Red Hands

Найл поднимает эту тему за завтраком на следующий день. — Так, помнишь я вчера пошел поговорить с Лу, верно? — начинает он говорить с полным ртом. — В принципе, теперь ты можешь делать дохрена всего. Тебе не нужно, чтобы кто-то был с тобой все время. Ты начнешь получать расписание, и первое у тебя будет сегодня вечером. Луи хочет встретиться сегодня утром, потому что у тебя начинаются также тренировки. Это означает, что у тебя будет доступ к оружию и всему остальному, так что не делай глупостей, понимаешь? Они еще не придумали для тебя подходящую работу, поэтому если ты не занят тренировками, то можешь проводить время со мной. Чистить оружие, заниматься в спортзале и все такое. Так что, возможно, сегодня утром ты будешь тренироваться, днем работать со мной, а вечером узнаешь свое расписание. Звучит неплохо? Слишком много информации. — Да, — говорит он. — Хорошо. Доступ к оружию. Не то чтобы он планировал что-то попробовать сделать. Просто прошло много времени с тех пор, как он чувствовал знакомую прохладу рукоятки ножа в пальцах, и, несмотря на плохие воспоминания, связанные с борьбой, он чувствовал себя таким незащищенным все это время. В каком-то смысле он рад, что у него не было оружия, когда Том напал на него, потому что он, вероятно, убил бы ублюдка чисто инстинктивно. — Ты встретишься с ним в тренировочном центре, — говорит Найл. Его губы изгибаются в доброй улыбке. — Знаешь, наверное тебе стоит. Дойти до него. Гарри бросает взгляд на оставшийся кусок сэндвича и сует его в рот. Он будет без сопровождения. Он не нуждается в ком-то, кто прогулялся бы с ним до другого крыла базы, и у него есть на это разрешение и подтверждение этого. Он может привыкнуть к этому. — Хорошо, — говорит он, вставая. — Увидимся… за обедом? — Ага! — Найл улыбается. — Повеселись. Веселье. Он не совсем уверен, что помнит, что это такое. Когда Гарри идет по коридору сам по себе, чувства свободы нет, но осознание того, что за ним не наблюдает никто посторонний, заставляет его мышцы облегченно расслабиться. Он почти уверен, что знает дорогу, но все равно задумывается о каждом повороте, который делает. Он начинает понимать, где именно находится, только когда слышит слабые звуки выстрелов. Когда он достигает дверей, которые, как он думает, являются главным входом, он замечает Луи, стоящего со скрещенными руками и постукивающего ногой. Теперь он знает, почему находит это таким знакомым. Именно так часто делала его сестра. — Независимый, да? — говорит Луи вместо «привет», проверяя часы. — Рад, что ты нормально нашел дорогу. Заходи. — Я не… Он теряет мысль, когда они входят. Там, где стоят мишени для стрельбы, всего лишь два человека, но кроме них больше никого нет, и все остальное пространство в его распоряжении. Это гораздо менее ужасно, чем тренировки в лагере, которые состояли из отжиманий в грязи и рукопашных боев, которые продолжались до тех пор, пока их костяшки не начинали сильно кровоточить. — Ты можешь выбрать что-нибудь, — говорит ему Луи. — Стрельба, бокс, мы также можем спуститься в спортзал. Все что угодно, лишь бы ты что-то делал. Он осматривается. Ему не очень нравится мысль о том, что Луи будет наблюдать за тем, как он будет бить мешок с песком, так что он собирается выбрать стрельбу. Дверь за ними скрипит, и они оба поворачиваются. Это Лиам. — Привет, парни! — восклицает он, как всегда бодрый. — Ты меня звал, Луи? — Если Гарри хочет начать не со стрельбы, я подумал, что ты будешь не против с ним драться, — лукаво отвечает Луи. Улыбка исчезает с лица Лиама. — Все в порядке, — быстро говорит Гарри. — Я не буду сегодня драться врукопашную. Просто… мне нужно вернуться в строй. — Нет, — неохотно отвечает Лиам. — Если ты хочешь драться, я буду рад помочь? Конец фразы Лиам произносит с вопросительной интонацией. Гарри сочувствует ему. — Я начну со стрельбы, — говорит он. — Если никто не возражает. Луи, ничего не говоря, указывает рукой на полки с винтовками и пистолетами. Гарри делает робкий шаг вперед. Он не прикасался к винтовке со времен лагеря и не брал в руки пистолет после двух месяцев скитаний в одиночестве. Он проводит пальцами по гладким стволам, но это кажется неправильным; оружие слишком смертоносно, чтобы его могли просто так оставлять здесь. Он берет Беретту (прим.пер. Беретта 92 — семейство самозарядных пистолетов, разработанных в 1972 году мастерами огнестрельного оружия из итальянской компании Beretta) и проверяет вес в руке. Легче, чем он помнит. — Патроны на нижней полке, — говорит ему Луи. Гарри наклоняется и тянется пальцами к коробке с заряженными обоймами. Он пытается двигаться медленно и спокойно, чтобы Луи и Лиам не подумали, что он что-то задумал. — Очки слева от тебя, — обращается к нему Лиам. Гарри хватает очки, затем немного поднимает их над головой, чтобы надеть. Резиновый ремешок тянет его за волосы. Он не думает, что ему это действительно нужно, и считает все это пустой тратой ресурсов. Если в лагере в кого-то рикошетом отлетала пуля, то для него все было кончено. Не то чтобы Гарри думает, что это правильно, потому что это не так, но знать, что люди живут в такой безопасности, в то время как он боялся за свою жизнь в течение последних четырех лет, не так утешительно. Его позиция, вероятно, не слишком хороша из-за отсутствия практики, и его рука немного дрожит, поскольку его запястье все еще не полностью восстановилось. Цель в двадцати ярдах. Он поднимает пистолет. Щелчок раздается в тишине. — Сделай вдох перед тем как выстрелить, Хаз. Он выстреливает в цель, не задумываясь. Это похоже на освобождение. — Черт побери, — бормочет Лиам. Он попал прямо в яблочко. Выдыхая, Гарри понимает, что чувствует себя хорошо. Он вопросительно смотрит на Луи, который спустя мгновение кивает. Гарри тянется к другой обойме. Заряжает пистолет. Спускает курок. Он понимает, что впустую тратит патроны, но это не имеет значения. Ни для Луи, ни для Лиама. Ни для него самого, на самом деле. Несколько пуль попадает за пределы центра, но все в одно и то же место, в обугленную дыру в фанере от постоянного попадания. Он снимает очки и тыльной стороной ладони вытирает пот, собравшийся над верхней губой. — Ты можешь взять более сложное задание, — говорит Лиам, слегка задыхаясь. — Ты можешь так же целиться ножами? — Я… — он замолкает. — Я могу попробовать метать ножи. Давно этого не делал. — Прошу, — говорит Луи странным голосом. — У нас есть ножи, если хочешь. — Гм. Я… — Можешь врукопашную с Лиамом. Также есть тренажерный зал. — Какова цель всего этого? Луи замолкает. Люди, которые прежде тоже были здесь, ушли, так что теперь их только трое. — Я подчиняюсь приказам, — наконец говорит Луи. — Это не объясняет то, что ты забрал меня на тренировку сюда. — Не объясняет, почему я должен дать тебе ответ. — У меня есть право знать. — У тебя есть право пользоваться тренировочными помещениями под наблюдением. Лиам тревожно смотрит то на одного, то на второго. Похоже, его стошнит, если Гарри хотя бы шагнет к нему во время боя. — Окей. Тогда я хотел бы пойти в спортзал. Один. Двое парней ошеломленно наблюдают за тем, как Гарри ставит Беретту на место и, протиснувшись между ними, идет к выходу. Через него выплескивается какая-то неосуществленная ярость, и у него такое чувство, что он просто пробьет стену, если не уйдет сейчас. Гарри требуется время, чтобы понять, почему. На первый взгляд, он чувствовал себя так же, когда кто-то из патруля пнул его в грязь, потому что был раздражен, или когда один парень из его отряда сделал язвительное замечание, и из-за него у них у всех были проблемы. Теперь, быстро шагая к лестнице, которая ведет еще глубже, Гарри пытается отдышаться, и он понимает, откуда исходит эта ярость. Он чувствует, как его рука горит в том месте, где он держал пистолет, хотя положил его несколько минут назад. Впервые за много лет он чувствует подобное, и ему кажется, что если он закроет глаза, то откроет их уже в лагере. Поэтому он не закрывает глаза. В зале пусто и тихо. Когда он замечает себя в зеркале, чуть не подпрыгивает. Его брови нахмурены, и только сейчас он понимает, что хмурится почти весь день; он расслабляет лицо и делает глубокий вдох. Такими темпами он может добиться своей смерти. Если он разозлит Луи или Бена, ничто не сможет помешать им убить его. Его взгляд падает на беговую дорожку. Бег. Это, должно быть, хороший способ выпустить пар, верно? Он встает на дорожку и настраивает ее на среднюю скорость. Это больше отвлекает от самого себя, чем что-либо другое; бег автоматизированный и монотонный, он не требует мышления. Думать — это то, чего Гарри старался избегать, сколько он себя помнит. Не думать во время переворота, не думать, пока он и Джем были в бегах, не думать с того момента, как его привезли в лагерь, не думать о том, как он убивал и ранил людей, чтобы спасти себя. Не думать о том, как он провел все те годы скитаний в одиночестве. Конечно, легче сказать, чем сделать. Но боль в пятках (эти гребаные, блять, кроссовки) и напряжение в лодыжках кажутся правильными. Это то, что он должен сейчас делать. Никто не приходит за ним. Он благодарен за это.

*

— Лу сказал мне, что ты был расстроен. Они чистят оружие. Запах пороха и смазки тяжелый и тошнотворный. — Мне просто нужно было немного времени, — говорит Гарри. Найл кладет винтовку, с которой он закончил, в ящик рядом с собой. — Я понимаю. Правда. Но… тебе еще есть что им доказать. Они тебе пока не доверяют, хотя должны. — Говоря «они» ты имеешь в виду Луи и Бена? — Я имею в виду всех вокруг. Я доверяю тебе. Ты знаешь это. Но для других нужно время, чтобы тоже начать тебе доверять. — Я до сих пор не знаю, зачем я здесь. Почему они выследили меня вместо того, чтобы использовать тебя, — он думает, что его слова обидны для Найла, но все, что он чувствует — опустошение после недавнего приступа гнева. — Ты узнаешь. Всему свое время. — Время, — повторяет он. После этого никто из них ничего не говорит.

*

Следующие несколько дней дотошно повторяют друг друга. Гарри просыпается. Принимает душ. Завтракает. Стреляет, пока ему это не надоедает; бьет мешок с песком, пока его костяшки не синеют. Обедает. Работает с Найлом или Лиамом. Ужинает. Бегает на беговой дорожке, которую никто больше не использует, до комендантского часа. Ложится в постель. Старается уснуть. Терпит неудачу. Проводит всю ночь, глядя в потолок. Иногда засыпает на короткие промежутки времени, после чего просыпается. Воссоздает старые воспоминания и мысленно делает записи у себя в дневнике. Наконец, когда он понимает, что Найл делает то же самое, они начинают разговаривать. Повтор. В конце концов, гнев от того, что он держит в руках пистолет, начинает исчезать, и стрельба просто становится частью дня. Его немного пугает, как легко вернуться в лагерную рутину. Также Луи больше не должен присматривать за ним, что означает, что они все меньше и меньше видят друг друга; иногда в кафетерии, иногда во время его обхода тренировочного центра, иногда они проходят мимо в коридоре или холле. Он чувствует, что обстановка накаляется, и все это, кажется, действительно имеет смысл, потому что однажды утром Найл подходит сзади к Гарри, занимающемуся боксом. Гарри чуть не выпрыгивает из кожи от того, что Найл его напугал, за что тот начинает обильно извиняться, но изначально он пришел, чтобы сказать, что Бен хочет поговорить с ним. Он быстро снимает боксерские перчатки (кожа на костяшках его пальцев потрескалась и начала кровоточить) и надевает худи, засовывая руки в карманы и следуя за Найлом по тому же коридору, по которому они шли на вынесение приговора Тому. Он пытается больше не думать об этом, не думать о том, что на самом деле случилось с парнем; это всегда заканчивается тем, что Гарри начинает чувствовать себя слишком виноватым и кусать ногти до крови. Комната, в которую они приходят, обставлена немного по-другому: здесь есть белая доска, а столы расставлены квадратом. Стулья стоят с каждой стороны, и почти все заняты людьми, которых Гарри никогда раньше не видел, за исключением двух. Эти двое — Луи и Бен. Он не видел Бена некоторое время, а с Луи не сталкивался лицом к лицу несколько дней. Ему кажется, что он стал выглядеть несколько иначе. Напротив них двух стоят два пустых стула, и когда они садятся, Найл подбадривающе кивает ему. Он тяжело сглатывает. — Привет, Гарри, — здоровается Бен. Гарри пытается игнорировать горячую ненависть, бурлящую в его животе. — Полагаю, у тебя много вопросов. Так много людей смотрит на него. Он ненавидит это. — Мы ответим сегодня на твой главный вопрос. Ты уже давно спрашиваешь о твоей цели здесь. Блять. Он не готов. У него пот у линии волос, и он одет в гребаную толстовку и баскетбольные шорты, и он не готов. — У нас есть вся информация, которую ты хочешь получить. Я прошу прощения за ожидание. Материально-техническое обеспечение Кембриджской атаки было трудно организовать, и мы не могли ничего подтвердить до сегодняшнего дня. — Ну говори уже. — Мы хотели бы рассказать тебе наш план и получить твое согласие. На все твои вопросы будут даны ответы. В чем подвох? хочет он сказать, но слова застревают в горле. — Итак, — начинает говорить Бен после того, как Гарри кивает. — Кембридж. Мы предполагаем, что вся миссия займет два дня, а конечная цель будет достигнута на второй день, если все пойдет хорошо. Возможно, тебе понадобится дополнительный день, и в таком случае миссия будет завершена на третий день. Все также зависит от того, попадем ли мы на какие-либо ухабы или нет, что, скорее всего, действительно произойдет. Отряд 1А будет сопровождать тебя до границы Кембриджа и Милтона. Вы отправитесь рано утром и прибудете туда во второй половине дня, после чего ты отправишься пешком. У Гарри начинает болеть голова. Ему нужно переварить слишком много информации. Найл находит его руку под столом и успокаивающе сжимает ее. Наверное, это должно быть странным. Он сжимает руку Найла в ответ. — Как только грузовик прибудет на границу, ты наденешь это, — Бен берет со стола очки, разворачивает их и показывает ему. — Они специально разработаны нашими исследователями. В них встроена камера и еще некоторые дополнительные приработки, о которых ты узнаешь достаточно скоро. Гарри переводит взгляд на Луи, очки которого, как всегда, на нем. Луи смотрит на стол и не встречает его взгляда. Бен делает вдох, как будто нервничая перед тем, как сказать следующее. — Ты высадишься из грузовика и дальше пойдешь один. С помощью очков ты узнаешь, как дойти до лагеря, а также у тебя будет небольшой наушник. Мы сможем следить за каждым твоим шагом. Если ты снимешь очки или попытаешься сбежать, мы немедленно вышлем отряд, и миссия будет отменена. Бен останавливается на секунду. Он открывает рот, чтобы продолжить, но не успевает ничего сказать. — Я не понимаю, что-- — Твоя цель — обезоружить вход в лагерь изнутри, чтобы наши отряды могли проникнуть внутрь. Кажется, время остановилось. — Я не… я не понимаю. Найл крепче сжимает его руку. — Мы отправляем тебя обратно в лагерь, Гарри. Он не уверен, что они ожидают от него. Может, они ожидают, что он начнет кричать, плакать или выдирать волосы. Но правда в том, что он просто чувствует, как падает в яму тьмы и отчаяния, что кажется более ужасным, чем сама идея… возвращения. Возвращения в то место. Его глаза фокусируются где-то за пределами комнаты с Беном и белой доской. Он видит лица мальчиков, выстроенных в очередь для того, чтобы оценили их физическое состояние. Он видит на их лицах засохшие дорожки слез. Видит необработанные раны на голове, синяки и впалые глаза. Он слышит крики и выстрелы, что служит сигналом о том, что еще одна жизнь забрана. Ужасный запах человеческих отходов смешивается с запахом пота и крови. Он не может вернуться. — Все, что тебе нужно сделать, это проникнуть внутрь, и мы дадим тебе все инструкции уже там. Мы наблюдали за этим местом достаточно долго, чтобы понять, что нужно делать, и установили камеры везде, где могли. Все, что тебе нужно сделать, это войти. Гарри слышит слова, но они пролетают мимо ушей. Он хочет кричать и плакать, свернувшись в клубок, пока гребаные флэшбэки не исчезнут, а его воспоминания не сотрутся. — Я знаю, что это совершенно неожиданно, но мы бы не попросили сделать это тебя. На миссию отправился бы Найл, но, как ты знаешь, у него травма. Колено. Чертово колено. Это все его вина. Если бы он остался с ними… — Ты наш идеальный кандидат, и ты знаешь достаточно о лагерях, чтобы быть к этому подготовленным, — его тон смягчается. — Мне жаль. Но ты был в лагере три года. Это именно то, что нам нужно для проникновения. Гарри сглатывает ком в горле. Он чувствует себя так, словно тонет. Призрачные карие глаза плывут перед его взором. — И… что произойдет, если я откажусь? — спрашивает он, и его голос кажется ему чужим. Бен вздыхает. — Тогда, полагаю, мы ничего не сможем сделать, чтобы переубедить тебя. Но ты будешь заключен и отделен от Найла и остальной части вашего отряда, пока комиссия не вынесет твой приговор. Он не может. Он не может вернуться назад. Ногти Найла впились ему в ладонь. Это помогает. — Можно… — он трясет головой, пытаясь избавиться от ощущения, словно тысячи рук тычут иглы ему в позвоночник. — Можно мне несколько дней? Чтобы подумать об этом? — Боюсь, у нас не так много времени, — отвечает Бен. — Мы должны принять решение этим вечером, чтобы на следующей неделе начать действовать. Сегодня пятница. Технически, следующая неделя через два дня. Он содрогается. — Я… — он смотрит на Найла, который агрессивно кусает нижнюю губу. Смотрит на Луи, который все еще пялится в стол. — Я не могу… — Это огромный шаг в свержении правительства, — твердо говорит Бен. — И если ты согласишься, получив информацию от солдат, мы сможем начать выслеживать твою сестру. Его сердце выпрыгивает из груди. Он никогда не хочет плакать, вот в чем дело, но сейчас он чувствует, что это пошло бы ему на пользу. Горло начинает болеть. Он не хочет возвращаться. Его кошмары и без того вполне реальны. Он снова думает об иглах и о том, что они снова могут ему что-то вколоть. — Тебе нужно пойти одному, чтобы это не выглядело подозрительно, — добавляет Бен. — Они узнают, что я из лагеря, — тихо говорит он. — У меня есть шрамы от инъекций. — Это не имеет значения. Они впустят тебя в любом случае и, скорее всего, не будут делать повторных инъекций, как только увидят, что тебе их уже делали. Гарри не слишком в этом уверен. — Вы действительно не знаете, каково это, не так ли? — говорит он, качая головой. — Им плевать на то, что тебе больно. Они будут делать тебе инъекции столько раз, сколько им захочется, такими дозами, какими им захочется, пока ты не умрешь. Им на это наплевать. И да, они конфискуют все личные вещи, так что, скорее всего, они найдут ваши высокотехнологичные очки и избавятся от них. — У нас есть возможность отключить их, когда мы захотим. Если они посмотрят на очки тогда, когда они будут отключены, то не увидят ничего необычного. В таком режиме они не повлияют на твое зрение. Он так чертовски напуган. — Они убьют меня, — хрипит он. — Если они узнают, откуда я, они будут пытать меня за информацию, а затем убьют меня. Ужас парализует его. Дело в том, что он никогда не боялся смерти. Он смирился с этим, в отличие от большинства. Тоже самое касается и боли; это просто то, с чем он научился жить. Так что на самом деле его пугают не эти вещи. Больше его пугают руководители. То, как легко им удается манипулировать солдатами. — Они ничего не узнают. Я могу гарантировать тебе это, Гарри. Они ничего не узнают. Всего лишь поместят тебя в палатку к другим солдатам, и все, что тебе надо будет делать, это ждать моих указаний. — Я… — он не может дышать. — Я не могу вернуться. — Хаз, — тихо говорит Найл. — Я, блять, не могу вернуться. Вам придется найти кого-нибудь другого. Я не собираюсь туда возвращаться, — он встает со стула, отпуская руку Найла. — Я не вернусь, — говорит он в последний раз, поворачивается и направляется к выходу из комнаты. Он слышит, как Найл встает и собирается пойти за ним. — Нет, — это голос Луи. — Оставь его. Гарри уходит.