troye sivan — the good side
Ренджун приносит в дом Джемина свет. И не только в дом, но и во всю жизнь, в душу, в сердце, в каждую вещь, которой он касается. Последнее время он слишком часто приходит просто так, иногда даже с ночевками, и делает все, чтобы Джемин не оставался в одиночестве. Ренджун не понаслышке знает, каково это — быть наедине с самим собой, когда собственные мысли терзают душу, и хочется делать что угодно, лишь бы не чувствовать боль, однако ничто от нее не спасает. Потому что когда ты один, отвлечься намного сложнее, чем если бы кто-то был рядом. Джемин видит — Ренджуну тяжело тоже: его взор печален настолько, что кажется, будто бы там находятся непомерных размеров сосуды, содержащие в себе вселенское разочарование в жизни, в людях, в самом себе, готовое вот-вот вылиться за края. Однако Джемин об этом ни разу не заикается, потому что прекрасно знает: Ренджун никогда и слова не скажет о том, что его так тревожит. Родители Джемина постоянно в разъездах и командировках по работе, сестра слишком редко появляется дома — она практически живет у своего молодого человека, поэтому Джемин, можно сказать, полностью предоставлен сам себе. Но проблема в том, что он даже банально себе что-то приготовить не может, несмотря на то что раньше всегда отлично справлялся с этим и даже в одиночку делал ужин для всей семьи, когда они еще не так редко могли видеться. У Джемина просто нет сил и желания, поэтому Ренджун перед тем, как идти к нему, частенько заходит в тот круглосуточный супермаркет, в котором они с Джемином по полной опозорились — продавец до сих пор странно на них поглядывает — и покупает еду быстрого приготовления на двоих. А заодно еще и пачку сигарет себе. «Дымит как паровоз», — мысленно возмущается Джемин каждый раз, когда застает Ренджуна курящим. Ему даже как-то в голову приходит мысль, что от такого огромного количества выкуренных сигарет у Ренджуна уже давно почернели легкие и стали столь же темными, как радужка его глаз, а глаза у него действительно словно угольные. И еще, признаться честно, очень-очень красивые и глубокие, и поэтому их, наверное, можно сравнить с бездонной пропастью, в которой пропадаешь навсегда, все никак не можешь нащупать дно, и падаешь, падаешь, падаешь… После школы они вместе уходят домой, и Джемин старательно делает вид, что не замечает направленных в их сторону тоскливых взглядов Джено, с которым он нормально не разговаривал с тех пор, как прошла та вечеринка. Джемин с трудом преодолевает желание подойти к нему и все рассказать, извиниться за то, что он так вел себя, но он не может, а с течением времени вообще начинает осознавать, что и не очень-то хочет. Та его часть, безответно любящая Джено, одновременно и желает быть с ним, и категорически запрещает Джемину приближаться к нему. Просто потому что это проще, просто потому что не так больно. Джемин еще с самого детства привык избегать вещей, от которых в груди неприятно щемит, и плакать хочется до невозможного сильно, потому что если не обращаешь внимание — меньше чувствуешь боль. Но почему-то ему никогда никто не говорил, что такой вещью может стать и любимый человек. — Хочешь чем-то заняться? Или поговорить? — предлагает Ренджун, присаживаясь на кровать рядом с Джемином, который лежит в одной позе уже где-то с пятнадцать минут, глядя в потолок. Джемин сначала не отвечает, совсем никак не реагируя на заданный ему вопрос, и Ренджуну даже кажется, что Джемин не услышал, но тот вдруг мотает отрицательно головой: — Нет. Давай просто помолчим. — Могу я закурить? — спрашивает Ренджун, внимательно наблюдая за тем, как нахмуривается до этого расслабленный Джемин, однако вопреки своему недовольству он все же прикрывает глаза и взмахивает рукой, мол «делай что хочешь». — Только окно открой. Хоть Джемин и не видит этого, Ренджун послушно кивает и поднимается с постели. Он поворачивает ручку на дверце, надолго оставляя окна настежь открытыми. Прохладный воздух, совсем немного перебивая запах табака, пробирается в небольшую комнату Джемина, заставленную кучей бесполезных вещей вроде старых ненужных дисков с играми (или школьных учебников). Ренджун сидит у окна, облокотившись на подоконник, время от времени стряхивает пепел в стеклянную баночку, которую заботливо сюда для него поставил Джемин со словами «чтобы не сбрасывал пепел на головы людям». Неожиданно для Ренджуна, Джемин зачем-то встает с кровати и подходит к нему, протягивая руку к сигарете, зажатую у Ренджуна меж пальцев. Он недоверчиво смотрит на Джемина, отводя кисть в сторону, и тот вдруг улыбается. — Я не буду тушить, честно, — улыбка, правда, такая измученная, печальная, но все же искренняя и по-особенному— 橙子—
Наступают долгожданные выходные неизвестно какой по счету недели — кажется, совсем никто не замечает, как летит время; оно ускользает так быстро, что его, наверное, можно сравнить с песком, мгновенно высыпающимся из сжатой ладони, но Донхеку это сравнение не нравится от слова совсем — слишком заурядно и стандартно. По его мнению, время убегает столь же спешно, как, например, кипящее молоко из кастрюли. Ту же самую горсть песка можно поднять, а сбежавшее молоко на место уже не вернешь. Донхек с каждым днем все больше думает, что он совершенно безнадежен, потому что перед началом второго семестра он был серьезно настроен учиться и готовиться к предстоящим зачетам, однако, как и всегда, по прохождении нескольких недель он практически перестал работать на уроках и выполнять домашнее задание. Даже сейчас вместо того, чтобы писать эссе по литературе, он сидит и размышляет над тем, что время похоже на молоко. На самом деле сегодня вечеринка в доме Юты по случаю его дня рождения, которая началась всего около двух часов назад, но Донхек абсолютно уверен, что все находящиеся там люди уже пьяны, потому что у Накамото всегда только самый лучший алкоголь: Юта слишком большой ценитель спиртных напитков, чтобы позволить себе и другим пить всякую дешевую дрянь в его доме. Донхек туда, естественно, не пошел, убедив друзей в том, что у него куча домашней работы, и вряд ли он успеет закончить ее к вечеру, однако на деле у него всего лишь одно несчастное эссе по литературе, которое он, честно говоря, мог бы написать в два счета, если бы не ленился. Но ему нужна какая-то причина для самого себя, даже такая глупая и невесомая, потому что признать, что он не хочет на вечеринку из-за того, что там будет Минхен, он не может. Против него самого Донхек, конечно, ничего не имеет; просто смотреть на то, как пьяные Минхен с Ютой обнимаются (или хуже того, целуются) — это последнее, чего Донхек хотел бы в свой выходной. Он уже давно смирился со своей участью: он тот человек, который слишком поздно осознает ценность уже потерянных вещей, поэтому до сих пор как можно меньше старается встречаться с Минхеном, чтобы было проще зарыть глубоко в землю ростки симпатии, появившейся к нему (ростки, правда, тоже глупая метафора, потому что они ведь прорастают, и Донхек это знает). Поначалу было тяжело перестать думать о нем, потому что их отношения только-только наладились, и Минхен все время улыбался так, что у Донхека сердце каждый раз пропускало удар и болезненно сжималось в груди. Он был так слеп, так глуп, когда не замечал того, что делал для него Минхен, и сейчас, когда у него наконец открылись глаза, оказалось слишком поздно. Все те мимолетные касания, незаметная забота в действиях, но неслучайный поцелуй и открытая надежная защита в случае чего — все это лежало буквально на поверхности и кричало о влюбленности, однако Донхек не обращал на это должного внимания и даже не пытался осознать, что его неприязнь к Минхену — не неприязнь вовсе. Раньше он не раз задумывался о том, почему ему так спокойно рядом с ним, несмотря на то, что они совсем не близки, но так и не понял; когда они вдвоем, он будто находится в самом комфортном на свете месте. Наверное, просто Минхен — это Минхен, вот и все. Как бы все сложилось, если бы Донхек понял все раньше? — этот вопрос мучит его уже некоторое время, но затем Донхек напоминает себе, что Минхен теперь с Ютой. Поезд ушел: нет смысла о чем-либо рассуждать и жалеть. Правило бумеранга действительно работает, и Донхек думает, что все правильно, что он это заслужил, потому что слишком долго вел себя несправедливо по отношению к Минхену и причинял ему боль, поэтому теперь он не имеет права возражать. Будучи хорошим другом, он, собственно, этого и не делает: он поддерживает Юту и Минхена, желает им только счастья и всего остального, что сам же и упустил по собственной глупости. Но Донхек близко к ним находиться не может: слишком тяжело смотреть на то, как они улыбаются друг другу, поэтому он старается избегать встреч с ними. Однако улыбка Минхена кажется ему прекрасной даже тогда, когда она адресована кому-то другому. Донхек никогда не смел отрицать тот факт, что Минхен красив, несмотря на то что раньше он в целом его невероятно раздражал. Это в какой-то степени забавно, что те вещи, которые Донхек терпеть не мог, теперь буквально сводят его с ума. Он влюбляется все больше и больше и не знает, как это остановить. Они видятся довольно редко, но симпатия Донхека все равно разрастается до огромных размеров, занимая все место в грудной клетке, потому что любое упоминание о Минхене — точный выстрел прямо в донхеков ломкий, слабый сердечный механизм, готовый вот-вот сломаться под натиском мыслей. У Донхека забот по горло, а влюблен он по уши: у него на лице тоскливо-мечтательная улыбка и в мыслях одно единственное имя: «Минхен, Минхен, Минхен». Влюбленность окрыляет, и затем отрывает эти самые крылья, как у несчастной бабочки, попавшей в руки глупого ребенка. Или же это бабочка глупая? От рассуждений обо всем на свете, кроме эссе по литературе, Донхека отвлекает внезапный телефонный звонок: он инстинктивно хватает мобильный в руки и уныло отвечает односложное «алло», поднося телефон к уху, и только через пару секунд осознает, что он сделал. — Не могу поверить, что все повелись на этот бред! — раздраженно произносит Ренджун на другом конце трубки. Ни привет, ни здравствуй. Ренджун практически всегда так делает: если он заговорил с вами, то, вероятнее всего, он начал диалог с осуждения, потому что Ренджун в принципе не особенно разговорчивый, но когда его что-то возмущает, он обязательно об этом оповещает всех вокруг. — Серьезно, с каких пор домашняя работа — это причина пропускать вечеринку? — Если для тебя словосочетание «светлое будущее» — пустой звук, то извини, мне нужно возвращаться к написанию эссе, — возражает Донхек с уверенностью в голосе, но затем понимает, что этого слишком мало, чтобы убедить Ренджуна, когда слышит его смех. — Тяжело быть единственным умным среди нас всех, — Ренджун вздыхает, и пусть Донхек не видит, но он уверен, что тот делает это с долей драматизма. — Хватит избегать Минхена, лучше приходи к нам. — Я никого не избегаю, — вяло отрицает Донхек, прекрасно понимая, что Ренджуна ему точно не обмануть. Тот всегда был слишком проницательным и мог запросто понять, что у человека на душе, почти не располагая никакой очевидной информацией: маленькие детали вроде небрежно брошенных фраз в диалоге или взглядов, полных чувств, — вот что по его мнению может действительно многое рассказать о человеке. — Можешь не притворяться передо мной. Просто приходи, ладно? — тихо говорит Ренджун и тут же кладет трубку, не давая Донхеку возможности ответить. — Самый умный, ага, как же, — зачем-то вслух произносит Донхек, откладывая телефон в сторону. — Только вот я тоже знаю твои секреты. Он устало вздыхает, зарываясь пальцами в волосы, и опускает голову на стол. Ему нужно закончить наконец эту домашнюю работу, потому что если сегодня Донхек все-таки решит пойти на вечеринку, завтра он наверняка будет не в состоянии даже элементарно держать ручку в руках. Он переводит взгляд на часы, висящие на стене, и примерно прикидывает, через сколько он будет у Юты, если быстро все закончит. Через пятнадцать минут эссе уже полностью готово, и тогда Донхек серьезно задумывается над тем, есть ли вообще какой-то смысл ехать. Он перебирает в голове все плюсы и минусы — последних явно больше, и из плюсов только бесплатная выпивка и состояние эйфории после того, как алкоголь ударит в голову. Однако этого внезапно оказывается достаточно, и Донхек решительно направляется к шкафу, чтобы достать оттуда свою самую лучшую одежду; все-таки вечеринки Юты — не посиделки малолетних школьников с дешевым пивом.— 橙子 —
Вся и без того тусклая уверенность Донхека испаряется, стоит ему оказаться у порога дома. Он знает, что нужно только нажать на звонок, а дальше все пойдет как по маслу, но юноше почему-то не хватает смелости. Казалось бы, самый простой шаг, но в то же время и самый сложный, потому что первый и решающий. Донхек прикрывает веки и раздраженно вздыхает, разворачиваясь спиной к двери и опираясь на нее всем телом. — Донхек? — тихо раздается откуда-то сбоку от юноши, и он распахивает глаза в ту же секунду, осматриваясь по сторонам, но никого поблизости не оказывается. Донхек не может определить, кому точно принадлежит зовущий его голос, поэтому он решает, что ему просто показалось, однако в следующую секунду он вновь слышит этот голос. Знакомый голос немного громче, чем до этого, подсказывает: — Посмотри в окно. Донхек тут же автоматически делает то, о чем его попросили, и мгновенно об этом жалеет, потому что из окна дома выглядывает до невозможности красивый Минхен: его челка непривычно уложена вверх, из-за чего полностью открыт лоб. Донхек не уверен, что он сможет выдержать целую ночь в одном помещении с таким неприлично хорошо выглядящим Минхеном. Немая сцена. Они глядят друг на друга, рассматривают, словно какие-то экспонаты в музее, и Донхек даже сначала не понимает, что с ним не так, почему Минхен так смотрит, пока тот не разрушает наконец тишину. Впрочем, Донхек был бы не против, если бы он и дальше молчал. — Донхек, ты… ого, — у Минхена настолько нечитаемое выражение на лице, что у Донхека почти случается сердечный приступ: он слишком сомневается в своем внешнем виде. Обычно он носит мешковатую одежду вроде толстовок или широких футболок, олимпийки и рваные джинсы — в общем-то не особо выделяется среди других подростков, однако сегодня он решил немного выйти из зоны комфорта и надеть белую рубашку, оставив две верхние пуговицы не застегнутыми. Донхек не успевает ничего ответить, (хотя он на самом деле не уверен, что смог бы), как Минхен скрывается в доме, прикрыв окно, и больше не возвращается. Через несколько секунд у Донхека за спиной отворяется дверь, и он едва успевает отойти, чтобы эффектно не ввалиться внутрь. — Добро пожаловать, — Минхен вежливо отступает в сторону, тем самым впуская гостя в дом. Донхек сначала смотрит на него недоверчиво, будто в поведении старшего есть какой-то подвох, и осторожно переступает порог. — Что значит «ого»? Я тебя удивил? — скептично приподняв бровь, интересуется Донхек, ловко скрывая свою неуверенность, и удерживает зрительный контакт с Минхеном, чтобы не дать ему уйти от ответа, но тот, кажется, даже не смущается вопросу. — Скорее очаровал, — объясняет он, пытаясь скрыть самодовольную ухмылку, когда Донхек застенчиво опускает взгляд в пол. — Джено в гостиной около бара. Развлекайся. И Минхен уходит, вероятнее всего, к Юте, оставляя юношу одного. И не то чтобы Донхек разочарован: он даже не надеялся на то, что Минхен проведет с ним весь вечер, флиртуя и осыпая комплиментами, но хотелось бы просто побольше побыть рядом с ним. Однако на бессмысленные мечтания нет времени! Донхек пришел сюда веселиться и наслаждаться этим. Юта любит закатывать красивые шумные вечеринки, поэтому Донхек не удивляется, когда в гостиной вместо обычных приглушенных ламп оказываются гирлянды, освещающие комнату разными цветами, словно в самом дорогом ночном клубе Сеула. Людей настолько много, что юноша сначала теряется в доме, в котором бывал огромное количество раз по совершенно разным поводам. Донхек осторожно пробирается через большую толпу людей, неловко извиняясь перед каждым, кого случайно задевает. Он действительно обнаруживает Джено недалеко от барной стойки: юноша сидит на кожаном диване в обнимку со своей девушкой в окружении каких-то не знакомых Донхеку людей. Джено и Чеен сегодня тоже постарались над своим внешним видом, их одежда слишком хорошо сочетается друг с другом, и Донхек абсолютно уверен, что одеться так — идея Чеен: она любит, когда все вокруг знают, кому принадлежит Джено. На другом диване, стоящем у стены справа, Донхек замечает еще двух юношей: у одного тлеющая сигарета зажата меж пальцев, а у второго снова печальный вид. Джемин удобно устроил свою голову на плече у Ренджуна, в руке у него наполовину наполненный выпивкой стакан и пронзительный взгляд, направленный в сторону Джено, по-собственнически обнимающего Чеен за талию. Донхек сначала хочет пойти к Джено, но передумывает в ту же секунду, как слышит в той стороне знакомый глубокий голос, который он надеялся больше не услышать, и чтобы подтвердить свои опасения, подходит чуть ближе и приглядывается. Это действительно оказывается Юкхей, и тогда Донхек незаметно проходит мимо этой компании, направляясь к Джемину с Ренджуном. Однако как только они обращают на него внимание, Донхек думает, что лучше бы он остался дома в очередной раз пересматривать железного человека, лишь бы не слышать этот ехидный ренджунов смех. Донхек выглядит очаровательно — бесспорно, но Ренджун смеется вовсе не над внешним видом, а над самим юношей. Кажется, что он слишком многое понимает, знает и может запросто прочитать душу, и Донхек чувствует себя из-за этого очень неуютно — он будто открытая книга, — поэтому стыдливо опускает взгляд в пол. — Тебе идет, — внезапно произносит Ренджун серьезным тоном, тем самым заставляя Донхека посмотреть ему в глаза. У него изумленный взгляд, у Ренджуна — уверенный и внушающий доверие. Донхек ожидает какую-нибудь язвительную шутку или подвох, но ни сейчас, ни через несколько секунд ничего не происходит. Ренджун только лишь мягко улыбается, кивает на диван, предлагая сесть к ним, и протягивает юноше вино. Донхек иссушает бокал за пару секунд и тут же, подняв бутылку со стеклянного столика, наливает себе еще почти до самых краев. Пусть хоть он и отдаленно выглядит теперь как аристократ, пить подобно им маленькими глотками он не привык, да и не особо желает начинать. Джемин все так и прожигает Джено ревнивым взглядом, медленно потягивая вино через трубочку. В какой-то момент Джено наконец замечает его пристальное внимание и усмехается, начиная глядеть в ответ. В течение нескольких секунд они смотрят друг на друга в упор, но Джемину быстро надоедает эта игра в гляделки, поэтому он отводит взгляд куда-то в сторону, неосознанно ненадолго задерживая его на Ренджуне, а затем совсем закрывает глаза.—
Минхен старается не пить вообще, хотя ему действительно хочется; просто кто позаботится о Донхеке, если с ним что-то снова случится? Юта смеется и хлопает по плечу, понимающе глядя другу в глаза, но все равно говорит, что ему нужно немного расслабиться: Донхек все-таки уже не ребенок. «Но там Юкхей…» — пытается возразить Минхен, тут же оказываясь перебитым: — Мы все давно выяснили, — уверенно произносит Юта, с укоризною глядя на Минхена, — Юкхей правда сожалеет об этой глупой шутке. Минхен закрывает глаза и сильно сжимает кулаки, пытаясь сдержать агрессивный порыв, а затем делает глубокий вдох. Юта прав, нужно успокоиться. Минхен старается не пить вообще, хотя ему действительно хочется, потому что наблюдать издалека за Донхеком крайне тяжело. Ему, кажется, там очень весело: он залпом пьет бокалы с разным алкоголем, громко смеется вместе с таким же пьяным Джемином, энергично танцует под громкую музыку. Минхену сносит крышу даже на расстоянии, потому что один только внешний вид юноши сильно кружит голову: невозможно перестать смотреть. Даже если бы Минхен захотел отвлечься, он бы не смог, потому что Донхек приковывает к себе внимание намертво. Минхен все же выпивает немного предложенного Ютой виски, и крепкий алкоголь ударяет в голову с той же силой, что и чувства к Донхеку, танцующему посреди огромной гостиной с бокалом в руках. Он так легко напивается, но при этом продолжает очень много пить до тех пор, пока совсем не потеряет рассудок. В Минхене перемешиваются нежные чувства с похотью: Донхека бы сейчас в одеяло завернуть и чаем напоить, а еще бы крепко-крепко обнимать и никогда не отпускать, но в то же время этот его изящный внешний вид, грациозные, несмотря на играющий в крови алкоголь движения и то, как он заливисто смеется, опрокидывая голову назад и тем самым открывая свою длинную шею… все это заставляет Минхена буквально сгорать изнутри.—
Донхек чувствует легкое головокружение и останавливается, растерянно начиная оглядываться по сторонам — у него перед глазами все расплывается, и люди превращаются в безобразные яркие кляксы. Он зажмуривает глаза и затем снова раскрывает, пытаясь сфокусироваться на одной точке. — Мне нужно в туалет, — Донхек предупреждает Джемина, надеясь, что тот его услышал, и медленно направляется через толпу, с трудом сдерживая рвотные позывы. Донхек сидит на холодном кафельном полу склонившись над унитазом и чувствует себя буквально живым мертвецом, выворачивая свой полный спиртных напитков желудок наизнанку. Он не может понять, на что именно его организм так отреагировал, потому что обычно его даже не тошнит, и наутро он просыпается во вполне себе нормальном состоянии — это магия, как говорит Джемин, который после пьянок всегда выглядит так, будто он только-только воскрес. Видимо, весь этот дорогой алкоголь слишком непривычен для Донхека, чаще всего пьющего всякую дешевую гадость. Возвращаясь обратно к друзьям, он случайно с сталкивается с кем-то на лестнице, и, даже не подняв голову, только громко извиняется в надежде, что его услышат, и продолжает спускаться, однако его останавливает знакомый низкий голос: — Донхек? — от неожиданности юноша вздрагивает, и по телу пробегается неприятный холодок, когда Донхек осознает, кому принадлежит голос. — Привет, — тут же отвечает он и спускается на две ступеньки ниже, на ходу придумывая причину сбежать, — прости, мне нужно идти, мой друг меня ждет, потом поболтаем. — Стой, я не займу много времени, — так тихо произносит Юкхей, что Донхек едва может разобрать сказанное. Он все же поднимает взгляд на старшего и не может поверить своим глазам: выражение его лица кажется отчаянным. Донхек скептично приподнимает одну бровь и оглядывает Юкхея с ног до головы. Тот топчется на месте и не знает куда деть руки — нервничает. — Хорошо, только быстро, я правда тороплюсь, — отвечает Донхек и вновь удивляется: Юкхей смотрит на него с некой надеждой и… по-детски наивно? Донхеку вдруг кажется, что он подарил маленькому ребенку дорогую вкусную конфету, а не дал взрослому парню высказаться. — Ты не выходишь у меня из головы даже спустя два месяца, — быстро проговаривает Юкхей, грустно вздыхая, а Донхек в шоке раскрывает рот, будто бы желая что-то сказать, но в итоге просто опускает взгляд в пол. — Я действительно ужасно повел себя тогда, и я сожалею. Мне кажется, ты мне нравишься, и я хочу знать, есть ли у меня шанс все исправить. Неожиданно для Юкхея, Донхек вдруг берет его за руку и заглядывает Юкхею в глаза. Он не привык запоминать плохие поступки, потому что он совсем не злопамятный. На самом деле Донхек уже давно забыл о том инциденте, он его совсем не тревожит, и он не понимает, почему Юкхей из-за этого так переживает. — Ладно, все в порядке, — он мягко улыбается, сжимая руку Юкхея в своей ладони, и кивает в сторону барной стойки, возле которой сидят его друзья. — Пойдем. Они спускаются вниз вместе, ловя на себе удивленные взгляды друзей Донхека. Ренджун усмехается, говорит: «не знал, что вы, ребята, знакомы», в ответ на что Донхек только неловко смеется, а Юкхей отвечает, что это долгая история, которую они предпочитают не вспоминать. — Я не мог представить, что Минхен так отреагирует, я думал, он убьет Тэена, а потом и меня заодно, — вдруг произносит Юкхей, когда они берут первый попавшийся алкоголь со стойки и наливают себе немного. Донхек заинтересованно глядит на него, отпивая из стакана какой-то крепкий напиток, напоминающий виски. — Кажется, у него правда сильные чувства к тебе. — Нет, нет, нет! — Донхек чуть ли не давится соджу и кашляет, когда слышит эти слова. Джемин шутливо хлопает ему по спине, а Ренджун тихо смеется в кулак. — Все совсем не так! Мы с ним просто друзья, у него… — тараторит Донхек, запинаясь, — у него уже давно есть Юта, и все, что между нами было, в прошлом. Юкхей прищуривает глаза и недоверчиво смотрит на Донхека из-за того, как усердно он пытается оправдаться. «Да ладно, я все понимаю» — говорит он, улыбаясь в подтверждение своим словам, но Донхек от этого только чувствует себя ужасно: любое напоминание о Минхене сейчас будто ножом по сердцу. Однако он отбрасывает эти мысли и твердо решает сегодня напиться до такого состояния, чтобы напрочь забыть о существовании этого человека. Донхек продолжает пить и танцевать дальше, совсем не обращая внимание на прожигающий взгляд Минхена, сидящего неподалеку. Какой-то парень из компании Джено подкидывает в бокал Донхека странную розовую таблетку, и юноша вспоминает, что такую же этот парень дал ему и Джемину еще полчаса назад, и понимает, что вот поэтому-то ему и было плохо. Донхек знает об этом совсем немного, но, кажется, таблетки называются «экстази» и особого вреда приносить не должны, (несмотря на то, что юношу уже пару раз стошнило в туалете). Джено ни на шаг не отходит от Чеен, и пусть по нему и не видно, но Донхек точно знает, что тот хочет немного свободы, потому что не любит, когда его так контролируют: он всегда был слишком самостоятельным юношей. Однако здесь неподалеку Джемин, а поэтому Чеен вряд ли отпустит Джено хотя бы на метр от себя, и Донхек догадывается в чем причина: она боится, что ее парень сразу кинется к Джемину. Вдруг юноше приходит в голову маленькая мысль, и он решает немного помочь Джено. — Мисс, могу ли я на правах лучшего друга украсть вашего кавалера на минутку? — внезапно поклоняясь, словно какой-то аристократ, громко спрашивает Донхек у Чеен, удивившейся такому странному поведению: обычно юноша с ней не особо вежлив. Джено заливается смехом и, пользуясь моментом, выпутывается из объятий девушки и поднимается с дивана, а Донхек продолжает свой спектакль: — Будьте добры, дорогой друг, пройдите со мной. — Придурок, — улыбается Джено, покорно шагая за Донхеком на второй этаж по лестнице. Наконец они находят тихое место, где можно спокойно поговорить наедине. Они входят в одну из спален и Донхек тут же подходит к окну и открывает его, дабы впустить свежий воздух в комнату. Джено на самом деле понятия не имеет, что хотел от него Донхек и зачем привел сюда, но ему это не так важно, потому что благодаря ему он хотя бы на какое-то время он освободился от оков Чеен. — Спасибо, — на выдохе произносит Джено и плюхается на мягкую кровать, прикрывая глаза и удовлетворенно улыбаясь. — Я думал, она меня задушит там уже. И почему она такая нервная? — Она ревнует к Джемину, — спокойно отвечает Донхек, пожимая плечами. Он сидит на подоконнике, разглядывая ночной пейзаж. — Она слишком контролирующая в последнее время, это невыносимо, — жалобным тоном говорит Джено. — Я люблю ее, но она перегибает палку. Когда появляется Джемин, она делает все, чтобы отвлечь мое внимание на себя. Но между мной и ним ничего нет, я даже не понимаю, почему она ревнует. Донхек мог бы давно уже все рассказать Джено, но за все время он так ни разу и не проговорился о том, что же на самом деле происходит. Тяжело наблюдать за ничего не знающим Джено, пытающимся выяснить, что он сделал не так, но Донхек не имеет права раскрывать чужие секреты, к тому же он не думает, что все в одно мгновение станет лучше, если он расскажет Джено про чувства Джемина к нему — скорее все будет совсем наоборот, и тогда пострадают все. — Я тоже не знаю, но она ревнует, и это факт, — в итоге отвечает Донхек, понимающе глядя на Джено. Самое неприятное — это то, что Чеен бы и не волновалась так из-за Джемина и его чувств, если бы не понимала, что они имеют шанс на взаимность. Очевидно, что она боится потерять Джено, но если она уже допускает мысль о том, что он может оставить ее ради кого-то другого, то в таких отношениях нет смысла. — Не могу понять, как вы еще не расстались. — Да я и сам не знаю, — тяжело вздыхает Джено. Через несколько минут молчания он поднимается с кровати и наконец говорит: — Мне нужно будет подумать об этом позже, а сейчас давай пошли обратно, иначе нас потеряют. Донхек спрыгивает с подоконника, следом за Джено выходя из комнаты. «И почему все не может быть нормально?» — думает он, прикрывая дверь в спальню, — «почему же везде одна сплошная драма?».—
Юкхей ведет себя не так развязно, как в их первую встречу, и даже выглядит стеснительным, немного неловким и неуклюжим. Донхек ума не приложит: как он не заметил этого тогда? Первое впечатление о Юкхее — властный, брутальный, грубоватый и уверенный, но никак не то, что сейчас предстает перед Донхеком. В какой раз он убеждается: алкоголь действительно творит с людьми невообразимые вещи. Юкхей очень громко смеется, совсем мало пьет, глупо шутит (однако всем почему-то смешно) и, глядя Донхеку в глаза, постоянно улыбается. Не так соблазнительно и надменно, а по-доброму, мягко. Этот контраст действительно поражает, однако в его осторожных, незаметных прикосновениях все равно присутствует та настойчивость. Юкхей позже говорит, что ему уже пора ехать домой, и Донхек вызывается проводить его. Он не знает, может, это таблетки на него подействовали так, что его очень сильно тянет к Юкхею сейчас, или просто сам Юкхей такой, что хочется находиться рядом. Пока они ждут такси на улице, в воздухе повисает неловкое молчание; они не знают, что сказать друг другу, каждый думает о своем. — Слушай, — Юкхей первый прерывает ночную тишину, поворачиваясь к Донхеку, но тот опускает взгляд вниз. — Мне правда жаль. Я не могу передать словами, как мне жаль. Правда, прости. — Все в порядке, это ведь всего лишь бассейн, я даже почти сразу выплыл, — уверенно произносит Донхек, поднимая взор на Юкхея и усмехаясь. — Считай, почти переборол детский страх. Честно, ты можешь не беспокоиться об этом больше. Не хочу, чтобы это нам как-то мешало. — Нам? — Юкхей улыбается довольно, глядя на то, как мгновенно смущается Донхек от своей же формулировки, ведь он совсем не это имел в виду. — Дай мне свой телефон. Донхек повинуется и достает из своих кожаных штанов гаджет, отдавая его Юкхею. Тот набирает свой номер и сохраняет его в списке контактов, а затем возвращает телефон владельцу, вкладывая прямо ему в руку и намеренно проводя пальцами по ладони. Юкхей оборачивается и видит неподалеку машину, подъезжающую к дому — такси. Затем он наклоняется к уху Донхека и шепчет: — Кстати, ты прекрасно выглядишь сегодня, — и неожиданно целует его в щеку. Очень быстро, смазано и невинно. А потом отстраняется и улыбается так нежно-нежно и мягко, тихо добавляя: — До встречи. Юкхей уезжает, а Донхек так и стоит еще некоторое время на улице, глядя вслед машине и пытаясь осознать, что только что произошло. Его сердце не выпрыгивает из груди и не болит, дыхание ровное и спокойное: Юкхей не вызывает сильных чувств вообще — только, возможно, легкую симпатию, но это в какой-то степени хорошо, потому что это принесет гораздо меньше проблем, чем чувства к Минхену, от которых Донхек все еще (тщетно) старается избавиться. Он невольно вспоминает свой первый поцелуй с Минхеном, о котором долгое время пытался забыть, но, к сожалению, человеческая память таким образом не работает, и чем больше пытаешься забыть, тем, наоборот, больше думаешь. Только от мысли об этом и дыхание сбивается, и сердце бьется быстрее. Донхеку даже становится страшно от того, как на него влияет Минхен: с ним такого еще никогда не происходило. Порыв прохладного ветра, проникающего под тонкую рубашку, заставляет Донхека вернуться обратно в дом, потому что он оставил свою куртку где-то в прихожей среди кучи чужой верхней одежды. Он вдруг ощущает себя таким одиноким, и ему становится так грустно, что хочется стать тем злодеем из комиксов Марвел, умеющим телепортироваться, чтобы в одно мгновение оказаться дома, в своей любимой мягкой кровати, и больше никогда никуда не ходить и ни с кем не разговаривать, кроме мамы и, может быть, Джено. Чтобы заглушить это чувство, Донхек возвращается к барной стойке выпить чего-нибудь, и почему-то не обнаруживает там своих друзей: наверное, ушли танцевать или еще куда — Донхека на самом деле сейчас это не очень волнует. — Почему? Ну почему же ты так на меня действуешь? — бормочет он, глядя в свой полупустой стакан с мартини. Вся донхекова аристократическая изящность и веселье испарились, стоило ему вспомнить о Минхене — теперь он выглядит как самый обычный, напившийся от неудачной любви подросток, и не хватает только размазавшейся подводки. «Эта ночь не может стать еще хуже», — думает Донхек. — Ты со стаканом разговариваешь? — кто-то шепчет внезапно у самого уха, и юноша аж подскакивает от испуга, резко поворачиваясь в сторону звука. Оказывается, вполне может. Минхен стоит сложив руки на груди и улыбается, но как только он видит лицо Донхека, его взгляд сменяется на обеспокоенный: — Ты что, плачешь? Донхек касается руками щек, с удивлением обнаруживая на них мокрые дорожки от слез и тут же вытирая их тыльной стороной ладони. Он настолько погрузился в свои мысли, что даже не заметил, как у него полились слезы. — Мне нужно идти, — смущенно бормочет Донхек, опуская голову вниз, и быстро направляется в неизвестном направлении сквозь толпу в надежде сбежать от Минхена и любых вопросов, которые он еще может задать. Минхен на попытку Донхека уйти от него только закатывает глаза, тяжело вздыхая, и медленно следует за юношей, уверенным в том, что он совершает удачный побег. На несколько секунд Минхен теряет Донхека из виду, но потом тот мелькает на лестнице, ведущей на второй этаж, и старший быстро поднимается за ним. Донхек, пытаясь открыть дверь в ванную, оборачивается и видит в другом конце коридора Минхена, идущего прямо к нему, и единственное, что приходит юноше в голову — закрыться в ванной как глупому ребенку, убегающему от проблем взрослых, но дверь отчего-то совсем не хочет поддаваться. Наконец Донхек отпирает дверь и быстро ныряет внутрь, уже предвкушая ближайшие невероятно продуктивные полчаса, которые он проведет сидя на полу ванной, с каменным лицом просматривая обновления в социальных сетях. Как опрометчиво с его стороны было не взять с собой что-нибудь выпить: весь эффект от таблеток и алкоголя наверняка испарится за это время. Однако не успевает Донхек до конца закрыть дверь, как чья-то сильная рука одним ударом по деревянной поверхности рушит все его планы. Минхен, глядя Донхеку прямо в глаза, молча входит в ванную и закрывает изнутри дверь, прислоняясь к ней спиной. Младший так же не говорит ни слова — только глупо разглядывает Минхена, чуть приоткрыв рот в удивлении, и инстинктивно пятится назад. Взгляд у Минхена очень тяжелый и агрессивный, но почему-то вовсе не пугающий. Донхек его таким никогда еще не видел, и, возможно, кто-нибудь другой бы испугался или, как минимум, почувствовал себя неуютно, но юноша слишком доверяет Минхену: с ним рядом никогда не бывает страшно, даже если он смотрит так. Минхен подходит ближе, хватает Донхека за руку, разворачивает его и прижимает своим телом к двери. Младший внезапно начинает смеяться, чем сбивает с толку Минхена, пытавшегося выглядеть устрашающе, чтобы Донхек не сопротивлялся, но… он просто взял и рассмеялся. Поразительно. На лице Минхена отражается недоумение, и это еще больше забавляет юношу, он мягко толкает старшего в плечо и обезоруживающе улыбается: Минхен почти мгновенно сдается, улыбаясь в ответ. Это слишком непосильный труд — пытаться противостоять улыбке юноши. — И все же что случилось? — спрашивает Минхен, отходя на шаг от Донхека, потому что стоять так близко немного смущающе. — Не твое… — Донхек не успевает договорить, потому что внезапно чувствует, как веки тяжелеют, а перед глазами все медленно расплывается. Он чувствует себя так, словно сейчас потеряет сознание. Последнее, что он видит — напуганный взгляд Минхена, а затем отключается.—
Джемин хоть и прекрасно знает, что он не профессиональный танцор, но каждый бит громко играющей музыки словно посылает импульсы его телу, заставляя двигаться в такт и не волноваться о том, что танцевать он совсем не умеет. У него в руке бокал с каким-то явно крепким напитком: Джемин не уверен, что это, но он подозревает, что спирта для этого алкоголя точно не пожалели, когда отпивает немного и затем морщится. Танцы не по части Ренджуна, да и вообще все подобные развлечения тоже; караоке, к примеру, он вообще терпеть не может, потому что чувствует себя неловко, когда ему приходится петь перед кем-то, несмотря на то, что в детстве ему многие говорили о том, что у него отличный голос и он мог бы стать звездой. Сейчас это совсем, наверное, не так, потому что весь свой талант он давно прокурил. Естественно, Ренджун вежливо отклонил приглашение Джемина потанцевать — «отстань, я разве похож на идиота, который будет танцевать?», — пусть какая-то маленькая частичка его и хотела этого хотя бы ради того, чтобы побыть рядом подольше. Он сидит на диване, зажатый с боков какими-то незнакомыми людьми, и пьет вино, которое даже не любит, но он слишком ленив, чтобы пойти и налить себе что-нибудь другое. Ренджун не может смотреть на кого-либо другого, кроме Джемина, немного нелепо, но при этом очаровательно танцующего под музыку. Они изредка пересекаются взглядами, и Джемин ради веселья то посылает Ренджуну воздушные поцелуи, то просто улыбается ему так, что Ренджун напрочь забывает как дышать. А у Джемина улыбка очень особенная, всегда такая нежная, теплая и лучезарная, как и он сам; Ренджун готов поспорить, что таких непорочных и чистых людей больше не существует. Эта вечеринка — первый раз, когда Джемин, кажется, веселится как прежде, улыбается как прежде, танцует как прежде, смеется как прежде; это начало его исцеления от мучительной болезни, разрушавшей его душу слишком долгое время. Ренджун думает, что в этом есть и его маленькая заслуга, потому что без него Джемин совсем бы завял, так и застрял бы на этой жизненной главе, где он безнадежно и безответно влюблен в когда-то лучшего друга. Ирония в том, что Ренджун и сам находится в похожей ситуации, но в его случае, кажется, это не просто глава: это целая скучная книга, в которой отсутствуют кульминация и развязка. Музыка вдруг сменяется на медленную, и Джемин удивленно оглядывается по сторонам: все почти сразу находят себе пару для танца. В гордом одиночестве с пустым бокалом в руке он отходит к барной стойке, хватает бутылку и щедро наливает себе водки, перемешивая ее с апельсиновым соком. Ренджун хочет подняться и пойти отобрать у Джемина этот напиток, потому что он слишком крепкий, и после него потом может стать очень плохо, однако откуда-то появляется Джено, неожиданно хватая Джемина за руку. Он делает все за Ренджуна: забирает у юноши бокал и ставит на стойку, не обращая внимание на возмущенный возглас. — Потанцуем? — тихо, так чтобы слышал только Джемин, спрашивает Джено, и не дожидаясь согласия, кладет ему руки на талию и обезоруживающе улыбается. — Я веду. — А Чеен не против? Не хочу снова проблем, — не задумываясь, произносит Джемин, подстраиваясь под ритм, и прикрывает глаза. Через пару секунд до него доходит, что он сказал лишнее, и он испуганно распахивает веки, видя, как Джено нахмурился из-за его слов. — Ее подруга перебрала, — отвечает Джено, чему-то усмехаясь. — Так ты меня из-за Чеен избегаешь? Джемин начинает волноваться, когда слышит этот вопрос. Он может сказать правду, и тогда Чеен разоблачит его, и вся эта ситуация понесет за собой необратимые катастрофические последствия, или он может соврать и тем самым обидеть Джено. Но Джемин считает, что всегда нужно выбирать меньшее из зол, поэтому: — Нет, — он тяжело вздыхает, опуская взгляд в пол, — у меня немного тяжелые времена, и… я не знаю, прости. Это очень сложно объяснить. Иногда ложь — лучший выход. Ренджун не слепой и не глупый, он лучше кого-либо другого видит, с каким теплом в глазах Джено смотрит на Джемина, с какой осторожностью он к нему прикасается, будто тот из хрусталя и может разбиться в любой момент. Каждое действие Джено пропитано тягучей и сладкой симпатией, и Ренджун, видя это, понимает, почему Джемин так сильно в него влюблен. Ли Джено — идеальный парень с отличной успеваемостью и светлым будущим, спортсмен, любимчик учителей, самая большая гордость родителей. И, более того, красивый не только внешне, но и изнутри. На самом деле Ренджун ему совсем не завидует: Джено ведь и его друг тоже, и конкурента он в нем никакого не видит, а потому даже не пытается вставать между юношами. Единственная вещь, принадлежащая Джено, которой хотел бы обладать Ренджун, — это сердце Джемина. Но, похоже, он не достоин и части. Если Джемин — чистый, светлый и непорочный, тогда Ренджун — самая грязная, темная и развращенная его противоположность. В то время как Джемин стремится к свету, Ренджуна словно медленно затягивает тьма. Он не хотел бы стать этой самой тьмой для того, кого любит. Джемин вдруг оборачивается, будто чувствуя, что на него кто-то пристально смотрит, и растеряно оглядывается по сторонам, наконец сталкиваясь взглядами с Ренджуном. У него, как и всегда, отражается та глубокая печаль в глазах, которую Джемин не раз замечал, но сейчас он отчего-то выглядит крайне расстроенным; печальней, чем обычно. Зрительный контакт длится не больше пяти секунд, потому что Ренджун опускает взгляд и быстро уходит, а Джемин теряет его в толпе. — Прости, Джено, я должен идти, — с виноватым видом произносит Джемин, убирая руки с плеч юноши, и исчезает почти мгновенно, оставляя Джено в одиночестве у барной стойки. Он не понимает почему, но чувствует, что сейчас отправиться за Ренджуном гораздо важнее, чем остаться с Джено. Он расталкивает людей, даже не извиняясь, и торопливо идет к выходу из дома, будучи уверенным в том, что Ренджун вышел на улицу покурить. Прохладный воздух будто бы отрезвляет, и Джемин больше не так сильно ощущает действие алкоголя и таблеток. Интуиция его совсем не подводит: Ренджун стоит около стены, засунув левую руку в карман кофты, с уже зажженой сигаретой во рту. — Что-то случилось? — обеспокоенно спрашивает Джемин, но в ответ не получает никакой реакции: Ренджун даже не удосуживается посмотреть в его сторону, старательно делая вид, что не замечает ничего и никого вокруг. «Ты случился», — думает он, но не произносит вслух. Джемин с явным возмущением в голосе продолжает: — Не игнорируй меня. Он подходит ближе и слабо толкает Ренджуна в плечо, пытаясь привлечь к себе его внимание, но тот все еще никак не реагирует, только медленно выдыхает дым, чем потихоньку начинает выводить Джемина из себя. — Да что с тобой, черт возьми, происходит? — почти кричит он, пытаясь сдержать порыв злости, и сжимает кулаки. Джемин делает глубокий вдох и продолжает уже тише: — Прошу, хватит быть таким скрытным, я переживаю за тебя. Но Ренджун упорно молчит, полностью игнорирует Джемина, будто бы его здесь нет или не существует вовсе, словно он призрак, пытающийся достучаться до человека, который не может его услышать. Джемин встает рядом, опираясь на стену, и ждет. Просто терпеливо ждет, пока Ренджун скажет хоть слово или посмотрит на него. Но ничего из этого не происходит даже через несколько минут: докурив сигарету, Ренджун бросает окурок на землю, затаптывает носком кроссовка и, к удивлению Джемина, просто уходит. Но Джемин не может все это просто так оставить, поэтому он хватает Ренджуна за руку, не давая ему шанса вернуться обратно в дом и сделать вид, будто бы только что ничего не произошло, как он всегда и поступает. Ренджун сразу же останавливается, понимая, что его не собираются отпускать. Он поворачивается к юноше, хватает его за воротник черной кофты, и в одно мгновение Джемин оказывается прижатым к кирпичной стене без возможности сдвинуться с места. Ренджун ничего не говорит, он просто пристально смотрит в удивленные глаза Джемина, сокращая между их лицами расстояние. — Хватит лезть ко мне в душу, Джемин, — голос Ренджуна весь пропитан холодом, и Джемину становится неуютно от такого тона. — Ты не найдешь там ничего хорошего. Он отпускает шокированного юношу, отходя на пару шагов назад, а затем уходит в дом. Джемин так и стоит на улице возле стены, ковыряя носком кроссовка землю, и пытается понять, что это сейчас вообще было — Ренджун раньше никогда себя так с ним не вел. Он порой может быть грубым и слишком прямолинейным, но с чего бы ему так себя вести просто из-за того, что Джемин спросил, что у него случилось? Возможно, это из-за танца с Джено, но тогда назревает другой вопрос: откуда взялась ревность? Все это абсолютно не имеет смысла, если только... И вдруг Джемин осознает: все это не имеет смысла, если только у Ренджуна нет чувств к нему. Юношу охватывает сильное чувство вины за то, что он не догадался до этого раньше: он, кажется, причинил действительно много боли Ренджуну своим поведением, если его предположение все-таки верно. Страшно подумать, что он переживает, находясь рядом с Джемином, страдающим от безответной любви по отношению к другому человеку. Он уже собирается возвращаться в дом, но Ренджун, одетый в верхнюю одежду, неожиданно выходит с джеминовой курткой в руках, протягивая ее ему, а Джемин непонимающе глядит на него. — Надень, тут холодно, — объясняет Ренджун, раздраженно вздыхая. Он действительно пытается казаться безразличным, но успешно проваливается в этом, и Джемин грустно улыбается, принимая куртку. Он думает о том, что Ренджун всегда такой: хочет выглядеть так, словно у него нет сердца, когда на самом деле оно у него очень теплое. Ренджун снова достает сигареты и закуривает, а Джемин стоит рядом, думая о многих вещах, которым он раньше не придавал большого значения. Эти редкие объятия, которые Ренджун больше никому не дарит; незаметная забота в виде не самого удачного завтрака, когда у Джемина нет сил и желания встать с кровати и приготовить поесть; странное поведение, напоминающее ревность, когда рядом появляется Джено… Джемин горько усмехается, осознавая, что упустил нечто крайне важное.