Враг моего врага — мой любовник

Поместье Фельцмана нынче вечером непривычно оживилось: по коридорам, залам и гостиным то и дело сновали люди в преимущественно темных одеждах, с часто богато украшенными красными крестами на груди, мутно поблескивающими в свете повсюду расставленных свечей. Сегодня здесь, в штабе Ордена, проходило плановое заседание, и потому сюда собирались все привилегированные его члены; несмотря на то, что большинство из них все же обитало в столицах — Петербурге и Москве, в этот день присутствовали и тамплиеры, специально прибывшие со всех уголков страны, даже с самых дальних губерний. Виктор, на удивление большинства, тоже был здесь. Репутацию он имел довольно обширную, и в определенных кругах — а именно — в кругах тамплиеров, конечно, — был довольно известен, и потому временами до него даже долетали шепотки, мол, «А он тут почему?» и прочее в этом духе. На это он не обращал ни капли внимания; он знал, что достоин находится здесь более, чем любой из них, да и что тут есть и его последователи. В конце концов, все, казалось, собрались, и заседание было объявлено открытым. На повестке дня было много тем, которые нужно было обсудить. Главная и официальная — защита царя от потенциальных нападений ассасинов и террористов (впрочем, здесь два этих понятия давным-давно смешались и объединились), а негласная, та, которую обсуждали вполголоса между собой, — преемник Великого Магистра. Чаще всего это звание переходило по наследству; Фельцман же был бездетен, но зато имел умного, сдержанного и, по мнению Виктора, совершенно бездарного воспитанника и протеже — Поповича; именно ему и принадлежала половина симпатий членов Ордена. Другая же половина поддерживала Виктора, как единственного, кто почти что в одиночку сумел предотвратить не одно покушение на царя. Но, по мнению Никифорова, половина — уже что-то, и он еще поборется всласть. — Итак, господа, дамы, начнем, пожалуй, со следующей темы… — после долгого вступления начал Фельцман, однако Виктор уже давным-давно предпочитал пропускать всё мимо ушей. Ему всё это было нисколько не интересно. Виктор и сам не понимал: зачем он здесь сидит, зачем он вообще когда-то вступил в Орден? По началу он следовал каждому правилу Ордена, был послушным. Но с возрастом всё изменилось: больше брал на себя, начинал пить и посещать публичные дома. Позже это вошло в привычку, и теперь уже ему хочется лишь одного: стать Магистром, чтоб дать эту же свободу любому из членов Ордена. Но всё же в дела этого, на данный момент, змеиного гнезда он почти что не совался. — …в дома и обыскивать. Вдруг революционеры, — предложил кто-то из присутствующих. — А не слишком ли это? — лениво зевнул Никифоров, борясь с желанием закинуть ноги на стол. — Таких оболдуев, как ты, не спрашивали, — вмешался в разговор еще один. — Знаете ли, это будет слишком нечестно по отношению и к простому народу, и к революционерам, — Виктор проигнорировал сказанное в его сторону, как обычно, и выпрямился, неспешно окидывая всех почти что безразличным взглядом, — Мирных жителей просто так будоражить — вызовем лишние подозрения, а революционеры… Весело же разбивать все их козни. — Яков, почему этот оболтус сидит здесь и так нагло перечит и перебивает?! — взъелся очередной тамплиер. — Виктор, прекрати этот цирк! — приказал Фельцман, властно махнув рукой, — Ведешь себя, как ребенок. И ты еще имеешь какие-то притязания на мое место? Немыслимо… Как ребенок? То есть то, что он высказал своё мнение, делает его ребенком? Это уже никуда не шло; голубоглазый начинал выходить из себя. Но даже так, он сидел с надменной ухмылкой, мол, вы ничто без меня. Он был готов с легкостью убить каждого, кто сидит здесь. И ему, фактически, ничего не мешало это сделать. — Яков, почему он тоже претендует? Ведь ясно, что Григорий — наш лучший вариант! — высказалась Мила. Почему? Да потому, что он сделал больше работы, чем какой-то там Попович. Но кто это заметит? Хотя, козырь всегда есть. — Не хотите ли вспомнить, кто именно предотвратил убийство царя? — победно усмехнулся Виктор и вальяжно откинулся на спинку кресла. Казалось, его глаза сияли. — Но погибли солдаты, — вставил своё слово и сам Григорий. И тут есть ответ. Что же им важнее? Царь или какой-то жалкий десяток солдат? Это же их работа — погибать, разве нет? — Царь важнее обычных солдат, не так ли? Или же нет? — Никифоров косым тяжелым взглядом оглядел каждого сидящего за столом. — Д… да как ты смеешь, щенок?! Кем ты себя возомнил?! Да ты ничего не стоишь! — один из присутствующих от возмущения даже вскочил с места, на что Виктор даже не стал сдерживать смех. — Что ж, раз так, то, пожалуй, не буду вам докучать. Спешу откланяться, — поднявшись со своего места, блондин лениво поклонился и ушел. Парень неспешно шагал по коридору и смотрел в потолок. И почему он так себя ведет? Ему же от этого только хуже, разве нет? Нет. Хуже станет только его репутации. А ему ли не всё равно? Тихо усмехнувшись, парень вышел из здания. Посмотрев пару минут на небо, он решил направиться к своему привычному месту обитания — борделю. Всё же остался осадок, который нужно было как-то устранить. А что лучше может поднять настроение, и не только его, чем любимая Роза? Глупо улыбнувшись, он направился домой, дабы переодеться. Может, ему сразу выкупить в публичном доме койка-место, чтоб не бродить туда-сюда? Захотел женского внимания? Вышел из комнаты и сразу же дамы на любой вкус. Не жизнь, а мечта. Войдя в свой дом, парень заприметил незнакомую пару ботинок. Они точно не принадлежали ему самому, как, впрочем, не принадлежали и Юре. Должно быть, у последнего сегодня гости. Пройдя чуть дальше по коридору, Никифоров замер на месте: до его ушей стали доноситься тихие, но довольно отчетливые стоны. Кажется, они принадлежали Плисецкому. — Да ну? — про себя усмехнулся Никифоров. Чего таить греха: парню тут же ему стало интересно, с кем же там балуется его мальчуган. Почти что на носочках пройдя к комнате, откуда доносились звуки, и тихо приоткрыв дверь, он увидел широкую мускулистую смуглую спину; Юра был с… парнем? Да, в данным момент Юре определенно доставлял удовольствие парень. Кажется, это был его друг Отабек? Плисецкий довольно часто проводил с ним время и, не скрываясь, часто отзывался о нем в восхищенном ключе. Да и сам Виктор, в общем-то, подозревал, что так и будет, хоть Юра и не скрывал своей любви к казахскому другу. В любом случае, главное — чтобы мать Плисецкого не узнала, а остальное не столь важно. Виктор не собирался останавливать парней, а уже докладывать матери Юры — тем более; он никогда не был против подобного рода отношений, да и вообще был приверженцем свободной любви. Каждый сам выбирает, с кем ему быть. Путь до «второго дома» занимал минут пятнадцать от силы; Никифоров, пребывая в приятном предвкушении, шел не очень торопливо, но быстро. Он в этот раз был счастлив больше, чем обычно. Его любимица была свободна, да и вообще все дамы могли быть полностью в его распоряжении. Койки в борделе сегодня одиноко пустовали без посетителей. Ну, оно понятно, кому захочется высовываться в такой мороз? Правильно, один только Виктор верен своим вспыхнувшим гормонам. — Ох, Виктор, наконец-то вы пришли, — томно вздохнула одна из девушек, практически повиснув на шее мужчины. — Вы за одной Розой или еще кого-нибудь хотели бы сегодня испробовать? — жрицы любви неспешно и изящно, словно кошки, кружили вокруг Никифорова, мягко поглаживая его по плечам, спине и груди. — Дамы, не все сразу, — самодовольно и хищно улыбнулся тамплиер и подмигнул, — Меня на всех хватит. Похихикав, девушки разбежались по заведению. Никифоров медленно поднимался в комнату Розы, вдыхая мягкий аромат свечей. Такой родной и приятный. Усмехнувшись своим же мыслям о том, что пора сюда переезжать, Виктор зашел в комнату своей любимицы. Бывали моменты, когда он признавался ей, что взял бы её в жены. Конечно, всё это в пьяном угаре; но кто его знает, возможно он бы и женился на столь прекрасной для него девушке, не будь она путаной. Впрочем, это маловероятно: он еще не нагулялся. Но даже так, он хочет найти ту девушку, ради которой он перестанет посещать бордели. Смешно, но он сам так решил. Девушка сидела на краю кровати, закинув ногу на ногу и слегка откинувшись назад; ее тело покрывал только шелковый полупрозрачный халат, сквозь который просвечивала притягательно бледная кожа; рыжие волосы мягко лежали на плечах, струясь вдоль груди и тем самым немного прикрывая её. Только при одном виде Розы к нижней части тела подступало напряжение, которое очень долго не спадало. Поэтому, Виктор, в каком-то смысле, был застигнут врасплох. — Как всегда великолепна, — усмехнувшись, мужчина быстро снял с себя практически всё лишнее, оставив нижнюю часть одежды на девушку.  — А ты уже готов, как я вижу? — прикусив губу, довольно улыбнулась рыжая. Она медленно встала с кровати и опустилась на колени рядом с Никифоровым. Сняв оставшиеся предметы одежды, она приступила к своему делу. Девушка поглаживала уже затвердевший член Виктора, изредка целуя со всех сторон. Никифоров поглаживал её по голове, запускал пальцы в ее волосы, немного намекая на то, что пора бы приниматься за более действенное дело. Роза медленно взяла орган тамплиера в рот, плавно касаясь языком до головки. Неспешно, но глубоко она заглатывала достоинство Виктора, от чего из его груди вырывались томные вздохи, означавшие только то, что Роза делает всё правильно. Чем быстрее были движения головы девушки, тем протяжнее и довольнее звучали стоны Виктора. Тамплиер мягко отстранил девушку и кивнул на кровать, тяжело дыша. Через несколько секунд проститутка уже лежала на постели, а единственный халат, что прикрывал её тело, оказался откинут поодаль от неё. Никифоров же быстро лёг рядом, предоставляя девушке свободу действий. Рыжая тут же приподнялась над ним и насела сверху, громко простонав. Она медленно начала двигаться вверх-вниз, изредка наклоняясь для долгого поцелуя с парнем или же чтобы оставить пару свежих засосов. Роза тихо постанывала, оставляя еле заметные царапинки на груди Никифорова. Нет, он никогда не уходил от неё без каких-то засосов или царапин. Хватая её за грудь, он и сам начинал двигаться. Готов был быть в ней вечно. Комнату, да и вообще, как на тот момент казалось, весь бордель заполняли стоны. Два часа близости с Розой хватило для полного удовлетворения своих потребностей и поднятия настроения. Ну и не только его, конечно же. Одевшись и жарко поцеловав девушку на прощание, Виктор покинул здание и направился, наконец, домой. Время уже давным-давно перевалило за полночь, улицы города пустовали, и лишь плеск волн каналов и рек нарушал установившуюся тишину. Никифоров шел неспешно, несмотря на поздний час, и потому, завернув за очередной поворот, тут же с легкостью успел резко и бесшумно затормозить. А сделать это его заставила торопливо шагавшая по улице Герасимова: девушка как раз возвращалась домой от подруги. Ночные прогулки никогда не были для нее проблемой; она сама могла стать большой проблемой для тех, кто эти прогулки попытается нарушить. Ну, или, по крайней мере, она так думала. — Вот так встреча, — тихо ухмыльнулся тамплиер и начал ее преследовать. Ничего не подозревавшая Валерия тем временем завернула в очередной проулок, желая сократить свой путь, и это стало ее ошибкой: тут же настигнув ее, Виктор грубо зажал ей ладонью рот и приставил кинжал к тонкой девичьей шее. — Добрый вечер, красотка, — шепнул он девушке на ухо, после чего рывком развернул ее и прижал спиной к стене, придавливая своим телом и вновь приставив лезвие, — Не поздновато ли для променада? Герасимова, проклиная себя за то, что была невнимательна и так позорно задумалась, лишь яростно сверкнула глазами, упрямо задрав подбородок; она попробовала шевельнуть рукой со скрытым клинком, однако Никифоров тут же среагировал и перехватил ее за запястье, после чего задрал вверх и прижал ее руку к стене рядом с головой девушки. — Не стоит. Ты сейчас не в том положении, боюсь, — протянул парень и хищно улыбнулся; он отнял, наконец, кинжал от ее шеи и почти что игриво провел кончиком лезвия от уголка ее скулы до подбородка, едва ли касаясь кожи, — Итак, что одинокая мадемуазель — мадемуазель ведь, не мадам, верно? — делает ночью на улице? Может, стоит проводить ее до дома? Валерия, шевеля одними только глазами, торопливо просчитывала все пути отступления, но дела пока обстояли крайне паршиво: с одной стороны она была отрезана от свободы рукой тамплиера, к тому же крепко сжимающей ее запястье, с другой путь преграждало колено парня, прижатое к стене, а спереди и вовсе по ее лицу то и дело гуляло лезвие кинжала, а на ее тело давило тело мужское. — Отпусти меня, ублюдок, — прошипела она, вполне осознавая всю наивность своих слов. — Иначе? — выгнул бровь Виктор, — Кажется, ты грозилась меня убить. — Так и будет. — Да ну? — усмехнулся тамплиер и чуть склонился к девушке, приблизившись; лезвие вновь уперлось в ее шею, — Пока разве что только я могу убить тебя, крошка. Твоя жизнь в моих руках, понимаешь? Ты в моей власти. Есть ли у меня причины оставлять тебе жизнь? Теперь от лица тамплиера лицо Герасимовой было отделено лишь несколькими дюймами. Глаза парня даже в темноте словно бы сверкали каким-то азартным пламенем, будто бы он не размышлял о возможности убийства, а был увлечен игрой в покер. Не услышав ответа на свой однозначный вопрос, Виктор хмыкнул и наклонился еще ниже, слегка склонив голову вбок и заглядывая девушке в глаза. Валерию обдало ароматом алкоголя, и она, не сдержавшись, поморщилась. — Ты… просто отвратителен, — выдохнула она. Никифоров хохотнул, едва задрав голову, когда вдруг, разгоряченный после приятно проведенного нынче вечера, резко приблизился к лицу девушки и укусил ее за нижнюю губу. Герасимова испуганно дернулась и внезапно согнула ногу в колене, нанося парню удар прямо между ног. Тот тут же согнулся пополам, позволяя Валерии выскользнуть из его хватки и мгновенно исчезнуть за поворотом. Однако когда Виктор, наконец, вновь поднял голову, на его губах играла улыбка.