***
Ровное пламя нескольких сотен свечей мягко наполняло огромную комнату ярко-жёлтым светом, который густыми озёрами ложился на гладкий чёрный стол и тоненькими нитями рек плавно очерчивал его контуры. Отполированная до блеска поверхность, подобно зеркалу, чётко отражала высокий потолок и верхнюю часть стен по периметру украшенных резными вставки из бука, тем самым превращая их в диковинный орнамент на двери, открыв которую можно было попасть в совершенно другие пространство и время. На столе стояло множество блюд со всевозможными кушаньями, начиная с простого риса и заканчивая искусно расположившейся на огромных подносах и фаршированной всевозможными овощами и специями, лесной дичью. Наверное, таким количеством еды можно было накормить половину столицы, не говоря уже о самом императорском дворце. — Таких стола всего два: этот для меня и вас, а также для моего каро, вашей сестры и одного особого гостя. В другой комнате на этом этаже стоит точно такой же стол, однако он предназначен для моих советников, министров и вашей семьи, — пояснил господин Ким. — Я подумал, что хотел бы сделать этот вечер приятным для всех, поэтому и принял решение о разделении помещений для ужина. Пусть мои советники и казначеи занимаются своим любимым делом, считая чужие деньги и обсуждая расходы на предстоящее торжество, а мы же с вами проведём время в приятной беседе, которая поможет вам расслабиться и отдохнуть. — Вы очень добры, а Ваше гостеприимство не имеет границ, господин Ким, — учтиво поклонившись, поблагодарила Кийоми. — Ваше счастье и благополучие являются для меня самой искренней благодарностью, госпожа Мотидзуки, — вежливо улыбнулся мужчина, доброжелательно смотря на невесту и мысленно радуясь тому, что пузырь неловкости медленно сдувался до размеров пылинки, беспорядочно летающей в воздухе. Выдержав небольшую паузу, Кийоми начала поднимать голову, но почти выпрямив шею, внезапно столкнулась со взглядом Намджуна и тут же замерла на месте. Тёмно-карие глаза с маленькими золотистыми вкраплениями, в которых, обвитые золотой нитью падающих звёзд, танцевали отблески пламени, смотрели прямо в душу, обнажённую из-за безвозвратной потери тела в глубине этих омутов. Проницательный взгляд будто бы осмысленно снимал одну оболочку кожи за другой, щекоча, скользил по обнажённым костям и просачивался в каждый уголок беззащитного сердца, готовя его к осознанию новых чувств, продиктованных самим господином Кимом. Казалось, чьи-то длинные пальцы, испачканные чёрным и вязким страхом, проникают в каждый клапан и сосуд, оставляя внутри ужасные отпечатки, липкой паутиной затягивающие всё сердце, и Кийоми быстро опустила голову, молниеносно приковывая взгляд к полу, лишь бы не видеть почему-то напугавших её глаз. Сбитый с толку поведением девушки, мужчина было собирался протянуть свою руку, чтобы дотронуться до ладони невесты и спросить, всё ли в порядке, но сообразив, что может только усугубить ситуацию, тут же одёрнулся, возвращая руку в исходное положение. Намджун чувствовал себя неуверенным четырнадцатилетним мальчишкой, совершенно не имевшим понятия о том, что делать дальше, ведь обычно женщины либо учтиво вели с ним светскую беседу и вежливо улыбались, либо желали почувствовать его в себе каждой клеточкой тела, но никак не дрожали, подобно осиновому листу, от одного лишь его взгляда. “С женщинами в тысячу раз сложнее, чем на поле боя,” — говорил когда-то отец Хосока, имевший пять жён и трёх дочерей, и кажется, только сейчас, в свои двадцать пять лет, даймё смог по-настоящему понять смысл этих слов. — Госпожа Мотидзуки, — осторожно начал Намджун, — я понимаю, что раньше мы никогда не встречались, но почему-то чувствую, будто бы вы боитесь меня, словно ночного кошмара, который снится вам на протяжении уже нескольких ночей, и меня это очень сильно огорчает. Глаза Кийоми тут же расширились от ужаса, и девушка, разомкнув рот, подобно рыбе, выброшенной на поверхность, нервно сжала в кулачках ткань кимоно: — Я… Не боюсь Вас… Господин Ким, — пролепетала она. — Кийоми, — как можно мягче попытался произнести даймё, — я впервые увидел человеческую смерть, когда мне было четыре года. В тот вечер я допоздна заигрался с деревенскими мальчишками и, пробегая мимо одной из хижин, услышал женские стоны. На самом деле, раньше я тоже слышал нечто подобное, иногда проходя мимо покоев моего отца, но в этот раз, плач показался мне каким-то другим. Я зашёл внутрь и увидел, как пьяный и грязный мужчина бил ногами катавшуюся по полу женщину, чьё тело было перепачкано кровью, смешанной с землёй. Одной своей рукой она закрывала голову, а другой – живот, и заметив меня, беспомощно протянула обе руки по направлению ко мне и издала свой самый истошный и страшный вопль, но мужчина тут же достал из-за пазухи острый нож и перерезал ей горло. Затем он повернулся в мою сторону с окровавленным ножом, однако я успел вовремя отреагировать и убежать. На следующее утро этого мужчину повесили за жестокое избиение и убийство своей беременной жены, но ощущение было таким, будто и на моей шее под затуманенным взглядом этих молящих глаз затянулась петля. Красочные эпизоды ужасных событий растворялись друг в друге, превращаясь в одну чудовищную картину, которую невидимый художник лёгкой рукой писал прямо перед глазами Кийоми. — Я убил своего первого человека, когда мне было одиннадцать, — продолжал мужчина. — Это был вор, который пробрался в покои моей матери. К счастью, она тогда была в чайном домике вместе с женой господина Мина и не стала его жертвой. Хотя, пожалуй, убил – сказано слишком громко, — немного подумав, добавил Намджун, — скорее, помог ему умереть. Тренировочной катаной никого не убьёшь, однако дырок наделать можно, и человек без оказания должной помощи лекаря скоротечно погибает от потери большого количества крови. Девушка слушала, затаив дыхание. — Я очень хорошо запомнил своё первое убийство. Наверное, это одно из свойств нашей памяти – хранить воспоминания о первом опыте в чём-либо, и люди не напрасно говорят, что на смертном одре перед глазами проносятся самые яркие моменты из жизни, ведь первый шаг, первая победа и первая любовь – и есть те самые драгоценные мгновения, ради которых мы бесцельно проживаем десятки лет, — горько улыбнулся даймё. — Я провёл на поле боя около двенадцати лет, день за днём читая эмоции в глазах человека, чтобы остаться в живых, и за этот период безошибочно научился определять страх. Вы можете обмануть чужой взгляд, но себя, госпожа Мотидзуки, вам не удастся обмануть никогда, а лгать мне – просто нет нужды. Я понимаю, что сколько бы раз я не спросил вас об этом, то ответом всегда будет “нет”, но мне интересно, чем вызван ваш страх. — Простите меня, господин, — взволнованно выпалила Кийоми, чувствуя, как щёки предательски окрашивает стыдливый румянец. — Я никогда не хотела лгать вам, и уж тем более не желала, чтобы наши, — девушка на секунду задумалась, пытаясь подобрать нужное слово, — отношения, — неуверенно проговорила она, — начинались таким образом… — Я понимаю, — прервал невесту Намджун, — и нисколько не виню или не упрекаю вас в этом. Сколько вам лет, госпожа Мотидзуки? — Семнадцать, — нетвёрдо сказала Кийоми, расслабляя ладони и выпуская слегка скомкавшуюся ткань кимоно. Тревожная мысль в одно мгновение родилась в её голове и начала беспокойным потоком горячей крови стучать в ушах подобно тому, как стучит своим клювом по тонкой, но плотной скорлупе, ещё не родившийся птенец. Внутри каждого из нас живёт нечто, которое при попытке осознания его нами превращается в ничто. Тот внутренний голос, эхом звучащий в нас завывающими отголосками безликой череды предыдущих поколений, которые всегда можно услышать в пещерах или горных расщелинах, и которые по ошибке всегда воспринимаются нами, как нечто, происходящее извне, будь то случайный крик птичьей стаи или бушующий порыв холодного северного ветра, на самом деле, есть ничто иное, как появляющиеся и произрастающее в нас самих. Из бесконечного водоворота событий окружающего мира мы, будто из воска, лепим незамысловатую реальность, тщательно выбирая каждое мгновение, которые бы по своей форме хоть немного совпадало с тем, что мы хотим спроецировать и увидеть в конечном результате, но, к сожалению, момент неподвластен даже самой великой силе, ведь у него нет ни начала ни конца. Момент – это то, что происходит здесь и сейчас, и по сущности своей он абсолютно аморфен и бесцветен, и лишь от воли самого человека зависит то, каким станет то или иное мгновение, однако, в попытках окрасить его новыми оттенками уже существующих цветов, мы слишком часто обращаемся к окружающему, тому, что мы создали сами, но совершенно забываем о том, что уже заложено внутри нас самим мирозданием и прожило тысячи жизней до того, как мы сделали свой самый первых вздох. Это нечто хранит в себе пласты воспоминаний о прошлых проявлениях нашего существа во Вселенной, которые иногда обгоревшими обрывками вытягиваются из самых дальних и тёмных уголков, будто бы давая понять, как следует подступить в той или иной ситуации, и именно сейчас один из таких, ещё не до конца осознаваемых самой девушкой, эпизодов промелькнул в голове Кийоми. Движимая какой-то необъяснимой силой, подчинившей себе каждую часть тела, юница камнем упала на колени перед даймё, тонкими пальцами касаясь подола его роскошного кимоно. — Простите меня, господин, — сокрушаясь, чуть слышно проговорила она, — раньше я почти не разговаривала с мужчинами и никогда не была так близка с ними, как с вами сейчас, поэтому боюсь, что могу допустить какую-нибудь оскорбительную ошибку, но думаю, что сейчас мои опасения напрасны, ведь я уже совершила один из самых бестактных и недостойных дочери прославленного самурая поступков, введя Вас в недоумение и огорчив своим непочтительным поведением. Я понимаю, что не смею просить о таком, ведь пользоваться великодушием другого человека мерзко и низко, но пожалуйста, позвольте мне попробовать снова, господин Ким, и я клянусь, что больше никогда не разочарую Вас, — пролепетала Кийоми, крепко зажмуривая глаза. — Госпожа Мотидзуки,… — маска рассеянного удивления застыла на лице Намджуна, и мужчина вопрошающе посмотрел на опустившуюся перед ним на колени девушку. Кийоми судорожно сглотнула, ожидая дальнейших слов даймё, и неосознанно сжала в тонких пальцах мягкий чёрный подол. Неожиданно шёлковая ткань натянулась, и спустя несколько мгновений девушка услышала мягкий шелест складок кимоно и почувствовала успокаивающее тепло совсем рядом с собой. Чуть приподняв голову, она увидела, что господин Ким опустился на пол и тоже стоит на коленях прямо перед ней. — Кийоми, — осторожно начал Намджун, — я же могу называть Вас так, госпожа Мотидзуки? Хорошо, — получив в ответ короткий кивок, продолжил он, — во-первых, я хотел бы опровергнуть ваши слова об оскорбительном и бестактном поведении, ведь ни в одном вашем поступке не было и малой толики того, что вы себе вообразили. Вы ещё очень юны и чисты, как первый снег, и мне следовало бы догадаться, что, не находясь в каких-либо отношениях с мужчинами, вы можете быть смущены или напуганы моими действиями, поэтому я хочу извиниться за свою невнимательность. Я наслышан о нраве вашей наставницы и способах её воспитания, но признаюсь, даже и предположить не мог, что она посеет в вашем сердце такой страх передо мной. Кийоми, позволите ли вы мне сделать кое-что? Снова получив в ответ растерянный кивок, даймё, выдержав короткую паузу, аккуратно положил свои большие ладони поверх узких девичьих, крепкими пальцами обхватывая их у самого запястья. Ощутив тепло и приятную тяжесть мужских рук, Кийоми вздрогнула, словно оборвавшаяся на сямисэне струна, и перевела затуманенный взгляд на ладони мужчины. Они были почти в два раза больше её собственных, слегка шершавые и покрытые узором из явно проступающих широких голубых вен и небольших ранок, больше походивших на мелкие царапины, которые Намджун носил на себе уже большую часть своей сознательной жизни. Слегка вытянутые сильные пальцы украшало несколько увесистых золотых перстней с драгоценными камнями очень тёмного, почти чёрного цвета. До этого момента рук Кийоми практически никто не касался, но сейчас неожиданно даже для самой себя, девушка начинала ловить себя на мысли о том, что ей непривычно, но очень приятно чувствовать тепло крепких ладоней господина Кима, осторожно обхватывающих её руки. — Кийоми, я знаю, что вы очень рано потеряли свою мать, и Фукусима-сама воспитывала вас практически с самого детства. Ваша наставница – это очень мудрая женщина, и каждый её совет, безусловно, имеет вес золота, тем не менее, я вижу, что она представила меня не совсем тем человеком, которым я являюсь на самом деле. Продолжайте уважать её и внимать каждому слову, однако забудьте всё то, что было рассказано обо мне и позвольте показать вам настоящую сущность человека, женою которого вы собираетесь стать, хорошо? — доброжелательно попросил Намджун. — Не бойтесь разговаривать со мной, разрешите мне услышать ваш прекрасный голос ещё раз, — ободряюще улыбнувшись, добавил он. — Хорошо, — робко проговорила Кийоми, почувствовав, как пальцы даймё крепче обхватили её ладони. — Я распоряжусь, чтобы мы проводили как можно больше времени вместе, ведь это позволит нам лучше узнать и привыкнуть друг к другу, вы согласны? — Я буду очень счастлива проводить с вами больше времени, господин. — Вот и славно, — лучезарно улыбнулся Намджун, понимая, что ситуация налаживается, и неосознанно провёл большими пальцами по внешней стороне девичьих ладоней, бережно поглаживая их, — а теперь, когда всё встало на свои места, давайте пообещаем друг другу быть окружёнными лишь самыми прекрасными мгновениями этой жизни, и всегда быть счастливы, хорошо? — слегка наклонив голову вправо, дружелюбно спросил мужчина. — Хорошо, — чувствуя, как краешки губ принимают форму робкой улыбки, согласилась девушка, — давайте всегда быть счастливы. В зале воцарилось молчание, изредка нарушаемое лишь лёгким потрескиванием горящих свеч, но оно вовсе не было таким тягостным, каким представлялось до этого, по крайней мере, ни Кийоми, ни Намджун больше не чувствовали сковывающей каждое дыхание и движение неловкости. Тонкая вуаль неизвестности была мягкой рукой отброшена с истинного лица безмолвия, на котором расцвела блаженная улыбка, олицетворявшая собою прекрасное перевоплощение гнетущей недосказанности в безмятежную тишину, наполненную словами, внимать коим было способно одно только сердце. Этот короткий, но искренний разговор был могущественнее самой лучшей армии, которая когда-либо находилась во власти Намджуна, ведь именно он без единой потери смог открыть мужчине драгоценный путь к расположению и доверию будущей невесты. Даймё хотел было попытаться стать ещё ближе, попросив девушку посмотреть на него, но вовремя вспомнил, что некоторые события требуют времени, и один шаг вперёд с лёгкостью может обернуться десятью шагами назад, поэтому иногда стоит лишь подождать и всё произойдёт само собой без какого-либо постороннего вмешательства и напрасно приложенных усилий. Казалось, что Намджун и Кийоми могли бы просидеть так целую вечность, если бы над их головами внезапно не раздалось чьё-то тактичное сухое покашливание.6. Давайте пообещаем друг другу всегда быть счастливы?
24 февраля 2020 г. в 17:09
Звёзды, окружённые ореолом холодного сияния, медленно появлялись в разных участках тёмно-синего неба, словно маленькие пятнышки белоснежной краски, которую художник разбрызгивал по огромному чернильному холсту. Они хаотично загорались среди сумрачных глубин и, превращаясь в крохотных светлячков, объединялись в мерцающие мириады созвездий, причудливым орнаментом украшающих обратную сторону небосвода. Иногда пелена ночных облаков, бесшумно следующая за восточным ветром, заботливо укрывала их на непродолжительное время, но казалось, что после этого звёзды, отполированные тёмно-фиолетовой дымкой, начинали сиять лишь ярче.
Кийоми, придерживаемая за руку Наоки Фукусимой, с восхищением наблюдала за ночным небом, которое, как казалось девушке, с каждым мгновением становилось темнее и темнее, будто бы художник раз за разом накладывал новый слой синей краски на чернильный холст, постепенно окрашивающийся во всевозможные холодные оттенки, а звёздный свет, от этого становившийся только насыщеннее, серебряными бликами отражался в её глазах. Сапфировые киты, васильковые медузы и жемчужные рыбки плавно рассекали сумеречные глубины, отчего мерцающие светлячки мерно покачивались в такт небесным волнам, пробуждая цикад, чьё стрекотание, словно колыбельная, мягко струилось из белоснежных чашечек лунных кувшинок. “Вот бы и в моей душе царили такие же покой и тишина, как в этом ночном пейзаже” — думала Кийоми, вспоминая о своей старшей сестре, которая замыкала всю процессию, исполняя наказание настоятельницы монастыря. Девушка чувствовала, как тень Натсуми своими невидимыми руками обхватывала её лодыжки, больно сжимая щиколотки и морозным дыханием опаляла заднюю сторону шеи, будто бы спрашивая: “Неужели этот подарок господина Кима для тебя дороже, чем наша семья?” Как бы Кийоми сейчас хотела остановиться, повернуться назад, изо всех сил ринуться к сестре и заключить её в крепкие объятия, шепча о том, что Натсуми — по-прежнему самый бесценный и родной человек в её жизни, однако рука Наоки Фукусимы, крепко обхватывающая её локоть, напоминала о долге перед своей учительницей и будущим мужем, поэтому девушка просто продолжала идти вперёд, рассеяно ступая по весенней земле и надеясь, что ненависть сестры, пусть и медленно, но растает так же, как молочные сумерки в полночной глубине.
Натсуми медленно брела в конце всей процессии, временами ловя на себе любопытные взгляды перешёптывающихся об участи своей госпожи служанок, и желала лишь того, чтобы путь до минки господина Кима закончился как можно быстрее, но почему-то дорога больше походила на лабиринт без выхода, каждый шаг в котором пульсирующей болью отдавался в голове девушки. Ночное стрекотание цикад, мерные удары множества таби об землю, шорохи обнимающих друг друга ветвей и шёпот служанок постепенно стихали, меркли и растворялись, а всё существо Натсуми, словно пустой глиняный кувшин, заполняла ледяная морская вода, принёсшая с собой воспоминания, которые девушка несколько лет назад седым пеплом развеяла по ветру. В юной Кийоми, послушно следующей за настоятельницей монастыря, она, как в отражении зеркала времён, видела себя, которая точно так же пять лет назад шла рядом с Наоки Фукусимой в дом своего будущего супруга. Брак старшей дочери великого воина Мотидзуки не был заключён во время Ханами, но Натсуми была уверена, что даже тысяча нежных лепестков сакуры была бы не способна принести ей счастья. Тогда всё ещё верившая в старинные легенды девочка не представляла, что любовь — это не прекрасный пруд в цветущем саду, а холодная прорубь, окунувшись в которую люди захлёбываются ледяной водой и больше никогда не выплывают наружу. По словам Наоки Фукусимы, союз, заключённый во время Ханами, считался счастливым, но Натсуми не хотела, чтобы невесомые лепестки сакуры, распустившиеся на праздновании свадьбы Кийоми, после превратились в ужасные комья грязи, чёрные следы от которой ещё долго не смыть со своего тела.
Конечно, Натсуми не была знакома с господином Кимом, более того, даже никогда не беседовала с ним, и поэтому приобщение его ко всем мужчинам и поспешные выводы были более чем не обоснованы, и даже самой девушке отчасти казались слишком предвзятыми и неразумными, однако, несмотря на это, сомнения, подобно рою маленьких пчёл, с бешенной скоростью мелькали в её голове, так и не давая возможности избавиться от навязчивых мыслей. Их жужжание пробиралось под кожу, подобно уколам тысячи маленьких, но очень острых иголок, заполняло собой всё пространство, от пропитавшейся влагой зимних снегов земли до ночного неба, чернильным пятном расплескавшимся по поверхности небосвода, и с какой бы силой Натсуми не пыталась закрыть свои уши, она всё равно продолжала слышать это жужжание, ведь оно зарождалось и существовало в ней самой, а как известно, ещё никому не удавалось избавиться от того, что находится в его собственной голове.
Спустя пару минут Натсуми заметила, что процессия, которую она гордо замыкала, остановилась, а служанки, стоящие перед ней, начали обмениваться восторженным шёпотом, совсем позабыв о собственной госпоже, бывшей предметом их оживлённого обсуждения на протяжении всего пути. Облегчённо выдохнув, будто вместе с нагретым воздухом выпуская в тихую ночь груз чрезмерного внимания к своей персоне, девушка подняла голову, и от увиденного её глаза непроизвольно расширились, превращаясь в миндальные орехи слегка вытянутой формы. Прямо перед ней, словно огромный белоснежный айсберг, блуждающий в толще океанских вод, величественно возвышалась каменный замок, который больше напоминал один из летних дворцов императора в его многочисленных провинциальных резиденциях. Строение представляло из себя сложное архитектурное сооружение с семью башнями, шесть из которых состояли из двух этажей и были как две капли воды похожи друг на друга, и одной центральной, включавшей в себя пять этажей и устремившейся настолько высоко, что казалось, забравшись на крышу, можно будет без особых усилий прикоснуться к холодному лику луны и мерцающим жемчужинам звёзд или к горячей поверхности солнца и пушистым облакам. На стены замка цвета оперения белой цапли красиво падал мягкий свет молодой луны, проявляя невидимый глазу днём причудливый узор, состоящий из сплетения каменных прожилок, так похожих на паутинки голубых вен, выступающих на человеческих руках, и неглубоких рельефов, оставленным жителями небесных глубин. По всему периметру фасад замка украшала лепнина в виде маленьких геометрически правильных прямоугольников, издалека больше напоминающих чешуйки огромного белоснежного дракона, который прилёг отдохнуть на живописный склон и, превратившись в камень, навеки уснул среди благоухающих деревьев сакуры. Черепичные крыши, словно чёрные матовые зеркала, отражали лунные блики, попутно окрашиваясь всеми оттенками тёплой весенней ночи, а фундамент, сооружённый из огромных, гладких, плотно прижатых друг к другу камней бурого и песочного цвета, был живым безмолвным свидетелем многолетний истории этого здания.
“Если этот замок станет домом Кийоми, то он точно защитит её от любых врагов, — подумала Натсуми, — но вот сможет ли этот дом защитить Кийоми от собственного мужа?” Служанки, стоявшие перед девушкой, бесшумно расступились, почтенно склонив свои головы, и она заметила невидимый остальным жест Наоки Фукусимы, позволявший ей присоединиться к собственной семье. Гордо выпрямив спину и расправив точёные плечи, Натсуми с достоинством, которое подобает женщине, осознающей своё благородное происхождение, не торопясь, словно бы за ней наблюдали, выстроившиеся по обеим сторонам, все представители тысячелетней династии, подошла к Кийоми и остановилась позади младшей сестры, смотря на вход в замок.
На большой площадке располагался гонг, рядом с которым стояли несколько женщин в красных как свежепролитая кровь хакама и белоснежных кимоно, держащие в своих руках разноцветные сосуды с горящими палочками благовоний и маленькие фигурки идолов. Это были мико — служительницы синтоистских храмов, миссия которых заключалась в представлении Богам будущей невесты господина. Заметив подошедшую к высоким каменным ступеням процессию, одна из мико, чью голову украшали длинные золотые шпильки с изящно свисающими тонкими нитями, обвитыми свежими маленькими цветами, грозно посмотрела на Кийоми, заставив её содрогнуться и напрячься, при этом непроизвольно сжимаясь в маленький комочек, подобно птенчику, впервые оказавшемуся в объятиях холодного осеннего ветра. Немного растерявшись, молодая особа, почти касаясь концом подбородка основания собственной шеи, опустила голову в смиренном поклоне, представая перед Богами во всей своей благочестивой красоте и покорно внимая их бесшумным голосам, растворившимся в потоках ночного ветра. Оценивающий взгляд храмовой девы быстрой змеёй скользнул по фигурке Кийоми, тут же теряясь в складках её роскошного фурисоде, и мико, коротко кивнув остальным служительницам, взяла деревянную палочку, головная часть которой была покрыта хлопком, и звучно ударила в гонг. Бронзовый диск грозно запульсировал, и резкий металлический звук волнами разошёлся по всем окрестностям резиденции, наполняя сердце каждого присутствующего трепетным волнением и оповещая богиню солнца Аматэрасу и господина Намджуна о прибытии в замок будущей невесты.
Пляшущее на тонких свечных фитилях священное пламя нервно дрогнуло, покачнувшись в такт воздушным колебаниям, и снова ровно запылало, смутным призраком отражаясь в покрытой золотым порошком поверхности гонга. На мгновение во всём мире будто бы воцарилась гробовая тишина, тяжёлым камнем опустившаяся на хрупкие плечи юной Кийоми и своим грузом заставившая её тело, будто молодую травинку, покорно согнуться в глубоком почтительном поклоне. Натсуми с толикой грусти смотрела на свою младшую сестру, сейчас больше похожую на безвольную куклу, которая смиренно двигалась и, наверное, даже дышала по чётко выученной инструкции, данной ей Наоки Фукусимой, лишь для того, чтобы соблюсти все эти фальшивые церемониальные приличия перед ликами Богов и храмовых дев. Девушка глубоко сочувствовала Кийоми, которая умело исполняла свою роль, и ощущала, как в её сердце медленно вспыхивает ненависть к господину Намджуну, мужчине, ради которого её сестра, подобно маленькому пушистому зверьку, своим представлением развлекает ревнивых Богов, и который спустя несколько лет втопчет Кийоми, как самый прекрасный цветок, в вязкую грязь, навсегда забывая о её благородстве, достоинстве и даже существовании, так лицемерно воспевающимися сейчас.
Натсуми медленно перевела свой взгляд на площадку перед входом в замок и увидела, как с высоких деревянных ступеней туда чинно сходили и выстраивались в ряд мужчины в богато украшенных кимоно, по обе стороны от которых, подобно маленьким волнам, тут же окружавшим брошенные в воду камни, рассредоточались слуги. За мужчинами тёмными вершинами вековых гор вырастали воины-телохранители, устремлявшие свой пристальный взгляд в ночную тьму, будто бы пытаясь найти в ней притаившихся разбойников или убийц. Всего в нисходящей со ступеней и выстроившейся в ряд процессии Натсуми удалось насчитать порядка сорока человек, пять из которых разительно отличались от других. Среди них было трое мужчин, в чьи редкие бороды и длинные волосы, собранные в пучки и украшенные золотыми шпилями, уже успела прокрасться седина, и два совершенно молодых и статных человека, которым на вид было точно не больше тридцати лет. Один из них был облачён в роскошное шёлковое кимоно, ткань которого мягко впитывала лунный свет, позволяя тому густыми серебряными озёрами оставаться на поверхности цвета чёрного янтаря. Хитросплетение золотых нитей изображало разъярённого огнедышащего дракона, прорезавшего пелену седых ночных облаков своими огромными чешуйчатыми крыльями, и извергающего из своей зубастой пасти языки пламени, плавно огибающие контур луны. Чёрная ткань красиво облегала силуэт мужчины, подчёркивая всю мощность его мышц, статность гордо выпрямленной спины и величественность высокого роста. Было видно, что он не раз бывал в битвах и сражениях, и даже в мирное время постоянно испытывал своё тело, совершенствуя навыки боевого искусства. Мужчина, стоявший рядом, был немного ниже, но даже этот факт не отменял его неземной красоты, которой смело могла позавидовать любая девушка. Лунные блики плавно ложились на светлую кожу, окрашивая её всеми оттенками первого снега, из-за чего казалось, будто она излучает чистое божественное сияние, подобно звёздам, появляющимся в ночной глубине. В густых, чёрных как смоль волосах путалось сверкающее жидким серебром отражение небесных светил, а лёгкий весенний ветер мягко перебирал слегка растрёпанные пряди. Шёлковое кимоно полуночно-синего цвета украшал узор в виде карты ночного неба, возникшей над тонкими ветвями совсем недавно распустившегося глицина. Звёздная россыпь, сотканная из серебряных и золотых нитей, призрачно сверкала в лунном свете и казалось, будто бы для того, чтобы сшить это кимоно ловкие рукодельницы взобрались на крышу дворца даймё и достали кусочек ночного неба, который потом искусно заключили в шёлк. Этот мужчина тоже имел красивое тело с подкаченными мышцами, которые подчёркивала ткань дорогого кимоно, однако его, скорее, можно было назвать изящным и грациозным, нежели чем воинственным, как его спутника. Возможно, он умел очень хорошо обращаться с оружием, но, по крайней мере, делал это в редких случаях.
Молодой человек в чёрном кимоно коротко кивнул главной мико, и она ещё раз ударила в гонг, звуковая волна которого на этот раз оповещала Кийоми и богиню солнца Аматэрасу о выходе из замка будущего жениха. Храмовые девы, держащие в руках сосуды с благовониями, одновременно затушили горящие палочки своим дыханием, и всё пространство сада тут же наполнилось сплетением ароматов сандалового дерева и сетчатой сирени — запахов, символизировавших объединение представителей династий Ким и Мотидзуки. Натсуми сделала глубокий вдох, впитывая благоухающий воздух каждой клеточкой своего тела для того, чтобы он как можно быстрее растворился в её горячей крови, которая, добравшись до сердца, обязательно бы рассказала девушке о дальнейшей судьбе предстоящего союза.
Следуя настоянию, данному Наоки Фукусимой, Кийоми мысленно посчитала до трёх, чтобы привести в норму сбившееся от чрезмерного волнения дыхание и хоть немного успокоить сердце, бешенной птицей бьющееся в груди. Страх совершить недопустимую ошибку скользкими щупальцами окольцовывал тонкую шею, а неуверенность мягко парализовала волю, и как бы не пыталась Кийоми взять себя в руки и дышать глубже и чаще, получалось у неё это очень плохо, ведь даже свежий ночной воздух не смог прогнать густой, плотно расстелившийся в её голове туман тревог и сомнений. К счастью, услышав тихое: “Ступай”, произнесённое Наоки Фукусимой, девушка сразу же вспомнила, как настоятельница монастыря каждый день заставляла её по несколько сотен раз подниматься и спускаться по самой длинной лестнице в их родном поместье, дабы отработать торжественный момент входа в дом будущего супруга. Многократное повторение таких репетиций даже после того, как каждый шаг был точно выверен, помогло Кийоми обрести уверенность в себе, и она была готова поклясться, что сделает всё идеально даже с закрытыми глазами. Одобрительная интонация спокойного голоса помогла юнице вернуться в те времена, и поэтому, не медля ни секунды, она сделала первый решительный шаг. Расправив узкие плечи, царственно склонив голову и гордо выпрямив спину, Кийоми грациозно поднималась по лестнице, словно белоснежный журавль, так, будто шла по идеально вымощенной гладкими камнями дороге. Заметив одобрительный взгляд мужчин, неотрывно смотрящих на прекрасную юную девушку и услышав восхищённый шепот за своей спиной, Натсуми почувствовала, как в её сердце одновременно рождаются радость и гордость за свою сестру, а на лице расцветает счастливая улыбка.
Преодолев последнюю каменную ступеньку, Кийоми сделала несколько маленьких шагов вперёд и, остановившись прямо перед мужчиной в чёрном шёлковом кимоно, почтенно склонила голову. Мужчина, до этого пристально наблюдавший за каждым действием юницы, с лёгким шипением выпустил нагретый воздух из лёгких, повернулся к своему спутнику в кимоно полуночно-синего цвета и коротко кивнул. Тот тут же протянул ему небольшой кинжал в ножнах из кожи благородного коричневого цвета. Мужчина повернулся обратно к девушке и, тяжело сглотнув, проговорил:
— Добро пожаловать, госпожа Мотидзуки. Я с нетерпением ждал Вашего прибытия, являющегося для меня огромнейшей честью, в знак которой я прошу позволения преподнести Вам в дар этот кинжал.
— Я и моя семья очень благодарны за доброту и гостеприимство, которые были оказаны Вами, господин Ким, и я с великой радостью и благоговением приму Ваш подарок, ибо, уже просто стоя перед Вами я чувствую себя самой счастливой женщиной на свете, а честь предложения стать Вашей законной супругой наполняет меня блаженством, подобно манне небесной, — уверенно ответила Кийоми, принимая кинжал из рук даймё, и тут же передавая его обратно мужчине в тёмно-синем кимоно.
— Я рад слышать это, госпожа Мотидзуки, и надеюсь, что смогу стать мужем, достойным такой прекрасной женщины, как Вы, — учтиво поклонившись, сказал Намджун. — А сейчас прошу Вас пройти в замок вместе со мной для торжественного ужина в честь Вашего прибытия, — добавил мужчина, указав рукой в сторону входа.
— С превеликим удовольствием, — скромно улыбнувшись и облегчённо выдохнув про себя, проговорила Кийоми.
Мужчины, стоявшие рядом с Намджуном, расступились, освобождая как можно больше места для входа в замок, и даймё демонстративно согнул свою руку в локте, ожидая, когда её обхватит рука невесты. К сожалению, этот момент не был несколько сотен раз отрепетирован с Наоки Фукусимой, поэтому Кийоми, произнеся торжественное приветствие и рассчитывая на то, что все трудности официальной части вечера позади, уже успела немного расслабиться, но тут, столкнувшись с неожиданностью, ощутила себя в полной растерянности. Её взгляд рассеянно блуждал по рукаву шёлкового кимоно, украшенному серебряными облаками и представшего перед ней во всём своём великолепии. Чувствуя, как окружающая обстановка начинает накаляться под гнётом неловкой паузы, девушка, дрожа всем своим телом, нерешительно потянулась к пространству, образованному между рукой и телом господина Кима, и слегка прижавшись к нему, робко обхватила руку мужчины своей рукой, кладя ладонь, трясущуюся подобно осиновому листу, поверх своего золотого оби.
— Вы в порядке? — Намджун повернул голову в сторону невесты, каждой клеточкой своего тела улавливая её почти что животный страх.
— Да, — еле слышно ответила Кийоми, борясь с учащённым дыханием, бешеным сердцебиением и подступающими к уголкам глаз слезами.
Господин Ким моментально распознал очень плохо скрытую ложь и отчётливо ощутил какое-то внутренне смятение, неприятно покрывавшее его тонкой плёночкой с ног до головы, однако, вопреки роившимся в голове мыслям, лишь тихо хмыкнул, плотнее прижал к себе руку девушки, вошёл во дворец и неспешно направился прямо по длинному коридору. Затуманенный взгляд Намджуна плавно очерчивал силуэты деревянных балок, которые, благодаря резвящимся языкам пламени, окрашивались во всевозможные оттенки, начиная от тёмно-красного и заканчивая светло-коричневым, а сердце даймё, превратившееся в поле битвы двух могущественных сил, обильно обливалось оловянной кровью, и стук его громовыми раскатами пульсировал в висках мужчины. С каждым новым шагом Намджун невольно признавался самому себе в том, что совершенно не знает, как ему стоит поступить: остановиться, встать прямо перед Кийоми, слегка наклонив голову так, чтобы его глаза были на одном уровне с её лицом, попытаться узнать правду и, возможно, как-то подбодрить и успокоить будущую невесту, или же, наоборот, продолжать равнодушно идти вперёд, чтобы ещё больше не пугать дрожащую как осиновый лист девушку, тем самым не усугубляя положение. Он ещё никогда не бывал в подобной ситуации, поэтому надеялся, что Кийоми успокоиться, и всё разрешиться самым что ни на есть естественным образом.
Однако, как бы не пыталась внушить себе те же самые мысли девушка, успокоиться у неё никак не получалось. Сколько сил и времени было потрачено на то, чтобы она, с безукоризненной точностью заучила каждое движение, во всей его грациозности и красоте, а слова торжественного приветствия даже ночью без запинки отлетали у неё от зубов? Неужели, все эти усилия были обречены исчезнуть под тяжестью камня преткновения, именуемого неуверенностью? Именно это вопросы точили сердце юной Кийоми с остервенением червя, который жадно точит переспевшее яблоко, ещё не упавшее с ветки. Чувство полнейшей ничтожности, неоправданные ожидания и глубокая обида на саму себя превратились в горький, застрявший где-то в горле, комок, проглотить который девушка была не в силах, из-за чего, в уголках её глаз скапливались несформировавшиеся капельки слёз. Но хуже всего было то, что она снова ощущала себя той маленькой слабой девчонкой, от которой так хотелось избавиться, находясь рядом с господином Кимом. Время от времени коротко вздрагивая, Кийоми продолжала идти рядом с мужчиной, всем сердцем надеясь на то, что он всё-таки не чувствует себя оскорблённым её поведением, и обещая себе каждый день работать над собой и становиться женщиной, достойной такого благородного и величественного мужчины как господин Ким Намджун.