Способны ли мы любить?

      Кабинет управляющего кадетским корпусом Германа Крепа был самым страшным местом на свете для любого кадета. О нём ходили такие слухи, что кровь стыла в жилах даже у инструкторов, проработавших не один десяток лет под его началом. Солдат в прошлом, он обладал на редкость дурным нравом (за что в своё время был уволен из гарнизона по чьему-то злому навету, но за заслуги перед короной и выслугу лет ему было позволено учить или мучить, как посмотреть, новичков) и об этом было известно каждому, кто волей судьбы находился в тренировочном лагере под его руководством. Нынешним утром, накануне последних экзаменов, ему на стол принесли любопытное письмо от некоего лорда Холфа, в котором вышеозначенный лорд осведомлялся об успехах своей дочери, курсанта Лисет Холф и выказывал пожелание дать его дочери шанс закончить в десятке лучших, дабы она смогла служить в Королевской военной полиции, а он, в свою очередь, обязуется помочь его кадетскому корпусу со всем, чем только будет возможно помочь. Небрежно скомкав письмо, (не приведи свет кто-то прочтёт содержание) он немедля вызвал инструктора юной особы, дабы осведомиться об её успехах на военном поприще. Инструктор едва не написал завещание, когда узнал, что его вызывает к себе начальство и, наказав курсантам вести себя тихо, пошёл нетвердой походкой в кабинет, где его ждала неизвестность. Кое-как уняв дрожь и постучав в кабинет, инструктор Паркинсон дождался сухого: «войдите», после чего поприветствовал начальника, отдав честь. — Оставьте эти формальности, Паркинсон, — прошелестел начальник, — я не хочу переливать из пустого в порожнее и перейду сразу к делу. — Какому делу, сэр?  — спросил инструктор, отчаянно пытаясь не думать о плохом. — Спрошу прямо. Под твоим началом три года проходит обучение некая Лисет Холф. Тебе знакомо это имя? — строго, как на допросе, спросил Герман. — Д-да, такой курсант действительно есть, сэр, — судорожно сглотнув ответил он. — Ещё один вопрос, Паркинсон, и возвращайся к работе. Каковы шансы этой особы попасть в десятку лучших студентов выпуска? — Ммм, дайте подумать. Она неплохо учится, быстро соображает и неплохо управляется с УПМ, однако я не скажу, что она лучше других в чём-то, разве что интеллект выше среднего. Но до десятки лучших ей пожалуй не хватит баллов, крепкий середнячок, — сухо отрапортовал инструктор. — Вот как. Понятно. Тогда, если не дотягивает сама, подвинь кого-то из последних в рейтинге. — Но, сэр! — возмутился было он, однако тяжёлый взгляд командира остудил его пыл. — Это приказ! Исполнять! Пошёл вон отсюда и только попробуй сделать по-своему, — рявкнул Креп вслед подскочившему инструктору, за которым дверь закрылась так быстро, что ему показалось, что говорил он сам с собой. Устало потерев виски, Герман Креп подумал о том, что должно было произойти в семье знатного господина, чтобы его родное дитя сбежало в армию. Хмыкнув своим мыслям о богатеях из столицы, которых он недолюбливал, дал распоряжение найти и привести к нему для разговора саму опальную богачку. Где-то через пятнадцать минут в кабинет негромко постучали. Буркнув дежурное: «войдите», приготовился увидеть предмет утренних обсуждений. Каково было его удивление увидеть напротив себя обычную, тощую, (не особо баловала курсантов едой столовая) коротко, по-мужски, остриженную девчонку вытянувшуюся во фрунт. — Так это ты дочка лорда? — удивленно спросил он, выдав, пожалуй, самую идиотскую формулировку вопроса в своей жизни. По лицу девушки пробежала тень. Выпрямив спину и глядя ему прямо в глаза, чем немало обескуражила человека привыкшего наводить страх на всех вокруг, она вдруг процедила: — Я солдат, сэр. И чья я дочь не имеет никакого значения. Кстати, не сочтите за дерзость, но три года назад при поступлении я нигде не указывала о своём родстве с лордом Холфом. — Указывали или нет, а ваш отец печётся о вашем, — он хмыкнул, — светлом будущем в военной полиции. — Вот как, надо же, в военной полиции?  — Задумчиво протянула Лисет, — какая досада, что я не войду в десятку лучших, я для этого недостаточно хороша, — от её тона Крепу стало внезапно холодно. Повисло неловкое молчание. — Вы войдёте в десятку лучших. И пойдёте служить в полицию. Так хочет ваш отец, — сказал наконец Герман. Она нахмурилась, он видел, как рука её сжалась в кулак, так, что побелели костяшки, на секунду управляющему показалось, что сейчас она разнесёт его кабинет вместе с ним, воздух, казалось стал физически осязаем, однако, девушка лишь кивнула и, молча развернувшись, вышла из кабинета. Креп выдохнул: надоело всё, она войдёт в десятку лучших, слово он своё сдержит, однако ни тени сомнений быть не может, — в полицию она бы не пошла и под страхом смертной казни, такого человека не удержат стены и обещание уюта на службе короне, сытая старость и тихий семейный очаг. Такие, как она, служат только в разведкорпусе.

***

      Через неделю, на объявлении результатов выпуска, в десятке лучших на десятом из десяти возможных мест стояла та самая хмурая девчонка по имени Лисет Холф, и им, лучшим, было объявлено о возможности и преимуществах службы в королевской страже. Номер десять безучастно прослушала это объявление. На следующий день Герману Крепу на стол лёг отчёт о распределении новичков в этом году и лоб его видавшей виды головы, испещерённый морщинами покрылся испариной: Лисет Холф вступила в разведку. Горестно покачав головой, он принялся составлять письмо главнокомандующему отрядом «самоубийц» о необходимости перевода или доведением до оного одной юной особы, и чем чреваты такие лица в разведкорпусе и в армии в целом.