Duality

Лексус исчез также внезапно, как и появился. Мы с Мироном остались стоять вдвоем на холодном ветру. Я посмотрел на него и не смог отвести взгляд. Черты лица стали какими-то суровыми в свете уличных фонарей. Брови встречались двумя глубокими складками. Глаза щурились то ли от ветра снаружи, то ли от сомнений, одолеваемых внутри. На ресницах то и дело задерживались мелкие колючие снежинки, которые почти сразу таяли. Усталый взгляд и мнущиеся губы. Он явно подбирал слова, снова боролся с собой. — Мне придется рассказать тебе то, во что ты навряд ли сразу поверишь, — я перехватывал его твердые, уверенные слова, уносимые порывами снежного ветра. — А когда поверишь — скорее всего, захочешь послать все это и меня, в первую очередь, — он горько усмехнулся. — Я очень не хотел втягивать именно тебя во все это, честно, — Мирон поднял брови, и его лицо вдруг обрело совершенно не свойственное ему выражение непосредственности. — Но я не помню, когда испытывал что-то подобное… — выдохнул как-то обреченно. Казалось, он снова готов отправить меня восвояси. — Да, ты это уже говорил, — скорее себе под нос прошептал я, вспоминая первый сон, в котором Федоров оказался на моей кухне. — Да, говорил, — задумчиво ответил он, чем ввел меня в легкий ступор. — Но если верить Дарио, — он вдруг оживился. — А он в этих делах редко ошибается, — улыбка тронула его губы. — Ты все равно все узнаешь, рано или поздно. Ты избранный, — многозначительно добавил Мирон. Он смотрел так пронзительно и открыто, что я не удержался. Я забил на то, чтобы осознать смысл сказанных слов. Все это звучало как-то нереалистично и чересчур драматично. Вместо того чтобы предаваться бесплодному осмыслению, я сделал шаг навстречу. Один маленький шажок, и все вокруг словно застыло. Снежинки замедлили ход, редкие машины, проезжающие мимо, за его спиной, превратились в размытые пятна. Свет этих треклятых фонарей стал казаться каким-то волшебным. И отблески гирлянд, и грохот петард где-то в соседних дворах — все это делало момент немного киношным. Два человека в новогоднюю ночь застыли на краю проезжей части и не сводят взгляд друг с друга. Ебучая мелодрама, от которой у меня поджималось что-то в животе. Я не хотел думать о его словах, не хотел думать о его друзьях. Я ни о чем не хотел думать. Я просто хотел наконец-то коснуться его губ. И чтобы это было так, как я себе представлял уже миллион раз. Вдруг Федоров улыбнулся, протянул руку к моей щеке, а вслед за ней потянулся и сам. Поцелуй получился не таким, каким я его представлял. Он не был жгучим и страстным. Не был и с привкусом запретного преподавательского рта. Мирон не пытался властно меня подмять, не управлял и не настаивал. Он даже, кажется, больше не чувствовал себя виноватым, просто наслаждался процессом, как и я, неторопливо выцеловывал мои губы по очереди, не пытаясь протиснуться между ними языком. На секунду мне показалось, что он дразнит меня холодными потрескавшимися губами. Я улавливал, как уголки его рта подрагивают, лишь бы не уползти вверх. В этот момент мне захотелось только одного: его власти. Хотелось почувствовать его страсть, а не пощаду, истинное желание, а не снисхождение. Кончики пальцев покалывало от нетерпения. Я протянул руку к его шее, скользнул в район набитых цифр и притянул к себе, протискиваясь языком. В эту самую секунду все стало по-настоящему. Сердце в ушах стучало так, что мне казалось, он тоже слышит. Казалось, я внутри урагана — такой вихрь эмоций завывал внутри. Я услышал, как Федоров втягивает морозный воздух через нос. Он больше не ухмылялся, не нежничал, не юлил. Он целовал меня так, будто в следующую минуту нас обоих не станет. Я чувствовал его каждой клеткой, жадно ловил мельчайшие движения языка, пытался запомнить каждый следующий миг. Появилось ощущения, что я растворяюсь в нем, и от этого мне было охуенно… Еще секунда, и последняя клетка моего тела исчезнет, и тогда я пропаду со всех радаров. Полная отдача, водоворот, черные дыры его зрачков… И вдруг он разорвал поцелуй. Настойчиво отстранил меня от себя, придерживая за ворот куртки. Отодвинулся, чтобы достать телефон. Отодвинулся, но руку не отпустил, так и продолжал держать, не давая отойти и на десяток сантиметров. Даже сейчас я чувствовал эту пьянящую власть, на которую повелся с самого начала. Только сейчас понял, что мы обнимались почти в самом центре города. Благо, улица не была такой уж популярной, тем более, в новогоднюю ночь. — Да, Локи, — я услышал напряженные нотки. — Где ты? — тишина и нервное пожевывание нижней губы. — Оставайся там, я сейчас приеду, — потяжелевший взгляд, окаменевшие плечи. Секундная заминка и резкая перемена в голосе. — И не смей, слышишь, не смей! — эту фразу он практически прошипел в трубку, нервно нажал отбой и запихнул телефон обратно в карман джинсов. Он поднял на меня глаза, потом притянул обратно за ворот к самым губам. — Извини, нам придется сейчас поехать и забрать одного человека, — его слова уносило ветром, но я все равно слышал каждую букву. — Но мы непременно вернемся к тому, на чем остановились, — он сказал это, ухмыляясь. Потом мазнул языком по моим губам, и только потом я понял, что он уже отпустил ворот моей куртки, а я все также продолжал стоять к нему вплотную, словно мое тело примагничивалось к его. Подобное ощущение не отпускало меня весь семестр. Я знал, что меня тянет к своему преподавателю по Средневековью. Я просто не догадывался, что влечение будет настолько сильным. *** Когда мы сели в машину, я снова вспомнил тот шепот на ломаном русском. — Кто такой Охра? — это было первое, что я спросил, когда мы тронулись с места. Мирон помолчал с полминуты, делая вид, что жутко занят дорогой. Но потом мы подъехали на перекресток, он вздохнул и заговорил, не глядя на меня. — Согласно древнегреческой мифологии, первым богом был всемогущий Хаос. Он стал прародителем таких богов, как Гея, Нюкта, Тартар, Эреб, Эрос и Уран, — он перечислял имена, а я поймал дежавю. На мгновение мне показалось, что мы снова на лекции. Этот деловитый тон, хорошо поставленный голос, дикция, манера говорить — все это завораживало. Вдруг Мирон замолчал, и я очнулся от своего ведения. — И?.. — подтолкнул я его. Он скользнул по мне взглядом, чуть прищурился и продолжил. — Существует легенда, согласно которой есть еще одно дитя первозданного Хаоса, о котором не принято упоминать, — он сделал паузу и добавил. — Охра. — И что, тот парень верит в этого бога? — хмыкнул я. Мирон даже бровью не повел. Он привел машину в незнакомый двор и вышел. Я последовал его примеру. На улице было морозно. Площадку перед домом освещали с десяток горящих окон, почти в каждом из них мигала и переливалась разноцветная гирлянда. Из окон одной квартиры слышалась очень громкая музыка, крики. Я на автомате полез в карман за сигаретами, протянул открытую пачку своему преподавателю. Мы оба прикурились, а потом он ответил. — Да, Дарио верит, — сказал он как-то задумчиво и почти отрешенно. Потом полез за телефоном, видимо, набрал номер звонившего и сразу скинул. — А ты?.. — спросил я уже серьезным голосом. Между нами повисла такая давящая тишина, что я вообще пожалел, что завел этот разговор сейчас, но мне не терпелось стереть все эти недомолвки между нами, которые, очевидно, его тоже мучили. — И я, — наши взгляды встретились, и я почувствовал, как земля уплывает из-под ног. Снова эти чернеющие глаза, будто пропасти, в которые падаешь вниз головой.