Гоголь: сборник тредов

И подумать только — если бы Ковлейский в порыве подобострастной благодарности за раскрытое дело (галочка в рапорте — ему) не принес бы этот билет, и если бы граф N. не позволил себе крайне невежливым образом испортить планы на совместное вечернее рандеву, погибнув утром на дуэли, Яков Петрович мог бы пропустить все интересное. Непостижимы пути твои, Господи. Он зевал большую часть первого акта, смотрел чуть в сторону от сцены, чтобы не причинять боли глазам от скверных костюмов и еще более скверной актерской игры, и представлял себе, чем отужинает после, когда с негромким вскриком исполнитель главной роли — Грибов, Грушев, что-то съедобное, — хлопнулся в обморок прямо посреди сцены, едва не повалив актрису, которую в предполагаемой любовной сцене держал за руки. — Продолжаем! Продолжаем, чтоб вас! — зашипели из-за кулис. Девица уняла нервную дрожь и продолжила зачитывать монолог своему бесчувственному (теперь буквально) любовнику. Яков Петрович поднялся с места и покинул зал, не извинившись перед соседями — вряд ли кто-то мог его осуждать. — Что тут происходит? — спросил он, выйдя из театра. Хмурый городовой не поднял на него взгляда. — Проходите, вашблагородие, не задерживайтесь, не на что смотреть. — Яков Петрович Гуро, следователь третьего отделения. Что. Здесь. Происходит? Городовой вытянулся по струнке, равно как и кучер, и булошник рядом с ним. Голос у Якова Петровича был примечательный и действовал на людей показательно, вот как сейчас. — Самоубийство, вашство, — он посторонился, показывая тело, наспех укрытое замызганной тканью, чтобы спрятать непотребство от любопытных взглядов прохожих. — Из окошка выбросился. — Тут же три этажа всего, поди еще насмерть разбейся, — усомнился Яков Петрович. — Так он, понимаете, аккурат на оградку... штыри — грудную клетку пробили, вот и... Яков Петрович приподнял край ткани и оценил картину под ней. «Пиковая дама», стонал юноша на сцене. Вот вам пики. Но мертвец — определенно не дама. К чему вторая часть загадки? — Проверьте, нет ли в жизни этого молодого человека каких-нибудь привлекающих внимание девиц, — посоветовал Яков Петрович. — Может статься, все не так просто. — Будет исполнено, вашство, — закивал городовой. — Вот и славно, — Яков Петрович посмотрел на приоткрытые двери театра. Сколько он тут провел? Пять минут, десять? До конца спектакля еще добрый час. О, что приходится терпеть во имя службы... * * * — И часто он у вас так? Возвращаться в зал было невыносимо. На счастье Якова Петровича, взмыленный и растрепанный директор театра, раскрасневшийся вдобавок, как человек, который поначалу изрядно переволновался, а потом для успокоения нервов хлопнул рюмашку-другую, попался ему по пути, и упускать такой шанс было грешно. — Вы критик? — Ценитель, — заверил Яков Петрович. Директор печально всхрапнул, как усталая лошадь. — Не часто, но случается. Обычно на репетициях, это первый раз, когда его прихватило на премьере. Я ему говорю — Николай, актер ты талантливый, но эти припадки! Ты меня под монастырь подводишь! Яков Петрович сочувственно кивал, внимательно слушая плаксивую речь. — Актеры все натуры нервные и болезненные. Кто-то пьет, у кого-то чахотка или меланхолия. Но от меланхолии на сцене в судорогах не корчатся! Нет, так дело не пойдет. Буду давать расчет, сразу же после поклонов. — Ну что вы, что вы, зачем так торопиться, — Яков Петрович прихватил директора за плечи, как хорошего приятеля, и тот благосклонно уткнул тяжелую голову ему под ключицу. — Сами же говорите, юноша талантливый, а нервные обмороки — дело такое, преходящее, сегодня есть, завтра нет. — С таким сегодня до завтра можно и не дожить! — Вот что. Юношу есть кем подменить? — директор неуверенно кивнул. — Давайте вы назначите ему неделю-другую отдыха, для поправления нервов. Пусть поедет за город, подышит свежим воздухом, откушает парного молочка, сразу поздоровеет! * * * — Николай Васильевич? — Вы критик? — холодно спросил юноша, не оборачиваясь. Ему и не нужно было — в зеркале отражался Яков Петрович в полный рост. — Нет, у меня просто лицо такое, — Яков Петрович улыбнулся. Эффекта это не возымело, юноша пожал плечами. — Гримерка девушек дальше по коридору, хотя они все уже ушли, пожалуй. — Я пришел именно туда, куда мне нужно, Николай Васильевич. Юноша нахмурился. — Очень приятно, — сказал он похоронно-мрачным тоном, — но я не ищу покровителя, спасибо. — Экий вы быстрый, — рассмеялся Яков. — Я и не предлагаю покровительство... каждому первому встречному актеру. Просто хотел справиться о вашем здоровье. И предупредить. — Предупредить? — Тело самоубийцы убрали, но на мостовой остались лужи крови. Неприятное зрелище, имейте в виду. К чести Николая Васильевича, удивленным внезапным поворотом беседы он не выглядел. Николай выглядел... усталым. — Он не самоубийца, — сказал юноша негромко, прикрыв глаза. — Простите? — Не самоубийца. Там была женщина. Она... я не знаю, как именно... но она его заставила. Простите, я все еще брежу. — Ваш бред звучит более связно, чем отчеты большинства моих подчиненных, — Яков Петрович расправил плечи и коротко поклонился. — Яков Петрович Гуро, следователь. — О, — вот теперь юноша удивился и даже обернулся к собеседнику. Свечи блеснули отсветами в голубых глазах. — Я полагаю, у вас есть вопросы. Яков Петрович улыбнулся — до чего сообразительный юноша, одно удовольствие окучивать. — Я полагаю, у вас тоже. Как насчет того, чтобы задать их друг другу в более приятной обстановке? Скажем, через квартал отсюда есть замечательная ресторация...