Red Hands

Когда Гарри просыпается, он не может понять, сколько сейчас времени, и это рождает в его груди чувство тревоги. Здесь нет ни окон, ни света, ни часов — вообще ничего, что дало бы ему хоть малейшее представление о том, который час. Просто четыре спящих, равномерно дышащих человека. Он слышит несколько храпов, но он знает, что ни один из них не принадлежит Найлу. В лагере они научились не храпеть: там один малейший звук мог вывести кого-нибудь из себя и повлечь за собой избиение. Он садится и протирает глаза. Проведя бесчисленные ночи в одиночестве, он привык к тишине и сейчас вдруг почувствовал, что снова в лагере, слыша звуки дыхания и ворочания тел под одеялами, ощущая, что другие спят слишком близко к нему. Какая-то часть его даже ожидает услышать сигнал тревоги, оповещая всех о том, что другой солдат пытался сбежать. Из щели под дверью просачивается немного света. Время от времени он будет пропадать, если кто-то будет проходить мимо. Было бы так просто сбежать. Он не знает, почему до сих пор не сделал этого. Найл, думает он, когда желание побега пытается подтолкнуть его к двери. Найл будет скучать по мне. Он больше не спит. А, может, и спит, бессознательно погружаясь в беспокойную дремоту. Проходят все два часа до того момента, как остальные начинают двигаться, и еще несколько минут, прежде чем свет из-под двери начинает то пропадать, то снова появляться. К этому времени он уже надел свои ботинки и листал книгу, которая до этого лежала на полу. Найл соскальзывает со своей кровати и, вытирая сонные глаза, смотрит на него. Атмосфера была мрачная, и никто не осмелился что-либо сказать. — Я принесу тебе нормальную одежду, — говорит он. — Какой у тебя размер обуви? — Гм. — Гарри уставился на свои ноги. — Десятый? (прим.пер. — 10 размеру в Америке/Англии соответствует 41 российский размер) Я не знаю. — Окей, — проходит несколько секунд, пока Ни неуклюже натягивает ботинки, затем он берет зубную щетку с одного из комодов и вываливается из комнаты. — Хочешь есть? — он почти уверен, что это Лиам, тот, с каштановыми волосами и карими глазами. Он надевает рубашку, когда Гарри поворачивает к нему голову и замечает блеск неровного шрама на груди. — Я могу принести тебе немного еды, если хочешь, — его голос приятный, но слишком формальный, слишком неудобный. Гарри не винит его. — Я в порядке, — отвечает он, немного хрипя. — Я просто… дождусь Найла. — Ладно. Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится, окей? — Спасибо. Лиам улыбается. Гарри знает, о чем тот думает. Мол он пробился сквозь оболочку солдата лагеря, который никогда не говорит. Простое спасибо значит все, верно? Это значит, что он все еще знает, как быть человеком. Если бы только бедный Лиам знал, что-то, что уже давно сломано, невозможно исправить. — Ты должен встать, парень, — говорит ему Ник. — Скоро завтрак. Луи сказал, что ты должен быть там. — Ник, пусть Найл поможет ему. — Это Том, ослепительный, свежий и молодой блондин. Он спускается с кровати и проводит рукой по волосам. — Мы ему не нужны. И… что это значит? Он ничего не спрашивает. Скоро возвращается Найл со стопкой одежды в руках; его глаза опухшие и усталые, и Гарри видит, насколько он изменился; он выглядит намного старше, и это заметно не только по его лицу, это изменение также произошло в душе и уме. В то время как все эти повстанцы здесь еще свежи и достаточно веселы, есть что-то общее между ними двумя, что только они, кажется, понимают. Он принес пару темно-синих джинс, длина которых чуть больше штанов, которые сейчас на нем, черную толстовку с длинным рукавом, пару чистых носков и нижнего белья, а также под рукой у него была пара кроссовок. Они были на липучке, а не с шнурками (видимо, это все меры предосторожности), но это лучше, чем-то, что он носил до этого. — Как долго ты ходил в одной и той же одежде? — спрашивает Ник, наблюдая за тем, как Найл передает кучу одежды Гарри в руки. Он не навязывается, нет, просто любопытствует. Гарри решает ответить. — Не знаю, — говорит он глухо. — Время от времени, когда я натыкался на тело, я брал куртку и ботинки. Когда выжившие набрасывались на меня, но я убивал их прежде, чем они бы сделали то же самое со мной, иногда мне везло, и я находил что-то новое из одежды. Это, наверное, первый раз, когда он говорит так много с тех пор как он здесь. Ни смотрит, как он натягивает кроссовки. Они немного жмут ему в пальцах, но, так или иначе, все равно подходят ему. — Я покажу тебе душевые, — медленно говорит Найл. — Это общая зона, но есть и отдельные. Просто… не привлекай к себе слишком много внимания, и все будет хорошо. Он кивает, затаив дыхание. Как он может не привлекать к себе внимание? Ему хочется выкрикнуть это; длинные волосы, худоба и синяки на теле. У него также есть шрам над бровью, который не может остаться незамеченным, а еще он здесь новичок. Впервые, когда он идет по коридору, его приветствуют несколько новых лиц; парни, которые не могут быть старше подростков, несколько парней его возраста, молодые девушки, переговаривающиеся между собой — столько людей в одном месте он не видел с тех пор… ну, с тех пор, как он был с Джеммой. Время от времени кто-то хлопает Найла по плечу и желает ему доброго утра, а затем замечает Гарри и с любопытством наклоняет голову, ожидая что-то услышать, но вскоре идет дальше, понимая, что он ничего не скажет. Душевая мужчин умеренно заполнена, кто-то моет руки, кто-то расчесывается, кто-то чистит зубы. Головы одна за другой поворачиваются к Гарри и Найлу, когда они входят, все собираются помахать Найлу и ярко улыбнуться ему. Конечно, только заметив Гарри, они замолкают, а затем коротко шепчутся между собой. — Не обращай на них внимания. — Найл подталкивает его к себе. — Они не могут причинить никакого вреда. Найл указывает ему на кабинку. — Иди оденься, а потом, к сожалению, мне придется тебя отправить к Лу. Луи, точно. Он совсем забыл об этом. Кабинка слишком мала, чтобы в ней было удобно что-то делать, но он быстро переодевается, ударяясь локтем об стенку всего лишь раз, и выходит; Найл все еще здесь, стоит, терпеливо ожидая его. Люди приходят и уходят, и его угнетает то, что все здесь такие расслабленные. Он привык к тому напряжению и страху в лагере, а когда сбежал из него, ни к чему вообще не привыкал, и теперь все кажется слишком нормальным, чтобы быть реальной жизнью. Что-то не так с этим местом. — Что ему от меня нужно? — тихо спрашивает Гарри, плотно сжимая свою старую одежду, когда они идут по коридору. Он старается избегать зрительного контакта с теми, кто пытливо всматривается в его лицо. — Я имею в виду Луи. — А, ты о нем. Я не уверен, — отвечает Найл. — Даже если бы я знал, мне бы не позволили сказать тебе, друг. Прости. — Ладно. Когда они возвращаются в комнату, Тома и Ника уже нет, а Лиам стоит, улыбаясь слишком ярко, что противоположно настроению Гарри. — Я тут подумал, может, Гарри хочет пойти на завтрак?! — говорит он весело, вручая сложенный лист бумаги Гарри, который берет его, но пока не утруждает себя чтением. — Это твое расписание, оно было составлено сегодня утром. Да, я знаю, что ты здесь новичок, но здесь все довольно милые, и было бы здорово познакомиться с некоторыми людьми, ты так не думаешь? Что скажешь, Найл? — Это, на самом деле, зависит от Хаззы, — неохотно говорит Найл. — Я был бы рад остаться здесь. Лицо Лиама поникло, и на миг сердце Гарри сжалось от того, насколько мучительно невинный парень стоял перед ним, хотя он, возможно, на пару лет старше самого Гарри. День в правительственном лагере, вероятно, убьет его. — Ты уверен? Луи был бы рад узнать, что Гарри начал с кем-то общаться, — он слегка дуется. Гарри, наверное, должен злиться. На деле он просто чувствует себя грустным и уставшим. — Что думаешь, Хаз? — Найл поворачивается к нему, нахмурив брови. — Тебе решать, приятель. Что ж. Он мог пойти на свой первый завтрак в этой богом забытой адской дыре и рискнуть быть разозленным настолько, чтобы стать жестоким, или он мог остаться здесь и забыться, погрязнуть во всех вещах, которые он мог бы делать снаружи, вдали от Восстания и цивилизации, в своем собственном мире. Где-то далеко отсюда. Среди деревьев и снега, холодных, сырых ночей, торговцев сигаретами и разъяренных толп. Он бы, наверное, никогда не сказал этого, но он скучает по этому. По времени, которое он проводил наедине с самим собой. — Хорошо, — наконец говорит он. — Я иду. Лицо Лиама светится от улыбки, как рождественская елка. — Потрясающе! Ладно, пойдем, пока завтрак не закончился. Готов поспорить, что ты не привык к трехразовому питанию, да? Мы не совсем спешим, тут не считают по секундам, потому что здесь много людей, и каждый получает одинаковые порции. Например, дети вообще едят отдельно, так чт- — Дети? — перебивает Гарри. — Здесь есть дети? Лиам удивленно поднимает брови. — Ага. Они живут в другой части базы, некоторые с родителями, некоторые в специальном общежитии для сирот, но они так же ходят в школу и все такое. Когда-нибудь я тебе покажу. Он не уверен, что сможет принять еще хотя бы небольшое количество информации; в данный момент вокруг него итак много людей, довольно огромных причем, и мысль, что он может также находиться среди детей, маленьких, молодых человечков, которые быстро учатся; вероятно, эта мысль убьет его. Он не видел детей с тех пор, как попал в лагерь. Возраст парней там был не меньше 15 лет, да и среди толп выживших он детей тоже не видел. Ни разу за все три года его скитаний. Он задается вопросом: что, если все дети в мире пришли жить сюда? Где-то отдаленно мелькает мысль о том, что, возможно, даже его кузен, о котором он никогда не думал прежде, может быть жив. — Ты в порядке, приятель? — Гарри замедлился, он, размышляя, смотрел в одну точку на стене вдали. Найл слегка похлопывает его по плечу. — Хочешь вернуться назад? — Я в порядке, — говорит он. Это не так. Какая-то его часть даже немного боится детей. Это все из-за того что они учатся быстро, быстрее всех, и это то, что иностранная армия использовала в своих интересах. Четыре года — идеальный возраст для начала промывания мозгов, а шесть лет — для начала военной подготовки. К десяти годам они становятся потенциальными машинами для убийства, и Гарри не будет считать десятилетнего с пистолетом в руках менее опасным, чем человека его возраста с винтовкой. Кафетерий представляет собой огромное помещение; пол покрыт плиткой, повсюду стоят столы, вмещающие по несколько человек. Всего слишком много. Гораздо больше, чем он видел в лагере; людей больше, чем он видел за три года, и это много. Даже слишком, чтобы принять это. — Что-то не так? — Лиам поворачивает к нему голову и улыбается. — Я знаю. Вот это зрелище! Он сразу же направляется к прилавку с дымящейся едой. От запаха ему становится плохо. — Я был на твоем месте полтора года назад, — мягко говорит ему Найл. — Было чертовски страшно, когда я вошел сюда и увидел всех этих людей. Все тогда уставились на меня. С тобой все будет хорошо. Он не так в этом уверен, учитывая то, что в кафетерии повисла тишина, как только они вошли, но он справится. — Это нелегко, Ни, — шепчет он. Найл крепко сжимает его плечо, и ему представляется Найл, полтора года назад, переживший много трудностей жизни в одиночестве и скитаний, испуганный и среди сотен других людей, мужчин и женщин, сам по себе. — Я знаю. Самое смешное, что теперь, когда они занимают место в очереди, все приветствуют Найла с веселой улыбкой и хлопают его по спине. Крошечная часть внутри Гарри чувствует ревность, завидует обаянию легкой улыбки Найла, хотя знает — так было не всегда. — Кто это? — спрашивает кто-то, кивая в направлении Гарри, но обращаясь не к нему самому. — Гарри, — просто отвечает Найл. На лице спросившего отражается узнавание, и он подталкивает женщину рядом с собой и что-то шепчет ей на ухо. Гарри притворяется, что ему все равно. — Все здесь, — бормочет он Найлу, — они все солдаты? — У каждого человека здесь своя работа, — отвечает Найл. — Видишь их? — он указывает на стол чуть дальше, за которым сидят мужчины в зеленых рубашках, как та, в которой он впервые увидел Луи. — Это один из отрядов, который бегает, ища припасы. Это они нашли тебя в метро. — Точно. — По его спине пробежал холодок. — Я убил одного из них. Хотя мне казалось, что двух. Найл морщит лоб, когда они берут по тарелке, продвигаясь в очереди. — Другой остался в живых. Ты порезал его ключицу, но он жив. Гарри ненавидит себя за то, что чувствует облегчение. — Но, — продолжает Найл, передавая ему бутерброд с подноса, завернутый в пластиковую упаковку, который он нерешительно принимает и кладет на тарелку. — Я бы советовал тебе держаться подальше от них. Это не плохие парни, но они не рады тому, что ты сделал, к тому же не являются большими поклонниками нашего типа, если ты понимаешь, о чем я. Их тип. Правительственные войска. Что ж, он будет счастлив впредь избегать их, этих парней. Здесь есть маленькие картонные упаковки молока и сока, хранящиеся в ванночке со льдом. Он протягивает руку и осторожно берет одну упаковку молока. — Я могу это взять, так ведь? — спрашивает он, и Найл бросает на него веселый взгляд. — Бери, что хочешь, приятель, эта еда здесь для того, чтобы ее ели. — Нет, я имею в виду… свежее ли оно? Питьевое? — О. — Его лицо становится немного серьезнее, когда он вспоминает, что Гарри не пил молока с двенадцати лет. — Да. Дети постарше сами собирали упаковки, а коз мы держим в теплице. Так что это козье молоко, прости за это. Но так или иначе это все еще молоко, целиком и полностью. — Ты действительно знаешь все об этом Восстании, — говорит он, затаив дыхание, когда видит все фрукты, которые здесь есть. Он берет яблоко. — Да. Это тяжелая работа, но она того стоит, особенно сейчас, когда ты здесь. Взяв себе еду и выйдя из очереди, они некоторое время исследуют толпу в кафетерии, прежде чем Найл ведет его к столу у дальней стены, за которым сидят несколько человек. Из них Гарри узнает Тома и Ника. Лиам тоже идет к столу с тарелкой в руках. — А чем вы занимаетесь? — тихо спрашивает Гарри, садясь на скамью. — Ну, видишь ли, меня не пускают на пробежки за припасами из-за ноги. Честно говоря, я бы просто тормозил группу. Так что я иногда водитель на больших миссиях, например в соседних городах или что-то вроде того. Иногда я управляю тренировочными залами, чтобы все умели сохранять спокойствие и хладнокровие во время стрельбы и тренировочных боев. — Для чего все тренируются? — спрашивает он не тихим голосом, и трое за столом поворачивают к нему голову, смотря на него с открытыми ртами. — Для чего мы тренируемся? — повторяет Ник, забавляясь. — Серьезно? — Ты довольно не в курсе, приятель, — отвечает Лиам. — Ты когда-нибудь слышал радио, когда был один? — Нет, — невозмутимо отвечает он. — Все станции были отключены в течение многих лет. — Вот тут ты ошибаешься, — говорит ему Ник. — Все станции отключены, за исключением одной. Странно, что ты никогда об этом не слышал. Как, по-твоему, мы убедили всех этих людей работать с нами? Мы должны как-то донести послание, и единственный способ сделать это — использовать радио. Конечно, все это приватно, поэтому мы выбираем только те места, доступа к которым у правительства нет. — Не все могли достать радио, — говорит Гарри. — Вы представляете, как трудно найти хоть какую-нибудь спасательную технику? Радио бесполезно в любом случае, так как большинство не работает. Если вы так хороши в отслеживании людей, почему бы просто не поговорить с выжившими вместо того, чтобы тратить ресурсы на радио объявления? Атмосфера становится напряженной. Гарри не сожалеет о своих словах. Он не может перестать спрашивать себя: что эти люди могли видеть из того, как он существовал в то время? Тот раз, когда он зашивался после поножовщины, или когда он вывихнул лодыжку в лесу, и в укрытие ему пришлось ползти, или тот раз, когда он позволил себе заплакать после того, как убил человека, умолявшего его о пощаде, то, как он голодал, отчаивался и боялся. — Я бы хотел, — мягко говорит Найл. — Они не собирались слушать меня. — Да, — тихо отвечает Гарри, распаковывая бутерброд. — Мы знали только твое местоположение на протяжении какого-то времени. Например, когда наши люди нашли следы на снегу или гильзы. Никто никогда не видел тебя самого. — Сколько у тебя было боев? — спрашивает Лиам. — Просто… тебе неплохо удалось выйти из них и остаться в хорошем виде. Судя по всему. Это смехотворно. Было слишком много драк с выжившими, чтобы остаться невредимым. — Однажды кто-то выстрелил мне в ногу, и у меня было заражение крови, — говорит он, откусывая бутерброд. Это довольно легко усваиваемая пища. Он жестом указывает на шрам над бровью. — Столкнулся с группой выживших и убежал, прежде чем они меня скальпировали. — Блять, — бормочет Найл, проводя рукой по волосам. — Хм, — произносит Ник. — Каково было для вас двоих находиться в лагере? — Черт, — говорят они одновременно, и Гарри чувствует, как тень ухмылки касается его лица. — Вы всегда жалуетесь на еду здесь, — смеется Найл. — Вы и представить себе не можете, каково было там. Он начинает бессвязно рассказывать о разновидностях пищевых отравлений, которые они все так или иначе перенесли после тренировок под дождем или палящим солнцем на пустой желудок. Гарри отключает разумную часть своего мозга; на сегодня достаточно. Он смотрит на улыбающегося Лиама, который поглощен тем, что рассказывает Найл. Смотрит на Ника, который по мере рассказа кивает, показывая, что слушает. Смотрит на Тома, который не перестает смотреть на Гарри с отвращением с тех самых пор, как только они сели. Глаза Лиама перемещаются за плечо Гарри. Он поворачивает голову в том направлении и, к своему внутреннему ужасу, видит, что Луи стоит у входа, ища глазами Гарри. Когда он, наконец, замечает их стол, начинает идти к нему большими шагами. — Парни, — сдержанно приветствует он их кивком головы. — Гарри будет со мной до конца дня. Вы увидитесь за ужином. Гарри замечает, что все сидят с повернутыми к ним головами и с застывшими у ртов ложками. — Пойдем, — говорит ему Луи. — Нам надо многое сделать сегодня. — Я еще не доел, — отвечает он, пытаясь сделать свой голос наиболее холодным. — Дай мне еще несколько минут. Глаза Луи сузились. Гарри знает, что он заработает какое-то наказание позже. Но пока ему просто любопытно, как далеко он может зайти, пока Луи не сломается. Он чувствует, что идет против своих лагерных привычек. Он не собирается снова подчиняться начальству. Если они хотят, чтобы он работал с ними, им придется приспособиться. — Я сказал сейчас, — сказал Луи сквозь зубы, сжав челюсти. — У тебя было двадцать минут чтобы поесть, и это твои проблемы, что ты не успел закончить. — Я не знал, что ты придешь за мной так скоро. — Хаз, — тихо говорит Найл. Луи долго смотрит на него пронзительными голубыми глазами, которые, кажется, глубоко проникают в его разум. Он ненавидит это. — Идем. Ты тоже, Найл, — говорит он и, не ожидая их, поворачивается и уходит. Гарри вздыхает, не торопясь встает на ноги и выбрасывает содержимое своей тарелки в мусорное ведро, а затем следует за Луи. Найл идет за ним. Проходит всего несколько секунд, как в кафетерии возобновляется болтовня.