Зеркала времени

На самом деле в том, что произошло не были ни мистики, ни выдумки. Это мой природный дар эмпатии. Я умела расположить человека к себе за 5 минут разговора. Да так, что человек считал меня своим лучшим другом. А уж мой дар помноженный на 8 стараниями жрецов Атлантиды — вообще не давал жертве опомниться. Возможно именно поэтому Виктор взял меня на работу… — Прости, мне нужно переодеться… — А! — я вынырнула из своих мыслей, — Мне выйти? — Нет, что ты… просто… ну… ты понимаешь… я… у меня… если мы поедем ко мне… в общем, я хочу чтобы ты осталась и увидела меня без одежды сейчас, а не потом, когда сложно и обидно будет останавливаться… Я не понимала, о чем он. Меж тем он снял водолазку и отвернулся от меня. Всю спину испещряли шрамы как от перенесённой ветряной оспы. Он молчал. Я тоже. — Вот, — тяжело вздохнул он. — И ты думаешь меня это должно испугать? — Не испугать. Вдруг тебе будет неприятно прикасаться ко мне, — как в нем, таком гениальном, великом, талантливом уживалась такая неуверенность в себе? Я подошла к нему и прикоснулась подушечками пальцев к обнаженной спине. Он вздрогнул. — Главное, чтобы тебе было приятно, — и я начала осыпать поцелуями его спину, плечи, руки. Все, до чего я могла дотянуться. Никто не знает, чем бы это закончилось, если бы в дверь вновь не постучали. — Иду! — крикнул он. В фойе концертной студии Останкино яблоку негде было упасть. Казалось все те, кто час назад были в зале остались здесь. И я, честно говоря, понимаю их как никто. Такая возможность — взять автограф у своего кумира. Здесь были и девочки школьницы, и мужчины в очках, и молодые женщины. Воистину всенародная любовь. И они не роптали — покорно ждали своего кумира. Мне на секунду стало неловко от того, что задержался то он по моей вине. Воспоминание зацепилось за воспоминание и я густо покраснела… — Мне очень интересно, о чем ты думаешь, — шепнул он мне на ухо, заговорчески улыбаясь. — Рассказать? Прямо сейчас? Не стесняясь подробностей? — Рассказать. Обязательно во всех подробностях. Но чуть позже. А то некоторые дамы могут мое возбуждённое состояние принять на свой счёт, — и его рука скользнула вниз по моей спине. Толпа встретила его бурными овациями. И тут же к нему выстроилась очередь из желающих получить автограф. А я в очередной раз подумала о том, что любовь к очередям у нашего народа в крови. Я стояла поодаль, не выпуская его из поля зрения. Рядом со мной две студентки делились впечатлениями друг с другом. — Он мне так улыбнулся! — Да, он такой очаровательный! — И красивый! — Да! — Хотела бы я быть на месте его жены! Я невольно улыбнулась. Сегодня мне это предстояло. От непристойных фантазий сладко засосало под ложечкой. Кожа до сих пор горела от его прикосновений. Каждая клеточка моего тела в ультимативном порядке требовала продолжения. Самого жёсткого и грязного. Самого изощренного и извращённого продолжения… А людской поток к нему не иссякал. Кто-то жал руку, кто-то заглядывал в глаза, кто-то говорил слова благодарности. И это всеобщее поклонение ещё больше распаляло меня. Я скользила по нему взглядом. Эти губы… они сейчас улыбаются очередной поклоннице, а четверть часа назад они с первобытной страстью впивались в мои ключицы. Эти тонкие длинные пальцы, оставляющие размашистый автограф, не так давно, до синяков, сжимали мои запястья… Видимо я опять залилась краской. И слишком уж не вовремя он бросил взгляд на меня и самодовольно ухмыльнулся. Его внутренний зверь ликовал и обещал мне все запретные плоды искушения и удовольствия. Наконец все желающие взяли автографы и ретировались. Осталось несколько стаек девчонок, которые стояли по углам, шептались и хихикали. — Пойдём, — безапелляционно взяв меня за локоть, он повёл меня в сторону гримерки. — Куда? — Забрать вещи и к машине. Он практически затолкал меня в гримерку и закрыл дверь. Он сбивчиво дышал смотря на меня из-под длинных, почти белесых, ресниц. — Не передумала? — А должна была? Мой вопрос он оставил без ответа. Крепко держа меня за запястья, он прижал меня к двери. Он смотрел на меня не отрываясь. — Ты красивая. И дерзкая, — голос его охрип от возбуждения. — Накажешь меня? Он опешил. Отпустил мои руки. Улыбнулся одними уголками губ. Провёл пальцами по губам, скулам, и, остановившись на шее, он прошептал: — Накажу. Так, чтобы запомнила на всю жизнь. — Так поехали же уже! Вышли мы из телецентра без особых приключений. Он все так же лучезарно улыбался, однако во всех жестах сквозила нервозность. И я была причиной этой нервозности. Приятно, черт побери. Мы сели в его Волгу и, со свистом, рванули с места. Он торопился. Боялся, что я передумаю? Пожалею? — Теперь ты можешь рассказать все, о чем думаешь, — и его рука легла на мое колено. — Я предпочту повременить. Лучше я буду делать и комментировать, — я поднесла его руку к губам и начала покрывать ее поцелуями. — Ох… никогда ещё дорога домой не была такой волнительной и волнующей… Он накрыл мою руку своей и перенёс на своё колено. Он смотрел на дорогу, я смотрела на него. Он делал вид, что ему все равно. Однако глаза его, и без того яркие, просто таки светились. Мы молчали. К чему слова?