простой человек? — Нет, — коротко и бездушно отказался Йохан. — Или ты из ковена Нрсиса? — прошептала Элишва и съёжилась. — Ты думаешь, я не заметила, что ты — альбинос? Она всегда боялась ковена. Воины-альбиносы — из древнего чернокожего племени, но родившиеся белыми, как молоко. Они несут наследие пришедших из «другого дома», и, благодаря этому, непобедимы. — Да какой к чертям собачьим альбинос? Едь молча, а то оглушу! — одернул её Йохан. — Ты даже не знаешь, как я устал, чёрт тебя дери! — Куда ты едешь? — осторожно поинтересовалась Элишва. Йохан отвечать вообще не стал. Он без понятия, куда едет — скачет «куда попало»… Как всегда. Дождь не прекращался, а наоборот, лил всё сильнее. Ветер ревел, пригибая тонкие стволы деревьев к земле. А толстые деревья опасно трещали, роняли ветви и грозили сломаться. За пеленой дождя не видно было дальше носа. Йохан понятия не имел, куда править — хлестал животину, лишь бы не останавливаться. Элишва прижималась к нему — от дождя и страха. Йохан укрыл её своим плащом, промокшим до нитки и тяжёлым. Она дрожала и плакала, цепляясь руками за его одежду, что-то говорила сквозь слёзы. Йохану на это было плевать, пускай, болтает, если ей хочется. Йохан чувствовал себя отвратительно. Проклятые раны отзывались мучительной болью на самое мелкое движение, сил не осталось даже скрывать собственный энергоконтур. Мастер Шу его прекрасно видит. Так же, как и Йохан — Мастера. Павиан, мстительный дух, и он разозлился ещё больше — за то, что Йохан сломал его меч. В другой раз Йохан раскидал бы костлявого урода по лесу, но только не теперь, когда его колотит и кидает в пот, а в глазах начинает двоиться. — Иоанн, они здесь, — Элишва заметила фиолетовое свечение среди листвы. Сначала — справа, но реальность вокруг едва заметно изменилась, и дух павиана оказался слева. Йохан дёргал поводья — ясно, что уходит от боя. Прыгающий из стороны в сторону конь норовил сбросить… Элишва чувствовала, как Йохан крепко держит её. Свечение вспыхнуло впереди, но потом — пропало, потому что просвет сменился непролазной стеной деревьев. Конь резко прянул и бросился через какие-то буераки, что возники вместо высокой травы. Объятия Йохана стали другими — Элишва поняла, что он больше не держит ее, а навалился, и его голова улеглась ей на плечо. — Иоанн? — Элишва коснулась промокшего хлопка, заглянула Йохану в лицо. Глаза закрыты, зубы стиснуты, и ещё — Йохан мелко дорожит и вздрагивает с тихими стонами. Конь остановился и фыркнул, не чувствуя более власти хозяина. Элишва перехватила поводья из обмякших рук Йохана, хлестнула скакуна, но тот не послушался, а недовольно заржал. — Ну, скачи хоть, куда-нибудь, твой хозяин умирает! — заорала Элишва строптивой животине и наподдала ей пятками в бока. Скакун повернулся к ней и будто нахмурился с недоверием, в больших глазах сверкнул некий огонь. Элишва испугалась его: это не лошадь, а что-то другое, что приняло её вид и, кажется, оно способно мыслить. — Пожалуйста, скачи, — тихо попросила Элишва, пытаясь удержать Йохана на плечах, чтобы тот не упал. — Нас убьют, неужели ты не понимаешь? Жеребец кивнул — совсем как человек — и побежал проворной рысью. Элишва не управляла им, а только держалась, чтобы не упасть, и поддерживала Йохана. В просветах между зарослями мелькали зловещие точки, и зарницы вырывали из темноты пугающие силуэты. — Ну, давай, быстрее! — Элишва просила коня, но тот опасался ускориться. Слишком уж неровной и раскисшей была земля. Попадалась разлапистые лужи и кочки, о которые можно ноги поломать. Лес казался беспросветным, бесконечным, смертельным. Тут некуда бежать, и негде спрятаться. Сама Элишва тоже не может сражаться… Пронеслась мысль о том, что сдаться будет лучшим решением. Зря Мастер Шахмардан решил отправить её в Гарамантиду. Лучше бы Нрсис прибыл за ней сам… Молния прошила тучи, осветив мрачную окрестность, и среди одинаковых зарослей неожиданно мелькнуло человеческое жилище. Жеребец метнулся через невысокий частокол и оказался на утоптанном, ровном дворе. В глубине его и правда, стоял какой-то дом. Элишва натянула поводья и соскочила в неглубокую лужу, которую даже не заметила. Подбежав к неказистому, низкому жилищу, Элишва неистово заколотила в дверь, которая вначале виделась хлипкой, но на деле оказалась твёрже стали. — Помогите! — взмолилась она, и её вопль потонул в раскате грома. Дождь сёк, текли под ногами потоки воды, в небе сияли зарницы, освещая дикие заросли, обступившие даже не дом, а шаткую хижину из тростника. — Помогите… — повторила Элишва слабеющим голосом. Она уже хотела сесть и от безысходности привалиться спиной к закрытой двери — оперлась уже на неё и медленно оседала вниз. Жеребец фыркал да бил копытом, а Йохан в седле обвис, навалился на конскую шею. — Помогите, — уже не крик, а шёпот слетел с губ. Над головой раз громыхнуло, и внезапно всё замерло. Капли дождя зависли в воздухе, прекратилось шевеление листвы, звуки съела абсолютная тишина. Дверь хижины отворилась, заставив Элишву отскочить. В тёмном проёме появилась фигура — согбенный старец, опирающийся на палку. Длинная седая борода почти волочилась по земле, а одет он был в тунику, покрытую яркой, многоцветной вышивкой, в которой поблескивали медные фибулы. Элишва не могла поверить собственным глазам, решила даже, что умерла, и из темноты взирает на неё тот, кто проводит в обитель усопших. — Давно я не видал людей, — скрипнул старец, поправив высокую, вычурную шапку, что венчала его сухую голову. — Кроме жены и дочери, мне не с кем здесь говорить. Элишва поняла, что он не открывает рта, слова звучат прямо у неё в голове — и испугалась ещё больше. Попятилась и хотела даже бежать обратно, но висящий в седле Йохан её остановил: он умрёт, если ему не помочь. — Помогите, — выдавила Элишва, позабыв все остальные слова. Старец горько вздохнул и, покачав головой, вышел за порог хижины да просеменил к смирно стоящему скакуну. Некто мягко коснулся плеча Элишвы и, обернувшись, она увидала дряхлую старуху, всю завернутую в красное покрывало с монетами и крупными кистями. — Идём в дом дитя, — произнесла она почти таким же голосом, как и старец. — Расскажешь, что стряслось с тобой, я соберу на стол, а дочь приготовит снадобья для тебя и твоего мужа. — Он мне не муж, — смутилась Элишва, невольно опустив глаза к обляпанным грязью сапогам. — Значит, брат, — сама себе определила старуха, и повернулась, жестом показав Элишве идти вслед за ней. Элишва была ни жива ни мертва от страха и усталости. Хромала, чуть ступая на больную ногу. Место вокруг раны уже начало опухать. — Брат, — согласилась она и послушно шагнула вслед за хозяйкой хижины в мягкий полумрак, в котором дрожало множество огоньков. Ей легче было назвать Йохана братом, чем выдать правду о том, что она — невольница и едет в плен под охраной чужака. Всё равно, эти старцы её не спасут: вовсе не от Йохана её нужно спасать. Снаружи хижина казалась тесной, однако комната, в которую провела Элишву старуха, вытянулась на глазах, обретя неожиданный простор. Масляные лампы стояли в нишах стен и на полу, их дрожащие огоньки заставляли всю нехитрую утварь бросать зловещие тени. Здесь не было никакой мебели: лишь четыре тощие циновки, сплетённые из того же тростника, несколько медных плошек да пара приземистых глиняных чаш. Несмотря на то, что воздух оказался тёплым и сухим, Элишве стало в этом месте неуютно. Слишком уж гротескное жилище в условиях динамической вариативности… Тем более, что хозяйка куда-то пропала и оставила её во мрачной комнате одну. Лёгкие шаги отвлекли — Элишва взглянула в дверной проем. Занавеска отодвинулась, и из-за неё явился загадочный старец. Он больше не опирался на палку, и даже не хромал. С невиданной лёгкостью он нёс Йохана на руках. За старцем поспевала дева, закутанная в белую ткань с ног до головы — ни волос не видать, ни даже рук — только лицо, очень юное, выражающее полное смирение. Наверное, это и была его дочь, и в руках она несла сундучок. Йохан не шевельнулся и не издал ни звука, когда старец осторожно опустил его на одну из циновок. Элишва всматривалась в его лицо, но промокшие повязки и налипшие волосы не давали увидеть совсем ничего. Старец поправил его руки, чтобы не съезжали с циновки на пол, и обернулся к Элишве, кивком приглашая её сесть. Элишва опасливо опустилась на свободную циновку и вздрогнула от пронзающей боли в ноге. Но, она не могла оторвать взгляд от Йохана — он лежит, мокрый и грязный, истекающий кровью, и дыхание его чуть заметно. Старец тронул его за руку и выпрямился. — Ох, дырявая моя голова, — он вдруг схватился за голову, раскачиваясь из стороны в сторону, будто бы в чем-то очень виноват. — Я даже позабыл узнать твоё имя! — Элишва, — нехотя пролепетала Элишва, стараясь отстроиться от того, что в разговоре старец не двигает губами, а его слова раздаются прямо в мыслях. — Элишва — посвящённая богам! — старец улыбнулся по-настоящему и приблизитлся к ней пугающе быстро. Только возле Йохана стоял, а миг спустя, возник в шаге от Элишвы да уселся на третью циновку, подогнув под себя ноги. Элишва глядела поверх его головы, на деву, как та бесшумно приблизилась и присела на корточки перед ней. Она осторожно поставила на пол сундучок и открыла его, завозилась с какими-то звенящими склянками. Сундучок очень и очень похож на тот, который был у человеческого лекаря Авраама. Да и открывается так же: дева вдавила в печать медальон. — Благословенная Кадингирра¹ твоя родина? — громко осведомился старец, пытаясь заглянуть Элишве в глаза. Элишва на миг встретилась с ним взглядом, но предпочла отвернуться, увидав белые глазные яблоки без намека на радужку, или зрачок. — Н-нет, — отказалась Элишва. — Я… Она совсем не хотела выдавать чуждому созданию своё происхождение, и ей повезло, что старец вновь схватился за голову и перебил её причитаниями про дырявую память. — Я забыл назвать тебе своё имя! — «голос» старца отозвался в голове Элишвы выкриком. — Меня зовут Атрахарсис², и порой я сам забываю, как меня зовут! Элишва не верила своим ушам: хозяин хижины — единственный из людей, кому удалось добиться телесного бессмертия. Он видел вживую второе солнце, и знал, почему оно больше не всходит. Когда-то он спас всё живое вопреки воле богов. И был за это одновременно и награждён, и наказан. Вечная жизнь и вечное одиночество там, куда сама смерть не пускает людей. — Мою дочь зовут Айна, и она — великолепный лекарь! — похвастался Атрахарсис, и Айна кивнула, но застенчиво отвернулась. Она уже выставила на пол несколько флаконов и взяла короткий нож, которым принялась резать на Элишве штанину. — Ему намного хуже, чем мне, — Элишва показала на Йохана. — Осмотрите сначала его. Но, Айна отрицательно покачала головой. Она уже распорола штанину, оголив ногу Элишвы выше колена, и открыла один флакон. — Мелкие создания обладают ядом, — сказала она, плеснув из флакона желтоватую жидкость, которая обожгла ногу Элишвы, будто огнем. Элишва дёрнулась, но Айна крепко удержала её ногу свободной от флакона рукой. Поставив флакон, она взяла сложенную ткань и старательно обтерла кровь и остатки снадобья, а потом — принялась старательно смазывать мазью с сильнейшим запахом мяты. — Она вытянет яд, — коротко бросила Айна, хорошенько навязав на ногу Элишвы широкую и чистую полосу хлопка. — Прекрасно! — воскликнул Атрахарсис и принялся громко тараторить, «глотая» слова: — Легенды говорят о «море смерти», дабы отвадить любопытных, но наше заточение гораздо страшнее: мы веками живём в мире, состоящем из множества наложенных вариаций. Без дна и покрышки, как говаривали люди! Элишве было перед ним очень и очень не по себе: Атрахарсис способен слышать её мысли даже несмотря на ошейник канага. Сначала он вещал о том, как хижина сказала ему строить корабль… — Да, да, эта самая хижина, в которой ты сидишь, человеческая дева! — от звенящих «слов» Атрахарсиса у Элишвы начинала болеть голова. Слишком уж навязчиво он проникает в мысли. — Моя хижина — тоже бессмертная! — не то похвастался, не то пожаловался старец. — Бессмертные овцы, бессмертные гуси! И даже чёртовы паразиты — бессмертные! Атрахарсис вдруг замахнулся палкой и с гулом стукнул в пол. Присмотревшись, Элишва поняла, что он расплющил в лепёшку большущего скорпиона. Но тот мигом вскочил и ринулся в темноту. — Видала, человеческая дева? — выразил недовольство Атрахарсис. — Бессмертный паразит! Элишва кивнула, дабы не раздражать его. Ошейник лишил её способностей, и она не сможет противостоять, если вдруг Атрахарсис и её сочтёт «паразитом». Айна убрала волосы с лица Йохана заботливым, даже ласковым движением, подсунула ему под голову свёрнутую ткань. Минуту дочь бессмертного внимательно глядела на него, а после — принялась расстегивать его безрукавку, дёргать ремни. Атрахарсис же самозабвенно «болтал». С Великого потопа перескакивал на досадливое брюзжание о том, что никак не может отравить бессмертных крыс и извести бессмертных тараканов… Занавеска колыхнулась, и из-за неё показалась старуха. Она что-то громко сказала — по-настоящему, ртом, но Элишва не знала её языка. — Джейфа — свет очей моих — зовёт меня, человеческая дева, — недовольно фыркнул Атрахарсис, грузно поднялся с циновки и покинул комнату с явным нежеланием. Элишве стало полегче, когда старец исчез за занавеской — он умолк, и воцарилась приятная для больной головы тишина. — Убери эти одежды, — тихо попросила Айна, которая стала в тупик от обилия ремней с пряжками, которые скрепляли кожаные доспехи Йохана. Элишва кивнула. Но, осталась сидеть… Больше всего она боялась увидеть Йохана мёртвым: с его смертью для неё исчезнет любая надежда вернуться в мир людей. — Ну же, поторопись! — Айна не подходила к ней, но Элишва явно почувствовала толчок в плечо. — Д-да, — Элишва склонилась над Йоханом, осторожно расстегнула ремни безрукавки, распустила шнурки на рубахе. Дурацкие обмотки не давали ей увидеть раны. Элишва отбросила обрывки изношенного серого хлопка, обнажив его грудь. Всё в крови, и раны выглядят страшно: глубокие, рваные — когти чудовища жестоко разорвали кожу и мышцы. Для простого человека такие были бы смертельными. Элишва ощупала его шею и с трудом нашла едва уловимый, слабый пульс. Кожа Йохана была сухой и горячей, да и дышал он тяжело, прерывисто, скрежетал зубами. Элишва с волнением взглянула на Айну. Кажется, Йохан получил от пёстрой твари яд, от которого может умереть. Айна подняла глаза и улыбнулась, прищурившись с такой же хитрецой, как Атрахарсис. — С ним всё будет хорошо, — в голове Элишвы зазвенел её голос, но Элишва почему-то ей не поверила. Айна неторопливо взяла тот же флакон, из которого поливала ногу Элишвы. Йохан болезненно застонал, когда она плеснула снадобье. Желтоватая жидкость зашипела, размывая кровь, покрылась белой пеной. Айна осторожно промакнула всё сухой тканью. Кровотечение оказалось слабым, а края ран уже начали стягиваться. — Всё будет хорошо, — повторила дочь бессмертного, одарив Элишву лукавой улыбкой, словно бы что-то скрывает. Элишва не заметила, как за её спиной появилась старуха, и вздрогнула, когда морщинистые руки легли ей на плечи. — Идём, дитя, дальше Айна всё сделает сама, — тихо сказала старуха, показав, что Элишва должна встать. Элишва запомнила, что её зовут Джейфа — Атрахарсис так её назвал. Элишва совсем не хотела уходить — грызло её неведомое доселе чувство, гнетущее нежелание оставлять Йохана наедине с другой. Но, Джейфа настаивала, Элишва побоялась её злить — выгонит ещё, под дождь, на съедение тварям Шахрият. — Д-да, хорошо, — согласилась Элишва, поднявшись на ноги. Элишва изумилась, когда увидала длинный полутемный коридор в том месте, где была глухая стена. Джейфа бесшумно скользнула в него, и Элишве пришлось следовать за ней. Дрожали в лампах огоньки, плясали на стенах зловещие тени. Элишва видела множество комнат, и каждая — будто бы отражение предыдущей. Те же тростниковые циновки, такая посуда на полу. Раз Элишва смогла увидеть окно — ничем не закрытую дырку в стене — и капли дождя, неподвижно висящие за ним. Джейфа ни в одну из комнат не зашла, и всё время торопила Элишву, бурчала, чтобы та не останавливалась, не заглядывала за одинаковые занавески. И лишь в конце коридора Джейфа остановилась и отодвинула занавеску, что отличалась от других: на ветхую ткань оказались нашиты крупные цветные бусины. Они складывались в единый узор, но Элишва не успела его рассмотреть. Джейфа кивнула, пропуская Элишву вперёд. Чувство опаски не покидало, но Элишва послушалась и вошла — опять же, чтобы не злить благодушных хозяев. Стены из давно потемневшего тростника, серый пол и циновки. Окно плотно закрыто деревянными ставнями, и из-за него долетает шум дождя и гром. Джейфа безмолвно велела Элишве сесть на одну из циновок, перед большим и плоским камнем, который заменил в нехитром жилище стол. Ещё — виднеются в углу контуры ткацкого станка с незаконченным плотном, а напротив стола Элишва заметила простой очаг, в котором не горел огонь. — Женская половина дома, — ухмыльнулась Джейфа с долей ехидства и побрела куда-то в полумглу, закопошилась там. — Мой супруг готов тысячелетиями следовать традициям, хотя мы тут совсем одни, — продолжала она, вернувшись с кувшином и небольшим мешком. Элишва зябко ежилась, наблюдая за тем, как Джейфа, не спеша, ставит на камень кувшин, развязывает мешок… — Ох, моя память, — Джейфа удручённо заворчала, всё качая и качая маленькой, иссохшей головой. — Как я могла забыть, что ты промокла? Ещё схватишь хворь! Джейфа фыркнула носом и снова потрусила — в угол, где торчал ткацкий станок. Элишва поклясться могла, что там нет ничего, кроме станка, однако Джейфа вернулась со свертком. — Переоденься, — пробормотала она, вручив Элишве этот свёрток: плотную, мягкую и очень пёструю ткань. — Спасибо, — Элишва рада была сменить промокшую до нитки одежду на сухую и, кажется, теплую. Ткань похожа на дорогую шерстяную пряжу. Одеяние нельзя было назвать платьем, или даже туникой — просто отрез и несколько фибул, которыми можно было его заколоть, обернув вокруг тела. Но, Элишва была и этому рада — быстро закуталась и уселась на место, скукожившись. У неё зуб на зуб не попадал — так замёрзла. А в сухой ткани стало немного теплее. Джейфа не разжигала огня, да и никакого теста не заводила… Элишва успела заметить, как она шевельнула рукой, и плоское каменное блюдо, что миг назад было пустым и пыльным, оказалось полным лепёшек. — Мы научились пропускать лишнее время, — Джейфа в который раз растянула старческие губы в хитрой ухмылке, но Элишва только сейчас заметила, что все её зубы на месте. Крепкие белые зубы… Джейфа придвинула блюдо поближе к Элишве. Свежие лепешки лежали в нём горкой, и с них плыл к потолку лёгкий пар. С виду — простые, из муки и воды, но и их запах сейчас казался Элишве упоительным. Страшно пробовать вариативную пищу… Но, ошейник не оставил ей выбора. Голод просто адский, терзал внутренности изнутри. Элишва ещё раз поблагодарила хозяйку и взяла первую лепёшку. — Прихвостни Шахрият рыщут вокруг хижины, — внезапно сказала Джейфа, и Элишва едва не подавилась. — Откуда вы знаете? — прошамкала она полным ртом, обтирая с губ крошки тыльной стороной ладони. — Мы знаем всё, что творится у нас на острове, — хохотнула Джейфа. Элишва заметила, что она не ест… А только смотрит на неё в упор. Глаза у Джейфы такие же белые, как у Атрахарсиса. — Мы затем и показались, чтобы спасти вас от пустынной гадюки, — продолжала Джейфа, довольно кивнув, когда голодная Элишва не выдержала и продолжила есть. — Ух, как не любит эту змею мой супруг — за то, что пыталась убить его и получить бессмертие! Но, не бойся, дитя: ты и твой брат у нас под надёжной защитой! Шахрият никогда не найти нас в бесконечности наложений. — Вы можете отправить нас домой? — в душе Элишвы зародился огонёк надежды, однако Джейфа его быстро потушила: — А это уже, как решит мой супруг!

***

Оба солнца зависли низко над горизонтом — слепили и жгли беспощадно. Переполненный водяным паром, воздух сделался невыносимо душным, повсюду оседали крупные капли. Шахрият нетерпеливо расхаживала по кромке воды, со злостью пиная анемоны. Это проклятое место жадно поглощает энергоконтур — пустынная ведьма не желала без толку парить, чтобы его не тратить. Нужно сохранить энергию на выход из вариативной ловушки. Шахрият ждала. Вглядывалась в хаос листвы. Шевеление, треск, и из-за широких листьев выскочила пёстрая ящерица с теленка величиной… Которая мигом обратилась в горку пепла, пораженная сверхплотным сгустком энергии. — Отрыжка Ахерона! — прошипела Шахрият, развеяв пепел заклинанием ветра. Если эта дыра не войдёт в другую вариацию, близок час, когда она начнёт отвратительно потеть, как человек. Мастер Атаб-Аба смиренно топтался в стороне и молчал. И так уже посрамлен потерей головы, не хватало ещё ляпнуть что-нибудь под руку разъяренной госпоже. В сандалии забивался проклятый песок — Мастер тряс ногами, будто собака. Тишина. Тихо плещет прибой, тихо шуршит листва, и некие крылатые создания бесшумно носятся над морем, падают в воду и взмывают ввысь. В окружении неподвижных мертвецов молча сидят связанные пленники. Шахрият почему-то сохранила жизнь человеческому капитану, хотя могла бы одним взглядом убить. Капитан и Мастер Сумай связаны вместе, чтобы им труднее было сбежать. Громкий треск сучьев под тяжестью шагов рассеял тишину. Пустынная ведьма рывком обернулась туда, где из листвы показался ездовой ящер. — Воины вернулись, госпожа, — шепнул Мастер Атаб-Аба. Глаза Шахрият расширились от изумления и злобы, сверкнуло в них жуткое сияние. На ящере ехал только один, Мастер Шу — почему-то ободранный весь и без маски. Остальные же уныло тянулись пешком. — Где Элишва? — напустилась на Мастера Шу Шахрият. Тот поспешил соскользнуть с седла и преклонить колено перед госпожой. — Её сопровождает не человек, а один из альбиносов ковена Нрсиса, госпожа, — тихо произнес Мастер Шу, остерегаясь поднимать взгляд, дабы госпожа не испепелила его. — Ты видел у него знаки ковена, или ты говоришь так, потому что он пересчитал твои кости? — взвилась пустынная ведьма, готовая обрушить молнии на костлявую голову этого неудачника. — Стиль его боя невероятен, госпожа, — уклончиво ответил Мастер Шу. — Он даже смог подчинить мой клинок… — Отрыжка Ахерона! — злобно выругалась Шахрият и ринулась к Мастеру Сумаю, сверкая молниями. — Какова его стихия, Сумай? — она вцепилась в его тунику, разрывая, но Мастер хранил спокойствие. — Да я понятия не имею, мы нашли его на улице, — Сумай пожал плечами, без тени страха глядя в глаза пустынной ведьмы, которые быстро менялись с изумрудных с двумя зрачками до ярко-фиолетовых с вертикальными зрачками-щелями. Это глаза «других» существ, которых Шахрият запечатала в своём теле и поработила, дабы пользоваться их силами. — Проклятый старикашка! — Шахрият отпихнула Мастера и зашагала из стороны в сторону, мучительно раздумывая. Ошейник канага полностью блокирует энергоконтур носящего, однако мерзко мешает добраться до его воспоминаний. Сумай в ошейнике бесполезен, хоть убивай, но без ошейника — смертельно опасен даже для неё. — Ты запомнил, в какую сторону они сбежали, Шу? — гневно вопросила Шахрият, подумав о том, что пора высосать из него этот дурацкий дух павиана. Тогда Шу исчезнет: развалится на отдельные кости. — Мы прочесывали лес, но они исчезли в завихрениях вариативности, госпожа, — костяная морда Мастера почти касалась песка, и говорил он тихо, невнятно. — Мы их почти настигли, но завихрения не дали нам их схватить. Шахрият издала глухое рычание, и изо рта у нее показались ряды острых зубов. Лицо ведьмы исказилось, рот разъехался до ушей, провалились щёки… Но, миг спустя она стала как обычно, прекрасной. Ошейник не даёт ей чувствовать энергоконтур Элишвы. Но, если странный человек «светит» — можно попробовать отыскать его. — Я думаю, завихрения — дело рук Атрахарсиса, — подал голос Мастер Атаб-Аба, предусмотрительно выстроив защитное поле, дабы не сгореть от гнева госпожи. — Да? — рявкнула Шахрият, вмиг возникла перед Мастером и схватила его за бороду в сердцах. Волосы Атаб-Абы встали дыбом и начали искрить: энергоконтур Шахрият не оставил от его защиты и следа. — Вот уж, гадкий старикашка! — Шахрият зарычала, как лев, вспомнив, с каким позором бессмертный её победил. Когда-то она хотела поглотить его и заполучить абсолютное бессмертие, но не вышло. Атрахарсис искривил время и сбежал, а под ногами Шахрият разверзлось торфяное болото, в котором она едва не утонула. — Вот, что! — Шахрият топнула ногой, и песок вокруг неё спекся в круг зелёного стекла. — Я приказываю искать Атрахарсиса! Заготовьте побольше ошейников — на этот раз победа будет за мной!