Немецкое сердце

Сказать, что Лунгин испытал ужас — ничего не сказать. Сначала он молча взирал на Фюрстенберга, а потом разразился истеричным смехом. Смехом, который раньше не был свойственен мужчине. Нахмурившись, нацист ударил русского по щеке и грубо сжал её. Алексей перестал смеяться и дёрнул головой, вырываясь. Встав, он подошёл к окну, нервно заламывая руки. — Нет… Немец, не дури… Это слишком даже для тебя! — Я ничего не понимаю, говори по-немецки, — усмехнулся Матис, блеснув глазами. — Я не стану жениться на тебе! — крикнул Алексей на немецком. — Это бред! Безумие! — Ты не станешь жениться, ты выйдешь за меня замуж. И это не обсуждается. Или мне снова применить воспитательные меры? — мужчина медленно встал, глядя на Лунгина, как хищник глядит на добычу. Алексей с трудом взял себя в руки и не скатился в истерику. Потерев лицо, он отвернулся и угрюмо уставился в окно, не моргая. Всё это было безумием. Безумием, которому не было конца. Матис подошёл к русскому сзади и мягко сжал его плечи. Тот вздрогнул и напрягся всем телом. — Поехали. Я покажу тебе кое-что, — шепнул Фюрстенберг и, резко убрав руки, вышел из комнаты. Они приехали в пригород Данцига, в деревушку с разноцветными домиками. Лунгин думал только о словах немца и пытался придумать, как избежать женитьбы. Он и так уже почти не чувствовал себя свободным человеком, как ни пытался отстраниться от всего ужаса, что с ним происходил, а после официального скрепления союза… Алексей не знал местных законов и понятия не имел, какие сюрпризы ждут его после свадьбы. Вероятно, есть немало нюансов, о которых он не знал. — Проходи, — велел Матис, поднимаясь на крыльцо одного из домиков. Сдержав тяжкий вздох, Алексей последовал за ним. Стоило ему войти внутрь, как в душе всё перевернулось. Интерьер и прочие мелочи не имели никакого значения, Лунгин понятия не имел, как выглядит убранство комнаты, в которой он оказался, потому что у стола стоял его дед. Они с Алексеем шагнули друг другу навстречу и крепко обнялись. — Алёшенька! Слава Богу, ты жив! — мягко произнёс старик, поглаживая внука по волосам. Лунгин хотел что-то ответить, ему столько нужно было рассказать деду, но в глазах стояли предательские слёзы. Не выдержав, Алексей разрыдался. Рыдал он навзрыд, как плачут дети. Рыдал впервые в жизни. — Тише, мой мальчик, всё хорошо, — продолжая обнимать внука, приговаривал Олег Александрович. — Как мелодраматично, — протянул Фюрстенберг и, пройдя к софе, сел на неё. Закинув ногу на ногу, он уставился на воссоединившихся родственников. — Прости, что-то накатило… — отстранившись от деда, выдавил Лунгин и начал вытирать раскрасневшееся лицо. — Ты как? Не болен? — Нет, всё в порядке. Не волнуйся. — Я боялся, что тебе навредят наши. Они ведь считают меня врагом, который перешёл на сторону немцев… — Меня вывезли вместе с тобой, в другой машине, — успокаивающе ответил Олег Александрович. — Что? Но как… — опешил Алексей. Получается, немец сразу забрал его деда? Но зачем? В честь чего такая забота? Лунгин повернулся к Матису. Тот оскалился в улыбке: — Соскучился? — Зачем ты привёз его вместе со мной? — Не надо было? — Надо, но… Я… — Лунгин волновался и не мог подобрать слов. Фюрстенберг изогнул бровь. — В общем, спасибо, — пробормотал Алексей. Прежде, чем отвернуться, он увидел, что во взгляде Матиса что-то изменилось. Словно лёд вдруг подтаял, словно в этом демоне на миг мелькнуло что-то человеческое. — Сделать чай? Или кофе? — озабоченно предложил старик. — Нет, ничего не надо. — Что ж, нам пора, — заявил Фюрстенберг и встал. — Хорошего понемногу. Алексей попрощался с Олегом Александровичем, ощущая умиротворение. Во-первых, он проревелся, во-вторых, теперь можно было не волноваться о деде и хотя бы иногда видеться с ним. Когда они возвращались домой, Лунгин нарушил молчание, покосившись на нордический профиль немца: — Могу спросить? — Попробуй. — Что случилось с Дорфом? — А ты уже неплохо меня изучил, верно? — ухмыльнулся Матис, мельком глянув на русского. — Это хорошо. Теперь ты понимаешь, что я не прощаю предательства. — Ну так что ты с ним сделал? — Поджёг его, — просто ответил Фюрстенберг. — Как это? — Как зефирину в костре! Он долго горел. И орал. Идиот! Не стоило ему лезть в наши отношения и помогать тебе, дураку, бежать! — голос нациста звенел от негодования. Алексей был ошарашен услышанным. Он, конечно, понимал, что Матис — чудовище, способное абсолютно на любое злодеяние, но относиться нормально к услышанному было, всё же, невозможно. Когда машина остановилась возле дома, немец не стал выходить. Велев русскому быть «хорошим мальчиком» и не делать глупости, он уехал. Алексей вошёл в особняк и в эту секунду раздался звон разбивающегося стекла. Доносился он, судя по всему, из кухни. Лунгин заглянул в неё и увидел Клауса. Тот стоял на коленях и собирал осколки. — Давайте я вам помогу, — сказал Алексей и, сев на корточки, начал быстро работать руками. Слуга с изумлением посмотрел на мужчину и пробормотал:  — Не нужно… — Пустяки, — Лунгин выпрямился и выбросил осколки в мусорное ведро. Он понимал, что без какого-нибудь дела просто рехнётся. Одна только мысль о свадьбе внушала ему холодный ужас. — Я бы хотел помочь вам по хозяйству. Говорите, что надо делать. — Герр Фюрстенберг не давал таких указаний, — тихо произнёс Клаус и качнул головой. — Мы ему не скажем, — настойчиво продолжил Лунгин. — Что ж, вечером будут гости. Я сделал коржи для торта, его осталось собрать. В холодильнике есть крем и фрукты. А я пока займусь свининой, — еле перебирая ногами, старик направился в сторону разделочных столов, на одном из которых, в мисках, лежали отборные куски сырого мяса. — С вами всё в порядке? — Алексей подошёл к раковине и начал мыть руки. Он заметил, что Клаус очень странно себя ведёт, на смену его вечной отстранённости пришла будто бы растерянность. — Сегодня я узнал, что мой сын умер, — тихо ответил Клаус, выкладывая свинину на разделочную доску. — Соболезную. — Спасибо. Вот всё и валится из рук, — шмыгнув носом, старик взял молоток и начал отбивать им свинину. — Сколько ему было лет? — тихо спросил Лунгин. — Тридцать три. — Ещё совсем молодой. — Да… Он покончил с собой. И самое страшное, что я не знаю, что его беспокоило. Мы не общались уже очень давно. — Почему? — Лунгин подошёл к холодильнику и открыл его. На одной из полок на мелком блюде лежали пять пышных золотистых коржей, рядом стояла большая банка с шоколадным кремом, полкой выше находились пакеты с разными фруктами. Мужчина стал выкладывать всё это на стол. — Мы были слишком разные. Он считал, что прислуживать — это низко, стыдился своего происхождения, а я считал, что нет ничего плохого в том, чтобы быть хорошим и верным слугой. Мы рассорились на этой почве, когда ему было восемнадцать. Он сказал, что ему не нужен такой отец, а я, что у меня больше нет сына. Никогда никому не говорите таких слов, Алекс… — Как его звали? — Лукас. — Я помолюсь об упокое его души. — Спасибо, — Клаус на миг отвлёкся от мяса и посмотрел на русского. Тот ответил тем же. В эти секунды каждый из них увидел друг в друге что-то новое. И это новое было вполне приятным. Иметь любовников среди славян в среде нацистов было не запрещено. Кто-то брезговал, кто-то нет. А вот жениться… За такой брак можно было попасть под статью. Именно поэтому Матис ни с кем не собирался делиться своими планами. Вечером в его новом доме играла музыка, подавались изысканные блюда, Лунгин сидел в своей комнате и пытался читать. Казалось бы, ужин как ужин, но был один нюанс — на нём присутствовал плод их эксперимента. Большинство воскрешаемых становились универсальными солдатами, но в любом проекте бывают осечки. Именно эти «осечки» уже успели стать «домашними животными» пары высокопоставленных лиц. То, что они были не до конца изучены, не смущало любителей острых ощущений, а таких в среде нацистов и их семей было немало. Именно такой экземпляр и присутствовал на ужине. Убитый поляк Ярош внешне мало, чем отличался от обычных людей (оно и понятно, держать дома изуродованных мало кто хотел — таких отправляли на фронт). Его движения были замедлены, кожа имела бело-голубоватый оттенок, под глазами пестрели синяки. А ещё он почти никогда не моргал. Все глазели на Яроша и взахлёб обсуждали «великое оружие» Германии в виде таких вот солдатов. Его хозяин, Герман Дёрн, не участвовал в обсуждениях, лишь самодовольно улыбался и курил. Матис, восседающий во главе стола, потягивал вино, стараясь поддерживать разговор. Всё было чинно, спокойно, по-светски. Лунгин почти задремал, когда у приоткрытой двери возникла тень. Алексей сперва подумал, что это Фюрстенберг, но, повернув голову, понял, что ошибся. То был незнакомец средних лет в синем вельветовом костюме, светло-жёлтой рубашке, с голубоватым цветом кожи. — Кто вы? — хрипловато спросил Алексей, думая, что это один из гостей Матиса. Тот ничего не ответил, неотрывно глядя на Лунгина. Мужчина встал с кровати и подошёл к двери. Так они и смотрели друг на друга…  — Чёрт, укололась! — прошипела Дита, супруга Германа, откладывая нож и глядя на свой палец, на фаланге которого виднелась алая капля. Ярош медленно повернул к ней голову; глаза вспыхнули страшным огнём. Через секунду он набросился на женщину и прокусил ей горло. Та, словно из лейки душа, брызнула на лица сидящих поблизости гостей. Раздались вопли, все бросились врассыпную, но Ярош показал просто космическую скорость. Нагоняя каждого, он сворачивал им шеи, и люди падали, как подкошенные. Матис, застывший за столом с приподнятым бокалом, быстро воспользовался ситуацией и, выбежал из гостиной. Перепрыгивая через две ступеньки, он поднялся на второй этаж и ворвался в комнату Алексея. Странно, но в первую очередь он подумал о том, чтобы Ярош не добрался до него, а не о том, что сам может погибнуть. Увиденное повергло его в шок. Лунгин показывал стоящему рядом мертвецу книги. Тот с интересом ощупывал их своими голубоватыми пальцами. Матис понимал, что у него нет времени, через минуту Ярош может оказаться здесь, но и запираться с таким же воскресшим мертвецом — довольно опасно. Фюрстенберг с тяжёлым сердцем закрыл дверь и припал к ней спиной. — Что там происходит? — спросил Алексей, который уже изрядно волновался, ибо слышал крики и грохот. — Там мертвец… Убил всех… — пробормотал Матис, переводя взгляд на мужчину в синем костюме. — Этот тоже может взбеситься. Непредсказуемые твари. Как он здесь оказался, вообще?!