Дела семейные

Спится Николаю из рук вон плохо. Без Якова всегда засыпать в тягость, особенно в дурном настроении. С Яшей хорошо - он обнимет, пальцами в волосах запутается, макушку теплым дыханием согреет, а если совсем не уснуть - покажет какое-нибудь воспоминание о местах, давно стертых с лица земли настырным человечеством. Нетронутые леса, бескрайние цветущие поля, морской берег, усыпанный светлой, чуть ли не прозрачной галькой или, напротив, черным, мягким песком. В таком сновидении хорошо и спокойно, и до самого пробуждения дурные мысли в голову не лезут. Ну а дальше - не зря народ говорит, что утро вечера мудренее. Так и получается, что наутро после хорошего сна любая беда кажется не такой уж бедовой. А одному в большой кровати дурно спать. Места слишком много, одеяло слишком тяжелое и душное, слишком тихо без звуков чужого дыхания и слишком спокойно без вздымающейся под щекой груди. Да еще свет норовит пробиться из-под тяжелых штор - сколько Коля ни запахивал их, проснувшись после нескольких часов сна, ничто не помогало. Так и поплелся, не доспав и даже не одевшись толком, в столовую, надеясь разжиться чашкой кофе и какой-нибудь булочкой от услужливой нечисти, прислуживающей в бесовском доме. Нечисть Колю любила. Может, настроение хозяина дома ей так передавалось, потому что Коля точно ничего не делал, чтобы её расположение заполучить, напротив даже - даже мельком старался сквозь навь не смотреть на склизкие, странные тени, сплетающиеся из Тьмы в разных углах дома. Но обидного ничего не говорил, конечно, старался обращаться повежливее. Сегодня вот в ответ на свою робкую просьбу о кофе, получил вожделенный напиток сразу же, да еще блюдце с вареньем, масленку и нарезанную тонкими ломтями булку. Через минуту в столовую ворвался Венька, радостно потеревшийся о Колины ноги так, что чуть не снес его на пол вместе со стулом, и, усевшись неподалеку, начал выпрашивать кусочек булки. Все, в общем-то шло как обычно, за исключением того, что Яков не сидел напротив, читая утреннюю газету, а в голове было даже тяжелее обычного - пара часов сна никак не компенсировали ночных переживаний. Не зря все-таки Яков домой его отправил, толку от Коли было бы чуть. С этими мыслями он и возвращается обратно в спальню, покачиваясь от желания упасть в постель - кофий вовсе не помог взбодриться, только стук собственного сердца в ушах стал громче и чаще. Поняв, что сам никак не управится, Коля смотрит сквозь Навь, находя знакомую, зыбкую фигуру, подобравшуюся поближе, как только Гоголь сконцентрировал на ней взгляд. Иногда, если честно, Коля боялся, что эта нежить подступится когда-нибудь поближе, облепит своими зыбкими скользкими щупальцами, и утянет куда-то глубоко во тьму, откуда и Тёмному не выбраться. Яков смеяться не стал, когда Коля об этом поведал. Но со всей серьезностью заверил, что ничего подобного произойти не может. И на том спасибо. - Зашторь окна, чтобы свет не проникал, пожалуйста. У меня никак не получается. На то, чтоб погрузить комнату в непроницаемый мрак, у нечисти уходит всего несколько секунд - затем она понятливо исчезает, навряд ли услышав Коленькино спешное “Спасибо”. В следующий раз, открыв глаза, Коля никак не может сообразить где он, который час, и какой день недели. Яков проводит кончиком носа вдоль шеи, обняв крепче за пояс, и Коля перестает беспокоиться, просто прижимаясь теснее и заводя руку назад, погладить беса по бедру. - Ты почему одетый? - бормочет Гоголь, все еще путаясь между сном и реальностью. - Вернулся недавно. А тут ты спишь, - Яков прижимается вдруг губами к шее, горячо и сладко, так что Коля вздыхает шумно, выгнувшись в крепко держащих руках. - Вечер уже? - мысль о том, чтобы встать, Коля отметает сразу, больно приятно вот так лежать, подставляясь поцелуям и ласке. - Близится. - Расскажешь о деле? Что-то прояснилось? - Да пока ничего, яхонтовый, - теплая широкая ладонь с пояса смещается на грудь, приласкав через ткань затвердевшие соски. - Пока только информацию собираю. Где была та ярмарка до Петербурга, не случалось ли там чего-то похожего. Сам понимаешь, трудно что-то найти, даже здесь, если б не отрава, и дела заводить официально не на что. - Значит, пока ничего? - Есть у меня несколько соображений, яхонтовый, - обещает Яков, соскользнув вдруг ладонью до подола ночной рубахи. - Составишь мне компанию? Коля не отвечает несколько минут, с замиранием сердца прислушиваясь к тому, как его тело трепетно отзывается на прикосновения Якова, на то, как он по бедру гладит, рубаху поднимая все выше и выше, обнажая задрожавшее от предвкушения тело. - Конечно, Яков Петрович, - сипло бормочет Коля, вспомнив про вопрос. - А… а куда?... - Со временем узнаешь, - оседает теплым выдохом на коже. - Пока еще рановато ехать. - Ладно, - совершенно бездумно соглашается Николай, прикрывая глаза и потягиваясь, застонав от скользнувших по низу живота пальцев. - Что ж вы творите-то… - И опять на “вы” в постели? - нежно журит Яков, прикусив за шею - опять ведь шейный платок придется повязывать, несмотря на жару! - и накрыв ладонью твердый, прижимающийся к животу член, уже сочащийся смазкой. Коля вздыхает - виновато и сладко, - зажмурившись, толкнувшись бедрами в горячую ладонь, ласково огладившую по всей длине. - Вот так, отзывчивый мой… - шепчет Яков, целуя в шею и туже оборачивая ладонь вокруг возбужденной плоти. - Вот так… Теперь сам… Коля послушно, словно в сладком забытьи заменяет его руку своей, стараясь не торопиться, держаться заданного бесом ритма, пока тот, отстранившись, скидывает с себя всю одежду у Коли за спиной, вновь прижимаясь уже обнаженным. Дыхание вмиг сбивается от сладостного предвкушения, и руки сами собой замирают, когда все тело сосредотачивается лишь на том, чтобы ближе к любимому оказаться. Переплестись теснее, соединиться, ухнуть вместе в обжигающее удовольствие. Коля порывается рубашку снять, но Яков останавливает, задирает подол до самого пояса, вжимается возбуждением между бедер, дразня и без того изнывающего любовника. - Что ж остановился? - ласково укоряет Яков, пальцами погладив между ягодиц, потерев податливый вход, жадно запульсировавший от ласки. - Яш… - тихонько хнычет Коля, пытаясь этим жалобным звуком объясниться. - Продолжай. А это уже приказ, которого так просто не ослушаешься. Коля ведет вновь ладонью по члену, гладит головку, пережимает у основания, задыхаясь от копящегося в легких жара. - Вот молодец, - поощряет Гуро, приподнявшись, наблюдая и продолжая пальцами мять раскрывающиеся мышцы. - Вот так… От похвалы Коля только сильнее жмурится, представляя вдруг отчетливо и ясно, как Яков на него смотрит - жадно, влюбленно, с гордостью и желанием. А потом и вовсе на спину переворачивает, устроившись между раскинутых бедер, и длинные пальцы ввинчивая в мягкое жаркое нутро. Коля так и охает замерев, задышав отрывисто и сжавшись на пальцах, медленно и умело скользящих внутри, ладонь свободную прикусывает от полноты чувств, отчаянно желая большего и немедленно. Потом вдруг по наитию пальцами по губам скользит, облизывает, всасывает, сомкнув губы на фалангах, и от этого зрелища Яков стонет низко, едва слышно, наклоняясь ближе, разводя внутри пальцы, прижимаясь горячим поцелуем к ребрам. - Продолжай, - хрипло просит Яша, словно Коля мог бы сейчас остановиться. Нет, он тонет в ощущениях, в желаниях, он всем телом двигается, не в силах остановиться, но все-таки замирает, когда пальцы сменяются членом, скользнувшим внутрь туго и горячо. Яша крепко держит за бедра, неторопливо погружаясь внутрь короткими, равномерными толчками, от которых Коля скулит и охает, кусая свои пальцы и сжимая в горсти тугую мошонку. - Хорошо в тебе… - делится Яков стоном, прижавшись и замерев. Коленька даже ответить не может, только за поцелуем тянется, ощущая себя заполненным и растянутым, счастливым и предвкушающим. Вслед за поцелуем по губам Яшины пальцы проходятся, и уже их Коля самозабвенно облизывает, постанывая и подмахивая бедрами в такт движениям беса. Яша на ухо постанывает, глубоко вталкивая пальцы во влажный рот, беспорядочно целуя шею и плечо, и шепча нежности и похвалы, от которых Коленьку только больше ведет, и он старается для него изо всех сил, лаская себя, удерживая на краю, чтобы продлить удовольствие. Только когда задыхаться начинает, дрожа в последнем преддверии оргазма, Яков вытягивает пальцы из его рта, зацеловывая опухшие губы, и влажной ладонью накрывает твердый, вздрагивающий член, сменяя Колину руку своей. От этого так хорошо: от правильных, слаженных движений, от губ, ласкающих приоткрытый в стоне рот, от тугих, жарких движений внутри, что сердце в груди колотится как бешеное, и все тело дрожит, прежде чем провалиться вдруг в ослепительную белизну, увлекая за собой и застонавшего в губы Яшу. Через несколько минут, не открывая глаз, но найдя в себе силы Яшеньку по волосам погладить, Коля с тихим удовлетворением подмечает, что бес от удовольствия даже морок скинул, так и замер, бережно обняв когтистыми руками. Коля нежно гладит витые рога, скорее чувствуя, чем слыша, как в груди Якова зарождается низкое, густое мурлыканье. - Продолжишь так играться - плюнем на все и никуда не пойдем, - грозит Яков, приподнявшись, выскользнув из разморенного тела. - Любить тебя буду, пока пощады не запросишь… На негромкий стон срывается, когда Коля с нажимом оглаживает основание рогов. - Я бы и рад, да тебя любопытство заест, а меня совесть, - вздыхает Коля. - Поцелуешь? На поцелуй Яков расщедривается, не давая, однако, новой волне возбуждения отвлечь от дел. Коля отпускает его с сожалением, садясь на постели и стягивая через голову испачканную рубаху. - Так не скажешь, куда едем? - растягивается обратно на постели, ловя лукавый взгляд Якова - тот распахивает занавеси, впуская сумрачный вечерний свет в спальню. - Бесстыдник ты, Николя, - усмехается Гуро, глянув на покрасневшего, но не сменившего позы Колю. - Узнаешь, как приедем. Приводи себя в порядок, да одевайся. В гостиной тебя подожду. Остается только подчиниться, так что через полчаса Коля спускается, вполне уже умытый и одетый - по простому, как на службу. Но Яков неожиданно осматривает его критически, пробежавшись пальцами по резному подлокотнику кресла, и качает головой. - Так не пойдет, - резюмирует после минутного молчания, гибко поднимаясь на ноги и беря Колю под руку. Тот только удивленный звук издает, пытаясь оправдание какое-то придумать. - Так мы что ж, на бал какой? Яков Петрович? - Нет, душа моя, но выглядеть стоит несколько попрезентабельнее. Гоголь только вздыхает недовольно, оглядев предложенный Яковом гардероб, и про себя немного радуется, что от привычных ему самому темных цветов Яков отходить не стал. Какого-нибудь светло-голубого камзола, как сейчас в моде, Коля бы не вынес. Темно серый, впрочем, не намного лучше - он ведь не черный. В подобных нарядах Коля чувствует себя отчаянно неловко. - Зря ты, душа моя, так отчаянно смущаешься и краснеешь, - журит Яков, когда в экипаж садятся. - Выглядишь прелестнейше. - Непривычно, - слабо возражает Коля, устраиваясь в экипаже и еще раз придирчиво осматривая себя. - В театр? - Не в театр, хотя шоу, конечно, еще то. Уяснив окончательно, что добиться от Гуро ничего не удастся, вопросов Коля больше не задает. Адрес, по которому останавливаются, Коле не знаком, как и сам особняк - небольшой, с обширным, зеленеющим и цветущим садом. Несмотря на ранний вечер, во всех окнах ярко горит свет - ни одного темного пятнышка на фасаде. - Господи боже, - только и произносит Николай, оказавшись внутри. Стройная девица в одной только пышной юбке и корсаже, заканчивающемся ощутимо ниже пышной груди, предлагает шампанское, ловко удерживая поднос одной рукой. Яков облегчает её ношу на пару бокалов, один протягивая Коле, и светским вполне тоном сообщает: - К хозяйке. - Espere, por favor, - мурлычет чаровница, скользнув по Якову жгучим взглядом. - Подождем, - кивает Гуро, приобнимая Колю за талию и увлекая за собой. В борделях Коле бывать как-то не довелось. А уж в таких - он уверен, что и более бойкие его сокурсники навряд ли бывали в заведениях такого класса. Повсюду темное дерево, шелка, парча и бархат, полуобнаженные девы и едва прикрывающие наготу юноши, доносящаяся откуда-то из глубины зала музыка и шампанское, без преувеличений, льющееся рекой. Смех, стоны, и другие звуки, заставляющие Колю нервно сглатывать и краснеть, стараясь смотреть только себе под ноги, но никак не по сторонам, где в полумраке шелковых тентов творилось то, что обычно за пределы запертых спален не выносится. - Не нервничай так, яхонтовый, - просит Яков, садясь за один из столов в глубине зала - недалеко от вполне одетых музыкантов. - Да как-то вот все равно неловко, - неумело язвит Николай, оглядываясь. Как назло то, что он и не смеет себе вообразить, но что, судя по звукам, определенно происходит в непосредственной близости, тщательно отображено в украшающих стены картинах. Смирившись с тем, что сгорит сегодня со стыда, Коля рассматривает их - тщательные, очень… очень анатомические и в то же время чувственные. - Некоторым все наскучивает куда быстрее чем другим, - отвечает Яков на невысказанный вопрос. - И им приходится искать новых ощущений. Коля недоверчиво косится на беса, оторвав взгляд от картины, где помимо прочего был еще большой лохматый пес. Гуро вдруг морок на секунду сбрасывает - Коля всегда от этого замирает восхищенно, не в силах взгляда оторвать от заострящихся черт красивого лица, от витых рогов, вспарывающих Явь, от темным огнем пылающих глаз. - Тебе ли их за это осуждать, - усмехается Яков, принимая человечий вид. После такой демонстрации Коля уже сомневается, хотя и старается сдвинуться так, чтобы картина с собакой в поле зрения не попадала. - Очаровательный, - резюмирует Гуро, пригубив шампанского. Мучения Колины продолжаются недолго, хотя на развратные картины он успевает насмотреться вдоволь - и обзавестись некоторыми вопросами, которые, возможно, потом стоит разъяснить с Яковом, если смелости наберется. Та же красавица, что подавала шампанское, склоняется к Якову, выдохнув что-то на ухо, чуть не прижавшись обнаженной грудью к спине, и тот кивает, вставая и жестом приглашая Колю следовать за ним. Уже выходя из-за стола Коля замечает, как девица быстро подмигивает ему, скользнув розовым язычком по губам. - Понравился ты ей, яхонтовый, - усмехается Яков, снова Колю обнимая за пояс, пока они идут к двойным дубовым дверям в конце зала. - То-то она вас так обхаживала, - хмыкает Коля. - Ну, стоит допустить вероятность, что мы оба ей по вкусу пришлись, душа моя. Девица нескромных нравов может себе позволить щедро дарить свою симпатию и ласку. Больше всего Коле хочется Якова попросить, чтобы тот прекратил вот так лукаво скабрезничать, но решает не веселить беса этим еще больше. Тому и без того явно по вкусу Колино смущение. Второй зал, куда их впускает разодетый в лиловую ливрею слуга, оказывается поменьше, но украшен не менее богато. Клиентов тут, кажется нет, зато обнаженных и полуобнаженных женских и юношеских фигур вдосталь. И глаза некуда отвести или спрятать - обнаженная плоть повсюду, повсюду влажные звуки поцелуев и столкновения тел, от которых волей-неволей вновь накатывает непрошенное возбуждение. Коля старается в пол смотреть, под ноги, невольно теснее прижимаясь к Якову, изнывая от смущения и неловкости. Среди всего этого чувственного изобилия женщина в темно-синем, на древнегреческий манер, платье, выглядит едва ли не образцом нравственности. Коля невольно задерживается взглядом на оливковой коже, черных шелковистых волосах, густой волной падающих на плечи, черных же глазах и изящных руках, украшенных невероятным обилием золотых браслетов и колец. Шея, грудь и платье так же переливаются золотыми цепочками и вышивками, и даже волосы перевиты золотыми лентами. На губах дамы, отложившей в сторону книгу, играет мягкая полуулыбка, в которой только имея большую наблюдательность можно углядеть долю тревожности. - Яго, сердце мое, почему же ты так долго не заходил к своей старой Марисе? - мурлыкает женщина, поднимаясь навстречу Гуро. Она оказывается высокой, одного с Яковом роста, и без лишних церемоний обнимает беса рукой за шею, прильнув всем телом. - Разве можно так надолго пропадать, черт ты бесстыжий? - И я рад тебя видеть, прелестница, - сдержано откликается Яков, давая однако, расцеловать себя в обе щеки и ловко уходя от поцелуя в губы. - Не больно-то рад, а? - улыбается женщина, которую Коля невольно мысленно сравнивает с какой-нибудь сказочной восточной царицей. - Да я тебя и не осуждаю, Яго. Представишь меня своему милому спутнику? Коля моргнуть не успевает, как сам оказывается в плену смуглых ласковых рук, а красивые темные глаза, обрамленные длинными, загнутыми ресницами жадно вглядываются в него, словно ища что-то. Когда со всеми условностями покончено, Мария Луиса неохотно Колю от себя отпускает, погладив напоследок по щеке, и садится обратно в кресло, жестом предлагая гостям располагаться на обитом шелком диване. - С каким делом, сердце мое? Хочешь, юношу любовным утехам обучим, я в нем талант к этому вижу, уж поверь наметанному глазу. Слаще по всей Империи не сыщешь. “Господи, ну за что мне это“, - думает Коля зажмурившись, и за отчаянным этим криком не слышит, что Яков Марисе отвечает, но по интонации судя, что-то прохладное. Та отмахивается с веселой улыбкой, делает какой-то жест рукой, и тут же девица, одетая так же, как и та, что их встретила, подает вино на серебряном подносе. - Я помню, ты любишь красный портвейн, Яго, - мурлыкает хозяйка, не сводя с беса взгляда. - Хоть чему-то ты верен до последнего вздоха. Обрушившуюся после этих слов неловкость Коля старается запить вином, показавшимся слишком приторным и слишком крепким. Яков тоже делает только небольшой глоток, глянув на Марису так, что та невольно вжимается в спинку кресла, поджав на мгновение сочные губы. - Значит не ради развлечения или уроков… Зачем же тогда вы мою обитель почтили своим присутствием? - Мариса протягивает руку к блюду с виноградом, отщипывая одну ягоду и отправляя в рот. Коля невольно следит за её движениями, все равно не зная, куда девать взгляд, и на столе, рядом с блюдом видит веер. Богатый, павлиний веер, один в один такой же, как видел давеча в руках суккуба. - По поводу умышленного убийства, - сообщает Яков. - Есть у меня подозрение, что ты с ним связана. - Да как ты смеешь меня обвинять в чем либо? - вдруг зло щурится женщина, нащупывая, кажется, непроизвольно, ручку веера. - Законопослушнее меня в этом дрянном городе никого не найти. Веер распахивается с тихим, отчетливым щелчком, всего на мгновение, Мариса тут же опускает его, сердито глядя на беса. - Что скажете, Николай Васильевич? - Яков поворачивается к Коле, изумленно рассматривающему знакомую безделушку. - Точь в точь, - кивает Николай. - Еще как смею, голубушка. Все один к одному сходится - я как про веер услышал, сразу про тебя вспомнил. Да к тому же в главных подозреваемых у нас куртизанка. Как тут не прийти и не спросить, что же тебе, любезная моя, известно? - Разлюбезничался, - кривится женщина. Коля смаргивает, глянув на неё сквозь Навь. Сразу надо было, да от обстановки и приветствия он оторопел, только сейчас, наверное отошел. Видит он перед собой ведьму. Старую, сморщенную, почти лысую. Сгорбившуюся в резном кресле и на беса глядящую слепыми, бельмами затянутыми глазами. Через мгновение, почувствовав взгляд, ведьма поворачивается к Тёмному и слепые глаза распахиваются шире, а под бельмами словно призрачное голубоватое пламя вспыхивает. Сухие, тонкие губы кривятся в усмешке, обнажая почти беззубые десны. - А ладненького ты мальчика себе подыскал, Яго, - звонко смеется ведьма в Яви. Звонко, но совсем не дружелюбно. - Этот, чай, через сотню лет в беззубую развалину не превратится. Так и способненький еще. Находка, что тут скажешь. Остепениться решил на второй тысяче? Слабо верится, - Мариса со смешком откидывает в сторону веер, впиваясь пальцами в виноград - из-под ногтей брызгает сладкий, пахучий сок. - Лучше по делу говори, голубка, - холодно одергивает ведьму Яков, погладив замершего Колю по спине - прикосновение, хоть и самое простое, успокаивает. Хотя сложно теперь отделаться от брезгливого отвращения при взгляде на ведьму, зная, что на самом деле скрывается под гибким, сочным телом. - Ишь, не нравлюсь я ему теперь, - Мариса наклоняется к Николаю, чуть не выскальзывая из своего кресла. - Не нравлюсь, мальчик? Коля смотрит на неё беспомощно, скользя взглядом по красивому лицу, по мягким, полным губам, по грудям, почти не прикрытым глубоким вырезом. - Вас чертей не обманешь сладкой внешностью, - выдыхает она, потянувшись прикоснуться к щеке. - Не трогай, - даже для себя неожиданно резко бросает Николай, перехватив сухую старческую руку своей, расчертившейся вдруг темными венами под мертвенно бледной кожей. Старуха с испуганным хрипом отшатывается обратно в кресло, замерев там. - Больно надо, - в конце концов ведьма берет себя в руки, глянув на беса. - Ты бы, Яго, должен помнить, что веер этот парный. Один мой, а второй моей покойной сестре принадлежал, бедняжке. Свой я никому не давала и, уж поверь мне, никого не убивала, мне без надобности. - Что не убивала - верю, - кивает Гуро, сжав вдруг Колину руку - тогда только он отмирает, расслабляясь и сжимая пальцы беса в ответ. - Не своими руками так точно, тому и свидетели есть. А веер я твой заберу. Ведьма медлит мгновение, прежде чем вложить безделицу в протянутую ладонь Якова. - А второй где? - Без понятия, - фыркает Мариса, побледневшая и явно вымотанная всем произошедшим. Смотрит вдруг на Колю, неприятно усмехнувшись, и продолжает с вызовом: - По наследству передала. Мальчишке он, конечно, ни к чему, но может найдет кому подарить. - Маловероятно, что два таких редких артефакта в одно время в одном месте оказались, - кривится Яков в ответ. - Верну безделушку, как следствие закончим. В остальном вопросов пока нет. Но если возникнут - я вернусь, Мариса, - Яков, к этому времени уже поднявшийся на ноги, наклоняется над ведьмой, оперевшись одной рукой о спинку кресла. - А если ты солгала мне хоть в чем-то - я тебя босой по миру пущу и прослежу, чтобы путь тебе один был - в глухую сибирскую даль. - Вот так, мальчик, запомни, - неприятно скалится вдруг ведьма в лицо бесу. - Так он поступает с теми, с кем наигрался.

***

Из дома Коля выходит на негнущихся ногах, не замечая уже ничего вокруг - ни ярких красок, ни похабных звуков, желая только оказаться подальше от этого места и этой ведьмы, слепыми бельмами провожавшей его до самых дверей. - Не беспокойся, яхонтовый, - тихо успокаивает Яков, когда Коля против обыкновения в экипаже садится не напротив, а рядом, прижавшись плечом к плечу. На город уже опустилась теплая, темная ночь, расцвеченная желтоватым светом, льющимся из окон домов, а в экипаже и вовсе сумрачно. - Мариса вреда тебе не причинит. - Да ты и в обиду меня не дашь, - откликается Коля, нисколько не сомневаясь в своих словах. На душе все равно муторно от злого ведьминого оскала, хотелось бы забыть это зрелище, но, по здравом размышлении оказывается, что слишком уж много таких вещей, которые Коле хотелось бы вычеркнуть из памяти. Стоит, наверное, начинать привыкать.