Гоголь: сборник тредов

Верю, что по молодости Александр Христофорович горячий был, как порох, и гордый болезненно. Стрелялся. Много. За свою честь, за честь дамы, за честь собачки дамы, за честь царя-батюшки и командира полка. Хорошо, если повезло, и никто от его руки не погиб иначе чем в бою. Однажды он так снова петухом наскакивал на обидчика, сатисфакции требуя, и вдруг офицер какой, что постарше, седой и усатый, как влепил пощёчину — чтоб голова зазвенела да кровь носом хлынула. Что, говорит, повод был достойный — стреляться? Слово он тебе обидное сказал? Стоило ли то слово смертной казни? А ведь это она и есть. Берешься коли стреляться, Саша, так помни — ты человека счёл достойным смерти. Правда ли оно того стоит? А? Саша обиделся страшно, неделями свою беду зализывал, волком смотрел. А потом как-то призадумался. Был в жизни Саши, уже повзрослевшего, момент, когда его щенок на дуэль вызвал. Такой же молодой и горячий, каким был сам Саша. Даже не постыдился, что он дворянин, а Саша разночинец, уж больно велика была обида и больно юн был жаждущий стреляться. Он — промахнулся. Саша стрелял наверняка: в дерево за его плечом. Чиркнул мальцу по плечу, лоскут кожи снял, ребёнок едва не намочил брюки. Саша ему сам же вина в кружку, в пальцах пляшущую, подливал, да повторял старые слова, про лишение жизни и ответственность. Надеялся, что наука впрок пойдёт. Этого же щенка, тоже уже подросшего, Саша просил быть секундантом на той последней дуэли, что в ссылку его отправила. Не то что бы они были близки — но Саше особо больше и некуда обратиться было. Тем более что стрелялся снова с дворянином. Щенок отказать не смог. Как в лицо это посеревшее, хмурое глянул, так и вопросов задавать не стал, и предлагать уладить миром не подумал, понял: уж раз Александр Христофорович сами решили за пистолеты дуэльные браться, то не с горяча, не за гордость задетую, а есть тому причины.