Заснеженные розы

Астафуров жил в двухкомнатной «сталинке» на улице Рылеева. Тихий дворик, в который выходили комнаты кухни и гостиной, умиротворял своей осенней уютностью. Желтеющие деревья тихо роняли листья, ощущая неизбежный приход зимы. Руслан любил уединение, особенно после рабочего дня, поэтому считал свой дом чем-то большим, чем просто место, где можно отдохнуть и выспаться. Это было его пристанище, в которое он почти никогда не приглашал гостей. Вернувшись тем вечером домой, Астафуров принял душ и разогрел вчерашний ужин, состоящий из котлет и картофельного пюре. Сразу же после трапезы его поклонило в сон. Проснулся он бодрым и полным сил. Часы показывали половину восьмого. Какое-то время психиатр лежал в постели, расслабленно глядя в высокий потолок, затем отправился чистить зубы и варить кофе. Утро выдалось ветряным, потоки холодного воздуха проникали под кожанку и серый свитер, в которые был облачён Руслан. Поэтому, придя в больницу, мужчина первым делом захотел согреть себя чашкой чая. В ординаторской был маленький холодильник и чайник, поэтому, оставив куртку в своём кабинете, Астафуров направился туда. — Доброе утро, — произнёс он, проходя в просторное помещение. — Доброе, Руслан Владимирович, — улыбнулась старшая медсестра Вера, кусая от бутерброда с сыром. — Привет. Как успехи? — отрываясь от заполнения документации, поинтересовался врач-психиатр Деникин. — Вижу, у меня теперь трое новых пациентов… Резников поступает третий раз за этот год. Придётся менять его схему. — Да, в этот раз его состояние тяжелее, — пройдя к столу, на котором стояли чайник, чашки и коробка с рафинадом, Астафуров сделал себе чай. — Прямо не знаю, что с ним делать. Галоперидол почти полностью стирает его личность, он теряет всяческую работоспособность, — ворчливо произнёс Деникин и продолжил делать записи. Дверь в ординаторскую открылась и на пороге появился заведующий мужским отделением Сурков Иван Ильич. Это был болезненно худой человек с невыразительным вытянутым лицом, уставшими чёрными глазами и жидкими русыми волосами, зализанными назад. Все считали его мрачным и несговорчивым человеком, в присутствии которого всегда было как-то неуютно. Астафуров работал в этой больнице уже шесть лет и за всё это время Иван Ильич не разу не улыбнулся в его присутствии. — Доброе утро, — поздоровался заведующий, занимая место за длинным столом. У него был негромкий и чуть скрипучий голос, прекрасно соответствующий его непривлекательной наружности: — Давайте коротко. Филиппенко и Гуськова готовы принять в интернате, пришли их документы. Алексей Александрович, сколько времени вам потребуется, чтобы вывести их в какую-никакую ремиссию? Как их состояние на сегодняшний день? — Филиппенко уже собирался выписывать. У парня ремиссия, это однозначно. С Гуськовым всё сложнее. Галлюцинации то пропадают, то возвращаются. — Понятно. Тогда сегодня выпишите Филиппенко. Что насчёт поступивших вчера? — Сурков вопросительно взглянул на Астафурова. — Четверо с острым психозом, один в бредовом состоянии, которое нельзя охарактеризовать как полноценный рецидив. Симптомы достаточно мягкие, не причиняющие беспокойства больному и не лишающие его трезвой оценки происходящего. — Хорошо, работаем, — так и придерживая папку подмышкой, заведующий отделением покинул ординаторскую. Руслан подошёл к Воропаеву в самом конце обхода. Тот крепко спал, получив приличную дозу галоперидола. Астафуров, спрятав руки в карманы халата, возвращался в свой кабинет, когда ему преградил дорогу Дмитрий Косолапов. Этот человек практически жил в психиатрической больнице, его случай не поддавался стойкой ремиссии. — Доктор, меня цыплята замучили, — держась за живот, пожаловался мужчина. — Опять? Что ж, проходите, — вытащив ключ от кабинета, психиатр открыл дверь и пропустил больного вперёд. Тот вошёл в залитое солнечным светом помещение и присел на кушетку. Его лицо выражало самую настоящую скорбь, на лбу проступили капли пота. Косолапов был уверен, что в его животе дырка и в ней сидят цыплята. Они больно клюют его и не дают спать. Иногда Дмитрий жаловался и на пауков, бегающих по венам. «Прогнать» цыплят можно было только одним способом — дать Косолапову аскорбинку и сказать, что это волшебная таблетка. Этот фокус был личным экспериментом Руслана, созданным экспромтом два года назад. И это работало. Астафуров достал из шкафа баночку с аскорбиновой кислотой, достал одну таблетку и протянул Косолапову. Тот с радостью принял её и положил в рот, закрывая его ладонью, как бы для пущего эффекта. Руслан сел за стол, наблюдая за тем, как Дмитрий проглатывает аскорбинку и с интересом рассматривает свой живот, приподняв ткань пижамы: — Они исчезают, видите?! — Да, вижу. — Спасибо, всегда меня выручаете, — совершенно по-детски улыбнулся Косолапов. Когда-то он был обычным человеком: работа экономистом, жена, квартира. Однажды он подхватил пневмонию, которая проходила с осложнениями, подтолкнувшими скрытую шизофрению к развитию. Вскоре супруга ушла от Дмитрия, не в силах терпеть его бредовые состояния, работать и содержать дом он больше не мог. Бригаду вызвала его соседка, когда он бегал по подъезду голышом и кричал, что за ним следят агенты ЦРУ. Его первая госпитализация произошла десять лет назад. Астафуров уже прощался с Косолаповым, когда в проёме появился взволнованный и сердитый санитар: — Руслан Владимирович, там этот… Воропаев… беснуется. Орёт, как ненормальный. — Иду, — коротко бросил психиатр и ринулся в палату, где находился Андрей. Трое его соседей испуганно прижимались друг к другу, стоя возле стены, четвёртый смеялся, тыча пальцем в Воропаева, мол, вы только посмотрите на него! Астафуров ворвался в кабинет и на мгновение замер: Андрей лежал на своей койке, вгрызаясь зубами в вены на правом запястье. На его губах виднелась кровь. В глазах плескалось чистое безумие. — Вязка, — быстро приказал Руслан, мельком глядя на стоящих рядом санитаров. Те кивнули и поспешили выполнять. Астафуров посмотрел на медсестру и велел ей принести вату, антисептик, бинты и галоперидол. Воропаев рычал и изворачивался, когда двое крепких санитаров хватали его за плечи и, грубо прижимая к матрасу, начинали привязывать ремнями к койке. Лицо Андрея было красным, изо рта вытекала кровь вперемешку со слюной. Для санитаров это было обычное зрелище, а сам Воропаев испытывал ужасающий страх. Словно он был маленьким ребёнком, который заблудился в большом городе. Страх в своём первобытном проявлении сковывал его душу, а единственным спасением казалась смерть. С трудом, но санитарам удалось успешно завершить вязку. Вернувшаяся медсестра вопросительно взглянула на Астафурова. — Вводи семь, — сухо произнёс он. Женщина набрала в шприц нужное количество галоперидола и поставила Воропаеву укол. Руслан подошёл к мужчине и, взяв бинты, вату и антисептик, занялся глубоким укусом на запястье больного. Того трясло. Закатывая глаза, он дёргался, пытаясь вырваться. Толстая вена на шее, казалось, готова была разорваться от напряжения. — Я не хочу… не хочу… страшно, — едва различимо прохрипел Воропаев. Астафуров действовал бережно, внимательно рассматривая лицо Андрея. Ещё недавно оно было каким-то холодным и отстранённым, а теперь на нём отражались острейшие эмоции. Сильная боль и не менее сильный страх. Психиатр потуже затянул бинты, с трудом отводя взгляд. Препарат начал действовать, и Воропаев почти перестал дёргаться, обмякнув. Моргая всё реже и реже, он начал проваливаться в очередной безликий сон. Астафуров взял кусочек ваты и аккуратно очистил ею губы больного. После чего посмотрел на медсестру и велел ей сообщить ему, когда Воропаев проснётся. — Да, конечно, — закивала та и стала разгонять остальных постояльцев палаты по койкам. До конца рабочего дня Воропаев так и не проснулся. Астафуров дал указание дежурной медсестре, повторить укол галоперидола, но уже в дозе 2,5 мг. По дороге домой Руслан заглянул в магазин, полки которого были практически пусты. Купив полкило сосисок, плавленные сырки и банку кофе, мужчина пересёк улицу и оказался возле своего дома. Он уже входил в подъезд, когда его окликнул знакомый голос. — Привет. Не против, если я войду? — с лёгкой улыбкой поинтересовался Ярослав. — Привет. Ладно, идём. На самом деле Руслану не очень хотелось разговаривать с бывшим партнёром, но в случае с ним было проще согласиться, чем объяснять, почему «нет». Они расстались более года назад и какое-то время не общались. А потом столкнулись в магазине мебели и Ярослав воспылал желанием снова общаться. Самое странное для Руслана заключалось в том, что Синицын к тому времени уже находился в отношениях. Вскоре Астафуров понял, что стоит ему только позволить Ярославу снова стать ближе, тот без раздумий бросится в омут с головой. Возможно, даже бросит своего нынешнего возлюбленного. Вот только Руслану всё это было не нужно. Они прошли на кухню. Покрасневший от холодного ветра психиатр сразу же занялся приготовлением кофе. Ярослав присел за стол и завязал безобидный разговор о новостях из мира политики. — Будешь сосиски? — спросил Астафуров, ставя на плиту кастрюлю с водой. — Нет, недавно поужинал. Лучше просто кофе, — закуривая, ответил Ярослав. Вскоре на столе стояли две чашки с ароматным напитком. Начался дождь, хлёсткие капли воды ударялись об оконные стёкла, рисуя на них прозрачные кляксы. Ошеломляющий раскат грома впечатлил Астафурова, заставляя слегка задержать дыхание. — А ты всё так же один? — затягиваясь, небрежно спросил Синицын. — Ну да, — просто ответил психиатр, делая небольшой глоток кофе. — Весь погружён в истории своих психов, — со знанием дела проговорил Ярослав и улыбнулся. — Вроде того, — изогнув бровь, Астафуров вопросительно посмотрел на бывшего: — Чем вызван такой интерес? — Ну, я ведь рассказываю тебе о своей личной жизни. «Я у тебя о ней и не спрашивал», — подумал врач, но ничего не сказал. Пододвинув к себе тарелку с сосисками, он взял вилку и начал есть. — Я вот что спросить хотел… Мой начальник боится, что у него шизофрения. Говорит, стал с трудом концентрироваться на работе, слышит голоса. — Что они говорят? — не отрывая взгляд от тарелки, спросил Астафуров. — Просто переговариваются между собой. Фоном. Словно радио. Я сказал, что у меня есть знакомый психиатр, кандидат медицинских наук, уточню, мол, — Синицын, не переставая пристально взирать на Руслана, сбросил пепел в пепельницу. — Психические расстройства многогранны. Симптоматика, казалось бы, может совпадать, а нюансы могут кардинально изменить конечный диагноз. Слуховые галлюцинации имеют место быть и при нейрокогнитивныхах расстройствах, и при, положим, эпилептическом психозе, который не является шизофренией, но может быть её частью. — Как муторно, — покачал головой Ярослав. — Ничего в этом не понимаю. Но передам твои слова, спасибо. — Пожалуйста, — Руслан разломал вилкой очередную сосиску и продолжил есть, не обращая внимания на своего собеседника. — Русь, послушай… — томный голос Синицына не предвещал ничего хорошего, и психиатр поднял на него тяжёлый взгляд. — Что? — Знаешь, в чём твоя проблема? — Ну? — Ты слишком холоден. Именно поэтому у нас не сложилось. Именно поэтому ты всё это время ведёшь себя так, будто не понимаешь, зачем я прихожу, — в карих глазах был заметен вызов. — А зачем ты приходишь? Я тебя об этом не просил, — сделав глоток кофе, сдержанно ответил Руслан. — У тебя есть вторая половинка, лучше уделяй ей время. — Что ж ты раньше меня не послал? — поджал губы Синицын. — Не знаю. Тактичность, наверное. А ты себе что-то нафантазировал. — Да кому ты нужен? — неожиданно вспыхнув, Ярослав бросил окурок в пепельницу и встал. — Если хочешь знать, я ни разу не пожалел, что мы разошлись. Ты не достоин нормальных отношений. — Больше не появляйся, — скрипнув зубами, тихо произнёс психиатр. — Сволочь ты, — выплюнул Ярослав и поспешно вышел из квартиры Астафурова. Громко хлопнула дверь. Психиатр потёр шею и отодвинул от себя тарелку с недоеденной сосиской. Не стоило пускать этого идиота на порог, как и возобновлять общение после расставания. Руслан чувствовал, что всё закончится подобным разговором и испытывал горечь, что ввязался в это. Подойдя к окну, он посмотрел во двор, но пелена дождя, напоминая жидкое серебро, скрывала город от глаз Астафурова. ...Воропаев сильно вздрогнул, словно чьи-то руки выдернули его из океана страшных снов. С трудом открыв глаза, он провёл языком по пересохшим губам, стараясь сфокусироваться. Белый потолок менял свои очертания, пугая. Андрей хотел было пошевелить руками, но те были прочно зафиксированы. — Пить… дайте попить… — прошелестел он. Ему казалось, что горло забито песком. Никто его не услышал. Спящие пациенты похрапывали, а кто-то даже тихонько разговаривал во сне. Воропаеву казалось, что прошло не меньше часа, когда к нему, наконец, подошла медсестра. Коснувшись его лба, она спросила: «Как самочувствие?». Андрей прошептал, что страшно хочет пить. Та отошла и вскоре вернулась со стаканом воды. Придерживая мужчину за влажную шею, дала сделать ему несколько глотков, после чего убрала ремни с его тела и отпустила в туалет в сопровождении санитара. Воропаеву казалось, что он смотрит какой-то фильм. Наблюдая за собой как бы со стороны, он еле передвигал ногами, ощущая невыносимую слабость. Справив нужду, Андрей вернулся на свою койку. Медсестра ввела ему нужную дозу галоперидола и укрыла. Воропаев попытался что-то сказать, но язык не хотел слушаться. Тело стало свинцовым, глаза закрылись, и действие антипсихотика снова уволокло мужчину в свои мрачные чертоги.

***

Следующим утром в кабинет Воропаева вошёл пожилой человек с палочкой. Кряхтя, он опустился на стул и протянул доктору тетрадь: — Это карта Андрея. Астафуров взял её и начал листать. Оказалось, Воропаев уже попадал в психиатрическую клинику, вот только тогда он был прописан в другом районе, поэтому лечился не в их больнице. «10.06.1984 год. Поступил в состоянии острого психоза. Утверждает, что голоса из космоса заставляют его искать шпиона. Больной также уверен, что под его кроватью живёт дьявол, который по ночам кусает его за ноги…». Пролистнув пару страниц, Астафуров увидел следующую запись: «Начал испытывать галлюцинации после разрыва отношений (записано со слов больного)». Психиатр Куницын почему-то не смог определиться с диагнозом, не желая выставлять шизофрению. Лечение тоже оставляло желать лучшего. «Каким образом он собирался убрать бредовые состояния сертралином?» — с возмущением подумал Астафуров. Воропаев пролежал в больнице чуть больше двадцати дней и, будучи выведенным в относительную ремиссию, был выписан. Халатное поведение коллег всегда вызывало в Руслане раздражение, но в этот раз оно отчего-то было особенно сильным. — Меня зовут Иван Александрович, я дедушка Андрея, — во второй раз пояснил пожилой человек. Астафурову не составило труда понять, что тот испытывает проблемы с памятью. — Ваш внук спит, увидеться с ним нельзя, к сожалению. Вы живёте в одной квартире? — Уже нет. Я переезжаю к племяннице в ленинградскую область. А этот пусть вертится, как хочет. Достал он меня, — безразлично сказал Иван Александрович. — Такую чушь порол, все кишки мне вымотал. Стыдно такого внука иметь. — Он не виноват в своём заболевании… — Забот он настоящих не знал, оттуда и это поведение, — хмуро заявил старик. — Видеть его не желаю, товарищ доктор. Хочу спокойно свой век дожить. — Но после выписки ему нужен будет надзор. У вас есть другие родственники? — Племянница моя. Но она сюда не приедет, у неё хозяйство. — Как давно Андрея мучили видения и бред? — Да хрен его знает… Несколько недель. Месяца два, может. Начиналось всё тихо, постепенно превращаясь в снежный ком. Он ведь лежал уже в дурдоме. А, вообще, с детства бракованным был. — Что вы имеете в виду? — В детстве разговаривал с кем-то, кого никто не видел. Но мы не придавали этому особого значения. Всегда вёл себя, не как другие. Не могу это объяснить. — У вас в семье были психически больные? — Нет, вроде. — А где родители Андрея? — Померли давно. — Я оставлю его карту у себя, — Руслан убрал её в верхний ящик стола. — И его самого оставляйте. Никого у него нет, никто за ним присматривать не будет. Пусть живёт в дурдоме, всё равно снова сюда загремит, — проворчал старик и, поднявшись, медленно направился на выход. Астафуров тяжело вздохнул и пошёл на обход. К Воропаеву он подошёл в самом конце. Тот лежал, бездумно глядя в потолок. Бледный, с расширенными зрачками, подрагивающими губами… — Андрей, доброе утро, — присев рядом, тихо поприветствовал его Руслан. — Как вы себя чувствуете? — Когда меня отсюда выпустят? — сипло спросил тот, переводя на Астафурова странный взгляд. — Зависит от вашего состояния. Пока что вы не совсем здоровы. Как сами думаете? — Мне здесь плохо. — У вас что-нибудь болит? — Слабость, голова как бы ватная… — Это пройдёт. Вы обязательно позавтракайте, а потом мы побеседуем в моём кабинете. Хорошо? Андрей медленно прикрыл глаза, словно намереваясь кивнуть, но этого не произошло. Замерев в этой позе, он будто бы потерял связь с реальностью. Астафуров вернулся в свой кабинет и начал подготавливать документы к выписке для Желткова и Яблочкина. Ближе к обеду медсестра Юлия привела Воропаева. Движения того были замедленны, выглядел он скверно. И, всё же, Астафуров всматривался в светло-зелёные глаза, которые почему-то притягивали к себе внимание. — Андрей, давайте побеседуем с вами о том, что случилось, — начал психиатр, когда пациент присел на стул. — Этот чёрный человек давно появляется. Он хочет, чтобы я убил себя, — речь Воропаева была заторможенной. — Его видит кто-нибудь, кроме вас? — Нет. — А почему вы решили, что вам стоит его слушать? Он ведь хочет причинить вам вред. — Может и не вред… Что, если он хочет показать мне мир, где нет всего этого? — Чего именно? Воропаев склонил голову набок, глядя в серые глаза психиатра и почему-то приковывая его этим пристальным взглядом к стулу: — Холода. Одиноких вечеров. Осенних дождей. Вы когда-нибудь слышали, как стонут поезда? Они всю жизнь в дорогах, им не найти успокоения и своё пристанище. Мир полон боли и предательства. Что в нём хорошего? — Возможно, есть что-то, что вы любите? — Что-то есть, но в последнее время я не могу думать о чём-то другом. — Андрей, вы верите в любовь? — К сожалению. — Разве это не прекрасное чувство, дающее силы? — Это яд. Отрава для души и сердца. Все уйдут, оставят тебя одного в тёмной комнате. Как бы ты их ни любил… Это больно, — тихо произнёс Воропаев. — А если не уйдёт, что тогда? — Уйдёт. Особенно от больного, как я. — А вы больны? — Да. — Чем? — Это у вас надо спросить. Я знаю, что не здоров. Но не знаю, почему. — Вы можете допустить, что этот чёрный человек — плод вашего заболевания? — Мне с трудом в это верится. Астафуров встал и медленно подошёл к Андрею. Мягко сжав его подбородок, психиатр попросил мужчину открыть рот. Осмотрев язык и горло, он кивнул и вернулся за стол. — Что мне колят? Я с трудом соображаю, — медленно моргая, заторможенно спросил Воропаев. — Антипсихотик. Но я назначу вам более мягкое лечение, — убаюкивающе произнёс Руслан. — И договорюсь, чтобы вас сводили в душ. Вы любите воду? — Люблю… Личность Андрея была заглушена сильнейшим препаратом. Астафурову нужно было дотронуться до струн его души. Для этого нужно было отказаться от галоперидола. Поэтому Руслан выписал следующие препараты: «Сульпирид (100 мг. 1 раз в день) и амитриптилин (50 мг. 2 раза в день)». — Вы можете возвращаться к себе в палату, — закончив писать, Астафуров снова взглянул на Воропаева. — Спасибо, — прошелестел тот и медленно пошёл на выход. Оставшись в одиночестве, Астафуров потёр лицо и посмотрел в окно, за которым снова шёл дождь. «Это яд. Отрава для души и сердца. Все уйдут, оставят тебя одного в тёмной комнате. Как бы ты их ни любил… Это больно», — прозвучало в его голове.