Посвящение Д. Хармсу: I сборник юмористических рассказов

В воздухе пахло грозой. Это было похоже на запах пиздюлей, которые я собирался получить через три, два, один… Пуск!  — Что. Это. Такое? — Вован своим взглядом мог заморозить воду в летний день. Он стоял в коридоре, сложив руки и смотрел на вырез моей рубашки. Черный маленький котенок, пригревшийся на груди, завозился и задрожал, когда я вытащил его из выреза рубахи и прижал к плечу.  — Волче, его бы собаки разодрали. — Я оправдывался, как школьник перед учительницей. — Ну не мог я бросить его на улице. Он так плакал… — попытался сделать большие глаза, но это не помогло. Вовка стоял, как статуя в лучах заката и сверлил меня взглядом, мельком поглядывая на куцый дрожащий хвостик пищащего малыша.  — Ты же знаешь, как я не люблю котов! — Вовка злился, а я очень не люблю, когда он злой. Кузя, вышедший встречать меня вместе с любимым, недоуменно задрал голову и посмотрел на Вовку. Выражение его морды было бесценным. Длинный пушистый хвост нервно подрагивал.  — Прости, Кузьма, тебя это не касается, — спохватился Вова, глянув на охреневшего кота, и снова скептично посмотрел на меня. — Отнеси его обратно и возвращайся. «Да. Отнеси и возвращайся.» — в этом Кузьма был солидарен с Вовкой, прощая ему бестактное высказывание, временно отложив в долгий ящик мстю за эту интересную новость, и выражая мордой лица согласие с Вовкиными претензиями, смешно шевеля вибриссами, принюхиваясь к мелкому вторженцу у меня на груди. Когда Вова категорично выражал свое мнение, мне становилось страшно его потерять и я обычно делал так, как он просит. Но не в этот раз. За окном разразилась долгожданная гроза и я прислушался к потоку воды, забарабанившему по подоконнику в кухне.  — Вов, ты выгоняешь нас в дождь на улицу? — Я недоверчиво смотрел на человека, которого любил уже год и два месяца, растерянно глядя на позу непримиримости — широко расставленные ноги и переплетенные на груди руки. — Мы дадим объявление и пристроим его в хорошие руки. Ну куда его выбрасывать, опять на помойку? Я гладил котенка, успокаивая его и понимая, что в этот раз перегнул палку и доверие ко мне пошатнулось, однако внешне был спокоен, как раввин перед обрезанием.  — Во-первых, у нас однокомнатная квартира! Куда нам два кота? Во-вторых, это опять начинать сначала — выведение блох, приучение к лотку, отучать лазить по столам и копаться в горшках с цветами… — Вовка набирал обороты, а я понимал, что он начинает сдавать позиции.  — Спасибо, Волчик! Я тоже тебя люблю! — я сделал шаг вперед и обнял его, с любовью глядя в знакомые до последней крапинки глаза цвета стали, вместе с котенком прижавшись к теплому плечу. Вовка закатил глаза, раздраженно выдохнув, но против тяжелой артиллерии — химии тел и запахов, моих горячих губ и крепких объятий, устоять не смог и в этот раз. После кормления, мытья и гигиены я устало лег на диван в объятия Вовки и с интересом наблюдал за мелюзгой. Пацан — а при мытье я четко увидел первичные пацанские признаки, — вел себя как принц. Уверенно обнюхивал территорию, исследовал поддиванные закоулки, обходил вниманием Кузьму, который сидел на своем коронном месте, на кресле, и смотрел на новобранца, как на какашку. Я не знаю как наш добрый, интеллигентный кот мог выражать так свои эмоции… До этого момента он совершенно не блистал актерским талантом и масками лицедейства, но глядя на выражение брезгливости, нарисованное на морде, даже Вовка не смог удержаться и смеялся мне в спину, мелко трясясь.  — Давай назовем его Принц? — я обернулся через плечо и вместо ответа получил неожиданный поцелуй, чуть не забыв, о чем я только что просил. Через пару месяцев пристроились все, кроме Принца. Кузя научился есть быстро и тихо, воровато оглядываясь и забыв про пенсне. Мы научились не оставлять еду нигде, кроме холодильника. Разбрасывать носки и одежду тоже оказалось чревато, и вообще Принц сильно поспособствовал нашему обучению максимально быстро стать чистюлями и занимать очередь в туалет заблаговременно, а не терпеть до последнего, срываясь к толчку, когда поджимало. Потому что Принц сразу же пошел на унитаз вместо лотка, и ни разу за все время не нагадил мимо. Танцуя по утрам перед дверью туалета мы с Волчем радовались, что черныш не умеет читать, иначе в заветную комнату попасть стало бы еще проблематичнее. Представлять Принца на унитазе с газетой было легко — такой сосредоточенной была его мордаха и весь вид, что удержаться от смеха было невозможно. С двукотажем было весело. Были и разборки, и котячьи маты, которые четко прорывались у бывшего ранее интеллигентным Кузьмы. Иногда Принц истошным голосом сообщал «папа, я покакал» на кошачьем, и все наше заполошное семейство бежало смотреть, что случилось, почему малыш плачет, а Кузьма так и впереди всех на белом коне мчался, оскальзываясь на поворотах. Много чего было. Но больше всего было любви и радостных минут.  — А трикотаж — это же хорошо? — размышлял я вслух, листая каталог с пуловерами, думая купить Вовчику ко дню рождения теплый и приятный к телу бежевый свитер.  — Сдурел? — взвился с дивана Вова. — Во-первых, у нас квартира маленькая! Куда нам третьего кота? Во-вторых… Я засмеялся и завалил его на диван, подсовывая под нос фото с пуловером и поцеловал, чтобы задавить его возмущение в зародыше. Но Волче еще долго пыхтел, постепенно успокаиваясь. Когда я по ночам вставал попить воды, выпутывался из рук любимого, выбирался из-под двух котов в ногах, я часто думал — что важнее: Вовкино во-первых, или во-вторых? И приходил к выводу, что важнее всего — любовь. А Принц был теперь ее частью.