В полицейском участке Детройта без перемен

Их с Уебищем дримтим воссоединяется ненадолго: Гэвина подстреливают на задании аккурат за неделю до сочельника. Самое ироничное, что изначально Рид, вроде как, сочувствует мужику: увольнение с работы, отметочка «БАР» в медкарте, алименты на трех детишек и автокредит. Неудивительно, что маниакальная фаза накрыла беднягу нежданно-негаданно, и он, запершись дома, начал шмалять из окон. Гэвину тоже не очень-то в жизни везло, если честно, поэтому из солидарности он дает поехавшему пять минут на расстрел гравийной дорожки, и лишь потом отправляет к нему Ричарда, ответственного за переговорную часть. Всучивает громкоговоритель даже, чтобы не пришлось подходить к стрелявшему слишком близко. Уебище послушно не лезет под пули (бессмысленным героизмом отличается в их роботической семейке исключительно Коннор), а медитативным голосом обрабатывает мужика из-за обвитого гирляндами заборчика. Все идет хорошо, Рид даже верит, что вернется домой пораньше и в кои-то веки найдет время разобрать в гараже хлам, блаженно попялиться в телик или хотя бы подрочить нормально под теплым душем. Ожидаемый пиздец подкрадывается незаметно: ричардов гипноз дает сбой, когда Гэвин выходит ближе. Неблагодарный психопат пугается двоих копов сразу (знал бы он, сколько офицеров сидело за мусорками на этой локации), начинает беспорядочно палить поистине бесконечными патронами. Рид не успевает прикрыться или упасть. Плечо, ближе к ключице, обжигает болью, но он, как идиот, оборачивается и смотрит на перемахивающего через забор Ричарда. Тот бежит, словно в замедленной съемке, не меняясь в лице. В каждом втором фильме продырявленный в руку главный герой продолжает бороться со злом, не обращая внимание на шарик свинца, застрявший в тканях. В жизни от болевого шока Гэвин рушится лицом прямо в жухлую траву. Он, в принципе, знает, что ранение не закончится летальным исходом, даже если приложить к этому максимум усилий, но кровь мерзко пропитывает рукав рубашки, а в ушах тоненько пищит ультразвук. Гэвин прикрывает глаза, отрешаясь от боли. Вокруг что-то происходит, пока он валяется в вакууме на лужайке перед миленьким коттеджем с рождественским венком на двери. И все это в совокупности выглядит как говняная аллюзия на его говняную жизнь. Гэвин почти начинает жалеть себя остатком функционирующего сознания, когда его, наконец, осторожно переворачивают. Судя по всему, Уебище является облегчить гэвинову незавидную участь. Риду остается надеяться, что на бегу железка сумела нагуглить способы оказания первой помощи, потому что металлический запах собственной теряемой крови тяжело оседает в носу и глотке. Спустя секунду он смутно ощущает давление какой-то тряпки, накладываемой вместо повязки. На фиксацию пробитое плечо отвечает новой волной боли, кратер пулевого отверстия тектонически дергается. Мать Тереза из Уебища совершенно никакая, Гэвин даже промаргивается, чтобы выплюнуть эту горькую правду прямо в пластиковую рожу. Но с трудом разлепив ресницы, он видит вполне себе человеческое лицо: усатое, встревожено вытянутое, увенчанное офицерской фуражкой. Какое-то время Рид собирает слова, жмущиеся к стенкам черепной коробки, как задроты на школьной дискотеке, а потом задает совершенно ебаный вопрос. — Мхм? Больше ничего выдавить не получается, но усатый, умничка, понимает с первого раза: — Он обезвреживает преступника, детектив. Сказал, чтобы кто-то из нас присмотрел за вами. Вы не бойтесь, ничего серьезного, повязку я наложил, скорая уже едет. Гэвин отворачивается, жмурится. Внешний мир его разочаровывает: стоило отрубиться на пять минут, как Уебище теперь отдает команды. Властвует, так сказать, железной рукой. Наводит, блядь, железный порядок. Лучше вообще не закрывать глаз, иначе можно пропустить момент, когда Уебище станет баллотироваться в президенты или устроит кожаным мешкам геноцид. Поэтому Рид лежит на боку и, не моргая, пялится на газон. Нянькающийся с ним офицер продолжает чем-то шерудить в плече, замедляя трусливое бегство гэвиновых лейкоцитов и эритроцитов. Самому Гэвину уже как-то все равно: звуки снова становятся далекими-далекими, трава под щекой колко впивается в кожу. Изредка в поле зрения мелькают чьи-то ноги. Колоссальная усталость наваливается многотонной плитой и хочется спать. В плане ранений Рид, конечно, девственником не является. Еще в первый год службы один ублюдок сумел ощутимо чиркнуть его ножом между ребер, спустя лет пять другой — местный Уолтер Уайт — подорвал свою уютненькую лабораторию, когда понял, что ему крышка. Осколков из Гэвина тогда вытащили столько, что хватило бы на целый витраж. Было и разное другое, помельче, но адреналин и ненависть всегда перекрывали боль, помогали держаться. А тут, надо же, Гэвин просто валяется на траве, подтекая кровью, и нихуя ему не хочется. Демо-версия экзистенциального кризиса обрушивается в самый неподходящий момент, когда Рид балансирует на краю сознания, как канатоходец в цирке. Ему тридцать шесть. Он детройтский детектив с поганым характером. Есть одноэтажный скворечник с гаражом в Брайтмуре, есть напряжная работа, есть пластиковый инспектор Гаджет в качестве напарника. Уебище. Скинуло его на мелкую сошку, а само побежало сражаться с биполярным злом. Гэвину, конечно, поебать, он сам бы так сделал. Да, бросил бы железного уродца одного растекаться синей лужицей, а потом от души плюнул в нее. Или нассал, тут уж как получится. Окончательно уплыть в темноту ему не дает нечто мелкое и холодное, сыплющееся на лицо. Рид чуть щурится, чтобы внезапная снежная крупа не попадала в глаза. Гэвин Рид vs. весь мир. Впрочем, ничего нового. Вот-вот выяснится, что скорая заблудилась, пули были отравленными, и на самом деле он впал в кому сразу после рождения, а вся его жизнь лишь иллюзия постепенно умирающего мозга. Додумать Гэвину мешают ботинки. Вполне реальные, черные и явно новые, загородившие собой все остальное. Потом появляются колени, форменный серый пиджак и, наконец, лицо. — Прошу прощения, детектив Рид, в ваше отсутствие согласно регламенту руководить операцией пришлось мне, — отчитывается Уебище, склоняясь над Гэвином так, чтобы снег не падал ему на лицо. — Офицер Смит оказал вам первую помощь, я вызвал скорую сразу, как увидел, что вас ранили. Преступник обезврежен, его доставят в участок. Уебище заглядывает Риду в лицо. Тот скашивает глаза в ответ, видя в чужой серой радужке собственное отражение. Вот Коннор, возможно, даже пожалел бы Гэвина, он вообще любит эмпатировать направо и налево. Ричард же его просто сканирует, как кассовый аппарат, определяя степень ридовой изломанности. Потом поправляет повязку, сообщает что-то остающемуся рядом усатому офицеру — Гэвин не вслушивается. Уебище сидит, как двухлетка, пристроив на пятки железную жопу, закрывая Рида от летящего снега, и его колени в сантиметре от гэвинова лица. — Скорая уже подъезжает, детектив Рид, — ввинчивается в уши прохладный голос. — Потерпите, пожалуйста. Иди нахуй, — лениво думает Гэвин, с облегчением ощущая медленно разгорающуюся искру привычной злости внутри, — ты же, блядь, решил побыть Терминатором на пол-ставки, пока я тут терял свой драгоценный биоматериал. Оставь меня в покое, и коленки эти уебанские отодвинь, чтобы не маячили перед носом. Снежная морось усиливается. Уебище все никак не заткнется, говоря с офицерами, рапортуя в участок. Под звуки его механического трепа, защищенный от снега его склоненной башкой, Гэвин Рид, наконец, закрывает глаза. Домой пораньше он явно не успевает.