Агония бабочек

Фегдеру было пятнадцать. Будучи очень умным подростком, питающим страсть к обучению, он посещал математические, астрономические и биологические курсы. Возвращаясь домой одним осенним дождливым вечером, он увидел мальчишку, сидящего между гаражей. Тот был ранен. Закрыв грязной ладонью алое пятно на животе, он тихо поскуливал, плача. Фегдер остановился и с интересом рассмотрел парнишку. Бритоголовый, с «явной алкогольной наследственностью», отражённой на лице, в обносках… «Кажется, бродяга. Сбежавший детдомовец», — подумал Эраст и медленно приблизился к пацану. На его холёном бледном лице не было ни капли страха — только чистейшее любопытство. — О, дружочек, тебе больно? — почти что ласково улыбнувшись, Фегдер присел на корточки в двух метрах от парнишки. Тот сглотнул, и его большой кадык на тонкой шее нервно дёрнулся. С трудом разлепив губы, пацан прохрипел: — Да… — Много крови. Ты скоро умрёшь, — совершенно спокойно заметил брюнет. Дождь тихо стучал по крышам, карнизам, ударялся об асфальт. Улыбка Фегдера была участливой, даже понимающей. Бездонные глаза скользили по лицу парнишки, впитывали каждый оттенок его эмоций. — Помоги мне… — прошелестел раненый, с надеждой глядя на Эраста. — Ты детдомовский? Тот медленно кивнул. «Никто не хватится. Они десятками мрут», — с удовлетворением подумал Фегдер. Сунув портфель подмышку, он выпрямился и помог парнишке подняться. Ему пришлось тащить его до заброшенного дома, находящегося через дорогу. Это была окраина города, а на улице, где Эраст встретил раненого, все дома ожидали сноса. Поэтому Фегдера нисколько не удивило, что по дороге им не встретилась ни одна живая душа. Парень ощущал лёгкое волнение, которое бывает перед первым поцелуем. Бабочки в животе… Эраст затащил парня в заброшенный трёхэтажный дом, построенный в начале тридцатых, и положил его на деревянный пол. Пахло сыростью и плесенью. Тишину нарушал только эфемерный шёпот дождя. В квартире, где оказались мальчишки, остался старенький стол. Именно на нём Эраст и умостил портфель. Открыв его, он с наслаждением коснулся белой салфетки. Кончики пальцев ощутили всю нежность атласной материи. Одно движение — и в руке парня оказался скальпель. Ещё недавно он пользовался им в биологическом кабинете, а теперь ему нужно было выполнить куда более важную миссию. Фегдер сглотнул и обернулся к истекающему кровью пацану. Ещё несколько секунд стояла тишина, поскольку парню потребовалось надеть медицинские перчатки. — Знаешь, встреться мы с тобой в другое время, в другом месте, в другой… жизни… я бы спросил у тебя, кем были твои родители, знал ли ты их, скучал ли по ним? Ты бы поведал мне о своих интересах, рассказал, какие конфеты любишь, кем мечтаешь стать… Но мы встретились здесь и сейчас. Другой жизни у нас не будет, увы… — Эраст подошёл к детдомовцу и осторожно опустился перед ним на колени. Пальцы левой руки коснулись прохладной щеки. В зелёных глазах жертвы отразился ужас. — Что ты х-хочешь с-сделать? — прошелестел он, с трудом шевеля бледными губами. — Прервать твои мучения, — нежно улыбнулся Фегдер. — Нет, прошу… — залепетал парнишка. Эраст изобразил на лице раскаяние и, ловко орудуя скальпелем, отрезал все пуговицы на рубашке мальчишки. Сперва первая отлетела в сторону, затем вторая… Этот звук умиротворял. — Да, неплохо они тебя… Рана глубокая. — Не делай этого… Нет, я не хочу… — тихо плакал детдомовец. — Тише, ты слишком хорош, чтобы портить всё детской истерикой, — ласково прошептал Эраст и, приложив лезвие скальпеля к коже в районе сердца, начал делать надрез. Мальчишка задёргался от боли, но острый предмет проходил всё глубже, и вскоре несчастный затих. Его распахнутые зелёные глаза в ужасе уставились в потолок. В них отразилась смерть. — Эх, дуралей, ты же обделался, — покачав головой, Эраст задержал взгляд на штанах своей жертвы. Ткань в районе паха была мокрой. Руки мальчишки были в крови, на лице алели несколько капель. Он оттянул в сторону часть отрезанной кожи и, высунув кончик языка, начал вырезать сердце. Хлюпающий звук подзадоривал, адреналин становился сильнее, горячая кровь брызгала на лицо. Когда с сердцем было покончено, Фегдер поднёс его к лицу, держа в ладонях, и широко улыбнулся. Трофей! После он встал, сложил ещё тёплую плоть в полиэтиленовый пакет, снял перчатки и укутал сердце в ещё несколько пакетов, чтобы не протекало. После этого привёл в порядок одежду и лицо, благо, на карнизе было много дождевой воды. Кипарисов, записывая рассказ Фегдера, невольно поморщился. Его рука дрогнула. «Ты же знал, что услышишь нечто подобное? Соберись», — мысленно велел он сам себе, после чего поднял взгляд на Эраста. Тот, блестя глазами, всматривался в лицо адвоката. — Что было дальше? — Я принёс его домой и пожарил, — улыбнувшись, Фегдер откинулся на спинку. — Вам было пятнадцать. Вы жили один? — Нет, с матерью. Вместе с ней мы и съели сердце бедного найдёныша. Немного розмарина, соли, лимонного сока — вуаля! Блюдо готово. — Она знала?.. Эраст цокнул в зуб и посмотрел в потолок, скучающе отвечая: — Слишком наивные вопросы. Откуда ей было знать, чьё это мясо? Может быть, на прилавках советских магазинов продавалась человечина? — Л-ладно, я понял, — Кипарисов ощутил, как увлажнились ладони. — Вы готовились к нападению и детдомовец лучше всего подходил на эту роль, верно? Никто не кинется искать. — Мне нравится ход ваших мыслей, — всё ещё глядя в потолок, отозвался психиатр. — Вот только я не готовился к, как вы выразились, нападению. Я хотел этого, но никогда не продумывал деталей. Просто знал, что однажды это случится. В тот вечер всё сыграло мне на руку: окраина, заброшенная улица, раненый бродяга. — А если бы он был чем-то болен? — Тогда я не думал об этом, мне было всего пятнадцать. В будущем я стал серьёзнее подходить к выбору… А тот мальчишка сам нашёл меня. Это он выбрал меня, а не я его. Алексей сделал ещё пару заметок и наклонился к портфелю, чтобы убрать туда ручку и блокнот. На сегодня было достаточно. Фегдер снова посмотрел на Кипарисова. Чуть подавшись вперёд, он негромко заговорил: — Я рассказал вам дивную историю из своей биографии. Теперь ваш черёд. — С чего бы? Мы не на дружеских посиделках, — ухмыльнувшись, слишком нервно ответил адвокат, выдавая свой страх и тут же жалея об этом. — Я ведь могу просто отказаться от диалога… И что тогда? В нём заинтересованы только вы, мне всё равно, вы будете защищать меня или кто-то другой. Это формальность, и мы оба это знаем. Мне попросить замену? — Вам её не предоставят. — Уверены? Какое-то время они смотрели друг другу в глаза. Фегдер ощущал своё превосходство, его лёгкая безумная улыбка заставляла Кипарисова покрываться холодным потом. — Хорошо. Что вы хотите услышать? — сдался он. — Расскажите мне о своих родителях. Чем вы жили в пятнадцать лет? Как учились в школе? — Мой отец был тренером в школе плавания, мать преподавала физическую культуру в школе. В пятнадцать лет я мечтал стать космонавтом. Учился неплохо, бывали тройки. — Космонавтом… Да вы романтик. Дайте угадаю, ваша мать — волевая женщина, которая учила вас быть сильным. В вашей семье были не приняты нежности, родители проявляли сдержанность друг к другу. Именно поэтому вы, став взрослым, в отношениях всегда высоко ценили тактильные прикосновения. Чем меньше их было, тем более неудовлетворённым вы себя чувствовали… Кипарисов сглотнул. Его будто бы ударили под дых. Фегдер был дьявольски прав, но Алексей не мог позволить признаться в этом ни ему, ни себе. «Он же гениальный психиатр, тебя предупреждали. Ты рассказываешь ему о себе, предоставляя доступ к своей голове», — подумал Кипарисов, но это не принесло облегчения. — Вы не забыли, что здесь вы — мой клиент, а не я ваш? — чуть улыбнувшись, негромко спросил он. — Вы ведь сейчас в отношениях, — склонив голову набок, рассудительно отозвался Эраст. — Между вами холод, стена, он не знает, что вам нужно. Прикосновения… чем больше, тем лучше. Вы иногда думали об этом, верно? Кипарисов отвёл взгляд и щёлкнул замком портфеля. После чего посмотрел в светло-голубые глаза психиатра и сдержанно произнёс: — Спасибо за беседу. На сегодня всё. — Приятно было познакомиться, Алексей. До завтра, — широко улыбнулся Фегдер, демонстрируя идеально ровные большие зубы. Хищник. ...Кипарисов вошёл в квартиру и впервые за последний час ощутил себя нормальным человеком, а не чьей-то незаконченной мыслью, затерявшейся в пространстве. Слова психиатра застали его врасплох. Кипарисов остановился у зеркала. Он был облачён в коричневую кожанку, синие джинсы и мешковатую серую кофту. На груди висела серебряная цепочка с таким же православным крестом. В глазах застыла глубокая растерянность. Алексей тяжело опустился на стул и стал стягивать ботинки. Раздавшийся шорох заставил его вздрогнуть и резко повернуть голову вправо. В дверях кухни стояла дочь Эдуарда, Алёна. Она шуршала обёрткой батончика «Сникерс». Неклюдов всегда держал дома всевозможные модные ныне шоколадки, конфеты, бутылки с газировкой на случай, если она нагрянет. — Ты что такой нервный? — улыбнулась Алёна, смачно откусывая от батончика. — Я думал, дома никого нет… — пробормотал Алексей, ставя ботинки на пол и снимая куртку. — У нас сегодня было всего два урока. Домой лень, там Света с новым хахалем, у них это… медовый месяц, в общем. — На этот раз всё серьёзно? — Похоже. Я ей только всю малину порчу, — ухмыльнувшись, девочка прошла в гостиную и рухнула на шикарный кожаный диван. Глядя в экран телевизора, продолжая есть «Сникерс», дёргая правой ногой. Алёна была пацанкой: короткая, нынче модная стрижка, исключительно спортивная одежда, разболтанная манера поведения. У неё было простое, но достаточно миловидное круглое лицо, большие сине-зелёные глаза и чуть курносый нос. Она с шести лет занималась футболом, поэтому её грубоватость была вполне понятна. Светой она называла свою мать, бывшую жену Эдуарда. Они расстались пятнадцать лет назад, когда Алёне был всего год. С приходом Перестройки Светлана решила заняться бизнесом и нашла «мужчину мечты»: толстосума с несколько криминальным «налётом». — Как в школе дела? — спросил Алексей, вымыв руки и пройдя в гостиную. — Да нормально. Я же спортсменка. Пришёл — три, поднял руку — четыре, — усмехнулась Алёна. — У нас там оставались тефтели и пюре. Будешь? — Круто! Буду. Кипарисов уже выходил из комнаты, когда раздался телефонный звонок. Он подошёл к аппарату и взял трубку. Звонила мать Алёны. — Привет, Алексей. Она у вас? — Привет. Да, рядом. — Дай мне её на пару слов, а. — Тебя, — положив трубку рядом с аппаратом, Кипарисов направился на кухню. Он разогревал вчерашний ужин, слыша обрывки фраз, доносящихся из гостиной. Кажется, у матери и дочери было серьёзное столкновение интересов: Алёне категорически не нравился новый мужчина, появившийся в их доме. Судя по всему, это было взаимно. «В отношениях вы всегда высоко ценили тактильные прикосновения», — раздался в голове уверенный голос Фегдера. Алексей потёр переносицу, на миг прикрывая глаза. Их отношения с Эдуардом давно стали прохладным сожительством. Кипарисов уверял себя, что его всё устраивает, что это нормально при длительном браке, но слова Эраста снова подталкивали его к сомнениям. Судорожно выдохнув, он выложил пюре и тефтели в тарелку, порезал хлеб и достал из холодильника бутылку «Фанты». Звать Алёну не пришлось — она сама пришла, почуяв аппетитный аромат. Сев за стол, взяла вилку и начала есть. — Я немного нагадила этому уроду… Пролила кофе на его бумаги. Специально, разумеется. Мать мне такую взбучку сейчас устроила, ух! — Чем он плох? — потерев циферблат своих дорогих часов от «Раманни», Кипарисов тяжело опустился на стул. — Я его раздражаю, потому что мешаю им, извините, трахаться. У матери кукуха поехала, влюбилась, как кошка! Грозится отдать меня в спортивный интернат, если не сменю поведение. — А ты что? — Ничего. Отец не позволит никуда меня отдать. — И то верно. Хлопнула входная дверь и через пару мгновений на кухню вошёл Неклюдов. Улыбаясь, свободной рукой он потрепал дочь по золотистым волосам и поставил пакет на разделочный стол. — На ужин будет красная икра и торт. — С чего такие деликатесы? — спросил Кипарисов, наливая себе в стакан «Фанту». — Спецпаёк, — ухмыльнулся Эдик и вышел, крича из коридора: — А ты чего прилетел, пупс? — Три урока отменили. Мать со своим Тарзаном развлекается. Не хочу домой, — вылизывая тарелку, громогласно отозвалась Алёна. — Ну и сиди тут, мы же тебя не гоним, — вернувшись на кухню, Неклюдов закатал рукава коричневого свитера и присел за стол. Он смотрел на дочь с неподдельной любовью, Кипарисов не впервые замечал это и даже немного удивлялся, что его сожитель способен на такие чувства. Потом они ели торт «Киевский» и бутерброды с икрой, пили кофе и болтали ни о чём. После ужина Алёна потащила Алексея играть в «Денди», поскольку он частенько разделял этот её досуг, чего нельзя сказать об Эдуарде. В тот вечер Кипарисов засыпал в состоянии тревожности: завтра с утра он снова должен быть у Эраста…