Зеркала времени

А днём было Михайловское. Нас везли родственники, или друзья родителей моего мужа, я, к сожалению, так и не поняла. Так же с нами поехали Паша с женой. Это был чудесный, чудный день. Даже мой скепсис притих и помалкивал — такая вокруг была бурлящая энергия творчества. Воздух был густым — густым. Возможно от концентрации частиц гениальности. Вот почему мой муж так любил это место. Он, как величайший эмпат, чувствовал все это. Он, в прямом смысле, пил энергетику из окружающего мира. Он читал Пушкина наизусть, взахлёб, не останавливаясь. Он был ретранслятором божественного. В эти секунды он терял себя. Он был не собой, другим, иным. Как же сильно я любила его в эти моменты. Любила каждый его жест, взгляд, взмах ресниц. Любила его страсть, нежность, неуверенность, агрессию. Любила его, всего, без остатка. Любила чуть сильнее чем могла и намного сильнее, чем диктовало общество. В город мы возвращались вдвоём. Родители и Паша приняли решение остаться в Михайловском ещё на пару дней, а нам необходимо было завтра быть в Ленинграде. На репетиции. Мой мужчина положил голову мне на плечо и смотрел в одну точку. Казалось его отключили от электрической сети, а его личный запас энергии иссяк. — Как я рад, что ты у меня есть… — Что? — Я просто… мне просто так хорошо было сегодня… так легко… спокойно… мне было так важно понимать, что есть человек в моей жизни, который меня любит любым… успешным и неуверенным… и у меня сразу вырастают крылья за спиной. Мне кажется, что я могу всё! — Ты и можешь все! Тебе подвластно все! — Теперь — да! Я люблю тебя! Не бросай меня! — Не уходи, прошу, не исчезай… Где ты была, В каком ином краю? Где ты была, Все дни, всю жизнь мою? Где ты была, Ликуя иль скорбя? Где ты была, Что я не знал тебя? Не возвратись Опять в тот странный край. Не уходи, Прошу, не исчезай. Как исцелить Пугливость женских рук, Ждущих не встреч — Только разлук? Что говорить — У всех своя звезда. Что говорить — Нам счастье, как беда. Что говорить — Покой куда верней. Трудно любить, Терять ещё трудней. Но доверяй Хотя б самой себе. Не растеряй Всех тёплых дней в судьбе. Вздрогнула ветвь — И снова лист у ног. То ли совет, То ли упрёк… Что говорить… Конечно он ещё не знал этого текста. Он, равно как и все соотечественники и сограждане, узнают его несколько лет спустя. А я уже знала. Там, в будущем, я заслушивала аудиокассету до дыр — настолько мне была созвучна эта песня: печальная, правдивая, нежная, мудрая. Помню даже один абзац был бегущей строкой на заставке моего первого компьютера… Мы стояли на крыше Астории и смотрели на звёздное ленинградское небо. Мы держались за руки и молчали. Ночь была глубокой и безмолвной. Ленинград под нами напоминал один из вечных городов Гипербореи, коим, впрочем, он и являлся… тёплый ветер едва касался щёк. Мы смотрели вдаль, в одном направлении, в одну сторону. В будущее. Его будущее. Мое прошлое. — Как тебе это удалось? — спросила я, когда мы, минуя чердак, спустились на жилой этаж. — Связи, — загадочно ответил он, — Тебе правда понравилось? — Да. С тобой хорошо не только говорить, целоваться, заниматься сексом, но и молчать. — Я тоже, оказывается, искал человека, с которым я смогу молчать… — О сколько нам открытий чудных… — Да, каждый день я узнаю о тебе что-то новое, которое отзывается и во мне. — Просто внутри меня твоя вселенная. — Опять сложно. — Метафизически. — Лучше давай я буду в тебе физически. — Не имею ничего против! Кажется театральная элита обоих столиц начала свыкаться с мыслью о том, что самый завидный холостяк СССР все же женился. Поговаривали, что некоторые его поклонницы даже хотели стреляться из-за этой новости, но, слава Богу, участниками криминальной хроники мы не стали. За оставшуюся неделю в Питере мы обошли почти все дома всех влиятельных деятелей культуры и искусства. Нас поздравляли, недоумевали, сокрушались. Ему шептали, что он достоин большего. Мне — что он ветреный бабник. Вечером, в нашем номере, мы обсуждали все то, что нам рассказывали о нас и смеялись. Мы были счастливы. И никто не мог нам помешать в этом ощущении абсолютного счастья…