Немецкое сердце

Они вернулись в Таганрог. Лунгин заметил, что за дни его отсутствия в городе что-то изменилось. Сумев сосредоточиться, мужчина понял, в чём дело — в воздухе витала если не паника, то сильная тревога. Раньше, конечно же, тоже было напряжение, ведь город оккупировали враги, но паники не было. Большая часть людей молча, тихо ненавидела немцев, иные скрыто строили планы по уничтожению врага. А теперь по улицам то и дело пробегали люди, в глазах которых плескался ужас. Лунгин хотел было спросить у Матиса, что случилось, но взглянув на его бледное отстранённое лицо, передумал. Машина остановилась перед домом Фюрстенберга. Не церемонясь, Матис схватил русского за плечи и выволок на улицу. Они вошли в особняк. В гостиной стоял Клаус. Старик пил кофе, после каждого глотка медленно возвращая чашку на блюдце. Рядом с диваном стояли чемоданы. — Через два часа прибудет наш самолёт. Мы летим в Польшу, — заявил Фюрстенберг, мельком глядя на настенные часы. Алексей устало опустился за стол и потёр лицо. За время, проведённое в монастыре, он смог немного восстановить нервную систему и сейчас ему было легче, чем в тот момент, когда он сбегал от немца под покровом ночи. Тем не менее, Лунгин не мог не верить в то, что ему удастся навсегда покинуть нациста. Главное — выждать нужный момент. Настанет день и час, и он уйдёт. Иначе и быть не может. — Мой дед поедет с нами? — тихо спросил Алексей. Немецкий язык теперь давался ему с трудом — отвык. — Нет, он останется здесь, — ухмыльнулся немец, подходя к бару и наливая в стакан немного виски. — Ты ведь не думал о нём, когда сбегал от меня. — Я могу хотя бы увидеть его? — поджав губы, холодно спросил Лунгин. — Нет, Альёша. Ты отвратительно себя вёл, и не заслужил никаких поощрений, — насмешливо ответил Матис и залпом выпил виски. — Ступай, переоденься. Не полетишь же ты в Польшу в образе несчастного монаха? Алексей бросил на немца злой взгляд, встал и отправился в свою комнату. — Хозяин? — негромко произнёс Клаус. — Что? — с грохотом поставив стакан на глянцевую поверхность барной стойки, Матис на пятках повернулся к слуге. Сапоги скрипнули. — Зачем он вам? — слуга склонил голову набок, внимательно глядя на работодателя. Он никогда не видел Фюрстенберга таким одержимым кем-либо. Да, у него были отношения, он бывал влюблён, но то, что происходило сейчас, поразило Клауса. — Сам не знаю, — бросил Матис и подошёл к роялю. Проведя пальцами по клавишам, он с нотками раздражительности добавил: — Плохо без него. Вот и всё. — Вы думаете, он ответит взаимностью? — в голосе слуги звучали деликатность и неуверенность. — Конечно. Рано или поздно, — спокойно ответил Матис. Сев за рояль, мужчина начал играть «Вечернюю серенаду» Шуберта. В юности Фюрстенберг очень любил играть на фортепиано, иногда он даже подумывал стать пианистом. Мужчина был самоучкой, и когда однажды один старый австрийский музыкант услышал игру Матиса, удивился, что тот не имеет музыкального образования и даже не брал уроков. Когда музыка стихла и последний аккорд повис в воздухе, раздался громкий стук в дверь. Клаус быстро отставил чашку с блюдцем и пошёл открывать. В дом ворвался Дрейзер. — Одно создание сбежало из лаборатории! Оно укусило троих наших, они умерли на месте! Матис встрепенулся и грязно выругался. Положив руку на кобуру, немец быстрым шагом вышел из дома. Он быстро добрался до главной площади и его глазам предстала страшная картина: воскресший партизан, с голубоватой кожей и красными глазами, рыча, откусывал часть руки у безумно орущей советской гражданки. Первым желанием Фюрстенберга было вытащить оружие и выстрелить, но это было бы так наивно! Он прекрасно знал, что их создания не умирают от обычной пули, их берут только уколы павилазола, который, как назло, заканчивался. — Что делать?! Что делать?! — истерично орал Дрейзер, топчущийся рядом. — Пусть шестеро солдат удерживают его. Нужно поставить укол с большой дозой павилазола, — нервно ответил Матис. Чудовище жевало мясо, по его лицу стекала кровь. Кричащая женщина в ужасе смотрела на то, что осталось от её руки и пучила глаза. Она находилась в состоянии шока и оттого не до конца ощущала боль. Дрейзер, дрожа от страха, побежал в здание полиции. Матис широко расставил ноги, постукивая пальцами по кобуре и со взглядом коршуна глядя на воскресшего мертвеца. Эти уроды были не до конца изучены, и пока что не рекомендовалось выпускать их в работу. Вот как, как он смог сбежать? Видимо, напал на надзирателей, и, обладая нечеловеческой силой, одолел их. Матис размышлял над тем, что напишет в рапорте Цвейнгеру об этом ЧП, как вернулся Дрейзер в сопровождении шестерых солдат и одного учёного лаборатории. В руках того был большой шприц, наполненный голубоватой жидкостью. Спустя полчаса, ворвавшись в дом, Фюрстенберг велел Клаусу стаскивать багаж в автомобиль, затем поднялся на второй этаж, пнул дверь в спальню Лунгина и грубо бросил: «Быстрее! Уезжаем!». Алексей вышел из дома очень медленно, еле передвигая ногами. На нём были синяя рубашка и чёрные брюки. Сев в машину, мужчина прикрыл глаза. Когда автомобиль ехал по Таганрогу, Лунгин с тоской смотрел на родные улицы. Некоторые горожане, проходя мимо, показывали Алексею кулаки и даже замахивались камнями. Теперь для них он был предателем, врагом. И Лунгин понимал, что останься он здесь даже без немца, его бы убили. Алексей гнал от себя мысли, направленные на обвинения самого себя. И без того было тошно. В какой-то момент Лунгин ощутил острый укол в шею, и сразу же провалился в сон, откинувшись на спинку сидения.

***

Данциг встретил пять автомобилей нацистов жарким солнцем и запахом летнего зноя. Польский город вошёл в состав Восточной Пруссии ещё в тридцать девятом. Евреев и цыган здесь уже не было — всех давно согнали в концлагеря. Данциг почти ничем не отличался от какого-нибудь немецкого города. Здесь царила мирная жизнь, звучала немецкая речь, показывали кино, в пивных разливали хорошее вино, а в ресторанах готовили вкусные обеды. Поляки, оставшиеся в городе, практически смирились со своей судьбой. Всех, кто выявляли протесты, уже успели уничтожить. Лунгин пришёл в себя, когда машина подъезжала к особняку, где ему предстояло жить — Матис правильно рассчитал дозу снотворного. Потирая глаза, он забавно крутил головой, первые минуты не понимая, кто он и где находится. Фюрстенберг ухмыльнулся, наблюдая за Альёшей, но ничего не сказал. Когда машина остановилась, Матис вылез из салона и надел фуражку. Красивый особняк из белого камня, пузатые балкончики, сад с розовыми и синими цветами — красиво и уютно. К особняку Фюрстенберга подъехал только его автомобиль. В остальных находились основные подчинённые Матиса и Дрейзер со своей свитой. Все они должны были разместиться в другом районе города. Алексей вылез из машины и осмотрелся. Ему было неуютно. Нарастающая тревога из-за близости немца становилась всё сильнее. Он боялся, что Матис придумает новые изощрённые вещи ввиду его недавнего побега. Фюрстенберг велел Клаусу и водителю Рудольфу разобраться с багажом. Сжав локоть русского, он завёл мужчину в дом. Внутри было просто шикарно. Светлые мраморные стены и пол, большое количество хрусталя и картин с позолоченными рамами, высокие потолки и огромные театральные люстры с капельками. — Выбирай любую комнату на втором этаже, — как бы между прочим сказал Матис и снял фуражку. — Чёртова жара. Лунгин поднялся на второй этаж и прошёлся по коридору. Было светло, позолота на стенах блестела. Алексей открыл первую попавшуюся дверь и решил, что будет спать именно здесь. Пройдя в комнату, он сел на широкую кровать, застеленную голубым атласным покрывалом с серебристыми кисточками. Мужчина тупо смотрел перед собой, понимая, что снотворное не до конца выветрилось, и он ощущает себя не совсем реальным человеком… Уже знакомый скрип сапог, донёсшийся из коридора, заставил сердце мужчины сжаться. И вскоре дверь распахнулась, и на пороге возник Матис. На нём не было кителя, подтяжки были спущены, в правой руке немец держал стакан с виски. Фюрстенберг ухмыльнулся, оголяя большие белые зубы и, пройдя в комнату, завёл ногу назад, захлопывая дверь. — Ну, соскучился в своём монастыре? — насмешливо спросил Матис, делая глоток алкогольного напитка. — Был бы рад никогда тебя больше не видеть! — выплюнул Лунгин. — Ты бы хотел, чтобы твой дед оказался здесь? — бесстрастно поинтересовался немец. — Да. Я уже говорил это. — Это можно устроить, если ты будешь хорошим мальчиком, и перестанешь быть таким строптивым. Алексей посмотрел в ледяные глаза мужчины и по спине побежали мурашки. Лунгин понимал, что деда могут убить как «родственника врага». Теперь, когда в Таганроге не было Фюрстенберга, это ещё вероятнее. — Раздевайся и ложись, — велел Матис и допил алкоголь. Поставив пустой стакан на стол, он встал у кровати и начал снимать с себя одежду. Лунгин медленно повиновался. Ему было стыдно и жутко, но ради жизни деда можно было потерпеть… Нет, нужно было потерпеть. Обнажившись, Фюрстенберг надавил на плечи русского и уложил его на спину. Встав на колени между ног Алексея, нацист взял в руку его мягкий член и вобрал в рот головку. Отсасывая Лунгину, он вбирал как можно больше плоти, двигая головой. Тот вспыхнул, застонал и закрыл лицо ладонью, ощущая, как член против воли восстаёт, истекая благодаря раскалённому и влажному рту. Алексей старался не представлять, как он выглядит в эти мгновения. Ему было стыдно. Когда оргазм был совсем близко и низ живота Лунгина сладко свело, Матис выпустил стоящий колом член изо рта и с довольной улыбкой рассмотрел орган. После этого мужчина согнул ноги русского в коленях, смачно плюнул себе на пальцы и начал растягивать его. Алексей тяжело дышал, стараясь расслабиться, и краснея от происходящего ещё гуще. — Я скучал по тебе… Чёртов дурак. Никогда не смей от меня убегать… Понял, ты? Колдун! — опьянело шептал Фюрстенберг, и заменил пальцы членом. Алексей был таким узким, что у немца закружилась голова. Он отдался своим желаниям и, начав кусать плечи и грудь мужчины, стал быстро трахать его. От такого напора Лунгин хрипло взвыл и вцепился ногтями в плечи нациста. На светлой коже русского оставались следы зубов. Немец с упоением, в зверином темпе имел Альёшу, успевая цеплять языком твёрдые соски. Когда наслаждение стало невыносимым, немец начал обильно изливаться в анус русского, посасывая его левый сосок. Лицо Фюрстенберга свело судорогой от мощного оргазма. Лунгин запрокинул голову, из его члена брызнула сперма. Он не хотел кончать, но кончал, и по телу проскальзывали прострелы оргазма. А потом он размяк, задыхаясь. Матис выпустил сосок изо рта. Продолжая лежать на русском, он прикрыл глаза и уткнулся в его шею. — Убить бы тебя. Задушить к чёрту, — с нежностью прошептал мужчина и двинул бёдрами. Большой член вывалился из растраханной дырки. Нацист встал, тряхнул головой, бормоча что-то о шикарном оргазме, и распахнул окно. В комнату ворвался запах лета. Мужчина сел на подоконник и сурово посмотрел на русского: — Подойди и встань на колени. Лунгин облизал пересохшие губы и повиновался. Подойдя к немцу, он с прищуром посмотрел в его глаза: — Мой дед будет здесь? — Я отвечаю за свои слова, — ухмыльнулся немец. — Но стоит тебе ослушаться, сбежать, попытаться это сделать — я прострелю ему голову. Ты меня понял? — Понял, — тихо ответил Алексей, поджимая губы. — На колени. Лунгин опустился на колени. Немец поднял ногу и ткнулся стопой в губы русского. — Целуй! Да как следует! Чтобы помнил, мразь, кто твой хозяин! Алексею повезло, что Матис был достаточно чистоплотным, но своеобразный физиологический запах всё равно был. Закрыв глаза, стараясь не думать о том, что всё это происходит именно с ним, Лунгин слегка шевелил губами, имитируя поцелуй. После этого пришёл черёд второй ноги. Когда Фюрстенбергу надоело, он шлёпнул пальцами ноги русского по губам и начал дрочить. Алексей смотрел на немца, пытаясь понять, что он ещё хочет. Матис же быстро двигал рукой, глядя в лицо своего пленника. — Лижи их. Лижи мне яйца, чёртов монах! — рявкнул Фюрстенберг, делая шаг вперёд. Алексей не двинулся с места. Нацист схватил его за удлинённые волосы, грубо сжал их в кулаке и прижал губами к большим яичкам. Лунгин вытащил кончик языка. — Лижи как следует! Горячий влажный язык скользил по яйцам, Матис задыхался от переизбытка чувств, и, накручивая волосы на пальцы, словил яркий оргазм. Мужчина громко стонал, заливая лицо русского спермой. — Ты потрясающий! Не зря я тебя выбрал! — прошептал немец, когда на щёку Альёши упала последняя капля. Заставив мужчину встать, нацист поцеловал русского в губы. — Люблю тебя! Люблю, русский! — восторженно произнёс он. А после, резко отвернувшись, вышел из комнаты. Лунгин добрёл до кровати и рухнул на неё, начиная истерично смеяться. Дожил! До чего же он дошёл! Когда первые эмоции улеглись, мужчина прошёл в ванную комнату и осмотрел в отражении зеркала алые следы укусов на своих плечах и груди. Приняв ванну, пытаясь смыть с себя ужас и унижения, мужчина уснул, и проспал до самого утра. Когда в окно заглянули первые солнечные лучи, в спальне возник Матис. Подойдя к кровати, он сел на её край, заставляя сонного Лунгина врасплох. Тот кашлянул в кулак и потёр глаза, моментально напрягаясь. «Что ему нужно так рано?» — Альёша. Здесь, в Европе, мы можем стать друг другу ещё ближе. И ты больше не сможешь делать глупости, вредящие и мне, и тебе. Мы зарегистрируем брак. Лунгину показалось, что он ослышался, но Матис лишь улыбнулся: — Мы женимся. В эту субботу.