Подрывающие системы

Ваню трясло, сводило скулы, - он ничего не мог поделать; не мог даже шевелиться, будто сам находился в предвкушении ломки. Ему казалось, что единственной мыслью, ещё существующей в голове: «Танечка тоже зависит», он разбивает последние остатки здравого смысла. Добивает свою же систему, вычеркивая из неё Белую, как когда-то вычеркнул Лару. ...Весь второй период представлял из себя некое блаженное наслаждение в кругу «близких людей»; а когда наркотика не было, наступал третий. Дезаморфин нужен был, не чтобы чувствовать себя хорошо, нет. Чтобы привычно было: чтобы искривлялись стены и смеялись потолки, чтобы весёлые, «угарные» люди… Чтобы не помнить Ванины глаза. Лара не могла остановиться, хотя однажды на самом деле этого захотела. В тот раз она лежала дома, пытаясь прийти в себя после очередной весёлой сходки. Ваня сидел за столом, - он ничего не печатал; уже неделю ничего не печатал. Лара не знала, ел ли он, пил, но появляясь дома, каждый раз по старой привычке фиксировала – клавиатура молчит. - Не хочу ничего, - безразлично сказал Тихонов, то ли прочитав мысли сестры, то ли отвечая на некий свой вопрос. - Будто я хочу, - отметила про себя девушка. - Давай уйдём, - спокойно предложил Ваня. Мозги были набекрень, думать не хотелось, да и не получалось. Рядом таблетки были – только потянуться. Сестра не двигалась, первое время Тихонов обеспокоенно проверял – дышит ли, потом перестал. Дыхание было чем-то крайне и излишне постоянным, перебивающим реальное положение дел. Она была без движенья, и заметить Лару в системе не представлялось хоть на сколько-нибудь возможным. А Тихонов хотел её заметить… Ему было без надобности идентифицировать таблетки, валяющиеся недалеко от сестры. А она не дышала. То ли была не против, чтобы брат попробовал, то ли… Не дышала. Или показалось? Рушились системы. И всё их обрушение, растрескивание, кружение сопровождалось торопливым открытием пачки. Да, нескольких таблеток не было – как бессознательно зафиксировал Тихонов. Шевелиться Лара не могла, и вот это его глупое предложение «давай уйдём», всё равно было бы для неё невыполнимой миссией. Да, Тихонов хотел её заметить, может заменить, но уйти, как и остаться, он мог только один... - Ты знаешь, он же отдыхает так, - задумчиво проговорила Таня, однажды в перерыве между работой. - Может это действительно расслабиться помогает… Ваня не ответил. - Ты пробовал когда-нибудь, м? – спросила Белая. Спросила искренне, с интересом, будто следующей её фразой будет предложение попробовать. Девушка взяла пакетик с белым порошком из вещдоков, рассмотрела. - Нет, - тихо сказал Ваня. Она вопросительно посмотрела на него, уже забыв, что о чём-то спрашивала. ...Говорят, гении могут держать в голове до семи позиций одновременно. След – статистика – объявления – любовь – доза – ломка… А Ваня не мог, это число ломало ему жизнь. Ломало и без того, уже несуществующие осколки. Больно ли ему было ходить по осколкам? Оставаясь, он рисковал. Лара сжалась. Или послышалось. Тяжёлый вдох, выгнулась в неестественной позе – показалось. И что-то тихое, невидимое, нереальное: «Не надо, Ванечка, не надо… Ванечка». Как никогда Ларе хотелось сказать, что она больше не возьмёт в рот ни одной таблетки, не прикоснётся ни к одной ампуле, не пойдёт никуда, но… Она чувствовала, что будет по-другому, и поэтому только без конца шептала его имя. Имя, за которое она хотела удержаться, но не могла. Больше Ваня в такое состояние не впадал. Он навсегда запомнил, как с придыханием, задыхаясь, сестра шептала его имя. Не дышала и снова начинала шептать, странно стараясь грудью вдохнуть воздух... - Глупо как-то, - вздохнула Таня, кидая вещдок на место. – Нашёл от чего зависеть. - Таня, - почти беззвучно произнёс Тихонов, улыбнулся. – Таня. Белая не могла стать зависима, и первый раз за много лет, Ване показалось, что он не зря пошёл на такой прекрасный риск – остаться в живых.