Заснеженные розы

Спустя пару недель, когда состояние Воропаева стабилизировалось, психиатр пошёл на собеседование. Поскольку спрос на врачей всегда был хорошим, Руслану без проблем предложили место. Пусть эта больница была поменьше, чем та, где раньше работал Астафуров, главное — он снова мог быть в профессии. Когда Руслан вернулся домой, в коридор вышел взвинченный Воропаев. Его глаза блестели нездоровым огнём, были мутными, как речные осенние воды. — Что так долго? — спросил он, сжимая плечи психиатра. — По пути домой зашёл в магазин, купил кое-что, — приподняв пакет с продуктами, ответил Астафуров. — Всё в порядке? — Я думал, вдруг ты не придёшь, — опустив плечи, тихо произнёс Андрей. — Да ну. С чего бы? — тихо рассмеялся Руслан. — А чёрт его знает… Вдруг пришло в голову и всё, — пробормотал Воропаев и, забрав у мужчины пакет, направился на кухню. После ужина, во время которого Астафуров рассказывал о том, как прошло собеседование, Андрей неожиданно захотел прогуляться. Он облачился во всё чёрное и выглядел донельзя эффектно: водолазка, джинсы, кожанка. Руслан невольно залюбовался возлюбленным. Они поехали в Летний сад (Воропаеву почему-то захотелось именно туда). Воропаев с нездоровым блеском в глазах осматривался, подозрительно щурясь, словно ища кого-то. Астафуров просто наблюдал за спутником, в очередной раз подмечая, что тот нереально хорош. И болезнь ничуть не портила его, даже наоборот, делала более необычным. — В сумерках всё всегда кажется другим, — с хрипотцой произнёс он, вдруг хватая мужчину за руки и вжимая его спиной в ствол дерева. — Особенное время: уже не день, но ещё и не ночь… Воропаев, широко раздувая ноздри, принялся исступленно целовать лицо психиатра. У Астафурова закружилась голова. Положив ладони на бока мужчины, он наслаждался прикосновениями горячих губ, ощущая невероятный трепет. — Когда мне было десять лет, я верил, что в сквере за нашим домом живёт Деревянный Король. Мне рассказал о нём один старик, которому было не меньше сотни годков. Он говорил, что если очень захотеть, то можно его увидеть, — замерев, негромко произнёс Воропаев. Облизав губы, он коснулся кончиками пальцев щеки психиатра и как-то странно улыбнулся. — И ты увидел его? — дрогнувшим голосом спросил Руслан. — Да. Его ноги были сотканы из корней деревьев. Жуткое зрелище. И никто не переубедит меня, мол, это шиза! Нет и нет. Астафуров взял Андрея за запястье и повёл дальше. Мимо проходили редкие прохожие, гармонично сочетающиеся с понурым осенним пейзажем. Сейчас, когда будущее страны казалось таким призрачным и непонятным, сумерки были идеальным временем суток. Даже единственно правильным. Руслан подумал, что Воропаев просто потрясающе сочетается со смутными годами Перестройки, этой грустной осенью, этим тревожным Ленинградом. Андрей взял ладонь психиатра и положил её в карман своей куртки. В этом жесте было что-то настолько интимное, что у Астафурова засосало под ложечкой. Они зашли в кафе, находящееся на территории Летнего сада. Кофе был очень крепким, бисквит чуть подсохшим, в воздухе стоял аромат свежей выпечки. — Когда ты решил, что станешь психиатром? — вдруг спросил Андрей, делая глоток кофе и ложкой отламывая от бисквита небольшой кусочек. — Примерно в четырнадцать. Мой дед был кардиологом, мне нравились его рассказы и врачебной жизни, но как-то уж так повелось, что мне всегда была интересна психика человека, его мотивы, страхи. К окончанию школы я уже точно знал, кем стану. — И ты никогда не пожалел о своём решении? — Нет. Никогда. Астафуров заметил, что Воропаев как-то странно посмотрел на него и тут же изменился в лице. То, что было повышенной возбудимостью, вылилось в совершенно неожиданный взрыв, произошедший, стоило им вернуться домой. Андрей вдруг сделался злым и колючим. — Обещай, что скажешь мне правду, — потребовал он. — Конечно, — Руслан насторожился, ибо этот тон не сулил ничего хорошего. — Я для тебя просто эксперимент, ведь так? — нехорошо улыбнувшись, спросил Андрей. — Что? Откуда такие мысли? — опешил психиатр. — Ты слишком быстро согласился быть со мной, шизиком. Я не мог понять, в чём подвох, но после сегодняшнего разговора мне всё ясно. Ты чёртов докторишка! Просто докторишка! А я для тебя кто-то вроде лабораторной крысы! — с ненавистью выплюнул Воропаев. — Остановись, тебя заносит. Астафуров знал, что не стоит реагировать на подобные слова. Это непрофессионально. Но Андрей был для него не пациентом, а уже любимым человеком, и эти слова ранили, оставляли на сердце кровоточащие раны. — Нет, ты меня дослушаешь! Ты думаешь, я такой идиот, что не понял, не раскусил твой план? Хочешь пожить со мной и написать какую-нибудь сраную научную работу, скажем так, «из первых уст»! Ненавижу тебя! И всех вас, докторишек поганых! В голосе Воропаева было столько желчи и отвращения, что Астафуров содрогнулся. Словно молнией ударенный, он рванул в комнату, достал свой чемодан, скидал туда свои вещи (те, что попались под руку), и вылетел из квартиры Андрея, громко хлопнув дверью. ...Дни без Воропаева стали неожиданно серыми, словно тот всегда был в жизни Руслана. Приходя с работы, глядя на печальный осенний пейзаж, открывающийся из окон квартиры, он думал об Андрее, вспоминал его невероятные глаза, запах его тела, тепло рук. Всё это потихоньку сводило с ума. Астафуров жалел, что вспылил и ушёл. Ему никогда не следовало забывать, что он решил связать свою жизнь с душевнобольным человеком. И в один из вечеров, послав к чёрту надоевшую гордость, психиатр вернулся к Воропаеву. Дверь оказалась незапертой, что очень насторожило мужчину. Его не было здесь всего три дня, а казалось, что вечность. Психиатр позвал Андрея, но тот не отозвался. Тогда Астафуров прошёл в гостиную. Увиденное потрясло его: везде стояла грязная посуда, в воздухе витал неприятный запах, Воропаев лежал на диване, уткнувшись лицом в его спинку. Руслан присел на край дивана и осторожно произнёс: — Привет… Извини меня. Я не должен был слушать тебя. Андрей не шелохнулся. Скользя по нему пытливым взглядом, психиатр заметил, что запястья мужчины до локтей были перевязаны бинтами. Судорожно выдохнув, он взял правую руку и начал быстро разбинтовывать её. Худшие опасения подтвердились: длинные алые полосы уродливо тянулись от венок на запястье к сгибу локтя. Воропаев повернул голову и посмотрел на Астафурова мутным взглядом, полным боли. — Прости меня, — прошептал Руслан, дрожащими пальцами снова забинтовывая руку Андрея. — Извините… — на пороге комнаты вдруг возник старик, держа в руке пакет с булочками и молоком. — Я тут принёс ему немного еды. Это я увидел, что у него дверь открыта тогда, вошёл, а он в ванне, вода алая. Кровищи потерял море. Я медик, и смог оказать первую помощь, очень уж он не хотел опять в больницу. Вы уж теперь следите за ним, хорошо? — Д-да, конечно… — пробормотал Руслан. — Я живу в квартире напротив, если что. А это тут поставлю, — старик оставил пакет на тумбочке и, шаркая, вышел. Астафуров порывисто поднялся и подошёл к столу. На нём стояли препараты Андрея. Тот ничего не принимал. У Руслана щемило сердце, приступ нежности смешивался с тревогой. Развернув Воропаева к себе, мужчина прижал его голову к своей груди и прошептал: — Я теперь никуда не уйду. Обещаю. От Андрея пахло потом и грязной одеждой. С уходом Астафурова жизнь потеряла для мужчины какой бы то ни было смысл. Он покончил бы с собой, если бы Борис Александрович не вышел из своей квартиры в тот момент, когда Воропаев лежал в окровавленной воде, а на его руках алели порезы, тянущиеся от запястий к локтям. — Я хотел вернуться, как только ушёл, но чёртова гордость… Давай я организую тебе душ? Воропаев едва заметно кивнул. Лохматый, бледный, с колючей щетиной, он казался призраком самого себя. Астафуров поспешно снял пальто и закатал рукава рубашки. Он регулировал воду, когда в ванной появился Андрей. Руслан медленно мыл его тело, стараясь быть максимально нежным. — Перенеси свои вещи обратно, — прошелестел Воропаев, стоя с закрытыми глазами. — Конечно. — Прямо сегодня. — По пути зайду в магазин и куплю продуктов, у тебя уже всё закончилось, наверное. Когда Астафуров выключил воду, Андрей громко застучал зубами. Психиатр поспешно вытер его и помог одеться в заранее приготовленные штаны и футболку. Отведя Воропаева в спальню, Руслан усадил мужчину в кресло и сменил постельное бельё. Когда Андрей лёг, он снял бинты с его рук, обработал раны и забинтовал свежими лоскутами. Всё это время Воропаев наблюдал за психиатром из-под полуопущенных ресниц. Прежде, чем уйти, Астафуров принёс мужчине таблетки и воду. Проследив, что тот их принял, Руслан коснулся губами влажных губ любимого и, пообещав скоро вернуться, вышел из его квартиры.