troye sivan — animal
По мнению Донхека, прятаться — лучший выход из любой неудобной ситуации. Именно поэтому следующие несколько дней после посиделок у Джемина дома он притворяется больным и почти ни с кем из друзей не общается, кроме Джено, и то только по той причине, что тот является его лучшим другом, и если Донхек будет его игнорировать, то обязательно потом получит от Джено, и извиняться ему придется, наверное, с неделю. И прощение он получит только если купит любимое печенье друга. Вечером, на второй день игры в прятки Донхека с миром за пределами его квартиры, Джено звонит и очень расстроенным голосом просит поговорить с ним о чем угодно, чтобы он мог отвлечься. Грустный Джено — действительно большая редкость, поэтому заботливый Донхек забывает о том, что избегает всех (Минхена), и даже предлагает прийти к Джено домой с какими-нибудь сладостями и газировкой, чтобы хоть немного поднять настроение, может, даже с алкоголем, если получится достать, но Джено перебивает: — Я у Джемина, — тихо произносит он. — Вообще-то тут все, кроме тебя. Минхен, кстати, интересовался, как ты. — Что произошло? Ты пьян? — обеспокоенно спрашивает Донхек, игнорируя слова о Минхене и тот факт, что его сердце сейчас, кажется, пропустило удар, и невольно сжимает телефон в руке сильнее. Джено согласно мычит в ответ на последний вопрос, и за этим следует его тяжелый вздох прямо в микрофон, из-за чего Донхек резко убирает трубку от уха и недовольно цокает, говоря «не дыши так громко, я чуть не оглох». — Просто… Ренджун будто прилип к Джемину… Я понимаю, что они друзья, но меня почему-то это раздража... — Джено резко прерывается и не дает Донхеку выразить даже искреннее удивление на сказанную им реплику, тише продолжая, — стой, мы можем поговорить об этом позже? — Ты долго здесь торчать еще будешь? — внезапно Донхек плохо слышит чей-то пьяный голос с другого конца трубки, который явно принадлежит не Джено, но точно кому понять он не может. — Донхек, тут с тобой очень хотят поговорить. Прости, — быстро проговаривает Джено, и за этим следует только какое-то шуршание и отчетливый звук закрывшейся двери. — Эй, — мягко произносит Минхен, и у Донхека мурашки по всему телу разбегаются не столько от неожиданности, сколько от того, какой сейчас у Минхена непривычный тон: до невозможного теплый и заботливый, совершенно противоположный тому, с которым он несколькими секундами ранее обращался к Джено. — Как ты себя чувствуешь? — Не очень, — Донхек не лжет совершенно, ведь чувствует он себя и вправду паршиво, да только вряд ли это связано с его «болезнью». Неловкость между ними ощущается даже сейчас по телефону, когда они находятся на большом расстоянии друг от друга, и Донхек искренне надеется, что Минхен, будучи пьяным, не попытается затронуть запрещенную для разговора тему, поэтому не дает ему возможности сказать что-либо еще: — Но я иду на поправку, так что не беспокойся. Мне нужно идти. Передай Джено, что я перезвоню ему позже. И сразу же сбрасывает, откидывая телефон подальше от себя в другую часть кровати, утыкается лицом в подушку и обреченно стонет. Почему Минхен внезапно стал таким? Донхек, конечно, и раньше замечал с его стороны небольшие проявления заботы, но не придавал этому особой важности, потому что Минхен всегда волнуется о младших, однако сейчас, после того поцелуя, у Донхека словно открылись глаза. Он действительно очень надеется, что ему это все просто кажется, что у него едет крыша, что это ничего не значит, что угодно, лишь бы не чувства со стороны Минхена, но в глубине души он понимает, что все совсем наоборот. Невольно в памяти Донхека возникают разные моменты, когда Минхен вел себя крайне странно и подозрительно по отношению к нему, и кажется, будто сейчас картинка соберется воедино, и Донхек хотя бы немного поймет Минхена, однако все только еще больше запутывается, не только не складываясь в четкий образ, но и не давая даже расплывчатого представления. Донхек допускает мысль о том, что он хотел бы, наверное, узнать Минхена, о чем тот думает, понять его, но теперь юноше в некоторой степени страшно пытаться наладить отношения. И боится он вовсе не самого Минхена, и даже не его скрытной личности, а своих малопонятных, неизвестно откуда взявшихся чувств к нему, которые он совершенно не знает как объяснить даже самому себе. Минхен заставляет сердце Донхека биться чаще.— 橙子 —
[джено] 18:43 «придешь сегодня к джемину?».[вы] 18:44 «минхен тоже будет там?».
[джено] 18:44 «донхек, правда, сколько можно прятаться, всем уже давно плевать. я без тебя скоро умру здесь один, ты мне нужен».[вы] 18:47 «ладно, но только ради тебя».
Донхек вздыхает, откладывая телефон, и идет к шкафу, чтобы достать оттуда нормальную одежду и снять наконец с себя эти огромные штаны и растянутую домашнюю футболку с человеком-пауком. Он быстро переодевается и уходит из комнаты, попутно хватая за собой мобильный и наушники. На кухне он почти что сталкивается с мамой, которая не замечает сына и старательно намывает посуду чуть ли не до блеска и скрипа. На фоне тихо работает телевизор с включенным новостным каналом, а сама мама что-то почти шепотом напевает себе под нос. Донхек невольно улыбается, видя ее в хорошем настроении, и на цыпочках подкрадывается сзади. — Я тебе куплю как-нибудь посудомоечную машину, — внезапно произносит Донхек прямо за спиной у мамы, которая в эту же секунду от неожиданности подпрыгивает и роняет тарелку на пол, из-за чего та разбивается и разлетается по кухне. Мама поворачивается к Донхеку с недовольным лицом и ставит руки в бока, а тот кривит губы в виноватой улыбке, быстро добавляя: — И новый набор посуды? — Никогда больше так не делай, — в итоге смеется мама, помогая сыну собирать осколки, и неглубокие морщины на ее лице становятся более заметными, чем обычно, но ее улыбка абсолютно такая же яркая и живая, какой она всегда и была, и в глазах женщины горит все тот же не угасающий огонек, напоминающий о том, что когда-то она тоже была молодой. Прямо как Донхек, тоже мечтала о большом будущем, сбегала ночью из дома, чтобы встретиться с друзьями, творила безумные вещи и искренне кого-то любила. Каждый раз, как она смеется, она выглядит моложе всех людей на свете, будто бы все эти тяжелые годы на несколько мгновений стираются с ее лица. — Мам, я с ребятами пойду к Джемину, ты не против? — как бы между прочим спрашивает Донхек, пока доедает кусочек вишневого пирога, который мама приготовила еще, кажется, позавчера: уже не такой свежий, но все еще вкусный. — С ночевкой, наверное. Мама только согласно кивает и говорит: «будь осторожен», после чего Донхек быстро моет за собой посуду, хотя мама настаивает на том, чтобы он уже шел, раз друзья ждут, а с посудой она разберется сама, однако Донхек непреклонен и делает все сам, потому что он достаточно взрослый и не хочет утруждать маму. Уже через несколько минут он выходит из дома и размеренным шагом направляется к ближайшей остановке, обычно пустующей из-за того, что район довольно тихий. Особенно в это время, когда почти все либо отдыхают дома, либо работают допоздна. На улице прохладно, как в то утро, когда Минхен повез их на крышу, и Донхек съеживается не то от холода, не то от нахлынувших воспоминаний, пока терпеливо ждет автобус, который снова будет пустым, как и обычно, и двадцать минут поездки Донхек проведет в конце салона транспорта, слушая музыку и наблюдая за тем, как дома окраины сменяются многоэтажками.—
Оказавшись дома у Джемина, Донхек старается как можно быстрее напиться, чтобы в одной комнате с Минхеном было не так неловко находиться — он никак не может свыкнуться с тем, что произошло несколько дней назад, — но сам не замечает, как стремительно пьянеет до того состояния, когда начинает чувствовать себя совершенно расслабленно, сидя буквально рядом с ним. Джемин и Джено играют в какую-то видеоигру на приставке друг против друга, и все остальные, кроме Минхена и Донхека, следят за ходом их соревнования и громко кричат, когда кто-то один в игре обходит другого по количеству очков. А сам хозяин квартиры недовольно шикает на друзей, прося быть потише, иначе соседи снова будут жаловаться. Джемин, кажется, выигрывает третий раз подряд, и Ренджун на эмоциях крепко его обнимает, победно улыбаясь. Никто не обращает на это особое внимание, кроме Джено, который странно смотрит на Ренджуна в течение пары секунд, и тот, заметив это, одними губами спрашивает: «что?», но не получив ответа, пожимает плечами и переводит взгляд обратно на экран плазменного телевизора, к которому подключена приставка. Донхек с Минхеном одни сидят в углу на диване, практически вплотную прижимаясь друг к другу — это слишком резкий контраст, если сравнивать с тем, что было, когда Донхек только пришел: он избегал Минхена и старался держаться от него на расстоянии, как минимум, хотя бы одного метра, не разговаривал с ним, даже не смотрел на него. Сейчас же его голова лежит на плече у Минхена, а глаза прикрыты, потому что он чувствует себя совсем спокойно и комфортно, а еще почему-то в безопасности, хоть, конечно, с ним ничего страшного в данный момент произойти и не может. Просто рядом с Минхеном ощущение защищенности отчего-то очень выраженное. Минхен прикладывает к губам бутылку пива и делает большой глоток, а Донхек немного отклоняется на диване назад, краем глаза наблюдая за тем, как двигается его кадык, подавляя в себе странное желание дотронуться до шеи Минхена пальцами. Вместо этого он обхватывает его ладонь, держащую бутылку, чтобы забрать ее, но тот не поддается и аккуратно (нехотя) убирает руку Донхека со своей. — Тебе уже хватит, ты и так слишком пьян, — тихо произносит Минхен, пытаясь заглянуть в глаза юноши, но они будто покрыты дымкой и совсем не осознают, кто перед ними находится. — Не хочешь поговорить? — О чем? — усмехаясь, спрашивает Донхек, вновь прикрывая веки и обхватывая одной рукой талию Минхена, замершего на секунду от неожиданности. Тот понимает, что это всего лишь действие алкоголя, и, разочарованно выдыхая, скидывает руку юноши с себя, потому что знает: завтра тот об этом пожалеет и снова будет пытаться избегать его. — Забудь уже об этом. — Я не хочу забывать, — очень тихо, практически одними губами произносит Минхен, надеясь, что Донхек не разберет сказанное, но тот все прекрасно слышит. — Мы поцеловались, потому что это было твоим заданием. И все, тут нечего обсуждать, — спокойно отвечает Донхек, совершенно не чувствуя смущения, за что сейчас должен благодарить то лимонное пиво, которого литра три точно влил в себя за весь вечер. — Я пойду покурю, — задумчиво хмыкая, говорит Минхен, а затем аккуратно отодвигает юношу от себя и поднимается с дивана. — Можно с тобой? — мгновенно реагирует Донхек, и Минхен в ответ только безразлично пожимает плечами, жестом приглашая младшего идти следом. Они вдвоем выходят на балкон абсолютно незамеченными, потому что все остальные слишком увлечены игрой и наверняка не скоро обнаружат отсутствие Донхека с Минхеном. Сейчас уже примерно около десяти вечера, поэтому солнце поднимается на другой половине земного полушария, пока здесь, на линии горизонта Сеула, последние лучи звезды, освещающей планету, догорают, играя с оттенками оранжевого на облаках и градиентом сиренево-голубого неба. Минхен вытаскивает из кармана ветровки зажигалку и немного помятую пачку винстон блю, вынимает из нее две сигареты и протягивает одну Донхеку. Тот аккуратно сжимает фильтр меж губ и внимательно следит за тем, как Минхен подносит зажигалку к сигарете и быстрым движением руки прокручивает колесико, нажимая на кнопку возгорания. Донхек медленно затягивается, краем глаза наблюдая, как Минхен тоже прикуривает, и думает: «интересно, как давно он курит?», но не спрашивает, не его дело все-таки, наверное. Балкон довольно длинный, свободный к тому же, поэтому места достаточно даже для того, чтобы сюда вместились все семь человек и не толпились при этом. Однако юноши абсолютно игнорируют этот факт, точно так же, как и факт существования личного пространства. Их плечи соприкасаются, и Минхен, стряхивающий указательным пальцем пепел с сигареты, — это все, что сейчас интересует Донхека. Он взглядом медленно поднимается от кисти к шее, а затем осторожно заглядывает Минхену в глаза, понимая, что застал его врасплох, потому что тот сразу отворачивается, как только видит, что его поймали за рассматриванием чужого лица. Донхек отчего-то усмехается, а затем снова затягивается, чувствуя, как у него резко начинает кружиться голова. «Мне кажется, я сейчас упаду», — затушив наполовину целую сигарету, говорит он Минхену, до которого не доходит, что это буквально, пока у юноши не подкашиваются ноги и он не отшатывается назад, чуть ли не падая. У Минхена, к счастью, реакция быстрая, поэтому он быстро подхватывает Донхека свободной левой рукой и неосознанно прижимает к себе, чтобы не дать свалиться тому на пол. И как-то слишком внезапно между их губами расстояние точно не больше десяти сантиметров, они оба замирают, стоя так несколько секунд, и кажется, будто бы время только что остановилось вместе с ними. Минхен медленно выдыхает дым, переводя взгляд на пухлые губы Донхека, которые тот неосознанно облизывает. Донхек вообще курить не очень любит, поэтому занимается этим крайне редко: только лишь тогда, когда собирается с друзьями и очень много пьет. Именно поэтому у его организма такая реакция; голова кружится неистово, и перед глазами все расплывается. Если бы не крепкая хватка Минхена, Донхек бы уже как максимум лежал на холодном полу балкона, как минимум шатался бы из стороны в сторону, словно тонкое деревце на холодном февральском ветру. Они неотрывно смотрят друг другу в глаза, медленно сокращая расстояние между их лицами. Минхен не глядя тушит сигарету об пепельницу и уже обеими руками аккуратно обхватывает Донхека за талию, чуть ближе прижимая к себе. Еще совсем немного и их губы сольются в мягком поцелуе, после которого Донхек больше, вероятно, вообще никогда свой дом не покинет. Но внезапно его головокружение снова дает о себе знать, причем, как говорится, беда не приходит одна: ее сопровождает слишком быстрое сердцебиение, из-за чего Донхеку становится труднее дышать, и он снова почти падает, но во второй раз оказывается спасенным Минхеном. — Идем в дом, — шумно выдыхая, шепчет он, отстраняясь от Донхека, но затем закидывает его руку себе на плечо и обхватывает за талию, чтобы помочь дойти. Они осторожно выходят с балкона, тихо прикрывая дверь, и возвращаются к тому же дивану, на который Минхен усаживает Донхека, находящегося почти что в полуобморочном состоянии. Сигареты явно не для него, впрочем, как и алкоголь, поэтому Минхен порой задается вопросом: как такой человек, как Донхек, может заниматься подобным? По нему не скажешь, что он этим особенно наслаждается, поэтому Минхену в некоторой степени любопытно, что побуждает его выпивать. Хотя он и сам не лучше, ведь понятия не имеет, зачем ему это; привкус спирта совсем не из любимых, и, наверное, это больше ради состояния опьянения, когда все проблемы перестают казаться такими глобальными, становятся совсем незначительными. Впрочем, проблемы эти находятся в пределах его головы, не выходят за рамки сознания, поэтому меняется лишь только отношение к ним, пусть и не на такое уж длительное время. Несколькими минутами позже оба юноши присоединяются к остальным, чтобы посмотреть, как Джено позорно проигрывает Джемину четвертую подряд игру, и больше друг ко другу за всю ночь ни разу слишком близко не подходят, не остаются наедине и почти не разговаривают. Никто даже внимания на это не обращает, потому что видеоигра интереснее в сто раз, к тому же Донхек никогда особо не горел желанием общаться с Минхеном, поэтому то, что происходит сейчас, — дело вполне привычное. Через час Минхен уезжает домой, оправдываясь тем, что обещал маме вернуться к двенадцати, и только один Джено замечает, что Донхек намеренно упустил замечательную возможность сказать что-нибудь колкое старшему по этому поводу. Вместо этого юноша лишь молча проводит Минхена взглядом и лениво машет рукой на прощание, доставая из кармана телефон, что означает, что теперь он его не уберет до тех пор, пока не заснет с ним прямо на диване от скуки, просматривая обновления в социальных сетях.—
— Черт, — невольно вырывается у Минхена, когда ключ в замке поворачивается с чересчур громким звуком, и он понимает, что незаметно попасть домой ему уже не удастся. Думает: «будь что будет» и открывает массивную дверь из дерева, тихо входя внутрь и оказываясь в просторном коридоре. Он разувается, оставляя обувь возле стены, затем пытается максимально незаметно пройти мимо маминой спальни, находящейся на первом этаже, и расслабленно выдыхает, когда оказывается на первой ступени лестницы, но замирает в ту же секунду, как замечает, что позади него загорается свет. — Ты должен был вернуться к двенадцати, — из кухни выходит стройная женщина, одетая в домашний халат, невысокого роста с длинными черными волосами, и лицо ее искажено в недовольной гримасе, а руки стоят по бокам; она явно очень злится. Женщина делает глубокий вдох и медленно выдыхает, будто пытаясь успокоить саму себя, и затем ледяным тоном продолжает: — Я отсюда чувствую запах твоих поганых сигарет и спирта. — Я больше не ребенок, — поворачиваясь к матери, довольно грубо отвечает Минхен, о чем тут же жалеет, как только видит уничтожающий взгляд мамы. — Ладно, прости, я просто задержался. — В следующий раз будешь ночевать на улице, — строго заявляет женщина, устанавливая зрительный контакт с сыном. Минхен видит в ее глазах только лишь такой холод, что, кажется, он физически чувствует, как замерзает. Он уже и не помнит, когда последний раз она искренне ему улыбалась и смотрела с любовью, как все нормальные мамы. На этих словах женщина уходит в свою спальню, а Минхен тяжело вздыхает, опустив голову, и еще недолго неподвижно стоит на лестнице, глядя на дверь. Мама всегда закрывает ее перед ним, причем и в буквальном, и в переносном смыслах. Минхен даже похож на нее в этом: он тоже предпочитает держать все чувства и эмоции под замком и никому не показывать, что творится у него в сердце. Он тихо поднимается на второй этаж в свою комнату, снимает себя верхнюю одежду и без сил падает на кровать, закрывая глаза. Минхен почти засыпает, но в какой-то момент раздается громкий звук, оповещающий о новом сообщении. Он тянется к телефону, лежащему на комоде, и сонно щурится от света, затем убавляя яркость экрана до минимума. Когда Минхен видит, кто ему прислал смс, его брови взлетают вверх от удивления, он жмурится и вновь раскрывает глаза, совершенно не веря в то, что показывает ему телефон. [хек] 00:46 «ты дома?». Минхен невольно улыбается, прочитывая эту короткую фразу снова и снова. Он не знает, по какой причине пишет Донхек; возможно, ему просто что-то нужно, но Минхену почему-то очень хочется верить, что о нем хотя бы совсем немного беспокоятся. У него слишком много времени уходит на то, чтобы придумать нормальный ответ, поэтому, когда он начинает печатать, ему приходит уже второе сообщение. [хек] 00:51 «почему ты молчишь?». Минхен тут же стирает то, что написал до этого, и принимается печатать другой ответ, но не успевает ничего отправить, как следом за вторым приходит и третье смс. [хек] 00:51 «ах да, прости, я совсем забыл, что в это время дети уже спят».[вы] 00:52 «я дома, я не сплю, и ты младше меня. почему ты интересуешься?».
[хек] 00:52 «не знаю. просто так».[вы] 00:53 «тогда спокойной ночи?».
Минхен не находит ничего оригинальнее, чем простое пожелание на ночь. Он не может делать никаких выводов о том, почему Донхек решил ему написать, потому что тот даже сам этого, видимо, не знает. «Ну и ладно», — думает Минхен, откладывая телефон обратно на комод. Это ведь не так уж важно. Ответ мгновенно не приходит, и Минхен не получает его даже через четверть часа, поэтому у сонного юноши в голове возникает мысль о том, что Донхек, наверное, не хочет отвечать или уже занят чем-то другим, более важным, чем переписка с Минхеном. Позднее экран телефона вновь загорается, мобильный издает короткий звук и вибрирует на комоде около кровати давно уснувшего Минхена, так и не дождавшегося ответа, который он теперь уже увидит только утром. [хек] 01:27 «спокойной ночи, минхен».— 橙子 —
Очередную пятницу Донхек не проводит в полном одиночестве, как обычно это бывает, когда мама уходит работать в сутки. Скучнейший вечер скрашивает распластавшийся рядом на диване сонный Джено, лениво попивающий колу через синюю многоразовую трубочку, вставленную в отверстие банки. Уже около полутора часа они просто сидят перед телевизором, упершись в него заинтересованными взглядами, и даже не переговариваются друг с другом, полностью погрузившись в атмосферу фильма, который поначалу показался им очень странным и бессмысленным. Вероятнее всего, если бы у них было занятие получше, они бы ни за что не стали такое смотреть, однако сейчас их, кажется, будет невозможно оторвать. Когда на экране медленно начинают подниматься финальные титры после счастливого конца, Донхек и Джено чувствуют себя очень странно и молча глядят в телевизор до тех пор, пока не начинается реклама: с одной стороны они оба разделяют мысль «что за бред мы только что посмотрели», а с другой «это было прекрасно». Разблокировав телефон, Донхек смотрит на время, впервые обращаясь к Джено за два часа; тот переводит на младшего безразличный взгляд, откидывая от себя пустую упаковку от попкорна. Донхек осуждающе смотрит на друга, тем самым прося встать и выбросить мусор туда, где ему место. Джено, вздыхая, медленно поднимается с дивана; так, словно ему не девятнадцать, а девяносто, и уходит на кухню. Он возвращается спустя несколько секунд и падает обратно на место рядом с Донхеком, зачем-то хватая его за руку и используя ее вместо подушки, которая, между прочим, лежит совсем рядом. Джено сладко зевает, прикрыв глаза, и очень убедительно делает вид, что собрался спать прямо сейчас и прямо тут, но Донхек с недовольным выражением лица толкает друга в плечо, выдергивая руку из его слабой хватки. — Уже хочешь спать? Сейчас всего семь часов, — удивляется он, переключая каналы, скорее, уже на автомате, потому что все его надежды найти адекватную программу давно уже разбились о жестокую реальность, где по телевизору показывают только какой-то бред. — Нет, но мне настолько скучно, что я готов даже поспать, — уныло отвечает Джено, тут же ровно садясь и доказывая этим свою абсолютную бодрость. — Эй, мы ведь так и не поговорили, — внезапно выдает Донхек и в итоге выключает телевизор, откладывая пульт в сторону. Он смотрит на Джено со всей серьезностью, чем заставляет того звонко рассмеяться из-за резкой смены настроения. Донхек хватает подушку и со словами «ты, придурок, замолчи уже» два раза несильно бьет Джено, смущенно улыбаясь. Он правда хочет побыть хорошим другом и помочь решить одну проблему, а над ним в ответ только безжалостно смеются. — Тебе нравится Джемин? — Донхек спрашивает в лоб, не давая шанса увильнуть от ответа. И Джено вдруг больше не до смеха. Донхек молча глядит на друга в упор, заставляя того чувствовать себя очень неудобно. — Ты с ума сошел? Как он мне может нравиться? — возмущается Джено, недовольно нахмурив лицо из-за неуместного вопроса. Донхек ничего на это не отвечает, только вздыхает и крепко обнимает друга в знак поддержки, чтобы показать то, что он рядом. У него у самого сейчас какая-то путаница в голове, но он об этом пока не решается рассказывать даже Джено. Ему нужно еще немного времени, чтобы переварить все произошедшее с ним. Джено отбирает у младшего подушку, сжимая ее в своих объятиях. Он нервно скребет по ней ногтями, а Донхек думает, что такими темпами Джено ее точно вскроет, и из нее полезет пух. Донхек видит: Джено страшно, и он будто уменьшается на глазах, становится таким маленьким и беззащитным, потерянным в мире, который сам же себе выдумал, а теперь не знает, как из него выбраться. Мир, в котором он — сплошное клише: спортсмен и отличник, хороший парень, нравящийся многим девочкам из школы, но любящий только одну единственную. По законам жанра, совсем непримечательную, простую и добрую девушку, и вовсе не ту самую популярную в школе, которая неоднократно пыталась добиться симпатии Джено, (но вызывала только неприязнь). Однако в его безупречную жизнь в начале предпоследнего года обучения вновь врывается Джемин, вернувшийся в Сеул после полутора лет жизни в Китае. Словно ураган он сносит все на своем пути и будто бы смеется: «смотри, что я сделал с твоим миром». — Это не то, что ты говорил мне тогда по телефону, — произносит Донхек, хоть и знает, что это никак не заставит Джено признать свои чувства, и потому чувствует вину, ведь никак не может помочь. Есть еще кое-что, о чем Донхек упорно умалчивает все это время, потому что боится создать еще больше проблем. Он прекрасно понимает, что ему следует держать рот на замке, но отчего-то сейчас рассказать всю правду кажется ему хорошей идеей. Джено ведь никогда не задумывался о том, почему Джемин с такой радостью уезжал в Китай, а потому и не спрашивал даже. Но у Донхека тем не менее был ответ. — Он не может мне нравиться, мы же друзья, и... я люблю Чеен, — твердит Джено, заставляя Донхека обреченно вздохнуть. — Абсолютно все заметили, что между тобой и Джемином что-то происходит, и не говори мне, что мы выдумываем, — говорит Донхек, решив в итоге, что не имеет права что-либо рассказывать, несмотря на то, что очень хочет; он далеко не тот, от кого его друг должен узнать правду. Джено смотрит на него как-то враждебно, а уголки его губ приподняты в насмешливой ухмылке: всем своим видом он пытается показать, как ему неприятен этот разговор. Но Донхек уверенно продолжает: — Он никогда ничем таким со мной не делился, и раньше я думал, что ему нравится Ренджун, но они всего лишь друзья, понимаешь? — К чему ты клонишь? — спрашивает Джено с небольшим интересом, вновь хватая ту подушку, и, обняв ее, укладывает на нее голову. — Джемин ничего не чувствует к Ренджуну, — объясняет Донхек, боязливо наблюдая за Джено и ожидая от него какой-нибудь реакции. (Того же, кстати, о Ренджуне сказать нельзя, но об этом Донхек предпочитает тоже умолчать). И действительно, реагирует Джено совсем странно: только долго молчит и задумчиво смотрит в одну точку. — Скажи мне, он тебе нравится? — Это просто невозможно, чтобы мне нравился парень, а тем более Джемин, — уверенно произносит старший, надеясь, что от него отстанут наконец. Он крайне серьезен, но больше не выглядит таким недовольным и нервным, скорее озадаченным и растерянным. А Донхек мысленно подмечает, что ответ Джено очень неоднозначен, и горько усмехается. Юноша понимает, что сейчас бесполезно что-либо пытаться вытянуть из друга, потому что тот будет упорно стоять на своем. Ему слишком тяжело переступить через себя и признаться в том, что ему нравится Джемин. Когда они разговаривали по телефону, Джено был пьян, и было гораздо проще заставить его говорить, чем сейчас, но пришел Минхен и прервал их… Донхек чувствует огромную вину перед Джено за то, что не сказал обо всем раньше и сейчас продолжает недоговаривать; перед Джемином за то, что почти разоблачил его, и перед Чэнлэ за то, что чуть не разболтал то, о чем тот очень просил молчать перед Джено. — Я все это сказал тебе только лишь потому, что ты мой лучший друг, и я не выношу твоего печального вида, — добавляет Донхек, скорее, больше для самого себя, чем для Джено, чтобы хоть как-то приглушить поглощающую его вину. — Я надеюсь, ты разберешься с этим. Джено улыбается в ответ на эти слова и заключает Донхека в свои объятия. Он не совсем уверен, меняет ли что-то вся эта информация для него, потому что он даже не знает, что вообще чувствует. Страх сейчас ощущается наиболее остро по сравнению со всем остальным, но Джено натягивает максимально искреннюю улыбку и всеми силами старается не показывать свое смятение Донхеку. — Что насчет Минхена? — вдруг интересуется он, слабо толкая друга в плечо и ухмыляясь. — Как ты ловко перевел тему… — тихо отвечает Донхек, опуская взгляд в пол от смущения и поджимая губы. Он, конечно, определенно ожидал, что Джено когда-нибудь спросит об этом, но не думал, что это произойдет сейчас, потому что на данный момент он понятия не имеет, что должен вообще ответить. Путаница в его голове напоминает ему безнадежно рассыпавшийся пазл, пытаться собрать который — совершенно глупая идея, но он правда пытается. — Неужели ты не видишь, Донхек? — удивленно спрашивает Джено, откидываясь на спинку дивана и складывая руки за головой. Донхек поворачивается лицом к другу, вопросительно вскидывая брови. Джено на это недовольно цокает в ответ. — Он с тебя глаз не сводит с вашей первой встречи, несмотря на то, что ты тогда пролил на него алкоголь. Он ни к кому не относится так, как к тебе. И Донхека внезапно словно током прошибает осознание: конечно, конечно, он догадывался, но ему никогда никто не заявлял об этом так прямо. Каждый раз, как эта мысль посещала его, он далеко прятал ее, не желая даже думать про это. Тот сломанный пазл в его голове почти собирается в одно целое, но затем звонко разбивается о стены сознания Донхека, когда он слышит: — Но я сегодня утром виделся с ним, и хотя он прятал шею за воротником, я все равно успел заметить красные следы... от слишком настойчивых поцелуев. Думаю, у него кто-то появился, — хмыкает Джено, хватая банку с колой и отпивая немного оттуда. Он краем глаза следит за Донхеком, который никак не реагирует, и Джено воспринимает это как безразличное отношение к сказанному им, но на всякий случай все равно спрашивает: — Тебя же это не волнует? Просто он ведь тебя поцеловал… и все такое. — Ну ты же знаешь, какие у нас с ним отношения. Это странно, но, возможно, теперь я не против называть его другом, — тихо отвечает Донхек, и звучит он так неубедительно, что сам не верит в то, что говорит. Однако Джено верит, и этого вполне достаточно. — Это даже хорошо, наверное, что он переключился на кого-то другого. Больше он не будет своими действиями ставить меня в неловкое положение. Джено в ответ на это задумчиво усмехается и ничего не говорит, только берет пульт и включает телевизор, останавливаясь на канале, где показывают какое-то скучное шоу, которое, казалось бы, должно развлекать зрителя, но Донхек только закатывает глаза и совсем не смеется, слыша очередную глупую шутку. Он встает с дивана и, предупредив Джено, уходит на кухню, чтобы взять всякой еды. Сгребает в руки все, что видит: чипсы, попкорн, конфеты, печенье; вернувшись в гостиную кидает все это на диван, игнорируя вопросительный взгляд Джено, и снова куда-то пропадает на пару минут. — Будем смотреть мстителей, — заявляет Донхек, ставя свой ноутбук на кофейный столик. Джено, улыбаясь, смотрит на него: «серьезно?», но без капли недовольства. Если Донхек хочет смотреть мстителей, значит он будет их смотреть. А Джено, впрочем, только рад. Донхек пытается отвлечься на любимый фильм, старательно игнорируя неприятное чувство того, что внутри него что-то с треском разбилось. Внешне ничего не изменилось, Донхек остался абсолютно таким же, каким и был до этого разговора с Джено, но внутри него словно бушуют сразу все стихийные бедствия, разрушающие его и причиняющие ему боль. Кажется, это не пазл разбился на множество маленьких частиц. Кажется, это было его сердце.— 橙子 —
Донхек уже и не помнит, когда последний раз был у Джено. Сегодня дом друга полностью свободен, потому что родители уехали в другой город на пару дней, чтобы проведать бабушку с дедушкой. Нет только Ренджуна и Минхена — они не приходят, поскольку первого попросили родители, чтобы он посидел со своей маленькой племянницей, а Минхен в последнее время просто меньше стал общаться с ними. Как и думал Джено, у Минхена действительно кто-то появился, но он пока что не особо хочет об этом распространяться, поэтому никто не знает, с кем он встречается. Однако, по всей видимости, он довольно большое количество времени проводит с этим человеком, так что Донхек думает, что у Минхена и его таинственного партнера — кем бы он ни был — все серьезно. Донхек почти не думает об этом, ему почти все равно, и он почти не вспоминает о Минхене, отвлекаясь на более важные для него вещи. Например, на накопление денег для покупки посудомоечной машины маме или же на мысли о том, что совсем скоро начнется второй семестр. Но все это не важно, потому что «почти» не означает «совсем».—
Минхен мерзнет в чужой теплой кровати, в чужих мягких объятиях, и кожа его покрывается тонким слоем льда в тех местах, где чужие губы оставляют нежные поцелуи. Полностью обнаженный он лежит в большой постели, прикрытый большим пуховым одеялом, а его хмурый взгляд устремлен в навесной потолок, в котором расплывчато отражаются две фигуры. — Ты всегда такой задумчивый после секса? — усмехается рядом лежащий парень, и одновременно с этим выдыхает едкий дым, от которого Минхен практически задыхается. Юта курит какие-то неприятные дорогие сигареты, запах которых Минхен с трудом переносит, но терпеливо молчит об этом. Не потому что боится сказать, просто Юте будет все равно, он не перестанет курить их, даже хотя бы в присутствии Минхена, курящего исключительно свои любимые винстон блю и (крайне редко) другие сигареты, если ему их любезно дают прохожие с улицы. — Нет, — запоздало отвечает Минхен, наконец переводя внимание на Юту. Он смотрит ему в глаза с пару секунд, а затем отворачивается, когда Юта пытается создать на своем лице подобие улыбки. Выходит не очень, если честно, потому что это совсем не искренне. Юта красив до безумия, когда смеется, красив до умопомрачения, когда серьезен. Но не тогда, когда ведет себя наигранно, фальшиво. — Я такой вообще всегда. Минхен корит себя за то, что невольно сравнивает Юту с другим человеком. Юта по-настоящему понимающий, готовый поддержать в любую минуту и к тому же абсолютно очаровательный, из-за чего мало кому удается устоять перед ним, однако он — грубые прикосновения, холод в глазах и натянутая улыбка, в то время как Донхек — колкость, необъяснимая неприязнь, но мягкие неосознанные касания рук, искренняя (пусть временами измученная) улыбка и — важнее всего — тепло. Минхен многократно целует Юту, а вспоминает губы Донхека, целовал которые всего один (оттого драгоценный) раз. В их отношениях нет ничего серьезного, они даже не проводят время, как обычные пары; вместе они только пьют крайне дорогой алкоголь и занимаются сексом, потому что говорить им особо не о чем, да и не хочется, ведь цели у них обоих совсем другие, и, к счастью, они совпадают. Минхен прекрасно понимает, что Юта пытается забыться в нем, забыть кого-то другого, однако он не обижается совсем, ведь сам ничуть не лучше. Это что-то вроде взаимовыгодных отношений для них, не более. Минхен правда хочет, действительно старается отвлечься, забыть, стереть из памяти, как ненужные больше фотографии из галереи телефона, но не может перестать думать о Донхеке. Он везде: в голове постоянной мыслью, заевшей пластинкой, на губах отпечатком нежного поцелуя, в сердце сбивчивым ритмом, но не рядом. Нельзя забыть человека, заменив его другим, и Минхен это знает, но не прекращает пытаться. С Донхеком слишком сложно: Минхен знает, что у него нелегкая жизнь, о которой он никогда не рассказывает по известным только ему причинам. Юноша сам не понимает, чего хочет от других, и потому, бывает, совершает необдуманные поступки, о которых потом чаще всего жалеет. Наверное, Донхек просто еще слишком молод душой, чтобы осознать свои настоящие желания и потребности, но Минхен его за это не винит, ибо сам несколько лет назад был таким же. С Ютой, можно сказать, все проще некуда, а его положительные черты перечислять можно было бы сколько угодно, но разве есть в этом какой-то толк, если все это для Минхена тут же меркнет, стоит ему вспомнить о Донхеке? Минхену никогда не везло в любви: если любил он, то на его чувства не отвечали, а если любили его, то не мог ответить он. Несколько лет назад Минхен приехал на лето в Канаду к бабушке с дедушкой и повстречал там точно ангела: то была светловолосая девчушка на пару лет младше с круглым, по-детски очаровательным лицом, усыпанным веснушками, и ярким заразительным смехом. Она жила по соседству и часто заглядывала со своей мамой в гости к бабушке Минхена — так они и познакомились. Она полюбила всей душой, так искренне и нежно, что Минхен едва мог в это поверить. Но по иронии судьбы он не полюбил в ответ. И тогда он, рассмеявшись в пустоту своей собственной комнаты, подумал, что не предназначен для этого чувства, которое воспевают поэты в своих стихотворениях, о котором поют самые прекрасные песни, пишут романы, снимают душераздирающие фильмы — проще говоря, для любви. Расставание было очень тяжелым для обоих, но разница была между ними в том, что Минхен просто привязался к юной девушке, которая, в свою очередь, его по-настоящему полюбила. Тем не менее Минхен все же позволил себе почувствовать что-то к другому человеку, в очередной раз убедившись в том, что с этим ему не везет совершенно. Минхен никогда в жизни не чувствовал себя так правильно, как в тот момент, когда целовал Донхека, пусть это и было всего лишь его заданием; казалось, все на своих местах, так, как и должно быть. Те секунды мнимой взаимности, когда Донхек сам настойчиво отвечал на поцелуй, причинили Минхену немало боли, но гораздо хуже ему стало, как только он осознал, что еще ни к кому не испытывал столь сильных чувств. Страх подчинил его и заставил бежать так далеко, как только возможно. И теперь Минхен в центре Сеула, в квартире чужого для него человека, разделяет с ним одну кровать, завтрак наутро после жаркой ночи, всю эту накопившуюся в нем нежность, которую ему было некуда выплеснуть долгое время, и все равно тоскует по Донхеку.— 橙子 —
Каждый новый день, как вчерашний, и, скорее всего, как завтрашний, поэтому сегодняшний — не исключение, и он проходит скучнее некуда: Донхек с Чэнлэ сидят дома у Джемина, играют в приставку и едят пиццу, которую заказали, пока ехали сюда. Единственный раз, когда они выходят из комнаты, это в обед: мама Джемина, громко возмущаясь, зовет их поесть «нормальную пищу». И они все втроем, обреченно вздыхая, плетутся на кухню пообедать и обсудить с мамой приближающийся второй семестр и последние новости, которые показывают по телевизору, а затем возвращаются обратно к своим делам. В восемь часов вечера в общую беседу приходит сообщение от Минхена, но замечает это только Чэнлэ, потому что Донхек и Джемин играют сейчас друг против друга, не обращая внимание ни на что; все, что их сейчас волнует — это уничтожение противника. — Эй, ребят, поставьте на паузу, — просит Чэнлэ, отвлекая друзей в самый ответственный момент, в которой решится кто будет победителем, но юноши не обращают никакого внимания на Чэнлэ, поэтому тот резко протягивает руку вперед и нажимает на кнопку выключения приставки. Джемин и Донхек синхронно кричат «эй!» и возмущенно смотрят на Чэнлэ, у которого еще более недовольное выражение лица из-за того, что его проигнорировали, а теперь и злятся вдобавок. Они откладывают джойстики и придвигаются ближе к Чэнлэ, когда он все-таки прерывает тишину в комнате и говорит, что причина, по которой он их отвлек, достаточно веская. — У Енхо вечеринка сегодня, — с довольным видом объясняет Чэнлэ, замечая, как у друзей загорелись глаза после того, как он произнес это имя. — Минхен сказал, что мы все приглашены, потому что Енхо соскучился и хочет видеть нас. Когда Чэнлэ упоминает Минхена, весь позитивный настрой Донхека тут же сбивается, потому что он понимает, что Минхен там будет не один. И еще хуже ему становится, когда он вспоминает, что Джено сегодня проводит день с Чеен, а значит может не прийти вовсе, из-за чего расстроится Джемин. Поэтому Донхек тут же достает свой телефон, чтобы проверить, что тот ответил на приглашение. [джено] 20:12 «я не знаю, приду ли, но если все-таки смогу, то буду с чеен. енхо же не против?». [минхен] 20:13 «конечно! ты можешь прийти с ней, что за странный вопрос». — Джемин… — с виноватым видом Донхек поворачивается к другу, привлекая его внимание. Тот согласно кивает, как бы прося продолжать. — Джено, возможно, придет. Но, скорее всего, не один. — Донхек, все в порядке, она ведь его девушка, — уверяет Джемин и кивает, кладя руку на плечо Донхека для убедительности. — К тому же это ради Енхо. — Ты уверен? Может, мы не пойдем? — с жалобными нотками в голосе и некой надеждой во взгляде тянет Донхек, приподнимая брови, чем заставляет Чэнлэ рассмеяться. — Ты такой хороший друг или просто из-за Минхена идти не хочешь? — с улыбкой спрашивает тот, из-за чего в следующую секунду ему приходится уворачиваться от шуточного удара. Донхек иногда ненавидит Чэнлэ за прямолинейность, вот правда, настоящий дьявол, но обижаться на него за это все равно не получается, потому что он всегда попадает в точку. Донхек ничего не отвечает, только глядит на друга укоризненно. — Я собираюсь напиться сегодня до полуобморочного состояния, — резко заявляет Джемин, переводя тему, за что Донхек очень благодарен ему, однако с другой стороны он хочет возразить, потому что все еще надеется отговорить друзей от похода к Енхо. — Но есть проблема… что сказать маме? — Ничего не говори, — говорит Чэнлэ, хитро сощурив глаза, и ухмыляется. — В десять часов мы с Донхеком уйдем будто бы по домам, и ты якобы ляжешь спать под предлогом того, что устал за день, а сам вылезешь через окно. Вернешься утром до того, как мама проснется. Она же никогда не проверяет твою комнату? И Джемин до последнего твердит о том, что его обязательно ждет мучительная смерть, если мама все-таки узнает о его побеге. — Жизнь без риска так скучна! — радостно произносит Чэнлэ, смотря на то, как Джемин удачно приземляется в траву после прыжка из окна первого этажа. Донхек считает минуты, пока они ждут такси, которое довезет их по нужному адресу. Считает минуты до встречи с Минхеном, понимает, что он всегда был и остается последним, кого хочется видеть, но в то же время чувствует необъяснимую необходимость в этом, как бы это абсурдно ни звучало. Последний раз они встречались в тот день, когда вдвоем курили на балконе у Джемина, наблюдая за закатом, и Донхек с ужасом осознает, что, кажется, скучает по Минхену. Но только совсем-совсем немного.