Подрывающие системы

"...Я медленно сходил с ума, Я думал холодно о милой." А. Блок

На исходе недели, которую Тихонов провёл дома, его поглотила ночь. Беспощадная и равнодушная, совсем не такая, как в предыдущие семь дней. Душная и тесная, безвыходная. Он никак не мог заснуть, если то, что происходило обычно, называлось сном. Ваня ворочался в постели. В голове пульсом билась мысль о приближающейся грозе, но ночное небо было абсолютно безоблачно. Мысли, заставляющие цепенеть разум, никак не уходили, а он уже давно сдался им в плен. И недвижимое тело Танечки, которое он видел перед глазами и представлял всё время (да, такое же как и тело Лары в гробу); или он сам опустившийся на колени у её могилы, ничего уже не волновало Тихонова. Наплевать. На всё наплевать. Ничего не заставляло его удивляться… Что может произойти в уже рухнувшем мире? И жалкие, бесполезные попытки Белой вырваться из системы вдруг стали его смешить. Назад пути нет, - на протяжении семи лет он повторял это себе, каждый день, силясь выкинуть вещи Лары… и каждый день оставляя лежать их на том же месте. Никто и никогда не сможет и не должен повторять глупую историю его сестры. Никто. Но Танечка с её «любимым» стремительно двигались в этом направлении. А он не мог её спасти. Лара всегда видела знак в том, что лампочка на кухне не хочет работать больше, чем два дня. И... Тихонов посчитал бесполезным помогать Тане. И сейчас его дыхание было ровным. Если оно вообще было. Он засыпал. И не хотел просыпаться. ...Они оба знали, но осознавал это один Тихонов, что вместе последние два часа. Ваня сначала пытался что-то донести до Лары, а потом оставил попытки. Смиренно взял её за руки и тихонько присел на краешек койки. Больничные стены бесили, запах цветов, только что принесённых медсестрой. Всё. - Братик, прости меня, - что-то такое сестра, кажется, шептала в последние минуты. А может Тихонову приснилось или показалось. Единственным его занятием тогда было, запоминать черты её лица. Как страшно было осознавать, что скоро он всё равно их забудет. И фотографии не помогут. Не будет голоса и смеха. Не будет прикосновений, объятий. Не будет Лары. Его любимой сестры. Где был её ангел-хранитель?.. - Какие цветы ты любишь? – без предисловий спросил Ваня, не уверенный, что она услышит, но уверенный, что поймёт. - Не надо цветов, - на выдохе, одном из последних: - под землёй, нет… Пусть растут. А потом она ничего не сказала. Больше он не услышал её голоса. Никогда. Палату заполнял запах цветов, душил Ваню. А он дышал и продолжал вдыхать их аромат. Писк, сплошной, - отсутствие сердцебиения, был похож на те гудки, которые он когда-то услышал в телефоне. Но ему было всё равно. Уже всё равно. Его лицо было спокойно, слёзы беспрепятственно скользили по чертам его лица. Таким похожим на черты лица Лары... И опять резкий вдох. Кажется, Ваня отдал бы всё что угодно, чтобы больше не чувствовать воздуха. Треск в ушах. Он ничего не хочет знать о Танечке, ему наплевать, но накануне он бесконечное количество раз пытался дозвониться ей на телефон. А она не отвечала. И Рогозина ничего не знала, только желала Тихонову скорейшего выздоровления. Наверное, потеряла, - не снимая маски, отвечал Ваня. В больницах и моргах области она тоже не числилась. Треск в ушах и осознание – вибрация телефона. Он не хотел слышать гудки. И не хотел сходить с ума, поэтому мгновенно нажал кнопку ответа. - Тихонов, на выезд. Пиши адрес. Потом поболеешь. И время слилось в одно сплошное, серое полотно. Заказал такси. Он ненавидел всё, но ненавидел с чётким, почти договорным, осознанием, - ему не нужен этот мир в руинах. Равнодушие, да, - оцепенение. Тихая ночь, такси, он сразу приметил чёрно-жёлтые ненавистные ленты. Даже без трупа – скучно как-то. А нет, кто-то валяется. И щелчок в голове, - знакомая улица. Несколько раз Тихонов перебрал адрес в голове. Да, тут живёт Танечкин любимый. - Надеюсь, это с ним что-то, - тихо бормотал Ваня, расплачиваясь с таксистом. Да, именно эта улица. Да, точно с её любимым. Да, этот момент был незабываем. Момент, когда он вдруг перестал видеть. Ослеп, но не от света фар, дурацких машин, не от фонарей работников ФЭС. Его ослепляла темнота, прикрывавшая, бережно укутывающая лежащее на асфальте в неестественной позе Танечкино тело. Он видел это долю секунды, но все тени и полутени отпечатались офортом в его сознании. Потом носилки и механическое замечание, - не укрыли пледом. Плед – весьма жизнерадостное название для посмертной простыни. Не укрыли. Ему точно показалось. Такого не бывает. Комичность ситуации достигала своего апофеоза, но Тихонов даже не улыбался, - в машине «Скорой помощи» были цветы. Три букета. А Ваня стоял и не дёргался, он всё ждал, когда придёт осознание собственной вины, но осознание не приходило. Уплывало сознание. А ещё он ждал, когда кто-нибудь скажет ему время смерти, с точностью до секунд; и Ваня был уверен, что там будет цифра семь. Ни шагу вперёд, если застыть на месте, всё пройдёт. ...- Всё пройдёт, всё пройдёт, всё пройдёт, - бесконечное количество раз повторял Тихонов, упав возле Лариной могилы. Море цветов и её фотография. Море цветов, - даже после смерти он не смог ей помочь. Всё пройдёт. Но могила не исчезала, И Лара всё также улыбалась со снимка. А он опять впадал в оцепенение, смешивая в свое голове выводы и доказательства... - Давайте быстрее! – крик санитаров и сигналы скорой. Быстрее. Жива. - Ты дура, Лара! Дура! За что ты так со мной? – наплевать, наплевать на коллег вокруг, но уже не равнодушно, а ножом в сердце, на чёрно-жёлтые предупреждающие ленты. Асфальта под ногами он не почувствовал. Тихонов не вспомнит, плакал или нет. Не вспомнит, как позже начал шептать совсем другое, - ласковое и родное: - Спасибо, спасибо, сестрёнка… Вспомнит Антонова, но никому не расскажет. Почему-то не подойдёт, подождёт, пока Тихонов сам поднимется и станет изучать место происшествия. Сама поговорит с водителем вольво, и только спустя несколько часов, когда зрачки Тихонова придут в норму, скажет прекратить работать. В пять утра Ваня уже был в больнице, погода к тому времени совсем успокоилась. Капли дождя смыли кровь. С чистого листа природа и всё вокруг. Без оцепенений. С чистого листа, - всё пройдёт.