the weeknd — call out my name
Яркие лучи утреннего солнца освещают просторную комнату в двухэтажном особняке, пробираясь в каждый уголок помещения и аккуратно ложась на кожу Минхена, который сначала неосознанно хмурится от неприятного ощущения (словно кто-то достал солнце из космоса и подставил прямо к его лицу), а затем все же открывает глаза и, щурясь, смотрит в сторону балкона, понимая, что ночью совсем забыл задвинуть шторы. Он пытается сдвинуться с места, но вдруг чувствует, что что-то ему не дает этого сделать — он переводит взгляд в сторону, замечая рядом с собой Донхека, крепко обнимающего его за талию. Минхен замирает, позволяя себе в очередной раз поближе рассмотреть его, а затем чему-то усмехается и осторожно поднимает руку юноши, убирая ее. Без резких движений он поднимается с кровати, надеясь не разбудить Донхека, и тихо выходит на балкон. Минхен достает сигарету из пачки, лежащей на небольшом столике, хватает зажигалку и закуривает, вспоминая о том, как в прошлый раз, когда они с Донхеком спали вместе, он проснулся в абсолютно таком же странном и неожиданном положении: в объятиях юноши. Они были настолько близки что тогда, что сейчас, что Минхен мог отчетливо чувствовать цитрусовый аромат духов Донхека и видеть все его родинки на лице и вдоль шеи, составляющие созвездие, которое запросто можно увидеть ясной ночью в небе. Однако его не интересует то, что в небе, его интересует Донхек. Минхен спускается на первый этаж, проходя на кухню, где обнаруживает маму с книгой в руках — на столе стоит чашка свежего кофе, запах которого витает во всем помещении. Женщина выглядывает из-под очков и выжидающе смотрит на сына, который как ни в чем ни бывало произносит «доброе утро» и наливает себе в кружку воды, поворачиваясь к маме лицом и облокачиваясь о столешницу. — Тот юноша… — произносит женщина, откладывая книгу и делая глоток кофе. — С ним все в порядке? — Сейчас — да. Он подрался кое с кем, пришлось ехать за ним в парк, — отвечает Минхен, мысленно молясь, чтобы мама не задавала больше вопросов. Но ни бог, ни кто-нибудь еще его просьбы не слышит. — Он твой друг? — спрашивает женщина, замечая, как Минхен напрягся, и усмехается. — Не совсем. Это сложно. Ну… то есть да, друг, — бормочет юноша, запинаясь и пряча взгляд, и вдруг понимает, что и сам не знает ответа. — Это Донхек. И как ты могла заметить, с ним много проблем, но… он хороший. — Он тебе нравится? — улыбается мама, хватая книгу в руки с непринужденным видом, будто бы только что сказала что-то совершенно обыденное. Минхен давится водой от неожиданности вопроса. Женщина звонко смеется над реакцией сына, догадываясь, что попала в точку. — Я просто предположила. Ты редко так о ком-либо заботишься. Минхен в ответ на это предпочитает промолчать, понимая, что смысла отрицать нет, но и говорить что-то тоже — только выставит себя еще большим дураком перед мамой, потому что не так уж она права в том, что говорит. Донхек ему нравился весной, а то, что Минхен чувствует к нему сейчас — во много раз сильнее, чем просто симпатия. Но об этом маме лучше не знать.—
Донхек просыпается один в большой кровати, чувствуя сильную тяжесть в теле после прошлой ночи. Он приподнимается и замечает на столе пачку таблеток от головной боли и стакан с водой, которые, по всей видимости, оставил для него Минхен. Юноша принимает лекарства и ложится обратно в кровать, решив, что подождет, пока старший вернется, потому что у него дома он впервые и ему очень неловко здесь находиться. Краем глаза осматривая помещение, Донхек только сейчас обращает внимание на то, насколько дорогой интерьер в этой комнате — должно быть, так во всем доме. У Минхена здесь относительный порядок, в то время как у Донхека — абсолютный хаос из учебников, плакатов на стенах и комиксов марвел, за который ему вдруг становится немного стыдно, когда он понимает, что старший был у него несколько раз и видел тот беспорядок. Но не проходит и пяти минут, как юноше надоедает бесцельно валяться в кровати и ждать, поэтому, когда он обнаруживает на спинке стула свою одежду, заботливо оставленную Минхеном, он поднимается, чтобы одеться и — любопытство все-таки берет верх — немного осмотреть комнату. На полке, прикрученной к стене, он обнаруживает парочку старых фотографий, на которых Минхен кажется совсем-совсем юным и очаровательным мальчишкой, а еще маленький канадский флаг, выглядывающий из стаканчика с карандашами и ручками. Донхек вспоминает о брелке, который купил не так давно, и внезапно осознает: уже через три дня ведь рождество. Услышав чьи-то тихие голоса, юноша подходит к двери, осторожно приоткрывает ее, стараясь не издать ни звука, и прислушивается к разговору между Минхеном и, по всей видимости, его мамой, но ему так и не удается понять хоть что-нибудь из сказанного. Донхек набирается смелости и выходит из комнаты, направляясь к лестнице, ведущей на первый этаж. Он тихо спускается и идет по направлению звука — туда, откуда доносятся голоса, — впоследствии понимая, что это кухня. Юноша заглядывает в помещение, тут же замечая сонного Минхена в огромной футболке и свободных штанах — Донхек чувствует, как с его сердцем происходит нечто необъяснимое, что заставляет его биться быстрее. Он в очередной раз терпит поражение перед Минхеном, но точно не знает в какой — он уже давно сбился со счета. — Поторопись с этим, у тебя осталось всего три недели до того, как мы улетим в Канаду, — произносит мама, и, заметив, что Минхен пристально смотрит на что-то позади нее, оборачивается. Она видит незнакомого юношу в оранжевой толстовке и с растрепанными волосами — у него уставший и немного болезненный вид, а еще почему-то очень грустные глаза. По лицу Минхена сразу же становится ясно, что Донхек услышал то, что не должен был услышать, и до женщины мгновенно доходит, что она сказала что-то лишнее. Она закрывает книжку, хватает со стола свой кофе, в знак приветствия кивает поклонившемуся ей Донхеку, добродушно улыбаясь, и быстро выходит с кухни, оставляя юношей наедине. — Как ты себя чувствуешь? — заботливо интересуется Минхен. — Все болит, но я в порядке, — вяло отвечает Донхек, не желая сейчас поднимать эту тему. Он смотрит на Минхена и неуверенно спрашивает: — Так значит… Канада? — Да, — старший опускает взгляд в пол, зная, что если бы сейчас посмотрел в глаза Донхеку, то не смог бы ответить утвердительно. — Надолго? — произносит юноша, подходя ближе и все-таки заставляя Минхена взглянуть на него. Тот уверенно кивает, не решаясь сказать что-либо, и виновато смотрит на Донхека, у которого внутри, кажется, что-то снова разбивается. — Оу. Младший поджимает губы и вздыхает, не зная, что должен ответить. Новость о том, что через три недели Минхен уедет, буквально застала его врасплох. Что ему делать с этой информацией теперь? Просто смириться? Ему хочется многое спросить, однако, судя по всему, старший не настроен на серьезный разговор об этом, поэтому Донхек прикладывает все силы, которые у него сейчас есть, чтобы натянуть улыбку и перевести тему: — Отвезешь меня домой? Минхен смотрит на юношу удивленно, а затем усмехается и отводит взгляд в сторону. — Отвезу, — произносит он, — только переоденусь сначала. В машине они едут молча, каждый думая о своем. Если говорить точнее, то друг о друге и о том, что случится с ними, когда придет время расставаться. Как бы тяжело ни было Минхену переезжать, он понимает, что терять ему в Сеуле совсем нечего. В Канаде вся его семья, друзья детства, большие возможности и гарантировано обеспеченное будущее благодаря бизнесу отца. К тому же Минхен уже принял решение, которое не собирается менять, и дал маме четкий ответ. Его отношения с Донхеком, наверное, даже посложнее вопроса о том, бесконечна ли вселенная: дни, когда между ними не было проблем, можно сосчитать по пальцам. Если Минхен рискнет остаться, кто ему даст гарантии, что все внезапно наладится? Они оба понимают, что этого не случится, так что он бы не остался, даже если бы Донхек попросил. Но дело в том, что он и не попросит. Минхен бросает беглые взгляды в сторону Донхека, который за последние полчаса ни разу не посмотрел на него — кажется, все это время юноша наблюдает только за тем, как сменяются улицы, и остальные вещи его не интересуют. Минхен не понимает, что у Донхека в голове: за новостью о переезде никакой реакции не последовало, а сейчас младший вообще молчит, словно его это совсем не волнует. И при этом все равно непонятно, так ли это на самом деле, потому что за этой тишиной может скрываться что угодно. — Спасибо, — перед тем, как войти в подъезд, произносит Донхек на прощание. Старший в ответ лишь усмехается и машет юноше рукой, а затем заводит автомобиль и уезжает. Донхек звонко прокручивает ключ в замке три раза и входит в квартиру, надеясь застать кого-нибудь, но когда включает свет в прихожей, понимает, что дома никого — ни матери, ни отца не слышно. Юноша заглядывает на кухню и обнаруживает на столе две пустые бутылки из-под пива, дающие понять, что не так давно здесь был отец. Донхек выбрасывает мусор, оставленный им, выключает свет на кухне и уходит в свою комнату. Он старательно подавляет тяжелое чувство в груди, из-за которого ему сейчас кажется, что даже дышать больно. Минхен скоро уедет насовсем, и тогда все точно закончится. Все, что еще даже не успело начаться. Как Донхек мог так терять время? Оно действительно течет слишком быстро, и хуже того — его не вернуть, как ни пытайся. Юноша падает на кровать не снимая одежды, вставляет наушники в уши, тихо включает спокойную музыку и прикрывает глаза. Он пытается отвлечься, перевести мысли на что-то другое или перестать думать вообще, но ничего не получается. Все, что у него сейчас на уме — он упустил Минхена, и теперь уже слишком поздно что-либо менять. Потому что тот не останется, даже если Донхек попросит. Кто он такой, чтобы просить об этом? Он тот, кто только и делал, что вечно отталкивал и держал дистанцию из-за каких-то глупых причин, которые сам же и придумал, чтобы оправдать свое никому непонятное поведение. Почему ему в самом деле не нравился Минхен? Донхек понимает это только сейчас. Он всегда искал недостатки в Минхене: слишком взрослый, донельзя серьезный, чересчур задумчивый... Может, не там искал? Страх. Первый зрительный контакт — странное чувство внутри, которое раньше Донхек никогда не испытывал. Такое ощущение, будто внутри бушуют волны во время шторма — сердце бьется в сумасшедшем ритме, ладошки потеют, в горле сухо, дышать вдруг тяжело; и все из-за одного лишь взгляда. Когда человек сталкивается с чем-то неизвестным ему, он боится и всеми способами пытается оградить себя от опасности. Может быть, это жизнь так пыталась отвести Донхека от страданий в будущем, предупредить, что ничего у них двоих не сложится, потому что они совсем разные. Противоположности, которые настолько далеки друг от друга, что никогда не притянутся, как бы они ни старались. Донхек смахивает слезы с глаз и делает глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Три недели. У него всего три недели, которые на этот раз он не собирается потратить впустую, как поступал со всем остальным временем до этого момента. И не важно, насколько больно будет, когда все закончится, когда Минхен сядет в самолет на рейс до Ванкувера и взлетит над Сеулом, в который не вернется, наверное, еще много лет. Важно то, что сейчас. А сейчас — Минхен здесь, и значит еще не все потеряно.— 橙子 —
Если бы Донхеку пришлось выбрать, что он обожает в этой жизни больше всего, он бы точно назвал вечеринки. Стены дома трещат по швам от громкой музыки, тяжелые басы отдаются в сердце каждого человека, что находится внутри загородного особняка. Разноцветные прожекторы беспорядочно рассеивают свет по всему дому, придавая особую атмосферу совершенно любому обыденному действию — при красивом свете даже процесс наполнения бокала алкоголем кажется более эстетичным, чем обычно. Вечеринки удивительны. Может, это и не самый лучший способ забыться и развлечься, но Донхеку другие недоступны, как и многим людям здесь. Он обожает эту атмосферу, любит этот царящий здесь хаос из совершенно не похожих друг на друга событий. Люди, в чьих венах уже давно течет чистый спирт вместо крови, двигаются в такт музыке, играют в азартные игры, рассказывают друг другу выдуманные истории, обсуждают кого-то за спиной, целуются, ссорятся и дерутся, знакомятся, влюбляются, занимаются сексом — и все это происходит в одном помещении в одно время. Донхек делает первый глоток крепкого напитка, чувствуя, как алкоголь приятно жжет горло, а тепло разливается по всему его телу, даря спокойствие разуму. Он мгновенно погружается в этот хаос, предвкушая события, которые ждут его этой ночью. У каждого будет своя история об этом дне, и их все будет объединять один и тот же дом. Пройдя вглубь гостиной, Донхек находит Джено в компании Джисона, которые, судя по всему, тоже не теряли время, и поэтому уже оба навеселе. Друзья пожимают друг другу руки в знак приветствия и вместе отправляются искать в этом огромном особняке остальных — тех, кто написал сегодня утром в их общем чате, что придет. То есть всех, кроме Минхена. Однако его молчание не означает, что он пропустит вечеринку, и надежда на то, что он объявится, все же есть. У Донхека. Игры — это всегда интересно и весело, особенно если кто-то в этих играх позорится и делает глупые вещи. Главное, чтобы этим кем-то был не ты сам. И в некоторой степени это даже забавно: люди любят смеяться, но не любят, когда смеются над ними. У Донхека сложные отношения с играми, иногда подобные развлечения выходят ему боком, но раз все играют, то и он не собирается оставаться в стороне. Семь минут в раю. Кто вообще придумал это название? Донхек бы охотно поспорил, в раю проходит это бесконечно тянущееся время или все-таки где-то в другом месте, потому что держать за руки какую-то незнакомую девушку целых семь минут подряд не совсем входит в его понятие рая, несмотря на то, что она, несомненно, сравнима с ангелом. Даже при приглушенном свете юноша видит, как горят щеки девушки от смущения; она не осмеливается взглянуть на него. У нее правильные черты лица, очаровательные ямочки на щеках, когда она стеснительно улыбается, длинные блестящие волосы и изящные руки. Донхек знает, что лучший исход игры — это поцелуй с тем, с кем ты оказался заперт в одной комнате, но спустя семь минут вопреки всему девушка выходит с явным разочарованием на лице, а юноша свободно выдыхает, садясь обратно на свое место возле стола. — Ты не поцеловал ее? — удивленно шепчет рядом сидящий парень Донхеку на ухо. — Зачем? Задание я выполнил, мы семь минут держались за руки, — пожимает плечами юноша. — Причем тут задание? У тебя был такой шанс... — раздосадовано вздыхает парень и неодобрительно качает головой. — Ты странный. — Я не странный, просто не настолько отчаянный, чтобы использовать любую возможность переспать с кем-то, — усмехается Донхек, и тот парень хмурится, непонимающе глядя на юношу: это он сейчас его отчаянным назвал что ли? Донхек хватает со столика бутылку с пивом и делает глоток, затем продолжая: — К тому же мне есть с кем. Парень ничего ему не отвечает, только пару секунд сидит с раскрытым ртом, видимо желая что-то сказать, но так и не говорит, а затем вовсе отворачивается, переводя свое внимание на остальных людей и игру. А Донхек прячет взгляд на дне бутылки, надеясь утопить в ней свое смущение и себя заодно — может, он и выглядел уверенно, когда говорил, что ему есть с кем заниматься сексом, но на самом деле у него совсем нет никакого опыта в этом деле. Единственная неудачная попытка начать половую жизнь со своей бывшей девушкой не увенчалась успехом: до самого главного у них так и не дошло. Но Донхека так сильно смущает даже не факт отсутствия у него какого-либо опыта, а то, что он думал о Минхене, когда говорил ту фразу. Только от одной мысли о чем-то большем, чем просто поцелуи, юноше хочется сгореть со стыда. Донхек со скучающим выражением лица наблюдает за тем, как из тесной комнаты выходят пара за парой — у кого-то легкий румянец на щеках и следы от помады на шее, а кто-то так же безрадостно возвращается обратно на свое место, чтобы выбирать следующих жертв. Бутылка раскручивается в центре стола и одним концом указывает на Джемина, а другим куда-то между сидящими рядом Джено и Ренджуном. Ирония судьбы. Джено, до этого вообще не обращавший внимание на ход игры, отрывает взгляд от телефона и удивленно оглядывается по сторонам, не понимая, почему все смотрят на него и на Ренджуна, но затем видит бутылку, показывающую на них. Парень, который первым предложил играть в семь минут в раю и который же является негласным ведущим, предоставляет Джемину полное право выбрать, с кем ему идти в комнату, раз уж получилась такая спорная ситуация. Юноша мысленно подмечает, что жизнь вновь сталкивает его лицом к лицу с этим выбором, но уже немного в другом контексте, однако принять решение оказывается не менее сложно. Он не разговаривал с обоими парнями несколько дней, но если размышлять логически, то идти в комнату с Джено намного страшнее. И по уверенности, горящей в глазах напротив, Ренджун понимает, что выбор сейчас падет на него. Однако если так будет продолжаться, то Джемин совсем отдалится от Джено и окончательно потеряет его, а Ренджун не может этого допустить. Эти двое и так последние несколько дней упорно игнорируют существование друг друга, и юноше откровенно надоело это зрелище. Игра — идеальная возможность для них поговорить и наконец решить все свои проблемы, так что Ренджун решает схитрить. — Ребят, что-то мне плохо, я отойду в ванную, — хватаясь за живот и хмурясь, словно от головной боли, произносит он. Джемин поднимает на него испуганный взгляд, осознавая, что теперь у него нет выбора, но не решается возразить. — Пусть Джено идет. — Джено, так Джено, — пожимает плечами ведущий, — итак, ваше задание, — он прищуривается, пытаясь прочитать надпись на бумажке, — опять скука какая-то... Семь минут сидеть прислонившись друг ко другу спинами! Джемин не успевает понять, как оказывается с Джено вдвоем в одной комнате, как их садят на кровать и сталкивают спинами, предупреждая, что время пошло — слишком быстро все происходит. Стоит двери захлопнуться, как в небольшом помещении с все так же приглушенным светом повисает неловкое молчание: оба юноши хотят что-то сказать, но не знают, как начать разговор. В тишине проходит около пяти минут — Джемин понимает это, взглянув на часы, стоящие на тумбе рядом с постелью. С каждой секундой его шанс все исправить уменьшается в несколько раз, но он не уверен, что Джено вообще хочет слушать какие-либо объяснения и знать его после всего, что между ними произошло. Однако чем меньше остается времени, тем больше Джемин желает высказаться, даже если в итоге они разойдутся и никогда намеренно вновь не столкнутся друг с другом. — Я не ответил тогда, потому что сам не знал, — тихий голос юноши наконец прорезает тишину, — не важно, что ты решил для себя, я бы все понял, если бы ты отдалился от меня, но я хочу ответить сейчас, потому что я много думал об этом и... нет, я не влюблен в тебя, — Джемин тяжело вздыхает, прикрывая глаза, — больше нет. Буду честен, мне понадобилось очень много времени, чтобы избавиться от чувств к тебе. Мне жаль, если теперь я тебе отвратителен, но ты волен делать, что угодно. Джено неожиданно усмехается и откидывает голову назад, укладывая ее на плечо Джемина — тот вздрагивает: это последнее, чего ждал юноша от него в сложившейся ситуации. — Как ты мне можешь быть отвратителен? — произносит Джено и находит своей рукой ладонь Джемина, сжимая ее. — Если бы я оставил тебя, то не потому, что мне противно, а потому что, наверное, это было бы тяжело для тебя в первую очередь. Ну, продолжать дружить со мной. Не пойми неправильно, но я рад, что все закончилось и мы снова можем быть друзьями. — Значит... мир? — неуверенно переспрашивает Джемин. — Да, — улыбается Джено в ответ. Младший облегченно выдыхает, и его голова так же падает на плечо юноши. Они оба смеются, но затем Джено вмиг становится серьезным: — Вообще-то теперь мне еще нужно помириться с Ренджуном. — А вы ссорились? — удивляется Джемин, пытаясь вспомнить, было ли что-нибудь подобное. — На самом деле мне тоже стоило бы с ним поговорить. — Мы толком не ссорились, но... — Джено замолкает, думая, как бы ему правильнее сформулировать мысль, — у нас были некоторые разногласия. Думаю, ты и сам понимаешь, в чем они заключались. Одна птичка мне напела, что между вами, возможно, что-то происходит. — А птичку случайно не Ли Донхек зовут? — усмехается Джемин, закатывая глаза. — Как всегда, мистер проницательность. Не понимаю, как он может так хорошо знать других и при этом быть таким идиотом в собственных отношениях. — Мои отношения уже не спасти, но спасибо за замечание, Джемин, обязательно приму к сведению, — со стороны двери внезапно доносится голос Донхека, наполненный явным сарказмом. — Время вышло. Джемин тихо смеется и спрыгивает с кровати, хватая Джено за руку и стаскивая его за собой. Они выходят из комнаты, и какой-то парень громко восклицает «Воу! Образовалась новая парочка!», заметив, что их пальцы переплетены. Джемин рефлекторно поворачивается в его сторону, но его внимание тут же привлекает другой человек, стоящий позади этого парня, и становится как-то совсем не важно, что говорят люди, и не хочется перед ними оправдываться, потому что мысли юноши теперь занимают более важные вещи. Поджатые губы Ренджуна отдаленно напоминают улыбку, он смотрит прямо в глаза, прожигая своим взглядом сквозную дыру внутри — она будет обязательно болеть. Весь остальной мир вокруг Джемина перестает существовать: он не слышит ни чужих возгласов, ни оправданий Джено («мы просто друзья!») и даже играющей музыки. Держа сейчас Джено за руку, Джемин впервые хочет ее отпустить. Раньше для него это значило целый мир, теперь — лишь дружеский жест. Может быть, любовь — это не когда человек твое все, а когда он фрагмент одного большого механизма, благодаря которому ты продолжаешь жить? Трудно представить пазл из деталей одного и того же цвета. Найти в одном человеке свое счастье нельзя, но сделать его частью этого счастья можно. Если одной детали будет не доставать, то общую картину ты все равно сможешь увидеть, но будет ли пазл считаться целым? Джемин не уверен в том, что он чувствует сейчас, но одно он знает наверняка: Ренджун — далеко не целый мир, он его важная часть. Они смотрят друг другу в глаза, и у Джемина появляется странное ощущение внутри, словно в груди распускаются алые розы, а в животе порхают бабочки. «Кажется, я влюбляюсь в тебя» — хотел бы сказать он, но только произносит одними губами: — Спасибо. Ренджун кротко кивает головой, затем опуская взгляд в пол, и Джемин хмурится, не понимая, что происходит со старшим. У роз вырастают шипы. Ренджун разворачивается и уходит в неизвестном направлении, скрываясь из виду где-то среди толпы. Бабочки оказываются ядовитыми. Пока пары, чьи сердца пронзила пустая бутылка из-под вина вместо стрелы купидона, проводят свои семь минут в раю, выполняя различные странные задания, все остальные, кто остались снаружи, играют в «я никогда не», дабы скоротать время. Донхек делает глоток за глотком, чувствуя, как медленно, но верно начинает терять способность ясно мыслить. — Я никогда никому не разбивала сердце, — доносится из уст какой-то девушки. Донхек усмехается, думая, что ему сейчас нужно не просто сделать один глоток, а выпить целую двухлитровую бутылку чего-то покрепче, чтобы стало плохо до потери сознания. Это минимум того, что он заслуживает. — Я никогда не смотрел Сумерки, — произносит только что подошедший парень, и сердце Донхека падает в пятки, когда он слышит его голос — правда, он не знает, почему именно: потому что это Минхен или потому что Минхен не смотрел Сумерки. Юноша поднимает на него осуждающий взгляд и, смотря ему прямо в глаза, делает большой глоток соджу. — Вау, Минхен, ты определенно худший из всех сегодня, — шутит Джемин, улыбаясь и отпивая из своей бутылки. — Те, кто не смотрел Сумерки, встаньте, пожалуйста, и выйдите... И не возвращайтесь! — Я никогда не влюблялась в женщин, — произносит другая девушка, довольно улыбаясь из-за реакции парней. — Нечестно, тут же почти всем пить надо! — возмущается один из них, с недовольным выражением лица поднося стакан ко рту. Из всех играющих не пьют только Джемин, Донхек и еще пара человек. Джемину никогда не нравились девушки в принципе — он осознал это еще в средней школе, когда сидел со своей одноклассницей в школьном дворе после того, как она призналась ему, что он ей симпатичен. Они болтали о чем-то, но Джемин только и думал о том, чтобы поскорее наступил вечер, потому что они с Джено собирались устроить ночевку со сладостями и фильмами. У Донхека же не было даже мыслей о том, какой пол притягивает его, ему нравились все и в то же время никто: сильных чувств он никогда ни к кому не испытывал, максимум, легкую симпатию, которая довольно быстро проходила. Он пытался строить отношения, но был слишком молод и не слишком влюблен, чтобы воспринимать подобное серьезно. Однако ему казалось, что «любить можно кого угодно» — это нечто само собой разумеющееся. Только вот он никогда ни в кого по-настоящему не влюблялся. Пока не появился Минхен. Минхен, который, кстати, сейчас уверенно отпил из пластикового стаканчика с очень крепким алкоголем. Донхек удивляется: он и не знал, что старший влюблялся в девушек, ему такое даже в голову не приходило, потому что единственные отношения Минхена, о которых юноше известно, были с парнем. Впрочем, если так подумать, что Донхек вообще о нем знает? Он слишком поздно осознает, что Минхен сидит ровно напротив него, а это означает, что шанс оказаться с ним наедине в комнате очень велик. Слишком поздно, потому что бутылка из-под вина уже сейчас указывает горлышком прямо на него; Донхек смотрит вперед и видит, что другой конец направлен четко на Минхена. Они сталкиваются взглядами, и старший неловко пожимает плечами, а у Донхека в голове будто начинают бегать его маленькие копии и бить тревогу: вот и настал день его смерти. Остается только надеяться на то, что задание не будет слишком жестоким. Две предыдущие девушки обнимались все семь минут, хоть они и не выглядели так, словно были против этого, Донхек уверен, что не смог бы обнимать кого-то настолько долго — это слишком смущает. «Смотреть друг другу в глаза, не отводя взгляд». Что ж, могло быть гораздо хуже. Донхек делает глубокий вдох и прикрывает веки, собираясь с мыслями, но уровень его внутренней паники мгновенно повышается, как только дверь со скрипом закрывается, оставляя двух юношей наедине на широкой кровати. Лицом к лицу. Плотные шторы не дают проникнуть лунному свету в комнату, и единственное освещение сейчас — тускло горящая настольная лампа, едва ли захватывающая все помещение. В сердце Минхена бушует океан, хотя в его черных зрачках разливаются уверенность и спокойствие. Донхеку неподвластен такой уровень контроля над собой, напряжение буквально витает в воздухе, и поэтому он боится, что потерпит поражение в очередной раз. Но вопреки всему Минхен первый не выдерживает и с тяжелым вздохом отводит взгляд в сторону — Донхек удивленно усмехается и шепотом произносит: — Так просто сдашься? — и, возможно, он имеет в виду не только эту дурацкую игру. Минхен вновь смотрит на юношу, но теперь его взгляд совершенно другой: уставший и тоскливый, будто бы вся боль, которую он упорно сдерживал, вышла наружу и отразилась в его темно-карих глазах. Возможно, ему намного тяжелее дается это задание, чем Донхеку, но он все еще пытается скрыть это. Обычная игра превращается в настоящую пытку. Семь минут в аду — вот подходящее название для того, что сейчас происходит. Невыносимо просто сидеть и смотреть в глаза человеку, которого так сильно хочется коснуться, но нельзя. Не потому, что это запрещают правила игры, а потому что это будет неправильно — касаться этого человека так, как не касаются друзей. — Почему ты никогда не смотрел Сумерки? — Донхек решает поговорить о чем-то отвлеченном, чтобы было проще пережить оставшиеся минуты. К тому же это отличная возможность узнать Минхена получше; юноша помнит, что старший пьет чай без сахара, курит винстон блю и практически никогда не слушает музыку. Знает, что он по-настоящему заботливый, а еще ужасно задумчивый, но о чем он думает, Донхек и понятия не имеет. Хотя очень хочется. — Просто никогда не интересовался подобным, — пожимая плечами, хмыкает Минхен. — Тогда что тебе нравится? — с неподдельным интересом спрашивает младший, подсаживаясь чуть поближе. — У тебя вообще есть любимый фильм? Минхен задумчиво хмурится несколько секунд, а затем тихо выдает: — Вечное сияние чистого разума. — Ого, так ты оказывается романтик, — удивляется Донхек, приподнимая брови. Он не знает, что ожидал услышать, но точно не это. — Фильм довольно грустный. — Поэтому он мне и нравится. Даже после того, как героям стерли память друг о друге, их сердца продолжали любить, — Минхен поджимает губы и вновь отводит взгляд в сторону, чувствуя, что становится слишком сложно выполнять задание, говоря о таких вещах. Однако младшему интересно узнавать подобное: старший раскрывается ему с совершенно другой стороны, любящей и глубоко мыслящей. — Но их решение забыть обо всем можно понять. Больно продолжать любить того, с кем все закончилось плохо. «Слишком похоже на нас с тобой», — думает Донхек, но вслух не произносит. Вместо этого он наклоняется и заглядывает старшему в глаза, осторожно спрашивая: — Ты бы стер память обо мне? Минхен сначала молча смотрит на юношу, будто боясь произнести свой ответ вслух, но затем все же сдается и шепчет: — Ни за что. Донхек готов прямо сейчас расплакаться от отчаяния. Он поднимает руку, невесомо проводит пальцами по щеке Минхена, и тот подается навстречу прикосновениям, прикрывая глаза. Донхек наклоняется к нему еще ближе, оставляя между их лицами всего несколько сантиметров, и оба юноши ощущают горячее прерывистое дыхание друг друга на своих губах. Они медленно сокращают расстояние, разделяющее их, а их сердца бьются так быстро, что кажется, вот-вот выпрыгнут. Стоит только их губам соприкоснуться, как дверь широко распахивает какой-то крайне жизнерадостный юноша, сообщающий, что время вышло. Донхек и Минхен резко отстраняются друг от друга и опускают головы, чувствуя себя невероятно неловко то ли перед парнем, который едва ли не лицезрел их поцелуй, то ли перед самими собой. На сегодня игр достаточно. Донхек выпивает бокал за бокалом, отравляя организм крепким алкоголем, и чувствует, как все больше сливается с безумной толпой. В какой-то момент ему окончательно сносит крышу, но он не делает глупых поступков, по крайней мере до тех пор, пока продолжает просто двигаться вместе с Джемином под громкую музыку. Безрассудство проявляется немного позже — когда ему надоедает танцевать и он запрыгивает на диван, укладывая ноги на Джено, а голову на колени сидящего рядом Минхена, из-за чего тот вздрагивает. — Я так устал, — произносит Донхек, тяжело дыша. Пользуясь своим удачным положением, он без стеснения разглядывает Минхена и снова поражается тому, насколько у того идеальные черты лица. Донхек никогда так и не сосчитает, сколько раз у него буквально перехватывало дыхание от одного взгляда на Минхена, однако сегодня он впервые достаточно смел (или достаточно выпил), чтобы сказать об этом. — Ты знал, что ты очень красивый? Минхен, печатавший до этого кому-то сообщение, замирает, не веря своим ушам — слышать подобное от Донхека слишком непривычно. Старший сглатывает и робко кивает, не зная, что ответить на неожиданный комплимент, из-за чего Джено смеется над ним, слабо толкая локтем в бок. Донхек вдруг тянется к рукам Минхена, в которых тот держит телефон, и обхватывает их, опуская вниз к своему лицу, из-за чего старший глядит на него с недоумением. Юноша изначально сделал это для того, чтобы посмотреть на время, однако слишком трудно не заметить открытый на весь экран диалог с кем-то по имени Еын — Донхек сразу же вспоминает девушку из кафе, куда он ходил с Юкхеем, ту самую девушку, которая была настолько сильно влюблена в Минхена, что люди думали, что из-за него она бросила университет. Девушка, которую с Минхеном свела в поцелуе бутылочка на недавней вечеринке. Девушка, которая предлагает встретиться завтра днем, а старший отвечает ей уверенным согласием. Донхек представляет, как Минхен целует Еын, как его губы касаются ее, и ему становится до такой степени неприятно, что где-то в сердце он чувствует болезненный укол. Понимать, что это не игры его воображения и что это действительно произошло, еще тяжелее. Но Донхек не подает виду, он все же глядит на время и осознает, что через десять минут по нужному ему маршруту поедет последний автобус: — Черт, мне уже нужно домой. — Я провожу, — тут же произносит Минхен, ни секунды не сомневаясь в этом решении. Младший молча поднимается с дивана и быстро прощается с друзьями, пожимая им руки, а затем поворачивается к Минхену и хитро улыбается: — Пойдем, мой личный телохранитель. Донхек знает, что он настоящий мастер в том, чтобы скрывать свои чувства, потому что старший ничего не заподазривает — только усмехается в ответ на странное прозвище, вставая следом за юношей, и они вместе идут в прихожую искать свои куртки среди кучи других. Выйдя на свежий воздух, Донхек понимает, что на улице у него еще сильнее кружится голова, чем в помещении, и не сделав и пяти шагов, он останавливается. Минхен обеспокоено глядит на юношу и тихо спрашивает: — Ты в порядке? — Дай мне руку, — неожиданно просит Донхек, протягивая ладонь старшему. — Я, кажется, разучился держать равновесие. Взволнованный взгляд Минхена сменяется на озадаченный, но руку он младшему доверчиво подает — все-таки не хочется, чтобы он где-нибудь грохнулся и повредился. Донхек осторожно обхватывает ладонь старшего, переплетая их пальцы, и смущенно отводит взгляд в сторону. Держать его за руку, оказывается, так приятно. — У тебя всегда такие холодные руки? — вдруг спрашивает Донхек, прерывая молчание, которое длилось последние несколько минут, пока они шли по направлению к остановке. — Наверное, — пожимает плечами Минхен. — Говорят, если руки холодные, то сердце теплое, — произносит младший, усмехаясь. «Но твое, скорее, ледяное, как айсберг», — думает он. Не то чтобы Минхен действительно был таким бессердечным, но меньше чем через три недели он бросит все и (наверняка) без каких-либо сожалений уедет обратно в Канаду. Оставит Донхека и то, что их связывало, здесь, в одиноком Сеуле. Однако сейчас это совсем не важно: пока Донхек может держать его за руку, ему этого достаточно. Добравшись наконец до остановки, Минхен усаживает юношу на скамью, отпуская его ладонь, сам садится рядом и достает из куртки потрепанную пачку винстон блю с зажигалкой. Дрожащими от холода (а может, и от нервов) руками он поджигает сигарету, делая глубокий вдох. Донхек завороженно наблюдает за тем, как Минхен медленно выдыхает дым, и внезапно его посещает желание сделать то же самое. — Можно мне? — спрашивает он, неуверенно протягивая руку вперед. Старший нахмуривается, услышав просьбу юноши, но сигарету ему все-таки передает. Донхек зажимает ее меж губ и осторожно затягивается, чувствуя, как легкие заполняются едким, словно колющимся дымом. Минхен наблюдает за младшим с опаской, зная, что сейчас у того либо закружится голова, либо он начнет кашлять. Но Донхек лишь спокойно выдыхает дым, затем вновь поднося сигарету ко рту. — Эй, тебе хватит, верни уже, — в шуточной манере произносит Минхен, слабо толкая юношу локтем в бок. Донхек и сам удивляется своей откуда-то появившейся смелости, но то, что он собирается сделать, почему-то сейчас кажется ему правильным. Он просьбу Минхена не выполняет: вместо этого он молча кладет ладонь старшему на затылок, притягивая его ближе к себе, а затем почти шепотом неожиданно выдает: — Открой рот. — Что ты делаешь? — тихо спрашивает Минхен в недоумении, но все же делает то, о чем его просят. Донхек затягивается и прижимается своим лбом к его, оставляя между их губами катастрофически маленькое расстояние, после чего медленно выдыхает дым. — Возвращаю. Кажется, у Минхена теперь тоже кружится голова, но совсем не из-за табака. Донхек сводит его с ума. Юноша передает старшему сигарету обратно и откидывает голову назад на стеклянную стену остановки, прикрывая глаза то ли от усталости, то ли от смущения, чтобы избежать зрительного контакта с Минхеном. Проходит около четверти часа, но автобус так и не появляется, а Донхек начинает ощущать холод. Он ерзает по скамье, сильнее вжимается в пуховик и понимает, что еще несколько минут и он превратится в ледяную статую. Минхен, впрочем, тоже разделяет его мнение, судя по тому, как он выдыхает теплый воздух в ладошки, сложенные у лица. — Может, пешком пойдем? — спрашивает Донхек, отчаявшись. — Может, лучше такси? — предлагает Минхен. И его идея кажется более логичной и правильной, но Донхек возражает: — Слишком дорого. У меня нет столько денег. Старший тихо добавляет: «ну, у меня есть...», однако Донхек только недовольно морщится: — Хочешь, вызывай такси! Я иду пешком, — и действительно поднимается со скамьи, направляясь в противоположную от остановки сторону. Минхен недоумевающе смотрит на юношу, но затем лишь обреченно вздыхает и встает, чтобы пойти следом. Спорить бессмысленно — это же Донхек, он будет стоять на своем до последнего. Когда Минхен догоняет его, юноша произносит: — Зайдем в супермаркет по пути. — Зачем? — спрашивает старший без особого энтузиазма; ему в общем-то без разницы, куда идти. — Чтобы погреться, — отвечает Донхек, — ты мне нужен живым. И теплым. — Звучит пугающе, — улыбается Минхен, и младший тихо смеется. Это и правда пугает, но по большей части из-за «ты мне нужен», а не всего остального. Когда они оказываются в круглосуточном магазине, попавшемся им на пути прямо на следующей остановке, Донхек сначала долго ходит среди прилавков, с задумчивым выражением лица выбирая закуски, а потом вдруг поднимает горящие глаза на Минхена и говорит: — Я собираюсь сделать кое-что странное. Минхен непонимающе глядит на юношу, который чуть ли не бежит мимо касс и удивленной продавщицы куда-то в сторону небольшого аптечного отдела в углу здания. Старший не идет за ним, вместо этого он решает подождать Донхека у выхода. Юноша возвращается с каким-то непрозрачным маленьким пакетом и пытается сдерживать смех, не веря в то, что он действительно сейчас купил кое-что. Когда-то ему не хватило смелости сделать это, но сегодня он все же смог. Правда, показать Минхену содержание этого самого пакета Донхек не успевает, так как старший шокировано смотрит на его руку, замечая шоколадный батончик в сжатой ладони. — Где ты это взял? — шепчет он, указывая на руку юноши, — ты не оплатил? О, господи... Юноши поворачивают головы в сторону касс и видят недовольное лицо продавщицы, а еще направляющегося к ним охранника; пугающим этого мужчину в целом назвать нельзя, но судя по взгляду, он не настроен на дружелюбную беседу. Затем они переводят взгляд за окно, видя тот самый последний автобус, и оба обреченно вздыхают. Бежать уже слишком поздно — их лица могли запомнить, да и камеры, стоящие по углам, явно не дадут им остаться безнаказанными. — Молодые люди, работница сообщила мне, что вы не заплатили за товар, — грозно произносит охранник, сложив руки на груди. — Решим проблему по-хорошему или полицию вызывать будем? — Из-за дурацкого батончика?! — возмущается Донхек, в следующую секунду понимая, что ему следовало промолчать. У Минхена сердце падает в пятки, когда мужчина хмурит брови и достает из кармана рацию, но прежде чем сообщить о ворах другим таким же грозным защитникам закона, обращается к юноше: — Да хоть ты крошку укради, любая кража — это кража, — и нажимает на кнопку, — прием. — Стойте! Не надо полицию, — неожиданно восклицает Минхен, — мой друг, он... понимаете, он слегка с катушек слетел в последнее время. Его бросила девушка, и он немного витает в облаках. Это моя вина, что я не уследил за ним, — Донхек прижимается к старшему сбоку, обхватывает его за руку и очень быстро кивает головой в подтверждение его словам. Из рации вдруг доносится чужой голос: — Прием. Что случилось? Охранник тихо произносит «подожди пока», убирая палец с кнопки. — Сколько вам лет? — спрашивает он у юношей. — Мне двадцать один, а ему... — Минхен внезапно вспоминает о комендантском часе, понимая, что чуть не навлек на них другую беду, — тоже двадцать один. Будет. Через неделю. Охранник подозрительно смотрит на Минхена, прищуриваясь, и юноша понимает, что звучит как-то неубедительно и нужно менять стратегию: — Пожалуйста, просто заберите этот батончик и отпустите нас. Мужчина тяжело вздыхает, говорит «отбой» в рацию и кладет ее обратно на свое место: — Покажите карманы. Донхек делает то, о чем его просит охранник, и когда мужчина ничего больше не обнаруживает, юноша отдает ему шоколадный батончик, тихо извиняясь. Донхек мысленно молится, чтобы охранник не спросил про пакет, но все его надежды не опозориться хотя бы в этот раз мгновенно рушатся, когда мужчина спрашивает: — А что в пакете? Донхек, краснея, приоткрывает маленький пакетик и показывает охраннику его содержимое, затем вытаскивая оттуда чек и доказывая мужчине, что эту покупку он точно оплатил. Охранник удивленно распахивает глаза и странно косится на Минхена, тихо произнося: — Так вот, значит, как молодежь в наше время с расставаниями справляется. Донхеку хочется провалиться сквозь землю. А еще очень громко рассмеяться, но он сдерживает смех, боясь показаться мужчине еще и каким-нибудь обманщиком (которым он, в общем-то, сейчас и является). Минхен, к своей беде так и не успевший узнать, что в пакете, неуверенно отвечает охраннику: — Ну, знаете, любые способы хороши... А мы, друзья, всегда должны быть рядом, чтобы помочь в трудной ситуации и протянуть руку помощи! Старший искренне не понимает, почему мужчина смотрит на него сейчас так, будто он посреди зимы в пижаме стоит на голове. Неужели он сказал что-то не то? Донхеку становится все тяжелее сдерживаться, поэтому он хватает Минхена за руку и со словами «извините еще раз и спасибо за понимание» вытаскивает старшего из магазина. Когда дверь позади них закрывается, юноша сначала глядит на растерянного Минхена, а затем заливается громким смехом, вскидывая голову к небу. На немой вопрос в глазах старшего Донхек лишь протягивает ему пакет, чтобы тот посмотрел, что там лежит. Минхен открывает его и замечает два товара, которые он совершенно не ожидал увидеть: гель-смазка и презервативы. — Протянуть руку помощи... Господи, Донхек! — восклицает старший, ударяя себя рукой по лбу. — Зачем ты это купил? Почему именно сегодня? — Именно сегодня я необычайно смел, так что я решил, что настало время исправить ошибки прошлого и купить это все, — гордо заявляет юноша. — Ты же помнишь, как меня арестовали, потому что мне было стыдно купить и я решил украсть? Минхен только обреченно вздыхает и вручает юноше пакет обратно, с ужасом вспоминая взгляд охранника. — Только вот... — Донхек призадумывается, озадаченно разглядывая свои покупки, — что мне теперь с этим делать? Хочешь, подарю? — Нет, не нужно, у меня... — Минхен вдруг замолкает, сомневаясь, что стоит продолжать, но юноша вопросительно смотрит на него, и старший вздыхает: — Уже есть. — А... Ну, ладно... — смущенно отводя взгляд, произносит младший, — мне следовало догадаться. Повисает неловкая пауза. Донхек сует пакет в глубокий карман куртки и тихо бормочет себе под нос, не рассчитывая на то, что старший услышит: — Что ж, может быть, пригодится как-нибудь. Но Минхен слышит. Эта фраза неожиданно бьет по нему — в самые уязвимые точки тела. В голову неконтролируемо закрадываются непристойные мысли, которые он никак не может отбросить, а вкупе с этим воображение подкидывает ему слишком четкие картинки, как если бы они были воспоминаниями, которых Минхен никогда не имел: разгоряченное тело Донхека, его томный взгляд, вздымающаяся в тяжелом дыхании грудь, его тонкие длинные пальцы, по которым стекает густой прозрачный гель, тихие сдержанные стоны и внезапное «Минхен». — Минхен? — Донхек несколько раз зовет старшего по имени и щелкает у него пальцами перед лицом, заглядывая в глаза. — Ты слушаешь? Минхен мгновенно возвращается в реальность и фокусирует растерянный взгляд на юноше: — Прости, я задумался. — О чем? — интересуется Донхек, разворачиваясь к старшему спиной, и идет по улице дальше. «О тебе». — Да так, ерунда, — отмахивается Минхен, догоняя юношу и выравниваясь с ним. — Ничего важного. — О Еын? — спрашивает Донхек, о чем тут же жалеет, видя, как старший изменился в лице: сразу становится понятно, что он не хочет это обсуждать. — Прости, это не мое дело. Я случайно увидел переписку и... это само вырвалось. Она милая. — Мы просто друзья, — Минхен тяжело вздыхает, понимая, что все-таки лучше прояснить ситуацию, чем дать Донхеку надумать какую-нибудь глупость. — Да не стоит оправдываться передо мной, — усмехается юноша, растягивая губы в подобии улыбки. — Ты волен встречаться с кем угодно. Это правда не касается меня. «Но это не значит, что мне не больно». Все остальное время они проводят в напряженном молчании, пока идут до дома Донхека. Минхен понимает, что оправдываться и правда глупо, да и он не должен, однако если предположения младшего неверны, то чем плохо сказать ему об этом? Хочется вывернуть все так, чтобы и себя не выдать, и не дать Донхеку сделать поспешные выводы об отношениях с Еын. В раздумьях Минхен и не замечает, как они уже подходят к подъезду юноши, а он ведь еще не успел даже подобрать подходящие слова. Донхек первым прерывает молчание: — Уже поздно. Не хочешь остаться? — кажется, он больше выражает надежду, чем спрашивает. Старший молча смотрит на юношу, думая о том, как же его угораздило влюбиться именно в Донхека, в этого противоречивого подростка, который то ненавидит его и отталкивает, то пытается поцеловать и просит остаться. И ничего уже с этим не сделаешь: Минхен в нем окончательно пропал без шанса на спасение. — Я должен идти, — виновато глядя на юношу, отвечает он. Ему и самому хотелось бы переночевать здесь, но он не может: если они слишком сильно сблизятся, то потом прощаться будет лишь тяжелее. Нужно знать границы. — Прости. — Ничего, не извиняйся, — отмахивается Донхек, доставая из кармана джинсов связку ключей. — Спокойной ночи, Минхен, — он прижимает ключ к домофону, открывая входную дверь, и старший понимает, что вот он — подходящий момент, который нельзя упустить. — Я думал о тебе, — с неким отчаянием в голосе произносит он, прекрасно понимая, что все же выдал себя и нарушил эти чертовы границы, которые ни в коем случае нельзя переходить. Но никакие длинные объяснения, которые он пытался придумать, не спасли бы его от этого, потому что вести себя сдержанно легко только в теории, а на практике это кажется невозможным. Донхек замирает на месте, затем медленно оборачиваясь к Минхену: — Что ты сказал? — Я думал о тебе, — уже уверенно повторяет старший, подмечая, что юноша тут же опускает взгляд, не осмеливаясь взглянуть на него. — Спокойной ночи. И Минхен уходит в противоположном направлении от дома Донхека, так и оставляя его одного стоять у подъезда с открытой дверью. У юноши горят щеки, и он уверяет сам себя, что это от холода, однако температура всего чуть ниже нуля, а вот его быстро бьющееся сердце и смущенная улыбка, расцветшая на губах, вполне подтверждают, что его такому состоянию послужила совсем не погода, а кое-кто очень важный. Спустя время Донхек все же входит в подъезд и поднимается по лестнице наверх, продолжая глупо (влюбленно) улыбаться из-за слов Минхена. «Я думал о тебе».— 橙子 —
Следующий день встречает Донхека не самым приятным сюрпризом: проснувшись, он отчетливо чувствует, как першит в горле и что свободно дышать стало крайне затруднительно, но если пытаться делать это через рот, то появляется ужасное ощущение, будто его глотку царапают острыми когтями. Юноша разочарованно вздыхает, закутываясь в одеяло, и с сожалением понимает, что снова заболел. Когда у него наконец появляются силы подняться, он, скорее напоминая ходячего мертвеца, чем человека, плетется на кухню, чтобы принять лекарства. На столе Донхек находит записку: «Все необходимые продукты в холодильнике. Приготовь себе что-нибудь. Люблю, мама». — Были бы еще у меня силы что-то делать, — вздыхает юноша и кладет записку на место. Вопреки ожиданиям Донхека, никаких медикаментов он не обнаруживает: только лишь пустые упаковки от них. «Замечательно», — недовольно шепчет он, зная, что без лекарств ему вообще теперь остается только ждать своей смерти. Юноша возвращается в свою комнату, хватает телефон с тумбы и плюхается на кровать, открывая общую беседу с друзьями.[вы] 12:27 «ребят :((( представляете, я заболел, а у меня лекарства кончились 🤧🤧»
Донхек отправляет это сообщение в надежде, что кто-нибудь из друзей сжалится над ним, но первым отвечает Джисон, и юноша понимает, что после его смс точно начнется конкурс «кто придумает лучшую отговорку». [джисони] 12:30 «хен, с чего ты взял, что кто-то из нас готов в такой холод идти тебе за лекарствами? 🤧 к тому же нам не лучше, чем тебе. прошлой ночью пили все»[вы] 12:30 «ты прав... но, ребят🥺»
[джено] 12:31 «извини, я не могу, у меня кошка рожает» [джемин] 12:32 «у меня тоже» [джисони] 12:32 «у тебя нет кошки» [джемин] 12:32 «технически, соль и моя кошка тоже, я же раньше чуть ли не жил у джено» [джисони] 12:33 «соль — мальчик...» [ренджун] 12:33 «я могу»[вы] 12:33 «вот, учитесь, как быть настоящим другом»
[лэлэ] 12:34 «раз уж ты заговорил о настоящих друзьях, то почему не попросишь минхена? 😊» [минхен] 12:35 «чэнлэ, следи за языком 😊» [лэлэ] 12:35 «молчу 🤐» [минхен] 12:36 «но вообще-то я уже собираюсь в магазин, так что, ренджун, не напрягайся» [ренджун] 12:36 «никто не сомневался ;)»[вы] 12:36 «ренджун, а может, лучше ты, минхен сегодня занят...»
[минхен] 12:37 «я скоро буду» На это Донхек уже ничего не отвечает и вновь с обреченным стоном прячется под одеяло, натягивая его до середины лица. Правда, неизвестно зачем, ведь, может, от монстров по ночам одеяло и спасает, а от чувств к Минхену — нет. Обрывки воспоминаний о прошлой ночи возникают перед глазами, нагоняя на юношу еще больший страх от понимания того, что скоро придет Минхен, а это значит, им придется разговаривать, смотреть друг другу в глаза... Как Донхеку смотреть ему в глаза после всего, что он творил? Ровно через час в дверь звонят — юноша понимает это, потому что следил за часами. Закутавшись в плед, который он вытащил из комода, он идет в прихожую, чтобы впустить Минхена. — Привет, — улыбается старший, поднимая в руке два пакета: в одном лекарства, в другом снова апельсины. Кажется, это и правда уже стало традицией. Донхек тянется за кошельком, лежащим на полке, но ладонь Минхена мягко его останавливает: — Даже не думай. Не нужно. Юноша понимает, что теперь ему точно не удастся скрыть свое волнение перед старшим. Он неловко усмехается и спрашивает: — Зайдешь? — Мне нужно идти, правда, — отвечает Минхен и виновато поджимает губы, передавая пакеты немного поникшему Донхеку в руки. Ему грустно не потому, что старший не может остаться, а потому что юноша знает, куда Минхен торопится. На встречу с девушкой, которая была в него влюблена и, возможно, влюблена до сих пор. — Стой, у меня кое-что есть для тебя, — внезапно произносит младший, быстро уходя на кухню, чтобы унести лекарства и апельсины, а потом ненадолго пропадает в своей комнате. У Минхена сжимается сердце от вида Донхека, когда тот возвращается: сонный, растрепанный, но все еще мягкий и очаровательный; стоит, укутавшись в плед, и протягивает вперед две сжатые ладошки, прося старшего сделать выбор. Минхен наугад указывает на правую, и юноша расжимает кулак, в которой оказывается маленький брелок в виде кленового листка. — Я купил его, потому что он мне напомнил о тебе, — смущенно объясняет Донхек, вкладывая его в ладонь Минхену. — Я подумал, будет лучше, если теперь он будет напоминать обо мне, — с трудом преодолевая стеснение, говорит юноша. — Знаю, рождество завтра и это не лучший подарок, но... с рождеством. — Спасибо, — улыбаясь, искренне благодарит Минхен. — Да уж, только ты мог заболеть перед рождеством. — Не страшно, я все равно не буду справлять, — Донхек пожимает плечами и печально вздыхает. — Мама завтра в ночную смену работает. Минхен лишь задумчиво хмыкает, убирая брелок в карман и застегивая его на молнию, чтобы не потерять подарок. — Ну, я пойду, — говорит он, разворачиваясь и приоткрывая дверь. — Выздоравливай. — И ты, — отвечает Донхек, только через пару секунд понимая, что сморозил глупость, — то есть, спасибо. Минхен смеется и переступает порог, захлопывая за собой входную дверь. — Вот бы еще от чувств к тебе вылечиться, — шепчет Донхек, вздыхая, и проворачивает ключ в замке.— 橙子 —
Джемин плетется по одинокой улице, освещаемой высокими фонарными столбами, шаркая ботинками по мокрому асфальту. Он входит в практически пустой супермаркет с яркой неоновой вывеской и разноцветными гирляндами, развешенными вдоль больших окон, который расположен недалеко от его дома — тот самый супермаркет, в котором он до сих пор старательно избегает взгляда одного кассира. Покупателей не очень много: в отделе с овощами стоит какая-то старушка, тщательно выбирающая помидоры, в секции с алкоголем стоит мужчина средних лет и разговаривает с кем-то по телефону, а еще Джемин замечает в углу, где находится выпечка, тихо смеющихся девушку и юношу, у которых в руках печенье и какие-то маленькие бумажки. Когда они покидают отдел, Джемин подходит ближе и понимает, что здесь стоит стенд с печеньем, внутри которого скрываются бумажки с предсказаниями. Объявление на самом стенде гласит, что в честь кануна рождества лакомство совершенно бесплатное и каждый может взять его, чтобы получить свое рождественское предсказание. Джемин в это все не очень верит, но все же он хватает одно печенье и со звонким треском раскрывает его — кажется, будто это слышно на весь магазин. Он оглядывается по сторонам, убеждаясь в том, что никто не обратил на него внимание, и принимается разворачивать бумажку. «Слушай свое сердце». — Что? Это вообще предсказание? — слишком громко удивляется Джемин, теперь точно привлекая к себе чужие взгляды. Он неловко улыбается и произносит «извините», когда понимает, что на него смотрят та самая парочка, кассир, мужчина из отдела с алкоголем и даже старушка. Затем Джемин, вспомнив, для чего он пришел в супермаркет, отыскивает шоколадные палочки, хватает с другого стеллажа банку с газированной водой и отправляется на кассу. Он облегченно выдыхает, когда видит, что того продавца сменила какая-то новенькая девушка с дружелюбной улыбкой. Она пробивает продукты и произносит сумму, которую Джемин должен заплатить за них, и вместе с чеком вручает ему прямо в руки жевательную резинку «love is…» в качестве подарка. Юноша усмехается и произносит тихое «спасибо», в ответ слыша лишь стандартное «приходите к нам еще». Он выходит на улицу, чувствуя, как холодный воздух заполняет легкие и очищает мысли от всего негативного. Джемин убирает покупки в свой рюкзак и достает из кармана куртки жвачку, разворачивая ее; саму жевательную резинку он закидывает в рот, а бумажку, лежащую внутри небольшой упаковки, сначала хочет выбросить, но из любопытства все же решает посмотреть, что ему попалось. Может, хоть тут будет что-то более интересное и понятное, чем «слушай свое сердце». На маленьком листочке по традиции нарисованы влюбленные друг в друга юноша и девушка, а сверху подписано: «любовь — это…». Продолжение, напечатанное внизу, заставляет Джемина усмехнуться: «…когда ты можешь доверить ему все без исключения». Он знает, о ком это. Все то время, пока Джемин идет обратно домой, он размышляет об этом глупом предсказании и бумажке из жевательной резинки: он никогда не верил в подобное, но сейчас ему кажется, словно это имеет смысл. Что, если сама судьба дает ему подсказки? Погрузившись в свои мысли, юноша даже не замечает, как оказывается у своего подъезда, но он не спешит открывать дверь и подниматься в квартиру. Он долго стоит на улице, раздумывая, что же ему делать, и вскоре начинается снегопад. Джемин наблюдает за тем, как маленькие снежинки медленно опускаются вниз, вращаясь под фонарем, а потом тая на асфальте. И в этот момент, в этой умиротворенной тишине он впервые слышит, что говорит его сердце.—
На всю квартиру раздается неожиданный звонок в дверь. Ренджун тут же тушит сигарету об пепельницу на подоконнике и открывает окно, чтобы проветрить комнату. Он смотрит на часы — семь часов вечера — и удивляется: неужели кто-то из родителей пришел с работы раньше, чем обычно? Без каких-либо подозрений он распахивает дверь, ожидая увидеть там маму или отца, но на фоне темной лестничной клетки перед ним предстает совсем другой человек — Джемин. Мягко улыбающийся и нервно сминающий край своей теплой куртки Джемин, чьи темные вьющиеся волосы и капюшон собрали на себе слишком много снега по пути сюда. — Привет, — выдыхает он и принимается стряхивать снежинки с головы. — Привет? — неуверенно отвечает старший, пытаясь осмыслить происходящее. Он наблюдает за действиями юноши, думая о том, что тот сам сейчас как снег на голову свалился. Джемин далеко не бессердечный, и рано или поздно он бы все равно пришел с миром, но после своего признания Ренджун думал, что это вряд ли произойдет в ближайшем будущем. Джемин перешагивает порог и внезапно заключает Ренджуна в крепкие объятия. Он шумно вдыхает, чувствуя знакомый запах сигарет, исходящий от старшего, а затем совсем-совсем тихо произносит: — Я скучал. Ренджун ощущает, как из-за этих слов в очередной раз разбивается его сердце. Поначалу он сомневается, но затем осторожно обнимает Джемина в ответ. — Прости, что игнорировал, — бормочет младший в шею Ренджуну. — Я вел себя глупо. Ненавижу, когда мы ссоримся. — Все в порядке, — отвечает старший, усмехаясь. — Я тоже скучал. Они стоят так в прихожей еще пару минут, не выпуская друг друга из объятий. И Ренджун понимает, что ему совсем не важно, какие у них отношения сейчас — пусть даже дружеские. Он привык. Все равно без Джемина намного, намного хуже. — Хочешь шоколадные палочки? — внезапно спрашивает Джемин, отстраняясь от Ренджуна. Тот смотрит на него непонимающе, и младший обреченно вздыхает, снимая с себя рюкзак и доставая оттуда две яркие коробки со сладостями. — Мы могли бы что-то посмотреть, пока твои родители не вернулись. Если ты не против. Просто у меня сегодня дома никого, поэтому мне немного одиноко возвращаться, и я подумал... — Ты можешь остаться на ночь, — Ренджун перебивает Джемина, и тот смотрит на старшего удивленно, шепча «правда?», в ответ на что Ренджун уверенно кивает и улыбается. «И не только на ночь, — думает старший, прикрывая за юношей дверь, — хоть навсегда».