Red Hands

Гарри закрывается в музыкальной комнате. Он прижимается спиной к стене и, тяжело дыша, сползает по ней вниз. Он уверен, что тонет. Он не может дышать. Подтягивая колени к груди, Гарри утыкается лицом в колени. Он хочет заплакать, но слез нет, и он в отчаянии ударяет кулаком по полу. Кожа костяшек его пальцев трескается и начинает кровоточить. Мысли Гарри пусты. Вероятно, он должен найти лучший способ справиться со всем этим. Свернуться калачиком в углу комнаты с трясущимися плечами, ковырять покрывшиеся корочками ранки, пока те не начнут кровоточить, — далеко не идеальный механизм борьбы. Может быть, Гарри плачет; он не смог бы точно сказать. Его разум, унесшийся далеко от тела, продолжает переживать одно и то же снова и снова на бесконечном повторе. — Твоя очередь. — Итак, когда ты сюда попал? Гарри чувствовал себя неудобно, задавая вопросы, когда Зи было, очевидно, больно. Он помог прижать пакет со льдом к лицу Зи; они сидели рядом на кровати, мягко касаясь друг друга коленями. — Пару лет назад, — сказал Зи, морщась. — Я здесь дольше всех. Как они поймали тебя? — Со мной были моя сестра и двоюродный брат, который был еще совсем маленьким, — Гарри сглотнул. — Они нашли наше убежище. У них была еще куча других детей. В общем, мы разделились, а меня схватили прежде, чем я смог бы найти ее. Как… — он глубоко вдохнул, убирая волосы с лица. В палатке было жарко, и лед быстро таял, стекая по руке и оставляя за собой след из мурашек. — Откуда ты знаешь… ты знаешь? — Я просто… вроде как знал, — тихо сказал Зейн. В его глазах отражались солнечные лучи. Он не выглядел счастливым, но и грустным тоже не казался, так что Гарри воспринял это как хороший знак. — Ты просто знаешь такого рода вещи. Это заняло у меня некоторое время, но… — он понизил голос и наклонился ближе. — Это был мой первый поцелуй. Это было неправильно. И я продолжал пробовать, но все равно это не было правильно… что ж. Потом я понял. — Мои родители не понимали этого, — сказал Гарри. — Они могли поддержать, они были хорошими людьми, но… Не думаю, что они поняли бы меня сейчас. Зи придвинулся чуть ближе. — Я понимаю тебя, — прошептал он. — Черт, — выругался Гарри. Он ударяется головой о стену. Он чувствует влагу в глазах, и это так хорошо, а еще так ужасно и так больно, и он хочет увидеть свою сестру, он хочет пойти домой или хотя бы наружу, он хочет дышать настоящим воздухом и наполнить свои легким чем-то близким к жизни. Он хочет выбраться отсюда. — Блять. Почему это закончилось? Почему он и Зи не могли просто забыть обо всем и сбежать вместе, как они всегда хотели? Гарри зажмурил глаза, и по его лицу скатилась слеза. Он пытается дышать. Но у него не получается. — Я понимаю тебя. Еще больше гребаных слез. Теперь он чувствует себя идиотом. Сама мысль кажется невозможной. Кембридж — не тот лагерь, в котором он был раньше, но он навряд ли чем-то от него отличается; еще один крупный город, еще одна капитуляция перед правительством. Он не может вернуться. И Бен и Луи, может, и не понимают этого. Зато он понимает. Ему знакомо ощущение, когда тебя раздевают догола и привязывают к столу, после чего втыкают иглу за иглой в кожу. Он знает как чувствуется в руках ружье, он знает, как это страшно — лишить жизни невинного человека, и он знает, как ужасно сражаться в другой армии, сражаться против своего народа. Но у него нет выбора, потому что они убьют его, а если его убьют, как он должен найти Джемму? Как он может ослушаться и столкнуться с невыразимой пыткой, с которой, как он знает, уже столкнулся Найл? Он столкнулся с пытками, когда они узнали о его секрете. Этот идиот Алекс доложил о нем; он, должно быть, услышал их с Зи разговор и, из страха, признался руководству, которое, в свою очередь, бросило Гарри в камеру. Его избивали, пока он не начал кашлять кровью, а смерть не показалась ему лучшим исходом. После этого Гарри никогда об этом не говорил. Теперь он с Восстанием, и Том пытался убить его, из-за чего его изгнали. Бесконечный круг. Через некоторое время Гарри снова начинает дышать. Ему не обязательно оставаться здесь. Он может найти выход. Он может как-нибудь сбежать. Когда что-то подобное останавливало его? Он может сделать это. Он может запастись припасами и сбежать, пока все будут спать. Может, он обдумает это, когда перестанет плакать, когда сможет нормально дышать. Это то, что он говорит себе, пока слезы начинают высыхать на его лице, а дыхание выравнивается. Но когда агония от воспоминаний проходит, а сердцебиение успокаивается, все, что он чувствует, — только усталость. Он сворачивается калачиком, прижимаясь к углу и складывая на животе окровавленные руки. Он ненавидит это место. Он хочет дышать свежим воздухом. Внезапно он чувствует, как в горле нарастает желание закричать, но он просто тихо выдыхает. Нахмуренный прежде лоб разглаживается, но, сам того не замечая, Гарри снова хмурится. Расслабиться было бы сейчас чертовски приятно. Стены — это круто. Он закрывает глаза. Каким-то образом Гарри засыпает, и тот факт, что он ничего не видит во сне, беспокоит его гораздо больше, чем карие глаза, которые он видит каждую ночь.

*

— Хаз. Гарри. Приятель. Он, вздрогнув, просыпается. — Хей, — тихо говорит Найл. — Ты в порядке? Гарри проводит языком по зубам. Ему требуется мгновение, чтобы понять, почему он сидит на полу. Как только осознание приходит к нему, он об этом жалеет, потому что снова чувствует себя поглощенным непреодолимым страданием. — Ага, — все же бурчит Гарри. Его копчик болит, а глаза опухли. Он стряхивает с себя остатки сна и игнорирует тот факт, что его волосы прижались к щеке, которой он прислонялся к стене, когда спал. Найл выглядит ужасно обеспокоенным. Какая-то часть Гарри ожидает того, что он начнет кудахтать над состоянием рук Гарри и предлагать ему теплую ванну. — Мне так чертовски жаль, я должен был предупредить тебя, я просто- — Все в порядке, — слабо говорит Гарри. Найл выглядит таким сломленным, и это разбивает сердце Гарри. — Я… я поговорил с Беном, и он согласился дать тебе день, и у меня есть идея. Эм, ты можешь отказаться, но… — Найл быстро качает головой. — Блять, что я вообще делаю? Ты все еще на полу. Поднимайся. Давай, тебе надо в кровать. Идти слишком больно, и все его тело ноет от того, что он спал в неудобной позе. Найл хромает, и он определенно не должен поддерживать его, не тогда, когда он сам пытается справиться с этой чертовой тростью. Гарри ужасно себя чувствует. Ужасно, потому что он думает, что может умереть, если ему придется вернуться в лагерь, и ужасно, потому что он заставил Найла волноваться. — Прости, — выпаливает он, и Найл усмехается. — За что? Это все дерьмо. Ты, блять, заслуживаешь лучшего. Мне жаль. Я должен был сказать им не делать этого. Черт, это моя вина. — Нет, — хрипло отвечает Гарри. — Это не твоя вина. Они ковыляют к двери своей комнаты и медленно входят; свет включается, и Найл падает на кровать. — Наверное, я выгляжу как идиот, — выдыхает Гарри, качая головой. — Я не всегда такой… эмоционально разбитый. — Эй. Если бы кто-то сказал мне, что я должен вернуться в это гребаное место, я был бы в гораздо худшем состоянии. Никому не говори, что я тебе сказал, но когда они сказали, что выслеживают тебя, я чуть не сжег эту чертову базу. Начал кричать и все в этом роде, им пришлось меня сдерживать. Думал, что убью кого-нибудь. Ты… ты очень хорошо справляешься. Гарри почти смеется над этим, потому что знает, что это преувеличение. — Но, эм… — Найл садится на край кровати и проводит рукой по волосам. — Слушай, ты можешь сказать «нет», но я подумал, что неплохо бы подышать свежим воздухом. Завтра выезжает патруль, и я за рулем. Так что. Это твоя возможность. На мгновение его слова повисли в воздухе. Гарри сглотнул. На долю секунды он чувствует ветер в своих волосах, снег, падающий на ресницы, онемевшие от холода пальцы ног. — Я, эээ. Я не знаю. Гарри знает, что он хочет, что он в этом нуждается, но он боится ту часть себя, которая может взять верх, как только у него появится возможность сбежать. Найл вздыхает. — Верно. Прости. — Нет, я просто… — Гарри прячет лицо в руки. — Я хотел бы, чтобы мне не приходилось носить эти гребаные ботинки. За этим следует секунда молчания, а затем смех Найла. Он просто начинает хохотать и не может остановиться, и половина Гарри хочет присоединиться, а другая половина хочет снова начать плакать. — Боже, — говорит Найл, вытирая слезы, которые Гарри замечает, когда поворачивает голову. — Я даже не знал, что ты все еще носишь их. В общем, если ты поедешь завтра, Лу достанет тебе новые ботинки. Ты хочешь есть? Гарри ничего не надо делать. За него уже все решено, и он, в каком-то смысле, благодарен за это.

*

Следующее утро проходит в какой-то спешке. В шесть его будит Найл, глаза которого опухли от сна, а в уголке рта след от слюны. Несмотря на то что он никогда не говорил «да» выходу наружу, ему поручено одеться и умыться, причем вода слишком холодная для этой подготовки. Из одежды ему дали жесткие черные джинсы и флисовую толстовку. Найл также дает ему поношенную коричневую куртку и протягивает ботинки с ухмылкой на лице. Глядя на себя в зеркало в душевой, Гарри думает, что мог бы сойти за человека. Не считая того, конечно, что из-за своих волос он выглядел немного дико. — Сегодня патруль, — начинает Найл, когда они идут на завтрак. — Они крутые. Прекрасные люди, — новая куртка Гарри перекинута через плечо, рукава толстовки закатаны до локтей. Ботинки сжимают пальцы ног, придавая странное чувство комфорта, и Гарри впервые за долгое время чувствует себя почти самим собой. — Одна из них Ли. Ты, наверное, уже встречал ее. Если нет, то увидишь сегодня. Чертовски крутая. Ха, я пытаюсь привлечь ее внимание. В этом смысле. Хотя она не очень-то заинтересована. Лиам и Ник тоже в патруле. И еще несколько людей. — А для чего патруль? — Гарри берет несколько фруктов и кладет к себе на тарелку, а сбоку ставит тарелку липкой каши. — Чтобы высматривать выживших, в основном, больных. Иногда у нас получается взять какие-нибудь припасы. Надеюсь, дороги слишком забиты после метели. — Вы знали о метели? — они идут к своему обычному столу. Болтовня в кафетерии тише, чем раньше. Какая-то параноидальная часть Гарри боится, что это из-за того, что все знают о его срыве и встрече с Беном. — А кто не знал? Все наши маяки рухнули. Наши люди потратили дни на их восстановление, — они садятся друг напротив друга. — Я не знал, что у вас есть маяки, — что-то нервно шевелится у него в животе, но он все равно жует безвкусную еду. Найл моргает. — Ну да. У нас их три по всему городу. Гарри ни разу не видел их, пока был в Лондоне. Интересно, насколько он все-таки был осторожен все это время? — Неважно, — небрежно продолжает Найл. — Нас не будет до полудня. Собери обед. Поешь потом с мальчиками. И с девушкой. Потом мы вернемся. У тебя есть расписание? Гарри достает из кармана аккуратно сложенный листок бумаги. Найл выхватывает его и, ухмыляясь, разрывает пополам. — Почему- — Тебе это больше не нужно. Слушай, ты ведь соглашаешься на эту миссию? Ты один из нас, без сомнений. — Точно. Теперь все серьезно. — Нет, я не говорю, что ты обязан согласиться. Но если ты это сделаешь, я могу гарантировать, что мы не втянем тебя ни во что, если не будем знать, что с тобой все будет хорошо. Мы. — Давай поговорим о чем-нибудь другом, — слабым голосом предлагает Гарри. — Да, — выражение лица Найла становится мягче. — Готов к выходу наружу? Он не уверен в этом. Но все равно кивает.

*

Холодно. Действительно, блять, холодно. На Гарри куртка, перчатки и шапка, под курткой еще три слоя одежды, но все равно очень, очень холодно. В то же время это самое лучшее чувство на свете. Все молчат, вероятно, потому что опасаются Гарри, и потому что Найл сразу посадил его на пассажирское сиденье. Его коротко представили, и он узнал Лиама, Ника и девушку, о которой рассказывал Найл, Ли. Она улыбнулась и помахала ему рукой. Он не мог отвести взгляда от винтовки, лежащей рядом с ней. Грузовик, в котором они находятся, темно-синего цвета с нарисованными крестиками на каждой стороне. Гарри полагает, что это символ, по которому распознается Восстание. Сзади лежат сумки с оружием и другими припасами. Найл выглядит так, будто точно знает, куда они едут, автоматически следуя по маршруту. Окно рядом с Гарри слегка приоткрыто, из-за чего он чувствует, как холодный воздух обжигает его лоб. Время от времени Лиам говорит. Комментирует дом слева либо дом справа. Гарри не обращает внимания. Гарри хотелось бы быть вооруженным; он чувствует себя ужасно беззащитным и уязвимым, и ему кажется, что он становится все менее и менее похожим на себя. Особенно с пустыми руками, мягкой курткой и чистыми, неповрежденными ботинками, которые ему подходят по размеру. — Вот, — доносится сзади голос Лиама. — Видишь кирпичное здание? Здесь располагалась первая повстанческая группа. Еще в двенадцатом году. В стене зияет дыра, которая появилась, очевидно, от взрыва. Это говорит о том, что первое Восстание, возможно, было не таким успешным. — Давайте выйдем здесь, — внезапно говорит кто-то сзади. Гарри не знает, как его зовут и не узнает голоса, просто забивается в свой облюбованный угол грузовика. — Остаток пути пройдем пешком. — Окей, — от холода изо рта у Найла идет пар. — Убедитесь, что рации включены. Мы остановились недалеко от Трафальгара. Не замерзайте, — машина с грохотом останавливается, дверь открывается и группа выходит. — Не трогай мои шины, Гримшоу. Гримми. Иисусе, — Ник ждет, пока все выйдут, потом стучит костяшками пальцев по стеклу, поднимает средний палец и убегает. — Итак, — начинает Найл через несколько минут. Грузовик, раскачиваясь, едет по дороге. — Что думаешь о ребятах? — Я, эм, думаю, они неплохие, — Гарри теребит ткань джинсов. — Похоже, они меня не ненавидят. Найл усмехается. За окном порыв ветра сдувает с крыши снег. — Нет, конечно, они тебя не ненавидят. Они все равно знают, что с тобой шутки плохи, так что все хорошо, — он замолкает, поворачивается и смотрит на сжатую фигуру Гарри. — Можешь расслабиться, приятель. Мы в безопасности. Гарри выдыхает короткий, болезненный смешок. Конечно. — Что, эм, что ты думаешь о Ли? — Она… классная, — он, на самом деле, не знает, что еще сказать; быть рядом с людьми для него достаточно непривычно. — О да, это точно. Знаешь, иногда мне кажется, что она со мной флиртует, но. Это сложно объяснить, понимаешь? Например, в одну минуту мы смеемся и все такое, а в следующую она угрожает отрезать мне член. Вспыльчивый характер. Найл продолжает говорить, но Гарри не слушает. Он позволяет словам окутать его, расслабляет мышцы и смотрит в окно на проносящийся мимо город. Он представляет себе, как отряд продвигается все глубже в центр города. Гарри осознает, что если бы он все еще странствовал, то предпочел бы избегать таких групп и никогда не стал бы активно помогать им. Сейчас происходит именно то, от чего я старался держаться подальше, думает он. -… так что Луи не много может посоветовать, ха-ха. Как и ты. Но мне все равно хочется сказать тебе, что ты должен- — Что? Найл снова смотрит на него. — Я сказал, ээ, что я думаю, ты должен знать- — Перед этим. Лицо Найла немного бледнеет, как будто он только что осознал слова, которые сорвались с его губ. — Слушай, забудь все, что я сказал. — Найл, — давит Гарри. — Ты хочешь, чтобы я тебе во всем доверял? Что ты говорил про Луи? Он глубоко вздыхает, уже сдаваясь. — Ладно. Иисусе. Если ты кому-нибудь скажешь, что я тебе рассказал, особенно Луи, я отрежу тебе член. Или Луи сделает это раньше меня. Без шуток. Я не подъебываю. Гарри выжидательно кивает. — Окей. Говори. — Черт. Ладно, он… ну. Он… как ты. — Что ты имеешь в виду? — Гарри уже знает. Все приобретает смысл, все кусочки пазла идеально складываются вместе. — Он, так сказать, из твоей команды. Не знаю. Он по парням. Его сердце застревает в горле. — О. — Да. Это секрет, так что не распространяйся. Пожалуйста. Я верю, что ты не будешь, потому что ты чувствителен к такого рода вещам, но если Луи узнает, что я сказал тебе, он будет подавлен. Не то чтобы этого стоило стыдиться. Но он так много работал, чтобы добиться того, что он сейчас имеет, а Бен даже не знает- — Бен не знает? Еще один косой взгляд. Грузовик трясется. — Лу говорит, что это не важно. И я это уважаю. Мы с Джеком единственные, кто знает, и это ничего не меняет, не так ли? В любом случае, Бен может увидеть в этом недостаток. — Почему? — он не знает, почему спрашивает об этом, ведь его самого это всегда ставит в невыгодное положение, где бы он ни был. Лагерь — тому пример. Это было адом. — Бен… ведет себя так, будто знает все. Но это не так. И он напуган, как и все. Это не ответ, но Гарри не настаивает.

*

— Я сделаю это, — говорит он, как только грузовик припарковывается. — Прости? — Я… я пойду на эту лагерную миссию. Я помогу вам. — Точно? Найл дает ему возможность отказаться. Гарри хочет сказать «нет». Но часть его хочет сказать «да». Он сглатывает. — Да. Я думаю, это правильно, — здание, перед которым они стоят, разрушенное и обветшалое; он видит упавшую статую и разваленный столб. Город довольно поврежден. — Это не значит, что я хочу, но. Это лучше, чем вообще ничего не делать. Найл кладет ему руку на плечо. — Мы спасем их всех. Эти дети там… мы им нужны. Ты им нужен. Те ублюдки ни за что не победят, — рука сжимает его плечо. — Я горжусь тобой, Хаз. Конечно, единственная причина, по которой он согласился на это, — это его детская потребность проявить себя перед Луи, но никто кроме него самого не должен об этом знать.