Волк

Меня разбудил голос Рыжей: - Жень, быстрее иди сюда. Посмотри! Я давно отвык от своего имени – оно звучало как-то отстраненно, чуждо, поэтому я не придал возгласу никакого значения. Только зевнул и перевернулся на другой бок. Уж не знаю, что на меня влияло в этой ходке, но я явно изменял своим принципам. Например, начал любить спать подольше, хотя в Зоне этого делать не следовало. Чем быстрее ты просыпаешься, тем больше шансов выжить. Надька была птичкой раннего полета, и как бы ревнуя моей способности дрыхнуть подольше, она всегда пыталась меня разбудить. - Волк, вставай, - надо же, короткий путь нашла. Теперь меня передернуло, я вскочил, оглядываясь по сторонам. Опасности не было. Тогда я протер глаза и за отсутствием желания вставать, плюхнулся обратно. Всю неделю мы шли почти без привалов, поэтому ночью меня настигал крепкий сон, который тяжело отпускал поутру. - Сюда, говорю, иди, - донеслось вскоре и как-то совсем не по-женски. И где она научилась такой грубой интонации? Пришлось встать, немного помахать руками, разминаясь, потянуть «старые» кости. В горле было сухо, как в пустыне – достал флягу, смочил горло и направился к Рыжей, озираясь вокруг, так, на всякий пожарный. Местность была мрачной. Серые деревья, давно уставшие стремиться ввысь, расползались серыми ветвями вширь. Ковер посохшей желтой травы, казалось, не менялся здесь с того рокового дня восемьдесят шестого года. Мутировавшие и от того опасные птицы стаями собирались в сером небе в поисках добычи. - Ну, что там? – я приблизился к девчонке и заглянул за ее спину. Меня немного удивили эти ее ранние возгласы. Почти всю дорогу к «Оазису» она молчала. Только изредка говорила по существу. И меня это как нельзя лучше устраивало: мы были ка клоун и анемон, в симбиозе, принося друг другу пользу тем, что не доставали до белого каления. Хотя, когда у нее случались очередные приступы, приходилось посуетиться. – Ох, да это же… Цветок! Смеешься?! – окрысился я. Надя же сидела на корточках и разглядывала голубое подобие ромашки. Ну да, симпатично! Я зло зыркнул на нее, - Хочешь сказать, ты разбудила меня только из-за этого цветочка? - Редкость для Зоны. Разве он не прекрасен? – с негой прошептала Надя и вздохнула вслух. Да, источник ее восторга далек от моего понимания. И раз уж я уже встал, то пора бы и шагать к цели. - Для меня прекрасным будет «Сердце Оазиса». Думал, тебя тоже интересует этот артефакт, а не сбор полевых цветочков, - да, девушки они и на Зоне – девушки. Они смело и легкомысленно произносят слова, даже не подозревая, что те пропадут даром, так и не дойдя до слушателя. Их увлечения зачастую чужды мужчинам, а уж мимолетные предметы любования – и вовсе чудаковаты. - Нет на тебя Герды, чтоб сердце отогреть, - зло парировала она, глядя мне в лицо. - Боже, какие мы дети. Хотя я ничего не имею против Андерсена, на ночь расскажешь его сказки. А сейчас, если не поторопишься, я уйду без тебя, - Я отстранился, оставив ее со своим цветком. Но вскоре начал доноситься звук торопливых семенящих шагов. И все-таки, спустя неделю обоюдной работы, она начала бояться одиночества в Зоне. - Между прочим, - кричала Рыжая вслед, - людям надо бы поучиться у цветов упорству. Им никогда не достать до солнца, но они все равно тянутся к нему. Их притягивает свобода, и цветы стремятся ввысь, несмотря ни на что. - Да-да, а понятие фототропизма тебе, конечно же, незнакомо, - вот чего мне действительно не хотелось сейчас, так это слушать метафорические бредни. - Строишь из себя, невесть кого. Хотя на самом деле не такой уж и черствый сухарь, - договорила Надя, не спуская глаз с моей спины. Я живо обернулся, и она улыбкой подтвердила уверенность в своих словах. - Вот только не надо лезть ко мне в душу! – разозлившись, я ускорил шаг. Снаружи такая слабая девушка, неподвижная, а изнутри просто разрывается анализом и догадками. Делать ей нечего что ли. Я шел молча. Ничего не изменилось с тех пор, как за мной увязалась эта девчонка: все то же серое небо над головой, желтая трава под ногами, где-то недалеко от руки висит пневмат в кобуре, а впереди только цель и четкое желание ее достичь. Но впервые за долгое время я чувствовал, что во мне жизнь, такая же, как в этой смертельно больной Рыжей. Наде было тяжело поспевать за моим быстрым шагом – болезнь с каждым днем давала знать о себе все больше. Дыхание смерти тенями ложилось под яркие глаза Рыжей, чаще сдавливало ей легкие, заставляя кашлять, студило кровь. Ну ничего, пусть стремиться выжить, словно цветок! Я остановился: - Догоняй. Вдали уже виднелись окрестности «Юпитера». Царила в окрестностях этого завода какая-то своя атмосфера. Развалины, бетонные плиты и камни смотрелись живописно так, как только могли смотреться руины. Правда, там холодновато, и уровень радиации, мягко говоря, превышен. Зато небо великолепное: красноватые перистые потоки облаков вливались в зеленоватое полотно, край которого был скрыт из виду. Кажется, местный конец света позабавился с этим клочком Зоны похлеще остального. Вокруг все плыло, качалось… И только окрестности «Юпитера» - места, где спрятано «Сердце Оазиса» - были четкими. Артефакт манил сильнее по мере приближения к нему. Хотелось броситься вперед, побежать прямо к цели. Но этого нельзя делать ни в коем случае. «Оазис» не то место, куда можно запросто попасть. Поспешить сейчас – равносильно смерти. - Отдохнем, - предложил я, решив разжечь костер. Зону заливала тьма. Здесь она всегда была кромешной. Словно следила за каждым на этой проклятой территории, ходила по пятам. Ночью оставалось только забиться в угол и ждать спасительных лучей солнца. Прорываться – смысла нет. Мы грелись около костра, слушали треск тлеющих дров. В глазах Нади отражались пляшущие язычки огня. На лице каменной маской застыла едва заметная улыбка. Рак легких… Нет, так просто эту девчонку не взять. От нее всегда исходили радостные флюиды. Или просто тепло костра вызывало у умирающего тела такую реакцию. - Я рада, что встретила тебя… Одна бы я давно умерла в каком-нибудь лесу, - Рыжая сидела подле меня, опершись спиной на старое дерево. При этих словах ее глаза не зажглись блеском, щеки не запылали румянцем. Но по всему ее лицу разлилась ровная свежесть и появилась улыбка. - Скорее всего, тебя бы кто-нибудь сожрал, - весело заметил я, но тут же пожалел о сказанном, - Но учти, я не сестра милосердия и возиться с тобой не буду. Надо было идти самому, отдельно. Хотя глупость и шаловливость, ребячество Нади иногда даже веселили, а ее присутствие не отзывалось теперь головной болью. Порой она чересчур умно смотрела на вещи, а иногда в задумчивости не обращала ни на что внимания и так и норовила попасть в передрягу. Все чаще я мучаюсь вопросом, что будет по окончании ходки. Мучаюсь, но молчу, напуская строгую важность. - Я тоже рад, что встретил тебя, так как ты подала прекрасную идею поиска «Сердца Оазиса»! - И тебе совсем на меня наплевать? – сейчас она говорила шутливо, как часто бывало. Конечно, внести в отчужденную жизнь молодую, симпатичную, рассудительную и живую девушку – все равно, что шатуну вправить мозги. Вот только результата вряд ли можно добиться так быстро. - В точку, - говорить правду на Зоне, пожалуй, всегда верно. - Да, жаль мне быть тебе обузой. Но деваться некуда, - и сказала-то как: ни вопросительно, ни утвердительно, а так, будто разговаривает сама с собой и все не может решить, что чувствует, говоря подобное. - Неважно, - нужно срочно сменить тему разговора, – Ты лучше скажи, что про «Оазис» знаешь. Сразу стало как-то легче. Я почувствовал бодрость такой силы, которая, казалось, поднялась со дна души, что она толкала вперед, прямо к «Сердцу». - Ну, я знаю, что сама аномалия – настоящая панацея, а ее артефакт, безусловно, может мне помочь. Вот только дороги я не знаю, - Надя как-то заерзала и начала копошиться в рюкзаке. Вскоре она достала карту, приблизила ее к костру и начала водить пальцем по округе, – У меня есть предположения… Подул ветер – пламя костра вдруг разгорелось сильнее и подхватило уголок карты Рыжей. Огонь живо и резво испепелил бумагу прежде, чем Надя опомнилась. Сама она покраснела, это я чувствовал, и бог весть, что дал бы, чтобы увидеть это в темноте. - Это злое предательство, - вырвалось у нее, - я столько искала на карте, где находится этот «Оазис»! - И каким же чутьем ты руководствовалась? Уж не шестым ли чувством? - Тебе все смешно, а нам теперь некуда идти! - Ну почему же? Утро вечера светлее, так что завтра идем к тому заводу, - я ткнул пальцем в сторону «Юпитера». - И почему именно туда, капитан? – и все-таки она была хороша в гневе: надменный взгляд, дерзкое выражение лица, скрещенные на груди руки. Она становилась грозная, и от того ее силуэт казался выше и стройнее. - Шестого чувства у меня нет, но дорогу я знаю. Так что успокойся. Ветер подхватил мои слова и унес далеко за периметр. Над нами снова повисла тишина. Так лучше. В минуты спокойствие можно потешить себя мыслями, что мой внутренний мир недоступен никому. Вот только с каждым разом я понимал, что это обман. Девчонка… Она словно сканирует мою душу. Залезает в самые темные уголки, и тогда страх начинает лизать мои пятки, оставляя дорожку ледяной слюны. Ведь меня давно никто не понимал. *** Будучи ребенком, я засыпал в девять. Мама часто пела колыбельные. Я и теперь помню мелодичные всплески ее нежного голоса. Сладкие нотки подхватывали меня и по нотному стану медленно уносили в царство Морфея, подальше от скрипичного ключа, от реальности. Мне было лет двенадцать. Чужие мысли, мнения Выбросом вторгались в мою голову. Хотя тогда я еще не знал, что такое Зона, что такое Выброс. Я стал позднее засыпать. И сон мой был тяжелый, тревожный, похожий на третьесортный трейлер к дерьмовому фильму ужасов. Потом из моей жизни ушла мама. Тогда я вовсе потерял сон. Ночной мрак был для меня кошмаром. Вокруг постоянно клубились тени – они душили мой разум, травили мою жизнь. Одиночество. Замкнутость… Мне тридцать лет. Я засыпаю, когда Зона позволяет это сделать. И сейчас она не была против. Надя уже крепко спала. Я последний раз окинул взглядом черное, затянутое мрачными облаками небо и опустил тяжелые веки… Как бы я снова хотел уснуть ровно в девять часов, убаюканный колыбельной мамы.