Волк

Все тело саднило, тяготило свинцом, разливающимся по жилам. Пробуждаясь, я заново приспосабливался к недавно потерянному миру ощущений. Реакция на внешние раздражители восстанавливалась с немалой скоростью, и вскоре в тонкую щелку приоткрытых глаз мощным потоком вливался тусклый свет, едва вернувшийся слух различал капель. Во рту стоял железный вкус тошноты, воняло сыростью, такая же сырость и слякоть чувствовалась под огрубевшими подушечками пальцев. Будучи еще в беспамятстве, следуя инстинкту, я потянулся к мыслительному центру, хватая обрывки недавних картин. Туман в голове рассеивался, я цепко ухватился за последнее воспоминание. Человеческие эмоции невероятно сильны, и неудержимый поток красок камнем ударил меня по голове, побуждая к действиям. Я резко вскочил и огляделся, из последних сил норовя защищаться от бюреров. Но они были мертвы. Кучка маленьких уродливых тел устилала грязную землю, конечности мутантов были скручены и изгибались под неестественным углом. Я присел на корточки, утирая тыльной стороной рукава испарину на лбу. Вокруг происходило ровным счетом ничего. Я позволил себе расслабиться – отбивая по камню пальцем мерную дробь и упершись взглядом в стену, пытался сконцентрироваться и разобраться, что произошло в момент моей отключки. Для начала, следовало бы определить, сколько я здесь пролежал. Прислушался к собственному телу – жрать оно не просило. Провел рукой по подбородку – гладкий, щетина отсутствовала. Глянул на ногти – тонкий белый неровный ободок. Из этого следовало, что сознание я потерял на короткий срок – не больше чем на сутки. Я продолжил следовать нехитрой цепочке логичных мыслей. Почему меня не съели бюреры – они умерли в тот момент, когда отключился я сам. Нас повалило одним и тем же оружием. Но от чего едва не окочурился я? В памяти мелькнул отголосок низкочастотного звука, который заставил содрогаться каждую клеточку тела. И даже воспоминание о нем порождало неприятные ощущения. Звук! Молнией в меня шарахнул факт, который я упустил. Мужики гутарили, что иногда «Оазис» порождает особый звук, не пропускающий некоторых дальше. Получается, путь нам открыт. Нам… Я окинул взглядом помещение. В углу, ни живая, ни мертвая лежала Надя. - Тьфу, - горько сплюнул я и подошел к обездвиженному телу, – Живая, - ухмыльнулся я, глядя, как девчонка уставилась на меня прищуром огромных глаз. Я открыл флягу с водой – последняя осталась, и влил жидкость в ее омертвелые губы. Осмотрел тело – раненная нога еще кровоточила, из-за потери крови Рыжая, наверное, едва держалась в сознании. Я порылся в рюкзаке, достал какую-то тряпку и сильно стянул икроножную мышцу. Надя застонала, зло зыркнула на меня, хотя сказать так ничего и не смогла. Она попыталась подняться, опираясь на меня, но слабость брала свое. Мышцы, едва ощутив напряжение, задрожали. Здоровая нога подкосилась, и девчонка начала скатываться обратно вниз по холодной стене. Беда не приходит одна, и вскоре измученное тело ее забилось в болезненных конвульсиях. В груди слышались хрипы кашля, что не могли вырваться наружу. Веки Рыжей задрожали и закрылись. Почему-то у меня задрожали руки. Суетливо я расстегивал молнию ее костюма, обнажая болезненно-бледную шею, нащупывая пульс. Живая… - Эй, очнись, - трепал я нарочно кажущееся хрупким бабье плечо. Бесполезно. Я не был врачом, да и достаточными медицинскими знаниями не обладал, чтобы понять, сколько еще протянет Рыжая. Нужно достать артефакт. Срочно. Желание кому-то помочь, спасти чью-то жизнь – на протяжении долгих лет подобные чувства не будоражили мою кровь. Мужик слабеет, тяготясь за женщиной, выполняя ее желания. Эти сирены, без жалости излучая феромоны, мешают достигать поставленные цели. Но давно ли я ставил перед собой серьезную цель, стремясь к вершине которой, можно пожертвовать всем? Я покосился на бетонные столбы, подошел к ним ближе. Меня начал пронизывать легкий звон - тонкий, дребезжащий, непривычный. В пространстве между арками едва заметно подрагивал воздух, он вздергивался прозрачной дымкой. Телепорт… Через него можно проходить вечно и оставаться на таком же далеком расстоянии от «Сердца». Если только не отгадать комбинацию… Я начал внимательно осматривать и ощупывать колонны, осторожно, стараясь не задеть волнующийся рябью воздух. Шансы попасть в нужный проход – один к пяти, и права на ошибку практически нет. Там, чуть поодаль, отсчитывает последние мгновения боевая подруга, и терять время зря – дорогая роскошь. Второй проход справа – он манил, притягивал. На столбах, окаймляющих его, был отбит угол. Совпадение или знак? Я сделал нерешительный шаг. Внутренности скрутило, словно меня прополоскали в барабане стиральной машины. Легкие с жадностью требовали кислорода, но получить его не могли. Я раскрыл рот не в силах глотнуть воздух – поток ветра с бешенством врывался в глотку. За какую-то ничтожную секунду меня явно переметнуло в пространстве. Но видел перед собой я все те же арки. Только землю у пройденного прохода будто припорошил снежок, мягкий, легкий, такой нетипичный для Зоны. Арки заволокла невидимая пелена, на которой отливами чистых драгоценных камней блистали крохотные подобия звезд. Раз за разом я рассекал дождик из маленьких небесных светил, снова и снова сжимало органы, отбрасывая куда-то по невидимой дороге. Дрожащие пальцы бегали по колоннам, ища нужный проход, мозг лихорадочно работал. Я походил на сумасшедшего, несущегося за чем-то, охваченный чувствами. Лицо исказилось судорогой, воспаленные глаза бешеным взором провожали вновь являющуюся после телепортации комнату. Казалось, это будет длиться вечность… Дорога открыта. Вентиляционный зал. Что-то трещало, и каждый звук болезненно лопался в ушах. Успокаиваясь, тело пропустило волну легкой судороги. Я начал ощущать соленый вкус на губах, искусанных, чтобы легче перенести тяжесть перемещения в пространстве. С трудом верилось, что такой механизм все же существует в Зоне. Наконец, какая-то сила и воспоминания вздернули меня. Я смутно видел предметы вокруг, но дерево запомнилось хорошо, врезалось в память на всю жизнь. Было в нем что-то величественное, хотя ствол его не поражал могущественностью, крона была жидкой – редкие листочки чахли и неведомо как держались на хиленьких ссохшихся ветвях. Сфера, вросшая в аномальную растительность – вот что притягивало взгляд, обдавало волной энергии. Белый артефакт, сияющий, не имеющий четкого абриса, красовался меж листьев, а внутри сиял изумрудно зеленый граненый шарик. Он напоминал резвые глаза Нади, сверкающие, режущие лезвием, окаймленные темным ободком ресниц и от того горящие еще ярче. Правда, сейчас они блеклые, застланные мутью. Я смотрю на «Сердце» немигающими глазами, застыв, как изваянный истукан или как ползающая змеиная тварь. От предвкушения дальнейшего и от воспоминаний пройденного для достижения артефакта вибрируют кишки. Этот плод зрел, наверняка, очень долго, но его чудотворное действо стоит терпения. И только одного излечит «Сердце». Я сглатываю, проводя пальцами по белой сфере, аккуратно, едва качаясь подушечками. Руку начинает слегка покалывать, как от тысячи маленьких иголочек, вонзающихся в кожу. Контраст между смуглой кожей и светлым артефактом бьет под дых. От прикосновения тело встряхивает как надо – от пяток до макушки. В мозг сетью инородных мыслей пробираются низкие мелодичные голоса. Они звучат все на один лад, сбивают с панталыку. Воздух сгущается, волосы встают дыбом, и какие-то силуэты все маячат перед глазами. Там, вдали, они выписывают восьмерки, а приближаясь – обрисовывают тело. Лоб покрывается испариной – черед грязной игры аномалии. В глухоте беспечного разума, капитулирующего перед вторжением чужих мыслей, я начинаю различать обрывки фраз: «Оставь себе…», «Продай артефакт…», «Девчонка потеряет память»… Потеряет память, потеряет память… Шепот множества голосов двумя связанными словами штудировал мозг. Я словно прошел километры по раскаленной пустыне, взгляд поплыл. Я облизал ссохшиеся жесткие губы. Почему меня волнует, что Рыжая потеряет память. Дерьмо, когда я успел… Мысли оборвались… *** Помутившиеся сознание рисовало нереалистичные картины, похожие на издевку. Я делаю шаг вперед – под ногами хлюпает воды. Она везде – отсюда и до горизонта. Чистая, слегка подернутая рябью. Серое небо треснуло, сквозь пробоины брызнула лазурная голубизна – яркая, ослепляющая. Легкий бриз обдувает тело. Покой и тишина. - Садись, - голос мамы доброжелателен, сама она улыбается, глаза блестят. Слышится на удивления приятный скрип хрупкой конструкции качелей. Они ходят маятником – мерно, завораживающе. Так привычно шелестит мамина одежда. Отказываться глупо и не этично. Я пробую на прочность крупные цепи качелей, отталкиваюсь ногами от водной глади. Она на миг затвердевает, и качели приходят в движение. Я прислушиваюсь к себе, но не нахожу нужных слов. - Ты не умер, просто я пришла к тебе, - мама говорит тихо, голос звучит мелодично, как после колыбельной. Разомкнув губы, она выпустила неуместный звонкий смех. – Ты помнишь, что такое чувства, помнишь… Дружба, любовь, - добавляет она и… Цепи ее качелей путаются, немудреная конструкция сбивается с ритма, теряя скорость, замедляясь, исчезая… *** Я понял, что обмяк, потерял былую черствость. Разомкнул дрожащие веки – в голову острее врезаются линии вентиляционного зала. Пальцы все еще едва касались артефакта. От живота поднимается горячая волна – рвение. Я схватил «Сердце». Чувствуя прилив силы, я побежал. Прочь, быстрее. Мозги словно прополоскали «Ванишем». - Тьфу, дружба, любовь, - ядовитый шепот эхом прошелся по пещере. Озверевшими невидящими глазами я сверлил пространство впереди. Споткнулся обо что-то большое, упал – больно ударился коленями, раны начало саднить. С остервенелым рыком я ударил землю и обернулся посмотреть, что помешало мне двигаться дальше. Надя! Я и забыл, что искал ее. Что-то сжалось внутри, начало колоть сердце. Жжет… Я шмыгнул носом и сморщился – ну чем эта девчонка не чучело. Фарфоровая кожа, рыжие ведьмовские волосы растрепаны, конечности распластаны. Я подтянул к себе напарницу и захлебнулся спертым сырым воздухом. Начал дышать свободно. - Ну что же, надо бы лишить тебя памяти, куколка, - выходило гнусаво, да и Рыжая все равно не слышала. Но надо было что-то сказать напоследок. Сентиментальность так и перла – от этого дымились и жарились мозги. Все-таки лишить Надю части нервных клеток головы, в которых отпечатался я – нелегко. Горько и с упреком я посмеялся над собой. Волк, да, я - волк, вынюхивающий свободе. Рыжая говорила про цветы, стремящиеся к небу. Так люди тоже лезут туда – к облакам. - На вот, держи. Заслужила, - я вложил в ее омертвелые руки «Сердце». Медленно встал, похлопал себя по телу, отряхивая пыль. Скорее из-за привычки – въевшуюся грязь так просто не вывести. Я поспешил уйти. В голове гулял ветер, я слышал лишь лязг собственных уверенных шагов. А перед тем как завернуть за угол, обернулся – тело Рыжей приходило в норму после отключки, возвращалось к здоровой жизни. Значит, все было не зря. *** Выбрался за периметр я без лишних приключений. Треснувшая во время недавнего путешествия маска восстановилась, приводя мысли в порядок, верно расставляя приоритеты. Я взглянул на мрачное небо, затянутое серыми тучами. В зоне оно всегда такое, и рассекают его только военные самолеты. Никаких белых барашков, никакой свободы. Но к чему-то же тянулось синие подобие ромашки, яркий цветочек… Я вздохнул, переводя эмоции в нужное русло. Зона – эпицентр смерти. Какая уж тут любовь! Я – Евгений Аустеров, просто Волк.