labrinth — we all knew
Голова разрывается от беспорядочных мыслей, телефон разрывается от входящих сообщений, которые по большей части от Ренджуна. Джемин уже третий день подряд не выходит ни с кем на связь, не отвечает ни на чьи смс и звонки и практически не выходит из дома. Все, что он сделал за это время, — написал в общую беседу «я жив, не переживайте», чтобы о нем сильно не беспокоились, после чего все перестали ему названивать, поняв, что он хочет побыть один. Все, кроме Ренджуна. Джемин ненавидит тот факт, что именно Ренджун волнуется о нем больше всех, потому что сейчас он — последний, кого хочет видеть юноша. Джемин попросту не может разобраться в себе и своих чувствах, и это слишком сильно давит на него, потому что он понимает, что совершил ужасную ошибку, позволив Ренджуну поцеловать себя: он дал ему ложную надежду, а теперь он все рушит из-за собственной глупости и неспособности понять себя. В попытках отвлечься и забыться Джемин пьет алкоголь и даже покупает сигареты в том самом супермаркете возле дома — Ренджун ведь говорил, что успокаивает. Юноша пытается закурить, сделать затяжку, но в итоге только давится едким ядовитым дымом, совершенно не чувствуя никакого умиротворения — гадость, которой сколько шансов ни давай, лучше никогда не станет. Пачка летит в мусорное ведро, со звоном ударяясь об его стенки. Джемин бесконечно думает, думает, думает, прокручивая в голове все воспоминания, пытается найти в них ответ, но ничего не выходит. Вот они с Джено семь лет назад прячутся в его комнате под одеялом с фонариком, читая комикс о капитане америке, и притворяются спящими, когда мама Джемина входит в комнату с проверкой. Здесь Джемин тихо плачет в объятиях Джено, дрожащими руками прижимая его к себе, потому что ему очень-очень страшно. Но на этот раз не из-за грозы, а потому что он осознал кое-что странное и неожиданное, что он отличается от других мальчиков: ему нравятся совсем не нежные девочки-красавицы в ярких платьях и с бантами на головах, а другие мальчики. Понимающий Джено мягко поглаживает Джемина по голове и тихо приговаривает «все хорошо, это нормально» до тех пор, пока тот не успокаивается. А вот они за несколько месяцев до отъезда Джемина в Китай, им по шестнадцать лет, Джено еще ни о чем не подозревает. Чувства Джемина к нему на пике, они готовы вот-вот вырваться из его груди, он хочет кричать о них, но Джено все без умолку болтает о Чеен и о том, как сильно она ему нравится, а Джемин продолжает молчать. В тот вечер они впервые вместе напиваются, и младший с огромным трудом останавливает себя от признания Джено в любви. Здесь они этим летом, снова пьют, но уже далеко не в первый раз, и теперь Джемин не сдерживает свои чувства. Они сидят на лестнице, медленно пододвигаясь друг ко другу, но в последний момент, стоит их губам едва коснуться, Джено отстраняется и сбегает, оставляя младшего одного среди огромной толпы. Вот и Ренджун: добрый, отзывчивый мальчик из класса, с которым Джемин не так уж близок, хоть иногда они и гуляют вместе, и общаются на переменах, и домашние задания друг другу дают списывать. А затем со временем все-таки сближаются, и Ренджун становится тем, кому Джемин может доверить все; даже то, что не может рассказать Джено. И снова супермаркет, снова лицо Ренджуна настолько близко, что пьяный разум Джемина подталкивает его на сомнительные действия и внушает ему неведомые чувства по отношению к Ренджуну. Ему так идет это глупое платье сестры и легкий макияж, даже если все остальные покупатели в магазине так не считают, даже если он сам чувствует себя полным придурком. Джемин тогда только замечает, насколько Ренджун красивый. По-настоящему. Его контраст действительно поражает: сначала он заботится, готовит для Джемина, когда у того нет сил, проводит с ним кучу времени, чтобы он не находился в одиночестве, обнимает при каждом раскате грома, когда за окном льет дождь, чтобы Джемину было не так страшно… А потом на вечеринке в честь дня рождения Юты по непонятным причинам злится и просит не лезть к нему в душу. «Ты не найдешь там ничего хорошего». Но что, если Джемин уже нашел? А вот парк несколько дней назад ночью, они напиваются фруктового соджу и играют, словно маленькие дети, а потом лежат на заснеженной траве, и Ренджун снова курит. И как он так изменился за полтора года? Джемин отчетливо помнит чувство того, как хотел прикоснуться к губам Ренджуна, занять их чем-то другим помимо сигарет, заполнить его собой вместо табачного дыма. Но был ли это алкоголь или Джемин действительно хотел этого? Внезапно в дверь стучат, возвращая юношу из воспоминаний. По пути в прихожую Джемин надеется, что это кто угодно, но не Ренджун: говорить с ним сейчас будет очень тяжело. Может быть, сестра приехала забрать что-нибудь из своих вещей: на этой неделе она окончательно переезжает к своему молодому человеку, который недавно сделал ей предложение. Джемин счастлив за нее, но с другой стороны ему немного грустно, потому что теперь он будет практически всегда один; родители вечно в разъездах по работе, и единственным спасением от одиночества были сестра и Ренджун, а сейчас юноша потерял обоих, хоть и по разным причинам. Джемин тихо подходит к двери, чтобы не выдать незваному гостю, что он дома, и прежде чем заглянуть в глазок, снова думает «пожалуйста, только не Ренджун», но в подъезде оказывается именно он. Ренджун выглядит очень нервным, видно, что пытается держать себя в руках, но получается у него это совсем плохо — он кусает губы и стучит пальцами по перилам, чем и выдает свое волнение с потрохами. — Джемин, открой, — просит он отчаянно, прислоняясь лбом к перилам. Но Джемин молчит, не двигается, смотрит на Ренджуна в глазок и всеми силами пытается подавить в себе желание впустить его. Как бы ему ни хотелось, чтобы он был сейчас рядом, юноша не может допустить, чтобы Ренджуну снова было больно от его действий. Лучше закончить все сразу, пока еще не произошло ничего страшного, иначе потом будет намного хуже. В мучительной тишине проходит несколько минут, но старший так и не уходит. Он только тяжело вздыхает и садится на ступеньку, поднимая взгляд прямо на глазок. У Джемина появляется ощущение, что Ренджун смотрит на него, хотя тот не может ничего видеть. Юноше хочется открыть дверь, выйти на лестничную клетку и крепко-крепко обнять Ренджуна, хочется почувствовать его тепло, вдохнуть привычный запах сигарет, исходящий от него, но теперь Джемин не может себе этого позволить. Он не знает, привязанность это или что-то другое, поэтому оттолкнуть Ренджуна кажется сейчас намного правильнее, чем продолжать мучить его этой неопределенностью. — Джемин, я не уйду, пока мы не поговорим. Этаж освещает только тусклая желтая лампочка, время от времени мигая, а в подъезде стоит абсолютная тишина. Джемин так и не подает никаких признаков, что он дома, но Ренджун все равно продолжает терпеливо ждать. — Если ты не здесь, ничего страшного, поговорим, когда ты вернешься, — добавляет он. — Ренджун, иди домой, — наконец произносит Джемин, делая глубокий вдох. — Нет, — юноша мотает головой в ответ, — я буду здесь сидеть до тех пор, пока ты не скажешь, что у тебя случилось. Джемин судорожно выдыхает и прижимается спиной к двери, чувствуя острую боль где-то в груди от осознания того, насколько сильно на самом деле Ренджун беспокоится о нем. Почему он должен быть таким? Почему он просто не может забыть об этом всем и уйти? — Чеен все рассказала Джено, — объясняет Джемин, — он спросил меня, влюблен ли я в него, а я стоял как идиот и молчал. Я не смог ничего сказать, и дело не в том, что я боялся, а в том, что я не знал, что сказать, понимаешь? — Ты не уверен в чувствах к Джено? — осторожно спрашивает Ренджун в страхе сказать что-то лишнее. — Я ни в чем больше не уверен, Ренджун. Поэтому, пожалуйста, умоляю тебя, больше не приходи ко мне, забудь про меня. Все, что между нами произошло… — Джемин запинается, боясь продолжить, —…все это было ошибкой. Мне нужно побыть какое-то время одному, я должен разобраться во всем, — произносит Джемин, не решаясь больше посмотреть в глазок: видеть расстроенного Ренджуна сейчас будет слишком тяжело. Он не слышит ничего в ответ — только чужие шаги, удаляющиеся от его квартиры, и через минуту заглядывает в глазок, чтобы проверить, есть ли там кто-нибудь. Лестничная клетка снова пустая и одинокая, а лампочка, которой давно грозило перегореть, выключается насовсем. Возможно, говорить Ренджуну все эти вещи было немного больнее, чем Джемин ожидал. Но ведь так будет лучше, правда?— 橙子 —
И снова все по кругу, очередные каникулы за считанные секунды сгорают в вечеринках, и эта зима отличается от прошедшего лета лишь тем, что на улице холоднее, и прихожая всегда завалена кучей теплых курток. Донхек вновь утопает в алкоголе, растворяется в облаке сигаретного дыма и не чувствует совсем ничего, в голове — вата, в мыслях — пустота. Все эти люди вокруг него танцуют и веселятся, радостно кричат, пьют элитный алкоголь, курят дорогие сигареты, но Донхеку интересно: они действительно так счастливы, как кажется, или они тоже сломлены и пытаются хотя бы на время избавиться от собственной боли, как и он? Убегать от проблем — крайне вредная привычка, порой даже похуже зависимости от алкоголя или сигарет. Может быть, ваши легкие или печень не пострадают от этого, но жизнь и взаимоотношения с людьми, как минимум, точно изменятся. И вряд ли в хорошую сторону. Донхеку повезло немного больше, чем всем этим несчастным счастливцам здесь: он не одинок, у него есть кое-кто очень важный, кто скрашивает своим присутствием его серые дни, но та его часть, которая болит по Минхену, никак не хочет заживать, что бы он ни делал. Он словно прикладывает подорожник и клеит пластыри на сломанную ногу в надежде, что случится чудо и это действительно поможет. У Донхека есть Юкхей. Однако почему-то чувств к нему все равно недостаточно, чтобы забыть Минхена. Почему он не выходит из головы? Он не просто поселился там, он, кажется, уже давно успел построить себе дом и теперь обустраивает его мебелью. Это ненормально — Донхек знает, но ничего не может поделать с собой и своими мыслями. Рядом с Юкхеем он отвлекается, забывается в нем, поэтому находиться рядом постоянно — необходимость, но это невозможно даже в теории. Быть все время вместе не получается, хоть Донхек и использует любую возможность чаще видеться. Наверное, это даже забавно, как они с Юкхеем все равно отдаляются друг от друга все больше и больше, несмотря на то, что они почти всегда вместе. Но Донхек искренне верит: Юкхей тот, кто залечит его раны. Он словно дорогое лекарство, которое решит все проблемы. Только лекарства заканчиваются, и Юкхей когда-нибудь закончится тоже. В мире нет ничего бесконечного, за исключением вселенной. А может, и у той где-то все-таки есть конец? У вселенной Донхека уж точно. Разноцветные пятна расплываются перед глазами, собирая из уже существующей реальности какие-то сумбурные, хаотичные картинки; все происходящее — не с Донхеком, а словно с кем-то другим. Он будто находится в вакууме: ему не хватает свежего воздуха, и дым от сигарет забивается в легкие. Увидеть знакомое лицо в толпе — всегда приятная неожиданность, но увидеть Минхена — наихудшая версия событий сегодняшней ночи, и именно этот ход выбирает судьба. Он сидит на большом кожаном диване, окруженный людьми, которых Донхек видит впервые, но они его и не волнуют. Минхен заливисто смеется, болтая о чем-то с Енхо и Джэхеном, что сидят рядом, пьет из стеклянной бутылки пиво и, даже не стараясь, приковывает к себе взгляды девушек, плененных его очарованием. Он улыбается им, согласно кивает в ответ на что-то и, кажется, он сейчас совершенно в порядке. В отличие от Донхека, у которого внутри бушуют ураганы чувств, никак не давая ему покоя. Зрительный контакт — лишь вопрос времени, они находятся не так уж далеко друг от друга, чтобы рано или поздно Минхен не обратил внимание. И он наконец замечает Донхека, но когда тот уже смотрит не на него — на полупустой стакан с плескающимся в нем соджу. Юкхей что-то рассказывает компании его знакомых, собравшихся вокруг, пока Донхек тихо сидит рядом, время от времени натягивая улыбку из вежливости. Все это — не реальность, все это происходит с кем-то другим, эти чувства не его, его тело ему не принадлежит, у него просто кружится голова: Минхен не может прямо сейчас смотреть ему в глаза, не отводя взгляд в сторону — это точно галлюцинация. Донхек непонимающе хмурится и чувствует, как с каждой секундой зрительного контакта разрушается внутри все сильнее. «Почему ты не со мной, когда ты мне так нужен?». Это неправильно, жестоко, нечестно — Юкхей прямо здесь, но почему Донхек все еще смотрит на Минхена? Алкоголь виноват, таблетки виноваты, это все состояние аффекта, глупые призрачные чувства. «Нет, ты мне не нужен, я придумал себе это». Минхен продолжает глядеть как-то особенно тоскливо, и теперь он совсем не обращает внимание ни на девушек, ни на друзей; все, что он видит — это подавленный Донхек, который сейчас явно не в состоянии о себе позаботиться. Но они не разговаривали с того самого дня, когда беспечно позволили своим чувствам выбраться наружу и совершили ошибку, поэтому сейчас Минхен не может вмешаться. Не в этот раз. Он отворачивается, тяжело вздыхая, и уже больше не кажется таким веселым, каким был до этого. «Улыбнись снова, я того не стою». Донхек в отчаянии, он не знает, что ему делать: тяжелое чувство безысходности давит на него, словно стотонный камень. Как бы он ни поступил, в итоге он все равно кому-то причиняет боль; каждый выбор, сделанный им, неизбежно ведет к тому, что кто-то страдает. Донхек потерянно наблюдает за тем, как люди рассаживаются вокруг стола, возле которого сидит Минхен, как Енхо кладет пустую бутылку на середину стола, раскручивая. Она указывает на незнакомых юноше людей, и те без стеснения приближаются друг ко другу, целуясь с таким упоением, словно ждали этого момента всю жизнь. Затем бутылка сводит в поцелуе Джэхена и какого-то симпатичного парня, имя которого Донхек сейчас вряд ли вспомнит. А затем этот бесполезный кусок стекла, только и годный на то, чтобы хранить в себе алкоголь и разбивать чужие сердца, указывает на Минхена и на девушку со знакомыми Донхеку чертами лица: стоит ей улыбнуться, и он мгновенно вспоминает, что это та самая Еын из кафе на Итэвоне, которая бросила университет, потому что специальность оказалась ей не по душе. Еын, которая была влюблена в Минхена. — Я так не могу, — тихо произносит Донхек, вставая с дивана, и уходит, оставляя на столике стакан с соджу и удивленного Юкхея в непонимании. Юноша поднимается по лестнице на второй этаж и находит пустую комнату, решая остаться в ней и спрятаться ото всех хотя бы на какое-то время. Он тихо прикрывает за собой дверь и падает на двухместную кровать. Донхек пропускает пальцы сквозь волосы, чувствуя, как у него начинает побаливать голова от количества выпитого. Этажом ниже Минхен целует другого человека, наверное, даже не одного, ведь в этом весь смысл бутылочки. Эти поцелуи в играх ни для кого ничего не значат, все играют лишь ради веселья и потому следуют простым правилам. Но почему тогда тот поцелуй, случившийся благодаря «правде или действию» так много значит для Донхека даже сейчас, спустя столько месяцев? «Ты мне нужен».—
Джемин вообще никуда не хотел идти, он собирался провести все каникулы дома в одиночестве, но Чэнлэ не из тех, кто легко сдается и принимает отказ, иногда даже кажется, что он не знает слова «нет». В дуэте с Джисоном, который вспоминает про формальный стиль общения и уважение по отношению к старшим только тогда, когда ему это нужно, Чэнлэ становится непобедим. Джемин слишком слаб, чтобы противостоять им, особенно когда они умоляюще тянут «ну Джемин-хен, ну пожалуйста». И каким-то чудесным образом каждый раз, когда он не собирается пить, он напивается сильнее всех, и именно его тянет делать странные вещи на спор с Чэнлэ вроде небезопасных танцев на не предназначенных для этого поверхностях. Джисону приходится его силой стаскивать с несчастного стола, прежде чем Джемин начинает представление, чтобы он случайно не свалился и не повредился и не задел кого-нибудь заодно. — Джемин, ты просто ужасен, я больше никуда тебя не позову, — возмущается Джисон, отчаянно вздыхая, когда отпускает старшего. — Вот и испарилось твое уважение ко мне, да? — негодует Джемин, приподнимая брови. Джисон выставляет перед собой руки в защитном жесте и отходит на шаг назад, а старший в шутку показывает ему кулак, улыбаясь. — Знаешь, «я не буду пить» — это самое лживое, что ты когда-либо говорил. Кстати, ты проиграл спор, — пьяно смеется Чэнлэ, потягивая алкогольный коктейль через трубочку. Джемин закатывает глаза и пихает его в бок, тут же жалея об этом, потому что его толкают в ответ, не рассчитав силы, и он отшатывается назад, неудачно сталкиваясь с кем-то. Джемин моргает пару раз, не веря своим глазам: это что, какая-то шутка? Неужели из всех людей здесь он должен был врезаться именно в Ренджуна? — Что ты здесь делаешь? — непонимающе хмурясь, спрашивает Джемин, и тыкает старшего в грудь указательным пальцем. Ренджун перехватывает его ладонь, на секунду задерживая ее в своей руке, и отодвигает. — Я шел поздороваться с друзьями и попросить тебя больше не позориться, но, видимо, это бесполезно, — раздраженно фыркает он. — Сколько ты выпил? — Не твое дело, — недовольно отвечает Джемин, складывая руки на груди. Судя по всему, выпил он еще недостаточно, чтобы забыть о том, что просил Ренджуна держаться подальше. — Если это все, можешь идти. Джемин хватает с барной стойки стакан и бутылку с соджу, наливает напиток до самого верха и демонстративно выпивает все до дна. Ренджун поджимает губы, поворачиваясь к не менее удивленным Чэнлэ и Джисону, которые потрясенно наблюдают за этой картиной, искренне не понимая, почему вдруг Джемин ведет себя так с Ренджуном. — Удачно повеселиться, — усмехается старший, салютуя друзьям, и после этого сразу же уходит. Похоже, Джемин и вправду не хочет видеть его. Ренджун даже не уверен, можно ли считать, что ему снова разбили сердце, если его осколки и так были разбросаны по всему его телу с той самой осени, пронзая каждый орган своими острыми углами. Джемин, убедившись, что старший ушел, ставит соджу обратно на стойку и неожиданно заявляет, что сегодня пить больше не будет, а потом долго смотрит Ренджуну вслед каким-то тяжелым взглядом. Он не хотел себя так вести с ним, не хотел снова видеть в его глазах обиду и непонимание, но ему в очередной раз пришлось грубить и игнорировать, лишь бы потом не было хуже. Джемин точно знает: Ренджун заслуживает гораздо лучшего, кого-то, кто будет любить его по-настоящему, а не его, Джемина, неспособного разобраться в своих чувствах.—
Каким образом Джемин оказался в кругу людей, наполовину состоящем из незнакомцев, — он и сам не знает. Чэнлэ как всегда в своем репертуаре: предлагает поиграть в правду или действие, и все дружно соглашаются, за исключением, конечно, Джемина, который предпочитает просто промолчать, потому что возмущаться смысла нет, все равно ведь все уже согласились, и никто его не послушает. — Окей, Сону, правда или действие? — спрашивает парень с волосами, покрашенными в ярко-зеленый цвет. Джемин с ним не особо знаком — так, видел парочку раз, сейчас и имени не вспомнит. — Правда, — уверенно произносит Сону, словно он готов ответить на совершенно любой вопрос без капли стыда. — Ты когда-нибудь целовался с парнем? Если да, то с кем? Если нет, то кого бы ты поцеловал в этой комнате? — этот юноша с зелеными волосами слегка нервничает, и он сейчас выглядит настолько отчаянным в глазах Джемина, что тот сразу понимает, к чему был задан такой вопрос. — Нет, но… — Сону задумывается, оглядывая гостиную, и останавливается взглядом на Джемине, вдруг игриво улыбаясь ему. Он показывает рукой на него и произносит: — я бы поцеловал его. «Идиот, какой же ты идиот», — думает Джемин, пряча лицо в ладонях. Все решают, что он смущен, и начинают громко восклицать «о-о-о!», смеясь над реакцией юноши, но никто в этой комнате не догадывается, что Джемину просто жаль парня с зелеными волосами, очевидные чувства которого Сону абсолютно игнорирует. Юноша не хочет видеть его лицо сейчас, он уже заранее знает, что только что заработал от него взгляд, полный обиды и ревности. Он понимает это чувство, когда предпочитают кого-то другого вместо тебя. Но если так подумать, то что вообще значит эта фраза «кого-то вместо тебя»? Разве человек чем-то обязан тебе, разве он должен предпочитать тебя, чтобы ты мог обвинить его в том, что он выбирает кого-то другого? Отмалчиваться годами и наблюдать в стороне за тем, как тот, в кого ты влюблен, выбирает не тебя, слишком тяжело. Но лучше один раз признаться во всем и, кто знает, может, человек предпочтет тебя? Даже если нет, тогда будет проще отпустить свои чувства и жить дальше. Джемин убедился в этом на собственном опыте: подавлять и держать все в себе намного хуже, чем быть отвергнутым. И сейчас он вдруг осознает, что расстроен совсем не из-за того, что Джено не чувствует к нему того же, а из-за того, что потерял близкого друга. Его чувства никогда не перестанут быть безответными, но теперь Джемину будет намного проще отпустить их, когда он точно знает это. Их дружба имеет для него намного большее значение, она всегда стояла на первом месте, и это все, что волнует юношу. — Эй, красавчик, правда или действие? — спрашивает Сону у Джемина, отвлекая его от раздумий. — Правда, — не подумав, быстро отвечает Джемин, о чем жалеет в следующую же секунду. — И мое имя Джемин. — Хорошо, Джемин, — ухмыляется Сону, — а ты когда-нибудь целовал парней? — ехидное выражение не сходит с лица парня, а все сидящие за столом снова восторженно кричат и заставляют Джемина чувствовать себя неловко. Он бросает взгляд на зеленоволосого парня, и его мгновенно охватывает чувство вины, когда он видит, как тот поник. Джемин не знает, как ему ответить на этот вопрос, чтобы показать Сону, что он не заинтересован в нем, но и не соврать при этом, потому что некоторые люди здесь прекрасно осведомлены о том, что поцелуи у него не то чтобы были с парнями… они были исключительно с ними, и если он не ответит честно, его заставят делать что-нибудь ужасное. В мыслях сразу же проносятся смутные обрывки разных моментов из жизни, когда он кого-то целовал: это никогда не выходило пределы шумных вечеринок, и каждый раз Джемин был в опьяненном состоянии, поэтому сейчас он с трудом сможет вспомнить хотя бы одно лицо — все это были незнакомые люди, которых он видел в первый и последний раз. Единственный человек, поцелуй с которым Джемин не забыл, — как ни странно, Ренджун. Даже если бы он попытался, то все равно бы не смог, в голове прочно засели воспоминания с той ночи во всех подробностях; каждая деталь, каждый взгляд, каждое слово, каждый снежок, прилетевший в какую-нибудь часть тела — следы того дня еще слишком свежи в его памяти. Темный пейзаж ночного парка, высокое многолетнее дерево и одинокая скамья под ним, покрытая тонким слоем снега трава, фруктовое соджу, звездное небо и один кислород на двоих. Джемин теряется в своих воспоминаниях на несколько секунд, совершенно забывая о том, что должен ответить на вопрос. — Ты повторяешь, — вдруг произносит кто-то, кладя руку на плечо Сону и сжимая его, — придумай что-нибудь другое. Чужой голос возвращает Джемина в реальный мир, и тот поднимает взгляд, замечая перед собой Ренджуна; Сону смотрит на него удивленно и скидывает с себя его руку, раздраженно фыркая. Джемин выдыхает и расслабляется, мысленно благодаря старшего за спасение от нужды отвечать на неудобный вопрос. — Я тоже хочу поиграть, — притворно улыбаясь, добавляет Ренджун, и садится рядом с Сону. — Но мы хотим знать! — внезапно вмешивается какая-то девушка, и остальные ее шумно поддерживают и поддакивают: «да, отвечай! кишка тонка что ли?». Джемин растерянно смотрит на Ренджуна, мысленно моля его хоть о какой-нибудь помощи, но старший упорно молчит — то ли специально, то ли он тоже не может придумать, что сказать. — Да… Было такое, — тихо произносит Джемин, продолжая глядеть прямо в глаза Ренджуну. Они оба понимают, о каком именно поцелуе юноша сейчас вспоминает. Джемин чувствует какое-то странное волнение внутри от взгляда старшего, но оно притуплено алкоголем, а потом и вовсе исчезает, как только Ренджун отворачивается. — И как это было? — заинтересованно спрашивает все та же девушка. — Ну… я не знаю… — Джемин неуверенно растягивает слова, в самом деле не представляя, что ему вообще ответить. Он не готов думать об этом, вспоминать, что он чувствовал в тот момент, особенно когда Ренджун находится прямо здесь и слышит каждое слово. — Это был незнакомец или кто-то, кто тебе нравится? — любопытная толпа все никак не угомонится, они продолжают давить на Джемина своими вопросами, даже не подозревая, через что он сейчас проходит; они вскрывают его еще не зажившие раны, спрашивая то, на что юноша и сам очень хочет знать ответ. У него появляется ощущение, словно мысли из его головы выбрались наружу и теперь кричат на него извне, пытаясь добиться правды. — Хватит издеваться над ним, — грубо произносит Ренджун, заметив, что Джемин схватился за край кофты Чэнлэ в поиске поддержки, — неужели не видите, что ему не комфортно? Джемин страшно паникует внутри, чудом оставаясь спокойным снаружи, но понимает, что буквально еще несколько секунд и он точно сдастся. Он быстро встает и уходит под сопровождение непонимающих взглядов, теряясь в толпе. Джемин знает, что Ренджун пойдет за ним, и поэтому пытается уйти как можно дальше, чтобы старший не смог его отыскать. Но парой минут позже Ренджун находит его на улице в абсолютном одиночестве возле пустого бассейна. Он незаметно подходит и осторожно подсаживается рядом, свешивая ноги вниз, как это сделал Джемин. — Ты как? — тихо спрашивает Ренджун, даже не смотря на младшего сейчас; его взгляд устремлен куда-то в небо, на облака и солнце, медленно опускающееся к линии горизонта. Джемин чувствует неприятный укол в сердце, понимая, что даже после всего, что он наговорил Ренджуну несколько дней назад, тот все еще заботится о нем. Но он не может просто так оставить это, он должен поговорить с ним как следует и объяснить, что ему не нужна ни его забота, ни он сам. И логичнее, да и правильнее будет сделать это завтра или в другой день, когда они оба будут трезвы, но Джемин решает, что сейчас — идеальный момент. — Зачем ты это делаешь? — спрашивает он вместо того, чтобы сказать все прямо в лоб. Не хватает смелости соврать и произнести «ты мне не нужен», когда это совсем не так. — Почему тебе не все равно? Почему ты не понимаешь, что мне нужно время? Почему ты делаешь все это даже после того, как я попросил оставить меня? — Тебе не кажется, что слишком много «почему»? — усмехается Ренджун, чем немного выводит Джемина из себя. — Ренджун, — юноша смотрит старшему в глаза уверенным взглядом, — отвечай на вопросы. Но вопреки всему после этого они долго сидят молча, совсем не переговариваясь друг с другом, и Джемин уже даже начинает думать, что Ренджун ему никогда не ответит, в чем, скорее всего, он прав. Старший не из разговорчивых, вряд ли он будет объяснять мотивы каких-либо своих поступков, тем более если это касается его чувств. Они сидят совсем-совсем рядом, едва касаются друг друга коленками, однако даже такая близость дарит Джемину некое умиротворение: рядом с Ренджуном действительно хорошо и спокойно. Но холодный ветер пронизывает Джемина насквозь, проходит через зияющую дыру в его сердце, напоминая о том, что он совсем не знает, что он и к кому чувствует, а главное — как ему с этим справиться. Ренджун же думает над вопросами, которые были ему заданы, пытаясь собрать в кучу все, что он хочет сказать. Он невольно переносится в самые давние воспоминания о Джемине из средней школы: Ренджун его тогда сразу заметил, как впервые увидел — на его яркую улыбку и заразительный смех было трудно не обратить внимание. Он даже не помнит, как они стали друзьями: просто в какой-то момент Джемин вдруг начал ему доверять многое, они могли часами болтать обо всем на свете. Иногда Ренджун оставался у него с ночевкой, и они до самого утра не смыкали глаз, делясь друг с другом своими переживаниями. Почему-то всегда именно после полуночи случались их самые лучшие разговоры, и каждый из них Ренджун до сих пор хранит в своем сердце, как нечто драгоценное и особенное. Сначала Ренджун не понимал, что с ним происходит и почему Джемин занимает так много места в его сердце, пока это самое сердце болезненно не защемило в один день, когда напившийся Джемин полез обниматься и начал болтать всякие абсурдные вещи, которые Ренджун никак не ожидал услышать: «я хотел бы любить кого-то такого, как ты, но мне не повезло и я влюбился не в тебя». Неожиданное осознание, что ему нравится Джемин, не как друг — словно сильный удар под дых, а следом наступает понимание горькой правды: его чувства невзаимны. Одна из немногих ночей, когда Джемин вел себя так, будто никаких чувств к Джено у него нет — ночь, когда они остались у Ренджуна вдвоем, чтобы посмотреть новый хоррор-фильм. Старший фильмы ужасов не очень любит — слишком страшно потом ложиться спать — поэтому Джемин всю ночь обнимал его, и во время просмотра, и после. До самого утра. Может, это было исключительно по-дружески, но Ренджуну так не казалось. Иногда он не понимает Джемина, что происходит в его голове, и это немного пугает. Порой он делает совершенно странные вещи, которые никак не вяжутся с тем, что он рассказывает; даже он сам себя будто не понимает. Говорит: «я люблю Джено», а потом позволяет Ренджуну целовать его. Но зачем? Поиздеваться? Он не тот человек, который будет играться с чьими-либо чувствами, но мотивы его поступков еще более непонятные и запутанные, чем у Ренджуна, у которого все, что он делает, обусловлено лишь чувствами. Каждая мелочь, каждая улыбка, каждое слово отпечатаны у Ренджуна на сердце, но он вдруг понимает, что растерял все слова и совершенно не в силах описать свои чувства так, чтобы у Джемина больше никогда не возникало подобных вопросов. Почему? Есть только один способ кратко и понятно выразить все то, что он желает сказать юноше. — Правда хочешь знать почему? — спустя некоторое время произносит Ренджун и поворачивается лицом к Джемину. Тот в ответ только молча кивает, неловко отводя взгляд в сторону. Ренджун тяжело вздыхает и кладет ладонь Джемину на затылок, притягивая ближе к себе. — Потому что я люблю тебя, Джемин, — шепотом произносит он, прижимаясь своим лбом ко лбу юноши, — вот почему. И Ренджуна внезапно настигает ощущение свободы: он наконец произнес вслух то, что так долго держал в себе. Он отпускает обескураженного юношу и поднимается, решив, что лучше сейчас его оставить одного и дать время подумать. Он направляется обратно к дому, но затем на полпути останавливается и обращается к Джемину: — И не сиди тут долго, а то простудишься, — говорит он мягким, заботливым тоном, от которого у младшего по всему телу пробегаются мурашки. Вопреки предостережениям старшего, Джемин еще очень много времени проводит у пустого бассейна в одиночестве, пытаясь переварить все услышанное. «Я люблю тебя» звучит эхом в голове, тяжелым слоем оседает на дне сознания. Любовь. Это как стадии. «Мне нравится проводить с тобой время» — как с одноклассником, с которым я иногда гуляю и которому помогаю с домашним заданием. «Ты мне дорог» — как друг, с которым я могу обсуждать космос, будущее, любимую еду и свои чувства. «Ты мне нравишься» — как кто-то больший, чем просто друг, которого внезапно в один день мне чертовски сильно хочется целовать, дольше держать за руку и обнимать всю ночь. «Я влюблен в тебя» — как в человека, которого я готов защищать и быть рядом в трудные минуты. «Я люблю тебя» — как человека, которого я не оставлю несмотря ни на что; я всегда буду рядом, даже если ты оттолкнешь. Ренджун никогда бы не сказал последнее, если бы не имел в виду именно это. Он не из тех, кто будет разбрасываться словами. Даже Джемин никогда не мог сказать, что любит Джено. Как близкого друга — да, но не в романтическом смысле. Влюбленность и любовь — совершенно разные понятия, между которыми очень тонкая, но все же заметная грань. И Ренджун пересек ее. Все, что он делал для Джемина последние полгода и продолжает делать даже сейчас, когда его отвергли… юноша только теперь понимает, что все это лишь из любви. Остается только понять: что сам Джемин в действительности чувствует?—
Последние полчаса Донхек проводит в комнате, прячась ото всех, и листает социальные сети. Каким-то образом его заносит на аккаунт Минхена в инстаграме, который тот не так уж часто обновляет: сейчас в его профиле всего пятнадцать фотографий за два года, но на одной из них есть Донхек. Счастливый, далеко не трезвый (судя по бутылке соджу в руках) — обнимает Джено за шею и довольно улыбается, а рядом Минхен — угрюмый и задумчивый как обычно, салютует в камеру рукой, в которой держит тлеющую сигарету. Юноша с минуту рассматривает фотографию, а потом с отчаянным вздохом блокирует телефон и убирает в карман. Он поднимается с кровати и подходит к балкону, поворачивая ручку на двери, чтобы выйти на улицу. Уже понемногу темнеет, солнце медленно опускается за горизонт, оставляя после себя оранжевые и фиолетовые мазки красок на мягких облаках. Отчего-то сегодня очень красивый закат, а их не так уж часто удается увидеть зимой, поэтому Донхек фотографирует небо на память: должно же быть хоть что-то хорошее в этом дне. Музыка отдаленно играет в доме, но она практически не разрушает атмосферу, царящую здесь, на этом одиноком балконе, высокое ограждение которого украшено ветками лозы. На нетрезвую голову в мыслях появляются странные идеи: Донхек вдыхает свежий холодный воздух, думая о том, как сильно он желает просто раствориться в нем, стать частью ветра и рассеяться по всему Сеулу, чтобы больше никто и никогда не нашел его. Чтобы он больше не мог причинить кому-то боль. Внезапно Донхек слышит тихие звуки ударов по дереву позади: кто-то стучит по дверному косяку пару раз, чтобы обратить на себя внимание. Юноша оборачивается, замечая на пороге обеспокоенного Юкхея: видеть, что он волнуется оказывается еще тяжелее, чем видеть его недовольным. В такие моменты юноша осознает, что Юкхей правда заботится о нем, и потому ненавидит себя еще больше — понимает, что совсем не заслуживает ни этой заботы старшего, ни его самого. — Что-то случилось? — спрашивает Юкхей, подходя ближе и вставая совсем-совсем рядом. Он берет Донхека за руку и сжимает ее в своей большой ладони, пытаясь подбодрить. Младший нагло врет, отвечая «нет», хоть и знает, что звучит крайне неубедительно и Юкхей ему не верит, учитывая его подозрительное поведение. — Это из-за Минхена, так ведь? — С чего ты взял? — тихо отрицает тот, однако в душе понимает, что да — из-за него. — Донхек, я ведь не идиот, — вздыхает Юкхей, пытаясь заглянуть юноше в глаза, однако тот избегает зрительного контакта. — Но я с тобой, — возражает Донхек, продолжая смотреть исключительно на небо, — сколько можно о Минхене? — Я знаю, что ты со мной, — произносит Юкхей, утыкаясь лбом в плечо Донхека. — Но твое сердце так не думает. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает юноша, одной рукой обнимая старшего за плечи. — Я видел, как ты покупал тот брелок, — объясняет Юкхей, отпуская руку Донхека, и того аж слегка передергивает, когда он слышит эти слова. Дурацкий брелок, зачем он его вообще купил? — Это ничего не значит, — пытается возразить юноша, понимая, к чему клонит старший, но совершенно не успевает подготовиться к следующему: — Если бы не значило, ты бы не скрыл это. Ты любишь его, Донхек. Я знаю, что у тебя есть чувства ко мне тоже, но любишь ты его, а не меня, и это невыносимо быть рядом с тобой каждый день и понимать, что я никогда не буду значить для тебя столько же, — Юкхей снова тяжело вздыхает, разворачиваясь и облокачиваясь на ограждение, прежде чем продолжает говорить. Ему это сейчас дается с трудом: он давно заметил, что с Донхеком что-то не так, но боялся; боялся спросить, потому что ответ мог оказаться еще хуже. — Скажи мне честно, ты готов отпустить его ради меня? И вот здесь-то Донхек и понимает, что нет — не готов, потому что Юкхей прав. Прав, как никто другой. Юноша очень дорожит Юкхеем: за такое короткое время он стал действительно важным человеком для него, всегда заботился и был рядом, и Донхек знает, что не заслуживает его. Никогда не заслуживал. Почему именно Минхен, а не кто-то другой? — Нет, — и впервые Донхек предельно честен — с собой тоже. Он видит, как за секунды у Юкхея пустеет взгляд, как в нем исчезают последние искры надежды. Старший только горько усмехается, разглядывая каменный пол, усыпанный желтыми сухими листьями, и чувствует себя так, будто этот самый пол только что выбили из-под ног. Он поджимает губы и смотрит на Донхека самыми тоскливыми и безрадостными глазами, а затем направляется к выходу с балкона. — Юкхей… — тихо произносит юноша, заставляя старшего остановиться. — Не надо, — только и отвечает тот, а потом сразу же уходит, скрываясь в комнате. Совсем-совсем уходит. Не только сейчас, но и вообще из жизни Донхека. Юноша в очередной раз наблюдает за тем, как исчезает дорогой ему человек. И снова по его вине. Даже смешно: Донхек думал, что с Юкхеем ему правда стало легче, что чувства к Минхену наконец ослабли, но теперь, когда Юкхей ушел со словами «ты любишь его», юноша понимает, как же сильно он ошибался. Это как эффект плацебо: принимаешь таблетки, искренне веря, что они тебе помогут, и через какое-то время тебе даже кажется, что стало лучше, но потом ты понимаешь — самообман. И так всегда: только и делаешь, что пытаешься заглушить боль чем угодно, а потом от этого становится в два раза хуже. Но в два раза это еще не так страшно, страшно — когда причина этой самой боли возвращается с новыми силами, чтобы добить тебя. В случае Донхека — буквально. Сначала он не обращает внимание на человека, зашедшего на балкон, но затем тот внезапно подает голос, и Донхек вздрагивает, осознавая, кто с ним говорит. — Я видел Юкхея по пути сюда, — произносит Минхен, вставая рядом и складывая руки на ограждение. — Все в порядке? — С каких пор ты переживаешь за наши отношения? — усмехается Донхек и отходит в сторону, чтобы сесть на раскладное кресло, стоящее в углу. — Не за них, — Минхен мотает головой, доставая из штанов сигареты и зажигалку, — за тебя. — Да уж, спасибо за заботу, — фыркает Донхек, откидываясь на спинку стула и прикрывая глаза. — Оставь эти вежливости при себе. — Это было неизбежно, — Минхен поджигает сигарету и закуривает, бросая взгляд на юношу, — рано или поздно вы бы все равно расстались. Донхека раздражает, что старший может так уверенно говорить подобные вещи, будто бы он разбирается во всем на свете или видит будущее. Однако если бы не тот поцелуй во время игры в правду или действие, ничего бы из этого не случилось. Донхек бы не начал осознавать свои чувства, пока сидел на холодном полу в ванной Джемина и думал, как ему дальше быть. Возможно, влюбился бы в Юкхея до беспамятства в первую же ночь знакомства, и сейчас никакого расставания бы не было. Жизнь была бы другой — лучше, — если бы не случился тот глупый поцелуй, который, как оказалось, значил намного больше, чем хотелось бы. — Это твоя вина, ты все это начал, — Донхек поднимается с кресла и подходит к Минхену, вставая близко и смотря прямо в глаза. — Ты поцеловал меня тогда. — Ты мог оттолкнуть меня, — отвечает Минхен, выдыхая дым, и придвигается еще ближе. — Ты не дал мне шанса, — возражает юноша, недовольно прищуривая глаза. — Я растерялся. — Донхек, ты все время теряешься, — усмехается Минхен, отводя взгляд в сторону, и тушит сигарету о пепельницу. — Найди уже способ понять себя и перестань мучить людей, которые заботятся о тебе. После этих слов Минхен выходит с балкона, оставляя Донхека одного. Тот садится на кресло и прячет лицо в ладонях, чувствуя, как на глазах наворачиваются слезы, но сдерживает их. Как же глупо он сейчас поступил… Разозлился и обвинил Минхена в том, в чем сам и виноват. «Прости, прости, прости», — шепчет он. И сам не знает, перед кем именно извиняется — наверное, перед всеми, кому причинил боль своими действиями. Вернувшись на первый этаж, Донхек залпом выпивает бокал какого-то отвратительного крепкого алкоголя, о чем тут же жалеет, когда начинает чувствовать себя так, будто его несколько раз ударили наковальней по голове, как в мультфильмах. Перед глазами все расплывается, и юноша кое-как добирается до прихожей, где с трудом находит свою куртку среди кучи других, и, шатаясь, выходит на улицу. Он вдыхает холодный зимний воздух полной грудью, пытаясь привести себя в чувства. Донхек смотрит на время — сейчас еще только около одиннадцати часов, поэтому он успевает на автобус до дома. На остановке какая-то милая девочка на пару лет младше обеспокоенно разглядывает юношу, и когда тот уже не выдерживает столь пристального взгляда и произносит: «что?», девушка наконец спрашивает, все ли с ним в порядке, на что Донхек только криво улыбается и кивает головой, надеясь, что больше у него ничего не спросят. Автобус приезжает через несколько минут, как раз тогда, когда начинается небольшой снегопад. Донхек не очень тепло одет, поэтому ему не хочется, чтобы его сегодня завалило слоем снега, так что он тут же запрыгивает в транспорт, радуясь тому, что хоть с чем-то ему повезло. Вновь перед глазами проплывают знакомые места, мешаясь друг с другом в пьяном сознании юноши, и тот вдруг начинает улыбаться, ловя на себе странные взгляды пассажиров. Но они его не волнуют: Донхек думает о том, как сейчас приедет домой, подогреет еду и ляжет в кровать смотреть какое-нибудь шоу до тех пор, пока не отрубится от усталости. Однако его планам приходит конец, когда он, поднимаясь по лестнице в подъезде, все громче и громче слышит чьи-то крики, а потом с ужасом осознает, что они доносятся из его квартиры. Он вставляет ключ в дверной замок, поворачивая три раза, и отпирает дверь, видя перед собой то, что совсем не ожидал увидеть. По всей прихожей разбросаны вещи, вдоль по коридору на полу сверкают осколки разбитой посуды, а родители безостановочно кричат друг на друга, не обращая внимание на то, что пришел их сын. Он не видел подобной сцены уже многие годы: последний раз такое случилось, когда ему было тринадцать лет. Донхек просто закрылся в своей комнате, включил музыку и пролежал в кровати несколько часов, глотая горькие слезы от осознания собственной бесполезности, ведь он ничего не мог сделать, чтобы прекратить это. — Ты ни на что не способна, кроме того как работать в борделе! — яростно кричит мужчина, ударяя кулаком по столу. — Быстро отдай мне деньги. — Дэвон, пожалуйста, у меня нет ничего сейчас, — спокойно произносит мама, пытаясь утихомирить отца, и кладет ему руку на плечо. — Ты же знаешь, медсестрам мало платят. Мне едва хватает на еду и оплату счетов. Донхек шокировано наблюдает за ссорой родителей, не понимая, почему мама вдруг так спокойна, почему она все еще принимает все, что делает этот отвратительный человек по отношению к ней. Юноша закипает внутри от злости, но сдерживает себя, зная, что если вмешается, то сделает только хуже. Однако сдерживается он лишь до тех пор, пока отец не переходит грань. — Не нужно мне врать, я тебя насквозь вижу, — грубо произносит мужчина, скидывая с себя руку женщины и толкая ее, из-за чего она больно ударяется спиной об край столешницы. — Ты грязная, мерзкая… Отец не успевает договорить из-за удара по голове, который заставляет его остановиться. Он оборачивается, видя перед собой Донхека — юноша тут же толкает мужчину к стене и зажимает рукой его горло, пользуясь его временной беспомощностью. — Еще раз тронешь или оскорбишь ее, богом клянусь, я убью тебя, — шипит Донхек, прекрасно понимая, что ходит сейчас по тонкому льду, потому что отец гораздо крупнее и сильнее. В нос юноши ударяет стойкий запах перегара, исходящий от мужчины, и Донхек морщится. Отец вдруг начинает смеяться и силой отпихивает от себя юношу. — Посмотри, кого ты вырастила, Сынен, — указывая рукой на Донхека, произносит он. — Такой же идиот, как ты, не знающий свое место. — Смелое заявление для того, кто не достоин даже собачьей будки, — усмехается Донхек, ловя на себе ошарашенный взгляд мамы и гневный — отца. — Что ты вякнул? — у мужчины от злости аж начинает дергаться глаз, а ноздри расширяться из-за его тяжелого дыхания; он подходит ближе к юноше и хватает его за ворот кофты. — Повтори. — Я сказал, ты не достоин даже собачьей будки, — выплевывает Донхек, глядя отцу прямо в глаза. В следующую секунду в челюсть юноши прилетает кулак: из-за сильного удара он теряет равновесие, и когда мужчина отпускает воротник, юноша оседает на пол. Донхек чувствует привкус железа во рту и касается пальцами губ, а затем замечает на них кровь. Отец присаживается на корточки и в руке зажимает лицо сына, направляя его в свою сторону, и вновь произносит дрожащим от гнева голосом: — Повтори, если смелости хватит. — Ты хуже псины, — говорит Донхек, за что снова получает удар, но уже в живот. Мама вскрикивает, когда видит, как юноша корчится от боли, и просит мужчину остановиться, но тот не слушает. — Повтори. — Тебя это так оскорбило, потому что ты знаешь, что я прав, — усмехается Донхек, и отец вновь бьет его по лицу, несколько раз ударяет в живот, пока женщина кричит, прося мужа прекратить и пытаясь оттащить его от сына. Она вдруг хватает в руки скалку и бьет мужчину по голове, наконец заставляя его остановиться, а потом и вовсе потерять сознание. Мама помогает Донхеку подняться с пола и затем крепко обнимает, из-за чего юноша чувствует боль по всему телу и тихо айкает. Женщина тут же отпускает сына и заглядывает ему в глаза, беспокойно осматривая лицо юноши. — Он бил тебя? — спрашивает Донхек, поднимая руку мамы, и ужасается — на ней видны темные синяки, напоминающие по форме чьи-то пальцы. Женщина отводит взгляд в сторону, поджимая губы. — Зачем ты влез? Я сама могла справиться, — произносит она вместо ответа на вопрос сына, осторожно касаясь его щеки, а Донхек шипит и уклоняется от прикосновения — завтра на этом месте тоже будет синяк. — Почему ты каждый раз впускаешь его домой и ведешь себя так, будто он изменился? Разве ты не понимаешь, что этого никогда не произойдет? — спрашивает Донхек, с отвращением наблюдая за тем, как пьяный отец, сидящий на полу, что-то мычит и пытается двигаться, но в итоге отключается вообще и тихо сопит у стены. — Иногда люди ломаются и теряются, а им некуда податься. Твой отец не плохой человек, понимаешь? — мягко произносит женщина, убирая в сторону челку со лба сына, и грустно улыбается. — Должно же у него быть место, куда он может возвращаться. — Мам, он монстр, — шепчет Донхек, тяжело вздыхая и делая шаг назад. — Он не может здесь находиться. — Это не тебе решать, дорогой, — дрожащим голосом произносит женщина. Юноша удивленно смотрит на маму, не понимая, почему она говорит это и ведет себя так, словно все в порядке. Словно все эти годы отец был человеком, а не бессердечным чудовищем. — Не могу поверить, что ты оправдываешь его, — усмехается он, делая еще шаг назад, и замечает в глазах мамы отчаяние. Донхек резко открывает дверь, вылетает в подъезд и быстро спускается по лестнице, надеясь, что мама не пойдет следом. Оказавшись на улице, Донхек уже медленным шагом направляется вдоль по тротуару, слыша, как мама кричит с балкона и просит вернуться домой. — Не волнуйся, я переночую у Джено, — громко отвечает ей юноша и ускоряется, тут же сворачивая за угол дома. Только вот Джено почему-то не берет трубку, а стучаться к нему домой посреди ночи без предупреждения — как минимум невежливо. В общем, идти к Джено — не вариант, а он единственный, кто знает о ситуации с отцом Донхека в мельчайших подробностях. Помимо него отца видел в действии однажды только Минхен: хоть юноше так и не удалось рассказать целую историю о том, как так случилось, что отец приходит, забирает деньги и уходит, Минхен, вероятнее всего, сам догадался о том, что происходит. Но звонить Минхену — вариант гораздо хуже, чем прийти к Джено без приглашения. Голова нещадно болит и кружится — Донхек все еще не до конца протрезвел, к тому же тяжело пребывать в отличном состоянии после того, как тебя несколько раз ударили по лицу и в живот. С каждым шагом юноше становится все труднее двигаться и ориентироваться в пространстве, но он продолжает идти. Куда — он и сам не знает. Донхек, наверное, впервые понимает слова Минхена о том, что иногда люди не в состоянии идти на контакт и приходится использовать грубую силу. Порой разговаривать действительно бесполезно, но последствия от драки всегда оставляют желать лучшего. Ноги приносят юношу в центральный парк — он не знает, сколько времени прошло с того момента, как он ушел из дома, но сейчас ему до такой степени плохо, что он уже не волнуется об этом. Тяжелое ощущение в теле заставляет Донхека присесть на ближайшую скамью, потому что если он продолжит бесцельно бродить, то через несколько метров точно грохнется где-нибудь без сознания. Юноша вытаскивает телефон из кармана куртки, замечая, как на черный экран начинают падать снежинки одна за другой и тут же таять. Экран телефона светит в лицо, раздражая глаза, и Донхек недовольно жмурится, убавляя яркость до минимума — от света у него еще больше болит голова. Он задирает голову высоко вверх, к небу, которое сейчас будто бы ходит по кругу, а крупные снежинки напоминают россыпь звезд, медленно падающих на землю. Донхек не знает — это соджу так действует или невыносимая головная боль, но его вдруг посещает странная мысль о том, что прямо сейчас и прямо здесь он мог бы умереть. От отравления алкоголем, от какого-нибудь неудачного удара в живот, открывшего внутреннее кровотечение, от минусовой погоды (а он снова в легкой куртке) или просто от грусти. Если уж умирать, думает он, то лучше всего, наверное, от последнего. Но что ему тогда делать с незаконченными делами и несказанными словами? Если вот так глупо умереть, то потом придется остаток вечности наблюдать за своими родными в виде призрака и ненавидеть себя за то, что не успел что-то сделать. Донхек вновь берет в руки телефон, открывает диалог с мамой в сообщениях и недолго думает, что именно хочет написать.[вы] 01:03 «ему не место в нашей жизни. ты заслуживаешь лучшего. я люблю тебя, мам».
Юноша отправляет сообщение и закрывает переписку, однако ему на глаза попадается общая беседа с друзьями, в которую только один Минхен уже очень давно ничего не писал. Донхек нажимает на его номер, и на экране высвечивается крайне скудный диалог, в котором от силы наберется максимум полсотни смс за все то время, что они знакомы. Юноша листает в самый верх и видит самое первое сообщение, отправленное им же.[вы] 15 августа, 00:46 «ты дома?».
Тогда Донхек и сам не знал, что на него нашло, но он почувствовал какое-то странное беспокойство за Минхена — пусть он это и удачно скрыл от него самого, от себя это спрятать не удалось. Он знал, что не уснул бы, если бы не убедился, что у старшего все в порядке. Затуманенный рассудок Донхека отправляет его в болезненное путешествие по воспоминаниям, которые до сих пор слишком сложно стереть из памяти. Интересно: от разбитого сердца умирают? Юноша чувствует себя так, словно при каждой мысли о Минхене в него втыкают остро наточенные ножи. Это ли не смерть? Донхек нажимает на иконку звонка быстрее, чем успевает понять, что делает, и в общем-то даже когда понимает, ему все равно: он знает, что Минхен не ответит. Знает, но с каждым гудком его сердце все равно бьется быстрее и быстрее, а потом внезапно останавливается, когда на другом конце трубки Донхек слышит сухое, вымученное «алло». — Привет, — все, что юноше удается выдавить из себя. — Донхек? — удивляется Минхен; кажется, он даже не удосужился обратить внимание на то, кто именно ему звонил. А еще судя по всему он спал, и юноша разбудил его. — Почему ты звонишь так поздно? — У меня есть к тебе вопрос, — Донхек теряется на несколько секунд, думая, как сформулировать мысль правильно, и делает глубокий вдох. — О чем бы ты подумал, если бы знал, что в следующую секунду умрешь? Минхен сначала долго молчит, а потом осторожно, будто неуверенно произносит: — О том, что не успел сказать людям. — Например? — спрашивает юноша, вспоминая, что ему на этот же вопрос ответил Юкхей. «Лучше о таком не думать». В теории, если учитывать его характер, то это должен был сказать не он, а вечно серьезный и задумчивый Минхен. — Где ты? — вместо ответа произносит старший. — Это что, шум машин? Донхек тихо смеется в трубку от осознания того, в какой глупой ситуации он сейчас находится: избитый собственным отцом, нетрезвый, сидит на скамье далеко от дома посреди ночи и разговаривает с Минхеном по телефону. — В парке, — только и говорит юноша угасающим голосом, после чего старший тут же сбрасывает звонок. Минхен едет так быстро, как только может, по возможности пропуская светофоры и игнорируя знаки, которые указывают, с какой скоростью позволено двигаться. После того, как Донхек позвонил, старший схватил первую попавшуюся одежду и выскочил на улицу без куртки, сел в машину и тут же направился в парк; благо, ехать всего минут пятнадцать, если очень торопиться. Донхека он находит недалеко от главного входа на скамье почти без сознания: тот что-то бессвязно бормочет и еле-еле передвигается. Минхен прикладывает руку к голове юноши — лоб очень горячий, — а затем замечает у него на щеке небольшой синяк: неужели подрался с кем? И сколько же он тут на холоде просидел в таком состоянии, что у него поднялась настолько высокая температура? У Минхена не остается никакого выбора, кроме как самостоятельно поднять Донхека на руки и помочь ему забраться в машину. Старший аккуратно укладывает юношу на заднее сидение автомобиля, а сам обходит транспорт и достает из багажника плед, которым накрывает Донхека. Добравшись до дома, Минхен снова поднимает заснувшего юношу на руки и доносит до самого крыльца, где ловко открывает дверь одним движением, а затем входит внутрь. Проходя мимо кухни, он встречается взглядами с удивленной мамой, и на мгновение замирает, не зная, что ей сказать. — Потом объясню, — в итоге произносит он и направляется дальше по лестнице на второй этаж, где находится его спальня. Минхен кладет Донхека на кровать и стягивает с него всю верхнюю одежду, с ужасом обнаруживая свежие синяки на его торсе. Он осторожно проводит по ним пальцами, едва касаясь, и юноша дергается во сне, от неприятного ощущения хмуря брови. Донхек приходит в себя немного позже из-за того, что чувствует боль от прикосновений чьих-то рук к своей коже. И в самом деле — стоит ему открыть глаза, как он видит перед собой серьезного Минхена, сосредоточенно втирающего какую-то мазь в его синяки. Юноша тут же вспоминает, что произошло, понимает, где он сейчас находится, и отчего-то ему становится очень стыдно перед старшим. Не только за происходящее, а за все-все, что он когда-либо делал. Донхек отводит взгляд в сторону и осматривает часть спальни Минхена, где расположен компьютерный стол, заставленный всякими учебниками и тетрадями даже в каникулы — в самом деле видно, что комната принадлежит студенту. Они и слова друг другу не говорят, пока Минхен медленно втирает в кожу юноши какую-то густую, странно пахнущую мазь. Донхек вдруг шипит и дергается от боли, когда старший слишком сильно надавливает на синяк. Минхен поднимает на него удивленный взгляд и затем усмехается: — Я буду нежнее, — и сдерживает обещание, продолжая растирать мазь осторожнее. — Болит голова? — спрашивает он, в ответ на что Донхек вяло кивает. Минхен вытирает руки бумажным полотенцем, берет с тумбы таблетки и стакан с водой и вручает их юноше. — Пей. Должно стать полегче. Донхек осторожно садится на кровати и послушно принимает лекарства, которые ему дал старший. Он залпом выпивает целый стакан воды, только после этого понимая, что у него сильно пересохло в горле. — Кто тебя так? — спрашивает Минхен наконец; этот вопрос его мучит уже некоторое время. Он не мог представить, что однажды подобное случится с Донхеком — юноша не из тех, кто будет бросаться в драку. Минхен берет бинт и осторожно перематывает им торс Донхека, случайно задевая пальцами горячую кожу юноши и заставляя того непроизвольно вздрагивать от каждого прикосновения. — Отец, — пожимает плечами Донхек, падая обратно на мягкие подушки после того, как старший заканчивает перебинтовывать его. — Знаешь, это невыносимо. Он возвращается, когда хочет, строит из себя такого белого и пушистого, делает вид, что ищет работу, а потом я возвращаюсь домой и вижу, что он снова оскорбляет и бьет маму. И хуже всего то, что она всегда его прощает. — Это часто случается? — тихо произносит Минхен и осторожно касается лба Донхека, проверяя температуру, а у юноши все переворачивается внутри от этого жеста. Минхен такой… совсем другой, когда заботится. — Раньше я никогда с ним не дрался, но он бил меня, когда я был младше и пытался защищать маму, — вздыхает Донхек, прикрывая глаза. — На самом деле бывало и похуже, я сейчас еще легко отделался. Не без твоей помощи, конечно. Спасибо, что не бросил. — Донхек, — говорит Минхен, заставляя юношу посмотреть на него. — Последнее, что бы я сделал — это бросил тебя. Донхек не знает, что на это ответить, поэтому просто слабо улыбается старшему и отводит взгляд в сторону, понимая, что совершенно не справляется с тем, что его заставляет чувствовать Минхен. Физически ему сейчас так невероятно больно от побоев, все тело ноет, но юноша не может думать ни о чем, кроме слов Минхена, занимающего в мыслях Донхека больше места, чем что-либо на свете. — Тебе надо отдохнуть, — произносит старший и поднимается с кровати, накрывая юношу большим мягким одеялом. — А ты? — спрашивает Донхек, удивленно глядя на старшего. Минхен смотрит на него непонимающе и хмурит брови. — Ну… Мы ведь уже спали вместе однажды. Не думаю, что это будет такой проблемой. Я не настаиваю. Просто не хочу, чтобы ты спал из-за меня на диване. Минхен усмехается, а Донхек вдруг чувствует себя таким смущенным и сам не знает почему: они ведь друзья. Всего лишь друзья, которые целовались пару раз — ничего особенного. К удивлению юноши, старший выключает настольную лампу и все же ложится рядом, тоже укрываясь одеялом. — Спокойной ночи, — говорит он и закрывает глаза. Донхек долго смотрит на него, ничего не отвечая, и ощущает, как все внутри него разбивается и ломается от чувств к Минхену. Как он мог думать, что они стали меньше хотя бы на грамм? Сердце сумасшедше колотится в грудной клетке, и юноша начинает думать, что спать в одной кровати со старшим — плохая затея. — Спокойной ночи, Минхен, — произносит Донхек и видит, как у старшего на лице появляется довольная ухмылка: он еще не спит, а значит наверняка чувствует, как быстро бьется сердце юноши. Донхек отворачивается, понимая, что если еще хоть секунду своей жизни проведет разглядывая Минхена, то это приведет его только к смерти от сердечного приступа. «Знает, что делает со мной, и только улыбается, — мысленно возмущается юноша и сам не сдерживает улыбки, — возьми ответственность, иначе я не вынесу эту пытку».