В полицейском участке Детройта без перемен

Трансляция Ежегодной Рождественской Вечеринки Полицейского Участка Детройта только началась. Гэвин попадает на нее случайно, видео просто выскакивает в фиде как рекомендованное. В их постпостиндустриальную эпоху интернет знает все и с упорством мамки, по самые гланды впихивающей в своего детеныша ложку манной каши, заставляет жрать контент, якобы основанный на твоих предпочтениях. У Гэвина нормальное число хромосом, поэтому лайвы смутно знакомых коллег в сферу его интересов не входят, особенно в предрождественский вечер. Но из важных дел (поправочка: важных дел, посильных однорукому человеку) осталось лишь потрошение пакетов с будущим ужином из доставки, поэтому Рид тащит планшет на кухню и, пристроив на столешнице, решает, что можно и деграднуть немного. Снимает какая-то баба — рыжая такая, с высоким визгливым голосом. Джейни, что ли. Занимает самый крайний стол в участке, о который Гэвин вечно ударяется бедром, когда идет за кофе. — …подумали и выбрали этот бар! Посмотрите, как тут красиво, сразу чувствуется дух Рождества, — вдохновенно вещает она, обводя смартфоном помещение по широкой дуге. Видны стены, выкрашенные в лучших традициях Джексона Поллока, и монструозные, свисающие с потолка, снежинки. — Красота, пиздец, — кивает экрану Рид, параллельно сдирая с холодной индейки пищевую пленку. Делать это будучи калекой жутко неудобно. Радует только то, что психованный урод выстрелил в левую, а не в правую руку, иначе процесс конструирования праздничного ужина закончился бы на этапе обдумывания. Ущербность бара, из которого щебечет Джейни? Джин? свидетельствует о том, что над выбором места для традиционного сборища никто не заморачивался. Гэвин на эти праздничные посиделки не ходит уже пару лет как: скучно, муторно и через каждые пятнадцать минут надо бегать в толчок проверять, не подох ли там от алкогольной интоксикации Хэнк. Дома — нормально. Гэвин еще днем позвонил матери, поздравил и рассказал примерно пять процентов правды о своем ранении. Она все равно назвала его «своим бедным мальчиком», и здравый смысл в голове Рида заорал сайлент-хиллской сиреной. Разговор Гэвин быстро закончил. Не хватало еще вернуться в свои сладкие гиперпротекционные шестнадцать с дверями, которые нельзя закрывать, и утверждаемым заранее графиком отлучек. Потом он принялся активно продавливать диван, лежа на животе и свесив к полу руку. Навороченный телик по его просьбе перемешал каналы, и Гэвин полчаса наблюдал за совершенно всратым христианским мультиком, где так себе прорисованный малютка Иисус прямо из яслей призывал мир к любви и согласию. Католиком Гэвин не был, так что гадко похихикал и над ним, и над пиксельными херувимами. Их глаза, отрешенные и нездешние (из-за дешевой анимации) были очень похожи на глаза Уебища. — Многие сегодня дежурят, но большая часть смогла присоединиться. Даже капитан Фаулер с нами! — вновь заговаривает Джинни. Она переводит камеру на фронталку и подбирается поближе к шефу. Фаулер изображает дружелюбный оскал. На нем шапка Санты, в руке — здоровый стакан пива. Это напоминает Гэвину, что у него есть кое-что получше пенящегося фаулеровского говна. Но сначала следует разобраться с едой: вытащить из пакетов, скинуть в холодильник. Доставщик из «Маджис», между прочим, оказался человеком. Рид сделал заказ сразу, как только понял, что кара небесная за смех над любительски нарисованным боженькой откладывается на неопределенный срок. Он ожидал увидеть железку в типовой униформе и приготовил шутку про то, собирается ли их вид праздновать день рождения Камски. Но приехал человек, настоящий такой, кожаный, и, осторожно выкладывая шуршащие и звенящие пакеты в прихожей, пояснил, что брать андроидов обратно на работу теперь невыгодно. Гэвин покивал, пожалел, что на его участок это не распространяется. Курьер тоже не был вшивым либералом, так что они вдвоем славно позлорадствовали над Великим Маркусом, умотавшим в Вашингтон цитировать Платона конгрессменам, пока здесь лишали мест его роботических братишек. Кстати о железках: — …твой первый в жизни сочельник! Тебе как, нравится тут с нами, Коннор? — спрашивает в трансляции Джинджер, как заправская интервьюерша. Гэвин поспешно сует последний контейнер в холодильник и возвращается к планшету. По ту сторону экрана Коннор, улыбаясь, сидит на диванчике. На его обтянутом красным плече лежит рука, очевидно, андерсонова. — Да, — просто говорит он. — Мне нравится. Хэнк рассказывал, как весело проходили ваши прошлые вечеринки, так что я рад увидеть их вживую. Гэвин фыркает. Интересно, что именно поведал Андерсон своему щенку, если единственное, что он должен был помнить — заблеванную сидушку унитаза. — Тогда добро пожаловать в клуб! Кстати, не могу не сказать, что свитер у тебя зашибенный, — продолжает пищать Джейн, отъезжая камерой. Несмотря на полумрак бара, уродливые снеговички на фоне крупной вязки видны отчетливо. В этой хламиде, очевидно им самим и выбранной, Коннор выглядит совсем домашним: встрепанные волосы, симметричные ямки с обеих от улыбки сторон, расслабленная ладонь на столе. Он говорит еще что-то и еще, а Гэвин смотрит на пуговичные глаза снеговиков и ему чудится в них злое ехидство. — Ну хватит уже, Келли (серьезно, ни одной Д!), золотце, — врывается в эфир неожиданно трезвый Хэнк, — мы ж не на ремейке шоу Джимми Киммела, иди подопрашивай кого-нибудь другого. Он проводит вверх-вниз ладонью по коннорову плечу (Рид машинально прикидывает, каков этот свитер на ощупь). Коннор поворачивает к нему голову, и они пялятся друг на друга, пока Келли, хихикая, желает им счастливого Рождества. — Ну давайте, устройте первое в мире межвидовое порно в прямом эфире, — язвит Гэвин, отводя глаза. За несколько месяцев он, как мог, свыкся с этими геронтофильскими игрищами, но смотреть на них дольше минуты по-прежнему тошно. Поэтому он даже рад, что Келли оставляет движущуюся к симбиозу парочку в покое и начинает донимать подружек из секретариата. Это уже совсем неинтересно. Под их незатейливый треп Гэвин принимается воевать с бутылкой красного Донжона. Доктор в больничке, конечно, сказал, что потребление алкоголя замедляет сращивание перелома, но Рид клал на его слова большой и толстый. Настроение начинает катиться по наклонной, а значит самое время чуточку наебениться, чтобы не встретить Рождество, по маковку погрузившись в болото фрустрации. Он зажимает бутылку коленями и медленно проворачивает штопор. Естественно, можно было сделать проще: принять чье-нибудь приглашение (вопреки расхожему мнению парочка приятелей у Гэвина есть) и сидеть сейчас в чужой наряженной гостиной, слушая убогие каверы на Синатру и обсуждая несбыточные планы на грядущий год. И открывать самому ничего бы не пришлось, но нет, Гэвин решил гордо пересидеть дома. И теперь, как самодостаточная тридцатишестилетняя однорукая личность, он угрожает бутылке вина. — Спасибо за грог, Ричард! — благодарит кого-то Келли. — Жаль, ты не можешь выпить с нами, на вкус он просто нечто. Бутылка чуть не выскальзывает между коленей, когда Гэвин поворачивается обратно к планшету, заслышав имя. Ради блага всего Детройта он надеется, что это какой-то другой Ричард, но смартфон Келли упирается прямо в знакомую бесстрастную рожу. — Уверен, что так и есть, — ровно произносит Уебище, которое, судя по всему, запрягли таскать напитки из бара всяким визгливым дамочкам. В своей наглухо застегнутой белой рубашке он выглядит вставленным в эту реальность насильно. Доппельгангер уютного и полностью очеловечившегося Коннора, инородное тело вечериночного организма. — Как тебе место, Ричард? — шумно отхлебывая из стакана, интересуется Келли. Рид ставит бутылку на пол и полностью разворачивается к экрану. Лицо Уебища подсвечивается то мягким розовым, то неоновым синим от пульсирующих где-то сбоку гирлянд. — Здесь достаточно атмосферно, — говорит он. Гэвин-то, конечно, знает, что это неправда. Уебище — машина на двести процентов из ста, голубенький кружок на виске служит тому подтверждением. Железка просто вытащила из чертогов разума наиболее приближенный к человеческому ответ, потому что реально прочувствовать обстановку его запротоколированным мозгам не под силу. — Ты уже придумал, что попросишь у Санты? — в гроге Келли было явно больше рома, чем сахарной воды. — Мечтают ли полицейские андроиды о новой форме или других напарниках? — Да с хуя ли? — ярится Гэвин. Будь он там, рыжая сучка молчала бы в тряпочку и булькала своим напитком, но раз Гэвина Рида нет, можно обсудить его с его же, блядь, пластиковым напарником. — Меня вполне устраивает все то, что есть сейчас, — отвечает Ричард, и его прохладный голос мягко ложится поверх какофонии шума и смеха. Камера слегка меняет ракурс, когда Келли перехватывает стакан другой рукой, и теперь взгляд Уебища направлен в камеру, прямо в гэвинову душу. Рыболовный крючок, вытаскивающий на поверхность самое нутряное. Трансляцию Гэвин выключает. С минуту смотрит в черный прямоугольник экрана. Потом поднимает с пола бутылку и, наконец, вытаскивает пробку одним резким движением, одномоментно отзывающимся болью в загипсованной руке. «Меня вполне устраивает то, что есть сейчас», ну надо же. Значит ли это, что Уебище к нему привыкло? Или ему по-прежнему абсолютно все равно, что Рид доебывается до него каждый божий день? Первый глоток выходит слишком спешным и жадным, и в перерывах между кашлем Гэвин обреченно думает, что болота фрустрации избежать не удалось. Не надо было смеяться над рисованным Иисусом.