Будь сильным — духом и душою, Будь сильным, несмотря на боль любви. Будь сильным — и неравному навстречу бою Хоть болен ты чумой — Явись.
***
Безумие. Оно поглощает, захватывает все клеточки тела, заставляет нервы натянуться до предела. — Прекрати… Чей-то крик. Ты не понимаешь, откуда он идёт. Ты хочешь помочь, но с ужасом понимаешь, что ты вне своего тела. — Что ты творишь?!.. Действительно. Что здесь произошло? Почему он ничего не видит? — Не… надо… Там, внизу, кто-то беспрестанно хрипит и молит остановиться. Ты чувствуешь эту боль — от неё хочется выть и раздирать кожу на руках в кровь — лишь бы заглушить. Но ты вообще ничего не можешь, только слушать, слушать, слушать… — Пожалуйста… Не понимаешь. Ничего. — Если… ты… хоть… что-то… ко мне… чувствуешь… Слова прерывистые. Кто-то внизу тяжело дышит. Ты слышишь его отчаяние, его боль, его страдания, и… его любовь?.. — Не делай… этого… Ты хочешь уйти. Убежать, унестись, улететь от этого круговорота чувств и безумия. Отпусти. Отпусти. Отпусти… Тьма.***
Дробный стук капели по крыше. Холодный пот градом стекает по спине, а в ушах всё ещё стоит отчаянный крик из кошмара. Свет дня, пробившийся сквозь плотину туч, освещает комнату ровным сероватым цветом. Его мучает этот сон — кошмар — уже неделю. Он катастрофически перестал высыпаться. Мысли в раздрае. Боже, как хочется отдохнуть… Рядом ворочается жена. Он устало разлепил веки и сел на кровати. — Милый? — понимающий взгляд жены. Она молча встаёт и касается его спины. — Опять, да? — Я не понимаю, — выдохнул Док, не поворачиваясь к женщине. — Не понимаю, откуда этот кошмар взялся. Он выглядит слишком реальным, как будто я уже был там, все видел и даже более того… Пальцы сжали простынь. Хочется выпить. Чего-нибудь оч-чень крепкого, но нельзя. Ещё на работу идти. И запястье опять чешется. К чему это там, в народных приметах? К деньгам, вроде?.. — Тебе надо попробовать вспомнить что-то, что ты мог забыть, — смешок со стороны Дока. — Да, это трудно, но что ещё делать? — И почему у меня аллергия на снотворное? — устало прошептал он, прикрыв глаза. Затем резко встал. — У меня последний сеанс сегодня в пять пятнадцать, вернусь поздно. Купить что-нибудь из продуктов? — Список на столе на кухне, — зевнула жена. Затем перевернулась на другой бок и пробормотала: «Удачного дня». Док улыбнулся и аккуратно прикрыл дверь в спальню, выйдя в коридор. Все-таки, повезло ему с понимающей женой. Несмотря на брак, они никогда не любили друг друга. Это была формальность — просто ему нужна была домохозяйка и друг, готовый выслушать, а ей — достаток и свой быт, который она могла бы обустраивать. Дабы не было слухов, очерняющих репутацию, им пришлось регистрироваться в ЗАГСе. Все было на равных условиях, и вот уже десять лет Док ни на что не жаловался, привыкший к спокойствию и уюту дома. Дружеские отношения в браке нравились ему куда больше, чем непостоянная страсть и беспокойство. Хотя… От мыслей отвлёк свист закипевшего чайника. Док поспешно схватил его прихваткой и налил кипяток в кружку. Через полтора часа начинался сеанс с Хованским, и ему нужно было поскорее позавтракать и собраться.***
Пятница. Последний рабочий день недели. Суетливые машины мчатся на работу, кто-то опаздывая, кто-то нет. С самого утра над городом зависли хмурые тучи. В любой момент они могли разразиться дождём, не щадя никого — ни детей, ни взрослых. По асфальту летят, будто бегут, прошлогодние пожухлые листья. Ветер неприветливо дует в лицо, забирается под одежду. Ветер похож на Психа — тот тоже посеял смуту в душе, поселился в мыслях и сердце. Забрался туда, куда нет ходу ни одному из ныне живущих. И это пугает. Это порождает непонимание и удивление. И вместе с тем же — какое-то тепло и уют. Любовь, в которую он давно не верит. Сегодня у Дока будет только два сеанса — с Хованским и с Психом. И если с первым все было достаточно просто, то со вторым… Док в течении этой недели часто думал, почему он упал в обморок на работе, причём именно тогда, когда рядом был этот пациент. Это точно не могло быть болезнью или усталостью — отдых и здоровье Док всегда ценил больше всего и уделял достаточно много времени на эти две вещи. Врач тоже не смог дать вразумительного ответа на столь странную выходку организма. Единственным решением виделось вспомнить все, что по непонятной причине было забыто. А для этого нужно тщательно расспросить вспыльчивого пациента. Час. Чёртов час, за который точно что-то произошло. И Док решительно намерен выяснить у Психа все, что тот знает. — Отпусти… А пока что нужно настроиться на сеанс с Хованским и надеть привычную маску спокойствия, понимания и внимательности, ведь за ней так удобно прятать свои тревоги и проблемы. — Что ты творишь?!.. Настроиться на сеанс. — Прошу… не надо… Первая капля с тихим стуком упала на асфальт. Как будто слеза. — Прекрати!.. Настроиться. — Я не хочу делать это с тобой, пока ты не понимаешь, что творишь!.. Всё. Дождь резко уменьшил зону видимости, но Доку уже плевать. Кричать в дождь о том, что происходит — не самая лучшая идея. Но он кричит. Он хочет понять. Он должен. И он чувствует, насколько это важно.***
— Итак, — привычная поза нога-на-ногу, руки в замок и вежливый взгляд через линзы очков. — Что тебя беспокоит сегодня? Дождь за окном все набирает силу. Буйство стихий прекрасно отвлекает от мрачных мыслей. С пальто на вешалке падают редкие капли воды, и Док, поморщившись, кидает под него какую-то тряпку, невесть каким образом оказавшуюся под кушеткой. Наверно, техничка забыла. — Ничего, — пожал плечами Хованский. — Мне кажется, что лечение уже давно закончилось, Док. Задумчивый кивок. Тихое тиканье часов расслабляет. Опоздавший на тридцать минут и совершенно не чувствовавший раскаяния по этому поводу пациент развалился на кушетке с привычно недовольным выражением лица. — Я понимаю, — конечно, он понимает. Док и сам был бы рад, если бы сеансы с Хованским закончились. — Но твой контракт с больницей истекает только к концу месяца, так что тебе придётся ещё немного походить к нам. Презрительный фырк. Как же его утомляет этот пациент. Впрочем… не сильней, чем Псих. Психиатр устало трёт виски и смотрит сквозь Хованского. Мысли плавно возвращаются к странному пациенту… — …Сегодня утром. Он выглядел, как зомби не первой свежести, — донёсся чей-то голос до сознания. Док растерянно моргнул, вздрогнул — и перевёл уже осмысленный взгляд на пациента. — Что, прости? — Я говорю, — как маленькому ребёнку стал объяснять Хованский. — Что встречал сегодня Психа утром — мы же в одном доме живём, хоть и на разных этажах — и выглядел он очень плохо. — Хм… А насколько плохо? — заинтересовался Док. В душе медленно, но верно стала прорастать тревога. Удержать маску равнодушия становится все сложней и сложней. — Ну… Мешки под глазами темнющие, одежда не меняная несколько дней, красные глаза от слез и недосыпа, как у кролика, блуждающий взгляд, запах пота… — по пальцам перечислил Хованский, странно поглядывающий на уж больно разволновавшегося мужчину. — Даже так… — похоже, эти слова не на шутку взбудоражили Дока. — Ты что-то об этом знаешь? — подобрался пациент. Психиатра неприятно кольнуло это рвение. Почему Ховану это так интересно? — Не более твоего, — покачал головой Док. Отсутствие внятной информации удручало. — Знаешь, честно говоря… Мне кажется, что его бросил парень, — вдруг заговорщицким шёпотом заядлой сплетницы сообщил Хованский, неопределённо подвигав обеими бровями. Док поперхнулся. Он хрипло закашлялся, увернулся от удара пытающегося помочь пациента и уставил на него ошарашенные глаза. — В смысле, парень? — наконец, просипел он. — А какой ещё может быть смысл? — не понял его собеседник. Тут его озарило. — Ааа… Ты что, не знал, что наш жутко нервный блондинчик — гей? Психиатр судорожно покачал головой и дёргано поправил очки. Снова недоверчиво глянул на Хованского. — И почему я должен был это знать? — обречённо выдохнул Док, на автомате почёсывая запястье. За длинную, тянущуюся, как патока неделю, это успело стать привычкой. На некоторое время повисло молчание. Впрочем, его очень резко и неприятно разорвал смех Хованского. — Ну, ты… Психиатр, даёшь… — в перерывах между неконтролируем весельем, выдавил пациент. — Два…хе-хе, два, блин, года… пфф-ха-ха, он к тебе ходит… На сеансы, ля… И ты… ха-ха, только узнал!.. Новый виток жизнерадостного хихиканья. Хованского явно не смущала странная мрачность психиатра. Впрочем, этот человек не смутился бы, даже если внезапно оказался голым перед огромной толпой. До ужаса бестактный и грубый тип. Да что же такое, зудит и зудит. Уже кожа покраснела от постоянных почёсываний. Док хмуро оглядел мало-помалу успокаивающегося Хованского и, как бы между прочим, спросил. — Вы что, такие близкие друзья с Психом? — ещё один укол. Психиатр просто не мог сдержаться. Пациент изумлённо посмотрел на Дока и разве что пальцем у виска не покрутил. — Мы? С этим невротиком? Да никогда! Док и сам до конца не понял, как смог сдержать отчаянный выдох облегчения. Просто оно было таким огромным, что скрывать его от больно внимательного пациента было нереально трудно. Они посидели ещё немного. Обговорили погоду, работу Хована, новости политики, пока список тем вежливой беседы не иссяк. Молчание становилось всё более тягучим. — Будешь чай? — раз уж все равно не о чем разговаривать, то не сидеть же целый час и пялиться в окно. Хован неприязненно сморщился — Док знал, что тот не особо жалует чай — но кивнул, устремив взгляд на часы и отсчитывая, сколько ему ещё здесь сидеть. Психиатр пожал плечами на столь показное недовольство пациента и встал, по дороге к электрическому чайнику доставая кружки и сахар. Сам мужчина тоже не очень-то часто пил чай — так, иногда, с некоторыми пациентами, когда сеанс уже окончен, но время ещё не подошло к концу. Чаще всего он пил его с Психом — тот иногда, в ярости раскричавшись, срывал голос, и чёрный чай с мелиссой приходился как нельзя кстати. Эти редкие минуты уюта и покоя на сеансах с Психом Док ценил больше всего. Кстати, он когда-то признался на одном из таких чаепитий, что у психиатра получается прекрасный напиток. И неумело пошутил, что Док настолько его, Психа, к нему приучил, что тот теперь даже дома иногда садится и просто пьёт почти такой же чёрный чай, только без мелиссы. Действительно, забавно. Вода в чайнике вскипела, оповещая хозяина негромким щелчком. Психиатр залил кипяток в другой, уже обычный, чайник, бросив туда предварительно немного чая и травы. Вскоре ароматный парок поднимался из кружек, расплываясь по всему кабинету и невольно напоминая Доку, что именно сегодня, наконец, настанет сеанс с Психом, и он сможет выяснить, что произошло неделю назад. Хован с тем же недовольным лицом принял кружку и сделал глоток. — Тьфу! — рефлексивно скривился он. — Как ты пьёшь такую кислятину? Где там у тебя сахар? Хоть немного улучшу вкус этой дряни… Док немного попенял на себя — привык наливать всем чай, как Псих любит — и выпил немного из своей кружки. Вполне нормальный вкус. Чем он Ховану так не понравился?.. В таком мирном молчании с чаем и прошло оставшееся до конца сеанса время, прерываемое только редкими вежливыми вопросами «Ещё чаю?» Дока и немного грубыми ответами «Все равно делать нечего, так что неси сюда свою траву, » Хована. За окном всё ещё шумел непрекращающийся дождь, придавая тишине теплоту и покой, которого так не хватало Доку в эту неделю. Когда психиатр в очередной раз встал, чтобы налить ещё благословенного напитка, в ленивой скуке ожидающий чая Хованский достал из кармана телефон и нахмурился, увидев высветившееся время. — Док! Я из-за тебя на свиданку опаздываю! Какого хрена ты мне не сказал, что сеанс закончился ещё десять минут назад?! — пациент порывисто встал и запнулся об ковёр… Пришедший на очередной сеанс, кое-как приведший себя в порядок, Псих увидел удивительнейшую, но от этого не становившуюся менее странной картину. Когда Док встал, чтобы закрыть дверь за раскрасневшимся от злобы Хованским, тот умудрился зацепить носком туфли край ковра. Падая, он руками увлёк за собой Дока. Как итог — пациент на земле, то есть, на полу, красный, аки рак, а над ним нависает психиатр с неясными целями. Именно это и увидел невротик, открыв дверь и застыв на пороге. Док повернул голову и оцепенел — глаза Психа не выражали абсолютно ничего. В них была просто огромная, невыразимая бездна, и только дёрнувшаяся рука выдала состояние блондина. — И…извините, что помешал, я потом приду, — кое-как выдавил он и пулей вылетел в коридор. Психиатр мог бы вскочить, броситься или крикнуть, что он все не так понял. Но это бы прозвучало до того банально и неправдоподобно, что Док лишь благоразумно встал, подал руку удивлённому Хованскому, быстро одевшемуся и убежавшему, и закрыл за ним дверь. Уже второй раз за день ему остро захотелось выпить, и он решил не отказывать себе в этом, набирая номер жены — предупредить, что вернётся поздно.***
Ещё одна встреча с Хованским у Психа произошла уже поздним вечером, когда он, вдоволь накурившись дешевейших сигарет из ближайшего от больницы магазина, куда он зашёл погреться и попытаться успокоить нервы, пошатался по ночному городу, промокая под дождём и изнывая от самых разных мыслей, посещавших воспалённое сознание. Все эти мысли объединяло только два обстоятельства — все они были связаны с Доком и все они были далеко не радостными. Псих безразлично — как ему казалось — оглядел довольного как ребёнка, получившего вожделенную игрушку, соседа по подъезду и только презрительно выгнул бровь, стараясь не высказывать своего сумасшедшего желания разорвать ютубера на клочки. Ведь сегодня тот так близко — непозволительно близко — практически лежал на Доке, которого парень, хоть тот и не был его парой, уже давно считал своим, что руки так и чесались врезать наглецу, покусившемуся на святое. Однако Хованский, оказывается, тоже владел Великой Силой Бровей, приподняв свою бровь в ответ на такую молчаливую атаку. — У нас с Доком ничего не было. Невротик только непонятно усмехнулся, ни на йоту не поверив его словам. За несколько часов невольной прогулки мысль, что Док, возможно, собирался изнасиловать Хована так же, как его самого совсем недавно, кончательно окрепла и осела в голове, и сейчас невротик только убеждался в своих подозрениях. Довольный вид, горящие щёки, попытки оправдаться — всё это в глазах Психа приобретало совершенно иной смысл, который, как он ни пытался скрыть, отразился в его насквозь скептичном взгляде. — С чего ты вообще решил, что меня это волнует? — непривычно безэмоциональный голос разом выдал всю бурю чувств, царившую в душе блондина. И хотя сам он этого ещё не понял, Хован смог разглядеть это за маской отчуждённости и равнодушия — Юра в тайне очень гордился этим своим умением «читать» мысли и эмоции людей, а затем, благодаря дедуктивному методу, составлять полную картину психического и гормонального состояния человека. Вот и сейчас он видел пустоту во взгляде Психа, с плещущейся на дне глаз болью, отчаянием и какой-то странной, нечеловеческой надеждой, почти утухшей сегодня, когда тот вошёл в кабинет — сейчас же от неё остался лишь малый огонёк. — Я всё прекрасно вижу на твоём лице, кэп, — парень поморщился от своего детского прозвища. — Меня ты своими выгибаниями бровей и безразличием не обманешь. Повисло молчание. Где-то хлопнула дверь, скатился по мусоропроводу мешок. Далеко на лестнице кто-то сдержанно заматерился. — И что с того, Хова? — скривил губы невротик. — Интересно смотреть, как я мучаюсь? — У тебя кожа покраснела на запястье, — не ответил тот, задумчиво и пристально глядя на руку собеседника. — Чешешь часто? Псих неохотно кивнул, невольно закрывая левую руку рукавом. — Зудит? — Хованский, не дождавшись ответа, дёрнул его за пальцы и оглядел запястье. — Пусти, придурок! — Псих вырвал руку из захвата Хованского, и его лицо стало принимать привычное выражение гнева и ярости. Ладони сами сжались в кулаки, и блондин неожиданно стал ощущать прилив давно кончившихся сил, которые появлялись в нём, когда тот был разозлён. — Ну хоть какие-то эмоции, а то на амёбу безвольную похож, — одобрительно хмыкнул Хован и вдруг резко схватил соседа за воротник. Псих не успел ничего сделать, и в его губы впечатались губы Юры, сминая во властном поцелуе. Через секунд пять Хован с дерзкой ухмылкой отстранился, а Псих рухнул на пол, пытаясь бороться с приступом неожиданной тошноты, и отчаянно хватая воздух ртом. — Ты ебанулся? — отплевавшись и отдышавшись, просипел парень, зажимая себе рот и, ухватившись за перила, встав на неверных ногах. — Как я и думал, — жизнерадостный голос соседа неприятно резанул по ушам, и Псих страдальчески сморщился, переживая желание облевать тут всё вокруг, в том числе и противного Хована, проделывающего такие вот непонятные делишки. — Да не махай тут кулаками, а то опять упадёшь. Про этот случай можешь со спокойной совестью забыть, это был всего лишь маленький эксперимент. Романтических чувств я к тебе не ощущаю, так что не волнуйся, преследовать тебя с цветами и петь серенады под окном не буду. — Что ещё за эксперимент? Или решил проверить, не тянет ли на мальчиков? — Псих уже вполне ровно стоял на ногах и, облокотившись об стенку, снова смотрел оппоненту в глаза. — Хочешь, с женщиной познакомлю? — не удержался он. — Ой, не нужно тут пытаться язвить, ты прекрасно знаешь, что я бисексуален, в гей клуб вместе ходили, — хмыкнул Юра, насмешливо глядя в ответ. — А женщина у меня и так уже есть, так что твоё предложение не актуально. Насчёт эксперимента — я тебе ничего не скажу, сам в интернете ройся да ответы ищи. И уже когда Псих поднимался по лестнице на свой этаж, молчаливо попрощавшись с соседом, Хован вслед ему крикнул: — Эй, беременная истеричка! Парень обернулся, готовясь хорошенько обматерить докучливого начальника, но тот успел первым. — Я догадываюсь, что произошло между тобой и Доком, — он облокотился об перила. — Да и твоя реакция сегодня была весьма-а-а неоднозначна. У вас же был секс? Псих немного помолчал, чуть не поперхнувшись холодным весенним воздухом, не зная, что отвечать на подобные заявления. Потом покашлял и буркнул что-то согласное. — Я только одно хотел сказать, — Хован резко выпрямился и отошёл к двери своей квартиры. — У вас с ним на удивление одинаковое зудение в одном и том же месте. Нет, не в заднице, хотя и это тоже — правильно понял взгляд невротика Юра. — Подумай об этом. Я не желаю тебе зла. И, развернувшись, скрылся за железной дверью, оставив за собой ничтожное число ответов и огромное — вопросов. Уже закрывая дверь своей квартиры, невротик думал, что самое главное он все же сказал — между ним и Доком ничего не было. И хоть он вполне мог соврать, Псих ему почему-то верил, как и тогда, в детстве, когда тот заманивал его прыгать с дерева в воду и лезть исследовать брошенные стройки, убеждая, что их никто не поймает, что это интересно и очень даже прикольно. И ведь ни разу не обманул, собака такая.