Red Hands

Январь. Гарри носит уже третью пару ботинок этой зимой. Первая пара потерялась в первую большую метель. Он несколько часов прижимался к дереву, и когда он подумал, что ветер, наконец, успокоился, он встал и упал, сбитый со своих ослабленных ног сильным порывом ветра. Когда он пришел в чувства, обуви больше не было на его ногах, и было уже темно. Он пытался вспомнить, как он упал, а затем, когда снова стало светло, а он смог отдохнуть, он пытался понять, как вернуть чувствительность пальцам ног, чтобы он снова смог двигаться. Он обменял десять сигарет на пару старых сапог у торговца на старой железной дороге и проигнорировал обморожение пальцев ног. Он потерял вторую пару, пересекая озеро. Было холодно, лед был крепким, но в какой-то момент Гарри наступил на участок льда, не достаточно крепкого, чтобы удержать его, и именно так он упал в воду, именно так эта пара обуви практически развалилась из-за поношенности, и именно так он потерял половину своей еды. Когда Гарри удалось перебраться, ему потребовалось больше времени, чем он мог потратить, чтобы избавиться от мокрой одежды, и еще час, чтобы найти в себе силы и обернуть пластиковый брезент вокруг плеч. Он провел ту ночь почти голым, дрожа, в открытом поле, вот тогда он и начал сомневаться в своих шансах пережить этот сезон. Ну, а сейчас, что ж. Он на данный момент в своей последней паре, украденной у какого-то бедняги, который был мертв, и он не может позволить себе потерять эти ботинки. Не тогда, когда еще только январь, а впереди еще несколько месяцев долгой, суровой зимы, которые он должен пережить. Он не совсем обеспокоен. Прошел сезон метели, и ее заменил воздух, жалящий и колющий, способный поднять метель в любой день. И, конечно, этот воздух заставляет пальцы Гарри синеть, он замораживает слезы на его лице и делает его ночи еще более ужасными, чем обычно, но все, что ему нужно делать — это продолжать двигаться. Он жил в старой заброшенной машине на автостраде последние пару ночей, просто чтобы защититься от ветра, а также от людей в зеленом — они были хуже, чем ветер. В этой заброшенной машине он позволяет себе съесть то, что осталось от его питания: два соленых крекера и ложку консервированного тунца, который он запечатывает листом фольги. Когда ему скучно, он красит ногти старым черным лаком его сестры. Он размышляет о том, чтобы пожить в этой машине зимой, но потом вспоминает правила, которые он сам для себя установил, и то, что длительное пребывание на одном месте может убить его. И даже когда он в безопасности в этой машине, он пошевелит пальцами ног и напишет в своем дневнике слова, которые когда-нибудь прочтет, и, если повезет, днем ему удастся немного поспать. А когда темнеет, он снова в полной боевой готовности. Он не уверен, почему его тело всегда настаивает на том, чтобы быть настороже ночью, хотя его ум уверен, что никто не придет. Он знает, что находится рядом с каким-то городом, то ли маленьким, то ли большим, но он недостаточно близок к лагерям, чтобы беспокоиться о патрулях — или, что еще хуже, о Повстанцах. И он не то чтобы беззащитен — он носит нож с того пожара — но на данный момент он не уверен, хочет ли встретиться с другим британцем или нет. Если он когда-нибудь найдет долгосрочное жилье, он будет ночевать в одиночестве и безопасности. Он уже давно исключил тот факт, что сможет найти свою семью, а другого живого человека, с которым он предпочел бы быть, нет, так что Гарри сомневается в том, что он еще не мертв. До всего этого он никогда не думал, что страна настолько полна деревьев. Он может подсчитать по пальцам на одной руке все разы, когда он был за последние три года в больших городах. Он старается избегать их, как только видит признаки улиц, так как они могут быть убежищем для заражённых, и будь он проклят, если переживет это снова (В тот раз у него украли обувь. Он также сломал зуб). Деревья легко найти, и Гарри узнал, что где есть деревья, есть и безопасность. Укрытие от дерьмовой погоды и укрытие от солдат. Укрытие от неба, которое, кажется, насмехается над ним в тишине. Что касается выцветших дорожных знаков, единственное, что они действительно говорят ему, это то, что если он продолжит идти в этом направлении, он придет прямо в… Лондон? Возможно. Он не хочет оказаться в Лондоне. Лондон, вероятно, худшее место для пребывания, особенно для человека, который всегда один, без еды, без воды и без автомобиля. Гарри никогда не любил машины. Не выдавалось времени узнать о них побольше. Он в курсе, как завести машину и как перекачать газ, но это все. Поэтому единственное, что он знает о машине, в которой он сидит, — это черный Range Rover, что написано сзади на бампере. Это второе утро, которое он проводит в этой машине, и он принимает решение. Он уйдет, когда солнце будет прямо над головой. Это дает ему время, чтобы подготовиться, а также несколько хороших часов, чтобы поесть и найти другое место, прежде чем стемнеет. За последний час утра он съел еще один крекер. Когда солнечные блики отражаются от грязных кожаных сидений, Гарри открывает дверь.

*

К настоящему времени Гарри узнал, что существует не один вид холода. Есть влажный холод, который, вероятно, самый контролируемый. Тогда воздух влажный и сырой, идет или мокрый снег, или снег с дождем. У Гарри нет возможности измерить температуру, но он уверен, что стало теплее, даже если совсем немного. Есть обычный холод; когда умеренно снежно. Снег идет время от времени, и это определенно хуже, чем Гарри мог бы признать, но иногда он может убедить себя, что это влажный холод, и тогда он чувствует себя немного лучше. Есть ветреный холод, который ужасен. Потому что ветер — это не просто ветер в такую погоду, это гвозди и ножи, которые летят на него одновременно. Однажды ему даже показалось, что его снесет с шоссе. Если бы высшие силы сжалились над ним, и он получил бы капюшон, он смог бы укрываться от небольшого ветра, а сильный не был бы для него столь фатальным. И есть еще один вид холода. Сухой. Такой холод худший. И именно такой холод на сегодняшний день. От этого холода так больно, что кажется, будто его руки и ноги жалят и жгут, а его лицо становится таким сухим, что кровеносные сосуды появляются на щеках. Не ветрено, и поэтому Гарри не может понять, почему сейчас гораздо холоднее, чем если бы ветер был. Но это достаточно жестоко, и слезы появляются на его глазах. Машины, что стоят на обочине дороги, дрожат от силы порывов ветра, пока он идет. Светит солнце. Ему не нравится быть на виду. Он ныряет за машину на мгновение, чтобы перевести дыхание. Иногда он задается вопросом, почему все так обернулось. Он думает, что в каждом крупном городе есть лагеря или что-то вроде того, сильно укрепленные, настолько, что даже Британская Армия не сможет провести атаку или проникновение. Лагеря, которые более безопасные и гораздо более структурированные, чем тот, в который он был доставлен в первые дни. В первые дни, когда государственный переворот убил всех непригодных, куда-то дел женщин и девочек, а всех мальчиков и мужчин превратил в своих солдат (Они уже прибегли на тот момент к массовым захоронениям мертвых). Если он когда-нибудь попадет в другой лагерь, он не знает, как выживет. Не то чтобы ему бы это позволили, ведь он разыскивается за измену. Есть так много того, что может пойти не так, если живешь с озлобленными подростками, от которых оторвали все, что они любили. Он — живой тому пример. Примерно через час ходьбы в темпе, слишком медленном для него, он видит первый съезд. Он изгибается позади нескольких деревьев за пределами его поля зрения, а шоссе, по которому он шел, ведет, как кажется, в никуда. Гарри поворачивается. Он может продолжать идти тем путем, что и раньше, но рисковать не найти укрытия на ночь, или он может пойти по съезду и посмотреть, где он заканчивается. Он смотрит на маячащий столб на обочине дороги. Кажется, знак упал давным-давно. Гарри смотрит вниз, куда маняще клонится съезд. Затем он смотрит вперед на бесконечное шоссе. Он выбирает съезд. Спустя около пятнадцати минут он понимает, что это было ошибкой. Конец кривой дороги открывает вид на то, чего он боялся последние несколько месяцев; городской горизонт. Ну, не просто городской горизонт, думает он. Горизонт Лондона. Дорога спускается в туманную дымку, где отчетливо виднеются очертания неосвещенных зданий и какой-то небоскреб. Блять. Этого не должно было случиться. Гарри оглядывается назад. Он видит две пустые машины. Обе, вероятно, окажутся запертыми. Он не может позволить себе провести еще одну ночь в какой-нибудь из них, и он знает, что если он поселится в машине, то будет там в течение нескольких дней. Он полагает, что может попробовать переждать в ней зиму, но вместе с этим он рискует умереть с голоду. Он мысленно составляет список. Плюсы похода в город: Еда. Прибежище. Минусы похода в город: Солдаты. Лагеря. Повстанцы. Гарри делает то, чего не делал по крайней мере год. Он выуживает сигарету и зажигалку из переднего кармана рюкзака и идет в сторону города.

*

Здесь почему-то теплее. Может быть, это солнечный свет, отражающийся от осколков битого стекла, от мусорных консервных банок и остатков витрин. Может быть, это возвышающиеся здания, которые защищают Гарри от ледяного ветра. Может быть, это никотин, который он вдыхает с каждым подрагиванием его сигареты. Он остается близок к стенам, практически обнимая их при повороте за угол. Он видит несколько бутиков, некоторые многоквартирные дома, продовольственный магазин, который, вероятно, раньше содержал еду. Он давно научился не рыскать по магазинам, в них нет ничего полезного. Он может грабить аптеки супермаркетов, а Макдональдс опасен с его гнилыми овощами, хлебом со спорами, которые могут отравить человека в течение нескольких минут. Он знает это по собственному опыту. Гарри вздрагивает от хруста стекла под ботинками. Больше не слышно ни звука. Тишина приглушается, и единственное, что он слышит, это звон в ушах. Что ж. Наверное, вместо того, чтобы бесцельно бродить, он должен искать какое-то укрытие. Проходя мимо какой-то двери, он рассеянно толкает ее. Она издает слегка скрипучий от того, что ей долгие годы не пользовались, звук, но она не заперта, следовательно, большая часть дверей на этой улице заперта не будет. Это говорит ему о том, что если дело касается места ночлега, его варианты огромны. Он выбирает верхний этаж магазина без особой причины; дверь гостеприимно открыта, и казалось бы, ждет его прибытия. Ему здесь будет комфортно. Здесь уютно. Его сигарета сгорела дотла к тому времени, как солнце начало садиться. Он никогда не курил, вот в чем дело, но после предложения одного парня в его лагере несколько зим назад, когда тот сказал, что это его согреет, он не мог отказаться. И он не любит тратить их впустую, потому что если в наши дни и есть какая-то денежная валюта, то это табак. Его почти невозможно найти, и, что удивительно, особенно в эти самые морозные месяцы года. Не то чтобы он рассчитывал столкнуться с кем-то. В любом случае, имеет ли это вообще значение? Его тело настолько привыкло к стрессу и бактериям, что у него не будет рака легких. Эпидемия не убила его, и он сомневается, что это сможет сделать сигарета. Он шарит в поисках ножа за поясом в качестве меры предосторожности, неуверенно перешагнув порог. Тишина, жуткая тишина. Ничего. С ним все будет хорошо. Он поднимает взгляд вверх. Никаких камер. Но он не опускает свой нож. Он тихо закрывает за собой дверь, запечатывая холодный воздух. Он вздыхает и думает, что жаль, что у него нет возможности выкурить еще одну сигарету. Или что у него нет пакетика чипсов. Или еще чего-то. Чего угодно, правда. Он смотрит на то, что его окружает; обычный декор, запечатанные окна, изодранная мебель. Несколько разбитых фоторамок лежали на полу, вероятно, от одного из землетрясений. Он не совсем уверен, из-за чего эпидемия вызвала цепную реакцию стихийных бедствий. Но вообще-то ему все равно, главное, он все еще жив. Он напевает себе что-то, пока лямка рюкзака соскальзывает с его плеча, песню, которую он знал сто лет назад, но сейчас не помнит слов. Наверное, о любви. Из-за чувства иронии у него запершило в горле. Он не потрудился даже расстегнуть свое пальто, рухнув на диван. Он еще раз сжал нож для того, чтобы успокоиться, и позволил глазам закрыться на мгновение. Через долю секунды он вспоминает, что ему нужно чем-то заблокировать дверь и задернуть шторы. Диван — единственная вещь, достаточно тяжелая, чтобы по существу закрыть дверь, а занавески настолько съедены молью, что не смогут много сделать для сокрытия, так что он располагает свой брезент под окном так, чтобы с улицы его нельзя было заметить, и сворачивается на нем клубочком, предварительно заблокировав дверь диваном. После этого он задремал, как раз тогда, когда темнота начала ползти по деревянному полу.

*

Он просыпается рано на следующий день, ветреный ледяной холод шевелится внутри его живота и пронзает кожу на щеках. Его пальцы слегка дрожат, когда он садится, по привычке собирает свои вещи, а затем выглядывает из окна. Снег падает медленно, красиво, скапливаясь на краю окна. Гарри улыбается сам себе на мгновение. — Каждая снежинка отличается, Гарри. Разве это не круто? Его улыбка меркнет. Он помнит, почему не позволяет себе задерживаться. Гарри покидает квартиру через несколько минут, не торопясь, чтобы успокоиться и съесть еще один крекер. Его фляжка также почти пуста, поэтому ему надо будет заполнить ее сегодня в какой-то момент. Он вбивает себе в голову план, чтобы не потерять рассудок. Он будет передвигаться по городу, собирать еду. Возможно, проведет здесь пару ночей, может быть, спустится в метро, чтобы спрятаться от холода. Подошва его ботинок отслаивается, когда он ходит, и он невольно морщится. Обувь слишком дорогая, все-таки стоила ему целой пачки сигарет, и это для одного только торговца. Если он столкнется с кем-то, ему придется убить его за обувь. А ему очень, очень не нравится убивать людей. По лицу солдата пробежал холодок: дикие, нечеловеческие, облезлые волосы торчали вверх, а зубы были в красной крови. Гарри не сильно пострадал. Его запястье было опухшим, ушибленным, но он мог пошевелить пальцами. Он посмотрел на мужчину на земле, на британскую эмблему, на татуировку на руке. Крест. Молодой солдат был христианином. Гарри посмотрел на нож в своей руке. Кровь. На грудь солдата. Красная. Кровь. Гарри натягивает шарф выше на лицо. Его взгляд перемещался вокруг, ища какую-либо причину для беспокойства; ничего. В этом-то и проблема. Он в Лондоне, но он ни хрена не видит и не слышит. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Он поворачивает за угол. Немного осматривается. Сильно вслушивается. Ничего. Ему нужно срочно свалить из этого гребаного города. Его рука обвивается вокруг ножа за поясом. Он думает, пока идет в быстром темпе; он определенно может продержаться еще два дня, может, три, при том количестве еды, которое у него есть сейчас. Он может заполнить свою флягу где-нибудь на окраине города. За это время, если он будет двигаться достаточно быстро, он может выйти из города. Сейчас, когда идет снег, это очень удобно. Через десять минут, в течение которых он яростно, быстро шел, легкий снегопад превратился в настоящую метель. Почти белая мгла. На земле уже образовался толстый слой снега, что означает, что он теперь оставляет следы, следовательно, ему нужно убраться подальше отсюда, прежде чем что-то или кто-то найдет его. Он замирает на мгновение, щурясь сквозь белое пятно. Он видит несколько знаков впереди, и он распознает их как направление к автобусной станции и спуску в метро, где ему придется какое-то время побыть, пока не пройдет метель. Через пару часов все должно успокоиться, если предположить, что это обычная январская погода. Это пройдет. Это пройдет. С ним все будет в порядке. Он выйдет из города. Гарри игнорирует свое колотящееся сердце и движется быстрее. Это метро. Подземка — это, наверное, единственное место, которое ему нравится в городе. Укрытие от зимы, спокойствие и тишина. Вонь ужасна, но это стоит того, потому что здесь безопасно, а безопасность это не то, что Гарри чувствует довольно часто. Он щелкает фонариком, спускаясь по ступенькам, вытаскивает нож и готовится. Сейчас здесь никого не должно быть, но он не хочет рисковать. Это место значительно теплее, а также укрывает от метели. Гарри проводит около трех минут в поисках чего-то опасного (он считает секунды), и когда он ничего не находит, ничего в любом направлении дорожек и у каждого из входов, рюкзак соскальзывает с его плеча, а сам он раскладывает брезент по относительно чистому участку пола в углу и достает свой дневник moleskin (прим.пер. — Молескин — торговая марка итальянской компании, производящей канцелярские товары, преимущественно записные книжки). Последняя запись датирована тремя днями назад, когда он нашел пару трупов в заброшенной машине на обочине шоссе и должен был остановиться на полчаса, чтобы перевести дыхание. Он снимает колпачок с ручки, слегка встряхивая ее, чтобы чернила смогли писать. 20 января. Оказался в Лондоне, глупая случайность. Всюду тихо. Отсиживаюсь на какой-то станции метро, пока не закончится метель. Ему нужна новая ручка. И новый дневник. И то и другое, вероятно, будет легко найти; люди, на самом деле, больше не заботятся об искусстве или литературе. Теперь, пока утомительная метель накрывает внешний мир, он позволяет себе поспать.

*

Шаги. Он дергается, просыпаясь. Чертчертчертчертчерт что ему делать где ему спрятаться где его нож где свет не дышать не двигаться не шуметь. Это шаги. Голоса, слышащиеся откуда-то со стороны рельс и приближающиеся к нему. Он складывает брезент, быстро, осторожно, засовывает его в рюкзак и вытаскивает нож. Он дважды проверяет, выключен ли фонарик. Идет к лестнице, но уже слишком поздно. Кто-то уже повернул за угол, и Гарри ныряет за ближайшую колонну. Он уверен, что его сердце бьется настолько громко, что те люди могут его услышать. Его руки дрожат и потеют. Он такой идиот. Почему он позволил себе заснуть? -… не хочет, чтобы у нас было хотя бы что-то, — говорит один из голосов, посмеиваясь. Гарри считает шаги, определяя количество людей. Двое. Трое. Он уверен, что тут по крайней мере четыре человека. Блять. — Хочет, чтобы мы все сели на диету, а? Видимо, я слишком толстый для этого парня. Голоса смеются. Четыре. Он слышит только четверых. Он может справиться с ними, думает он. То есть, только если не сможет вовремя убежать. — Вы прекрасно знаете, что он имеет в виду, — говорит другой человек. - Хочет оставить сладости для детей. — Я знаю. Но послушай, дети и так получают кучу всего. Ты видел их обед? Я не ел яблоко девять месяцев. Больше смеха. Гарри дышит слишком громко. — Ты слышал это? — говорит один из них. — Обыщите это место, — приказывает кто-то. — Потом будем двигаться дальше. Он напряженно вслушивается, дрожа. Учитывая то, что он был солдатом в течение трех лет, он должен быть в состоянии справиться со своим страхом. Конечно, так было, когда Зейн был рядом, но его больше нет с ним. Шаги приближаются к колонне. Он не думает, прежде чем резко повернуться и воткнуть нож в горло молодого парня. Его форма. Дерьмо. Он солдат из лагеря. Должно быть так, учитывая его возраст. Мужчина — ну, парень — на мгновение давится, задыхаясь от собственной крови, и падает на колени, тогда как для Гарри уже слишком поздно что-то делать, и у него хватает времени только для того, чтобы задеть чью-то щеку, прежде чем рука какого-то другого человека сделала ему захват шеи, а сам он отчаянно начинает вырываться, но не кричит. Никогда не кричи. Никогда не плачь. Найди другой способ. Он с силой наступает на ногу своего захватчика. Мужчина вскрикивает, и Гарри как-то удается воткнуть нож тому в шею. — Нет! — кричит один из парней, и Гарри протягивает руку, прежде чем тело на него упадет, слышит отвратительный хруст его собственной кости и успевает только увидеть приклад винтовки, после чего им ударяют Гарри в висок, лишая его сознания.