Зеркала времени

Он выл как раненый зверь. Не фигурально, не литературно. Натурально. Выл. Выл, разбивая кулаки о бетонные стены. Выл, мечась по комнате. На секунду успокаивался. Тяжело дыша, валился на пол. Вздрагивал от рыданий. Потом садился, обхватывая колени руками, и смотрел в одну точку, раскачиваясь в унисон своим рыданиям и внутреннему камертону. Я садилась рядом и гладила его по голове. Он успокаивался, обессилено клал мне голову на плечо. Я перебирала россыпь русых волос и что-то шептала. Он обнимал меня. Потом отталкивал. Со всей злостью бессилия. Целовал руки, просил прощения. И вновь метался как раненый зверь. — Я не могу! Я не хочу! Не хочу видеть, как разрываются сердца родителей от горя. Не хочу видеть, как меня оплакивают мои друзья. Я слабый. Я не могу! И он снова валился на пол и рыдал в голос. Я не могла найти слов, чтобы успокоить его. Чтобы облегчить эту боль. Всепоглощающую тоску. Это был не просто банальный «выход из зоны комфорта». Это был выход из жизни. И духовный и физический. Там, сейчас в кишинёвской больнице, лежало тело, оболочка. Созданная по образу и подобию со стопроцентной схожестью. Тождественная. Похожая на него. Оболочку оплакивали друзья, родители, коллеги. Оплакивали авансом, ибо врачи боролись, но были бессильны. И он сам уже был бессилен что-либо изменить. После драки кулаками не машут. Он принял решение. Сам. Без моего давления или помощи. Он сам разговаривал с Виктором. Он сам дал согласие. В 2016 его ждала новая оболочка. Выращенная по всем правилам. В лучших традициях элитных «слайдеров»… Конечно, первый прыжок — пугает и обескураживает. Можно много рассказывать, о том, как это бывает, но ничто не сравнится с первым опытом. Это как первая любовь, первый секс, первая смерть. Там, после прыжка будешь ты в новом здоровом, идеальном теле. Но, каждый раз открывая глаза и начиная осознавать себя, ты задумываешься — а ты ли это? Твои ли это воспоминания? Твоя ли душа? Я долго пыталась понять, как они так делают, что тело, разум и душа вновь собираются воедино? И если с оболочкой и памятью все достаточно просто, но душа? Понятно, что в распоряжении Виктора (хотя он настаивал на том, что он ВиктОр, на французский манер) находились не только все самые современные вселенские технологии, но и лучшие шаманы, ведьмы, боевые маги. Но как ему удавалось синхронизировать всё и всех — оставалось для меня загадкой уже много лет. Или секунд? — Всё! — обречено выдохнул он и спиной съехал по стене, — Я умер… На экране над его головой врачи отключили его тело от аппарата искусственной вентиляции легких. Это был конец. Конец эпохи. На часах было 17.54 утра. На календаре 23 марта 1989 года. Он встал. Шатаясь дошёл до кушетки и повалился на неё. Я не мешала. Я понимала, что ему нужно поспать, забыться, отдохнуть. Свыкнуться с тем, что назад дороги нет. Всё. Казалось, еще секунду назад можно было что-то переиграть, а теперь уже нет. Предлагаемые обстоятельства изменились. Впереди новые свершения, разочарования, победы. Впереди прыжок. Впереди изменение истории и «завтра». Будут ли живы его родители, когда мы вынырнем? Я не хотела об этом думать… Именно поэтому мне пошли навстречу и позволили спасти его отца. В этой реальности. ВиктОр даже выделил лучшего алхимика Средневековья и лучшего шамана Гипербореи, чтобы они, под видом обыкновенных израильских врачей Штульмана и Катца, смогли поправить шаткое здоровье отца — ему было так сложно рвать материнскую пуповину, что осознание того, что мать не останется одна, значительно облегчало тоску от неминуемой разлуки. Виктор дал ему три с половиной месяца перед прыжком на то, чтобы попрощаться со всеми, кто, так или иначе, был ему дорог. Дальше по плану был приступ в прямом эфире, который произошёл уже с двойником. Все последующие события мы наблюдали в этой комнате на экране. Я наблюдала. Он их проживал. Каждую слезу, каждый крик, каждый вздох. Уснул он молниеносно — настолько выжгла, испепелила его эта трехдневная истерика, пока врачи боролись за жизнь его клона. Да, да. Если вы чего-то не видели, это не значит, что этого нет. Клонирование уже давно вошло в арсенал инструментов слайдеров, ибо без него путешествовать во времени просто невозможно. Новое тело выращивается в лаборатории и ты просыпаешься уже в нем после прыжка. Процесс автоматизирован и контролируется из головного офиса на Альфа Центавре (ну мне хочется так думать, т.к. никто не знает, где находится центральный офис — быть может в Арбатском подвале, на верхушке Эйфелевой башни или на дне Марианской впадины). Но, как я уже говорила, первый раз — всегда страшно. Я помню свой первый раз. Тогда я не понимала, на что я иду. Это была игра. Точнее это был шанс переиграть самого серьезного и изощренного соперника — свою судьбу. Я пришла устраиваться на работу. Точнее мне предложили работу. Просто написали электронное письмо. Чем-то зацепили. Я приехала. Потом ещё раз. Потом снова. Я прошла 7 кругов ада — 7 собеседований с разными специалистами. После чего встретилась с Виктором. Это было лето. Мы встречались в московском ресторане Аист. Я приехала раньше и ждала его на веранде. Он зашёл и все официанты, в едином порыве, обернулись к нему. Виктор был в свитере и, почему-то, в сланцах. В руках он вертел старинную трость с головой пуделя вместо набалдашника. Говорил медленно и по существу. Сразу сказал, что я им подхожу. Но платить они мне не будут. Я опешила. А он протянул мне золотую карту на мое имя. «Мы Вам не будем платить. Все наши деньги — Ваши.» Я, наученная программой «Орёл и решка», полюбопытствовала о лимите золотой Карты, на что получила ответ, что лимита нет. И что я могу купить себе не только сумку Шанель, но и весь модельный дом с фабриками и Лагерфельдом в придачу. А на сдачу все магазины Desigual по всему миру. Однако ВиктОр был уверен, что я этого делать не захочу. Во всяком случае сейчас. Сейчас, когда он дал мне мое первое задание… и, что показательно, мне дали возможность отказаться. Но неужели я могла так бездарно про… скажем, «не воспользоваться» таким шансом?..