В полицейском участке Детройта без перемен

— Все с ним будет в порядке, — неожиданно говорит неприлично бодрый для темного зимнего утра Хэнк. Ради разнообразия он притаскивается за кофе сам и теперь стоит прямо за ридовой спиной в ожидании своей очереди к автомату. — Мне посрать, я об этом не думаю, — мгновенно ощеривается Гэвин, поняв о ком речь. Он вообще пришел в столовую выпить эспрессо и съесть плюшку с абрикосом, а не слушать пророчества Андерсона, которого от статуса всевидящего мудреца отделяют как минимум один механический любовничек и алкоголизм в н-цатой степени. — То-то я вижу, что ты льешь кофе себе на пальцы, — усмехается Хэнк. Рид переводит взгляд на свой стаканчик и видит, что тот полон до краев и коричневая пена уже ползет по внешней стороне картона. До пальцев реально остается какой-то нанометр. Вот блядь. Ебаный глазастый Хэнк, следил бы лучше за своим щенком, который до сих пор лижет вещдоки, когда думает, что никто не видит. В итоге Гэвин уходит без плюшки, чувствуя спиной пристальный андерсонов взгляд. Раскаленные капли с краев стаканчика всю дорогу до стола падают ему прямо на кожу ладони. Он правда не думает об Уебище. Нету и нету, все равно вернут, куда денутся. Его забрали в починку позавчера, сразу с места происшествия. Изначально Гэвин мог вообще на вызов не ездить, но за время больничного засиделся изрядно и теперь был готов мотаться даже по таким пустякам, как точечная передача «красного льда». Им и нужно было только схватить мужика, забиравшего закладку на заброшенной стройке, а потом развести на показания в участке. Но наркоша оказался вертким, как кишечная глиста, бегал по этажам, поднимая известковую пыль, а потом и вовсе полез на поперечную балку бывшей крыши. Инстинктом самосохранения, судя по всему, он когда-то рассчитался за очередную дозу. Ричард, конечно, кинулся за ним. Гэвин со своей медленно восстанавливающейся левой Тарзана изображать не стал, а взял обдолбыша на мушку и подождал, пока железка легко, словно танцуя, потащит его по перекрытию назад. Мужик все орал и орал, удерживаемый за шкирку, и за его оглушительным свинячьим визгом никто из них не услышал треск подгнившего дерева. Уебище с секунду пялилось прямо Риду в глаза, словно надеясь на объяснение, а потом, поддавшись законам физики, рухнуло с балки вниз, прихватив торчка. Гэвин добрался до них минут через десять, преодолев завалы строймусора и известив участок. Мужик был жив, — все-таки падали не с небоскреба, а с третьего этажа, — издавал невнятные звуки, шевелил вывернутой ногой. Уебище, разумеется, упало уебищно: головой на торчащий штырь. Металлический прут вылез точно над правой бровью, железо к железу. Гэвин смотрел, как тириумные дорожки расчерчивают чужое лицо и думал, что они с Уебищем синхронизировались на каком-то метафизическом уровне. Один с заклинивающей левой рукой, второй со сквозной дыркой в башке. Отличная команда, жаль только что паралимпийская. Это была первая гэвинова мысль. Вторая гэвинова мысль заключалась в том, какого хуя он вообще употребил местоимение «мы» в контексте себя и полумертвого Робокопа. Рид запинал это откровение подальше в глубины сознания и сходил проверить наркошу. Тот все лопотал что-то на своем наркоманском, заставляя жалеть, что это не ему пробило голову (желательно, где-нибудь в районе центра Брока). Уебище, по крайней мере, лежало тихо, вытянув руки по швам. Знаний об оказании первой помощи пластиковым человекоподобным в ридовой голове было целых ноль, тем более, он полагал, что андроиды могут регенерировать сами, ну как ящерицы. Ричард подобного мнения не придерживался, потому что пришпиленный к бетону, как бабочка в музее, постепенно истекал синевой. Гэвин присел перед ним на корточки и вздрогнул, когда железка внезапно распахнула глаза. Зрачки внутри радужки заметались, веки эпилептично подергивались. — Ты как? — спросил Гэвин у вроде бы оживающего Уебища, буквально ощущая на шее фантомную ленту ордена «Самый лучший вопрос напарнику, которому пробило голову арматурой». Ричард замер с остановившимся взглядом. Диод на его виске подмигивал Риду то желтым, то красным, как светофор. — Обнаружены серьезные повреждения в системе, пожалуйста, обратитесь в сервисный центр «Киберлайф», — глухо выдало Уебище. В разрушенном доме, под аккомпанемент задувающего февральского ветра и стонов торчка, его заторможенный механический голос звучал жутко. — Понятно, — сказал Гэвин. Орден «Самый лучший ответ напарнику, которому пробило голову арматурой» теперь тоже принадлежал ему. Он встал, посмотрел на Ричарда сверху, наткнулся на остекленевший взгляд. — Я не узнаю вас и ваш голос, — продолжило Уебище, — пожалуйста, обратитесь в сервисный центр «Киберлайф», я не узнаю вас и ваш голос, пожалуйста, обратитесь в сервисный… Он резко замолчал, голос съехал вниз на последнем слове. Тириум уже не лился, а собирался вокруг дырки над бровью и медленно капал по виску. Гэвин посоветовал обдолбышу закрыть свою хлеборезку нахуй (вывихнутая нога не была поводом так паскудно скулить), снова связался с участком и попросил прислать кого-то из рободелательной фабрики. Потом привалился начинающим ныть от нервов плечом к остатку окна и ждал, пока зазвучат сирены. Вот так: ехал на простенькое дело, а вляпался в чужую амнезию. В общем, Уебище забрали. Вместе с полицейской приехала машина с символикой «Киберлайф». Сидящий внутри человек вежливо сказал, что если детектив Рид беспокоится за своего андроида, то может проехать с ними. Гэвин ответил ему то же самое, что спустя двое суток выдал Хэнку: «Мне посрать». Загрузился в полицейский джип, втолкнул в него мужика, приложив головой о притолоку, и попросил отвезти его домой, а не в участок. На последующий выговор Фаулера Гэвину было плевать, как никогда: руку тянуло, плечо перетряхивало, в голове крутился чужой сомнамбулически-механический голос. Сидящий за рулем офицер кивнул (ридова Уэстбрук-стрит, по счастью, находилась в трех кварталах отсюда), и они поехали в молчании, прерываемом только рандомными фразами из полицейского радиоэфира. На следующее утро Гэвин был уже в участке, смотрел на разом погрустневшего Коннора, потерявшего кибербратишку, и мазал в туалете плечо хвойной обезболивающей мазью. Врач еще тогда предупреждал об остаточных физиологических реакциях на стресс, но эта хуета зачем-то вылезла только теперь. Воняющий елкой, Рид все же допросил вчерашнего мужика, который при виде него попытался слиться со стулом. От техники Рейда* в исполнении Гэвина остались лишь два шага: первый и последний, но признание было получено, и остаток дня он провел, возясь с отчетом. Уже вечером, прислоняясь виском к стеклу везущего домой такси-беспилотника, он позволил себе подумать: заменят ли Уебищу память? В принципе, это не являлось чем-то страшным, он все равно машина, а значит вместе с сохраненными воспоминаниями не сотрутся отсутствующие эмоции и чувства (не человечного Коннора же обнулят). Будет просто апгрейднутая железка вместо залагавшей прежней, новая и чужая. «Меня вполне устраивает все то, что есть сейчас», интересно, будет ли все устраивать преобразованное Уебище? Эту мысль Гэвин в итоге тоже запинал в дальний угол сознания, она ему не понравилась. Перепрошьют Ричарда или нет, ридова линия стратегического доебывания будет оставаться главной доминантой их взаимодействия. И никаких рефлексий. Все два дня после происшествия сопровождаются бессонницей из-за боли в плече. Концентрация внимания шалит, поэтому-то Гэвин и лажает, наливая кофе. Догадки Хэнка, явно перечитавшего колонку психотерапевта в глянцевом журнале, о каких-то других причинах далеки от истины и только злят. Сложив на стопку отчетов ноги, Гэвин цедит свой выстраданный эспрессо и вместо плюшки заедает его собственной желчью. Потом наскоро заполняет бумажки, цапается с проходящим мимо офицером для поддержания формы и идет в туалет — втирать мазь. Вернувшись, он видит Уебище. Целое и здоровое, оно сидит за своим столом, и вместо сквозной дырки на лице у него чистая пластиковая кожа. Рид невольно подбирается. — Так, — говорит он. — Тебя снова собрали, Железный Дровосек? Ричард кивает, поднимает глаза. Серые и спокойные, никогда ничего не выражающие. — Все полученные повреждения были устранены. Я могу приступить к работе, начиная с этого момента, — официально рапортует коробка с болтами, как будто кому-то интересна эта информация. Уж точно не Гэвину, Гэвину посрать. — Сколько раз я называл тебя Уебищем? — спрашивает он, садясь в кресло и скрещивая на груди руки. Ричард смотрит как смотрел тогда, балансируя на рушащейся балке: безмолвная просьба дать такое объяснение происходящему, которое бы вписалось в его рабочие протоколы.  — Если вы хотите узнать, в порядке ли моя память, — начинает пластиковый ушлепок, додумавшись, — то да, ее не пришлось реконструировать. Это был временный сбой из-за критической потери тириума, проводя аналогии с человеческими травмами, можно сказать, что меня лечили, а не восстанавливали. Вместо ответной реплики Гэвин пихает ему на стол самую здоровую стопку отчетов, требующих скорейшего заполнения. На мгновение он чувствует иррациональное облегчение, что ему не придется иметь дело с новым Уебищем, а потом запинывает подальше и эту мысль, отмечая попутно, что свободных углов в сознании становится все меньше. — Тысячу семьсот девятнадцать раз.