Гоголь: сборник тредов

У Александра Христофоровича губы сухие и тёплые едва, он трогает острое лицо, все ждёт, когда порежется об тени. Спрашивает потом хрипло и грубо — не жрешь ничего, что ли? ребра торчат уже. Смотрит на спину узкую, замершую. Яков молча продолжает одеваться, ответом не удостоив. Александр Христофорович думает, что Яков красив. Болезненно, неприятно почти, тенями изрезанный, бледный, Бинх помнит, он другим был, может, умеет быть; но красив. Все ещё. Мысль делает немного больно и немного, чуть сильнее — сладко. Александр Христофорович замирает, боясь спугнуть — чувство такое одинокое, как огонёк свечи в пещере, такое редкое в последние годы, как в пещере — жилы драгоценной руды. Тянется рукой к спине, кладет горячую ладонь под лопатку острую. Проводит вниз. Яков молча начинает расстегивать пуговицы. Бинх со спины обнимает, своими пальцами помогая. Прижимается губами к шее, к нежному сладкому местечку. Выдыхает довольно, когда Яша лениво, вальяжно на него откидывается, расставляет ноги, позволяя мозолистым шершавым пальцам по коже нежной пройтись, наглаживая, в ладонь тёплую ловя крепнущий снова член. — Как тебя красивым таким в сыске держат, — урчит Бинх, вылизывая, обнюхивая, будто не надышался. — Ты должен быть в армии. Яков хмыкает, запускает ладонь в волосы Бинха, расслабляется совсем, лениво отдаваясь в его руки. — Какая армия, что бы я там делал. Походы, военные кампании, сеча. Нет, это не мое совершенно. — А мы бы тебя, — улыбается Александр Христофорович, мягкость в теле чужом чувствуя, лаской любимой наслаждаясь — счастье бинхово, что Яков Петрович с его волосами играть любит не меньше, чем то любит сам Александр Христофорович, — в стан врага подбрасывали. Диверсия. Воевать некому, все носят к твоим ногам соболей, славная победа за российской империей. Размазывает мутную каплю по члену. Жалеет немного, что не делает это языком, но такого уютного Якова в руках подержать удовольствие более ценное. Собственный член в бедро яшино упирается, обоих это не смущает ничуть. Яков смешок тягучий и жаркий со стоном вперемешку издает, улыбается даже — Бинх не видит, но может представить, как лицо его меняется от этой улыбки, как рельеф земной коры меняется от землетрясений — так же медленно и неотвратимо. — Брось, я сейчас на соблазнения не годен, — руку свою за спину заводит, обхватывает напряженный член Бинха. Не слишком удобно, нет места для движений, поэтому Яков только поглаживает и сжимает мягко. — В полумраке всё ещё очень даже, — утешает Бинх. Молчит, что Яков демон, бес, грех во плоти. Молчит, что за право целовать его пальцы можно умереть. Покачивает бёдрами, толкаясь в любезно предоставленную ладонь.