Doubts of my heart

— Я ненавижу тебя, как же я тебя ненавижу! — хрипит Гарри, он неестественно выгибается в спине и комкает в ладонях светлую простынь. — Ненавидишь меня? — переспрашивает Мэтт, сильнее стискивая пальцы на бёдрах Шума и глубже толкаясь в него. Он надавливает головкой члена на простату и останавливается, делает круговые движения. Гарри стискивает зубы и зажмуривает глаза так сильно, что появляются разноцветные мушки. — Прекрати это. — Что именно? Прекратить трахать, пока любимая жена ждёт тебя дома, или же прекратить любить тебя? — Даддарио разводит упругие ягодицы в стороны, надавливает на чувствительную точку внутри. Гарри протяжно стонет, прикусывает нижнюю губу почти до крови, подаётся бёдрами назад. — Ты такой лгун, Шум! Мэтт выходит из тела Гарри, расслабленное и скользкое колечко мышц судорожно сжимается. Он проводит членом меж двух половинок, пытаясь заставить Гарри хотя бы на миг потерять контроль. И у Даддарио это получается. Шум рвёт в руках простынь, выгибается в спине, раскрывает всего себя. Мэтт лишь смеётся. Он сошёл с ума из-за Гарри: не может выкинуть его из головы, не может не думать о нём, не может забыть его запах. Он зависим от Шума, он — его наркотик. — Мэттью, пожалуйста… — голос мужчины хриплый, тихий. Он пробирается в самое сердце, заставляет Даддарио прерывисто дышать. Тот приставляет пульсирующую головку ко входу и снова толкается, на этот раз резко и на всю длину. Мэтт даёт ощутить всего себя, Гарри стирает с прикушенной губы кровь, подаётся бёдрами навстречу его безумным толчкам. Он будто не может остановить себя, будто не хочет, чтобы между ним и Мэттом осталось свободное пространство. — Так ты любишь свою жену? — сквозь зубы шипит Даддарио и жёстко входит в Гарри, не сдерживает своих стонов, в то время как Шум ещё пытается держать себя в руках. Но у него плохо получается, все эти всхлипы, рваные вздохи и тихие постанывания говорят об обратном. — Почему ты врёшь мне и самому себе? Ты ведь жаждешь моих ласк. Стонешь подо мной, выгибаешься, требуя большего, но не перестаёшь твердить, что любишь Шелби! Что это за любовь такая, скажи мне? Гарри молчит, лишь блаженно закатывает глаза, когда член касается простаты, посылая по всему телу дрожь. Он не знает, что сказать, не знает, что делать. Всё нахлынуло словно снежный ком. Шум — женатый человек, у него есть прекрасная, милая Шелби. У Мэтта — Эстер. Но никто из двух мужчин не делает ничего, что помогло бы распутать этот узел отношений. — Почему ты молчишь? — Мэтт толкается всё быстрее, приближая горячую развязку, что всё это время сжимает низ живота. — Если ты так любишь Шелби, кто тогда я для тебя? — Прости меня… — шепчет Гарри, из его горла вырывается отчаянный всхлип, когда оргазм накрывает с головой. Потом ещё один всхлип, словно он не может держать себя в руках. Шум всё ещё чувствует в себе Мэтта, как его немаленький член раскрывает его снова и снова, подталкивает к краю. Даддарио входит глубже, отпускает себя и кончает в презерватив, наваливается сверху на Гарри и кусает того за позвонки, обводит языком вспотевшую шею, плечо, везде оставляет метки. Ему всё равно, что скажет Шелби, он нуждался в Гарри прямо сейчас. Шум утыкается лицом в подушку, когда Мэтт покидает его тело и выбрасывает презерватив в корзину для мусора. Даддарио ложится рядом с азиатом на спину, пытается перевести дыхание. Ему не хватает смелости сейчас посмотреть на Гарри, он не смог остановить себя, он просто не смог. Шум стал для него смыслом жизни. Даже Эстер, с которой тот столько времени встречался, не смогла завладеть всем сердцем. А Гарри смог, так легко украл его сердце, душу, чтобы потом вот так всё разрушить. — Прости меня, Мэтт, — Гарри медленно переворачивается на спину, мельком пожирая взглядом обнажённого парня. — За что? За то, что привязал к себе, а потом выбросил как ненужную игрушку? — усмехается Мэтт. Он хочет казаться сильным, но Гарри его слишком хорошо знает. Шум знает, что парню плохо и больно, но ничего не может поделать. Даже если и сильно хочет. — Или за то, что влюбил в себя, а потом разбил мне сердце? — За всё, — на выдохе говорит Гарри. — Я не могу сказать тебе то, что ты хочешь услышать. — Почему? — Мэтт резко садится на постели, прожигая взглядом мужчину. — Из-за этого, чёрт возьми! — кричит Гарри, ударяя левой рукой по кровати. На пальце блестит золотое обручальное кольцо. — Я не могу бросить Шел, она… она нужна мне, понимаешь? — А я? Я тебе не нужен? — Мэтт сейчас похож на брошенного щенка, который отчаянно нуждается в тепле и ласке. — Что тогда было между нами все эти месяцы? — Мэттью, это было ошибкой. Мы перепутали сериальные отношения с реальностью. Прости. Гарри встаёт и начинает поспешно одеваться, старается поскорее покинуть эту квартиру, что за последнее время стала для него и спасением, и проклятием. Даддарио молча наблюдает за сборами азиата, сердце болезненно сжимается. Он проклял тот день, когда согласился на роль Алека, проклял день, когда встретил Гарри. — А я всё равно люблю тебя! Люблю и ничего не могу с собой поделать. Ты везде — в мыслях, в душе. Я не знаю, как быть без тебя! Отчаяние накрывает с головой, руки предательски дрожат. Гарри на одно лишь мгновение замирает, сжимая дверную ручку. Он поворачивается к Мэтту, снова попадает в плен его ореховых глаз, которые так смотрят на него — с любовью, тоской и болью. — Отпусти меня, Мэттью, — Гарри вдыхает воздух, который пропах одеколоном Даддарио, полной грудью. — Так будет лучше для всех нас. Ты должен понять. — А я не понимаю, не понимаю, — произносит Мэтт. Он поспешно натягивает на себя джинсы и подходит вплотную к Гарри. — Как я отпущу человека, которого люблю? — Перестань, это… это ошибка, всё это. Все наши… встречи. — Гарри, послушай… — Мэтт придвигается ближе, едва касается губами его губ, прижимается теснее. Во взгляде паника, он не знает, что будет делать, если Гарри уйдёт, бросит его одного. — Я хочу всё забыть. Забыть как страшный сон, — Шум бросает эти колкие слова и поворачивается обратно к двери. Даддарио отходит назад, будто Гарри его ударил. — Я не люблю тебя, я хочу быть только с Шелби. Прощай. Дверь захлопывается. Мэтт так и остаётся стоять в прихожей, пытается заставить себя снова дышать, но каждый вздох отзывается болью. Всё в этой чёртовой комнате напоминает Гарри, всё здесь пахнет им. Шум утыкается лбом в дверь с обратной стороны, едва сдерживает себя, чтобы не вернуться. Ему больно так же, как и Даддарио. Но жизнь несправедливая штука, всем в этом мире приходится выбирать. Иногда выбор стоит очень непростой, в такие моменты не удаётся думать головой, лишь сердцем… Но такова жизнь. — Прости, но Шел ждёт ребёнка… Прости меня, Мэтт. И Гарри уходит, оставляет свою настоящую любовь позади, оставляет своё разбитое сердце Мэтту, которое теперь ему не нужно.