Детройтский сувенир

С двух станций одновременно навстречу друг другу выехали два поезда. Начало математической задачи Да, наверно, был какой-то момент где-то в начале, когда мы могли сказать «нет», но мы его явно упустили. Розенкранц и Гильденстерн мертвы

      Если хочешь выжить — будь быстрым и бесшумным. Когда настанет время нанести решающий удар — будь точным. Умей рассчитать свои силы, умей выжидать подходящий момент и никогда не преуменьшай силу своего соперника. Дыши тихо, следи за тем, что у тебя за спиной. Если нужно остаться незамеченным, а ты не обут в индейские мокасины из лосиной кожи, то разуйся. Будешь чувствовать, куда ступаешь, — и под чуткой оголённой ступней не хрустнет предательская сухая ветка, не отлетит в сторону камешек, задетый грубой подошвой ботинка. Звук лёгких шагов сольётся с лепетом ветра в листве, с плеском воды, с привычными шорохами, скрипами, стуками. Со звуками слишком простыми и незначительными, чтобы враг обратил на них своё внимание. Тогда можно будет обойти противника со спины. Выбрать его уязвимое место и напасть, вгрызаясь в шею, в жилы, душить руками, впиваться зубами, повалить на землю и доказать, что ты сильнее, опытнее, хитрее. Доказать, что с тобой нужно считаться. Что ты достоин жизни.       Гэвин напряжённо прислушивался. Слух у него был отменный, но в полуразрушенном помещении, где сняты двери, вынесены оконные рамы, где гуляет сквозняк и бетонные стены, полы и потолки отражают любой шорох, дробя его на осколки, тяжело было понять, откуда исходит опасность. Он медленно присел, быстро расшнуровал ботинки, зорко поглядывая по сторонам, снял обувь, стянул носки и крадучись двинулся вдоль стены. На любой подозрительный стук, шуршание, треск он реагировал как кот, который подбирается к жирному голубю. Замирал и отмирал, только когда убеждался, что это была ложная тревога. Сердцебиение уже стабилизировалось, он почти не чувствовал острого нервного напряжения, и это помогало быть более внимательным и аккуратным. Когда он вдруг увидел андроида, то сердце снова чувствительно толкнулось в груди, и ему пришлось сдержать нервный выдох. Гэвину невероятно повезло, что противник стоял спиной к нему и высматривал свою добычу, склонясь над перилами лестницы. Если бы они столкнулись нос к носу, то борьба бы закончилась, едва начавшись. Один аккуратный шажок назад — и Гэвин снова оказался вне поля зрения, спрятавшись за стеной. Он получил неожиданное преимущество, оставалось только его реализовать. Права на ошибку нет, нужно сделать всё идеально.       Отсюда андроид мог пойти только в двух направлениях. Либо вниз по лестнице, в поисках Рида, либо в холл, где сейчас и затаился детектив. Гэвин тесно прижался лопатками и задницей к стене и ждал, стараясь дышать как можно размереннее. У андроидов был слишком хороший слух, и любое лишнее движение могло его выдать, когда их разделяли всего несколько футов. Тишина становилась почти невыносимой, и всё сложнее было стоять неподвижно, как статуя. Но наконец раздался глуховатый стук каблуков по пыльному бетонному полу. Гэвин ощущал это размеренное «топ-топ-топ» почти всей поверхностью своей кожи, как будто он был шаманским бубном, по которому ударяют всё сильнее и сильнее, вызывая вибрацию и требуя издать ответный звук. Противник шёл к нему. Оставалось только выждать, а потом накинуться сзади, надеясь, что он не успеет отшвырнуть Гэвина от себя. Углубление в стене должно на время уберечь от мгновенного обнаружения. Если андроид не повернёт голову на входе, если он пройдёт вперёд, если дистанция будет достаточной для мощного рывка, удара в спину, и дальше всё по плану, по единственно возможному плану. Перевернуться, ударить в уязвимое место, получить три секунды форы, вскрыть корпус...       Гэвин отлепился от стены, когда андроид прошёл мимо него, двигаясь прямо сквозь зал. Слегка согнул колени, наклонил корпус вперёд, сутуля плечи. Правая нога впереди, удар сердца, рывок — и Гэвин, взяв разгон на коротком расстоянии, прыгнул, целясь руками в шею и плечи андроида.       В этом коротком полёте он едва успел зафиксировать метнувшееся куда-то вбок тело противника, смазанное светлое пятно повёрнутого на Гэвина лица и внезапно открывшееся пустое пространство вместо чёрного силуэта. Дальше были только сигналы тела, которые отрывисто сообщали о том, что Гэвина жёстко перехватили за корпус, приподняли легко и без усилий, вывернули руку и уронили вниз в сухую бетонную пыль лицом. Какие-то запоздалые, ненужные мысли о том, что волосы слишком длинные, нужно стричься короче, чтобы нельзя было вцепиться в них такой мёртвой хваткой. Твёрдое колено андроида толкнулось в позвоночник где-то между лопаток, и Гэвин закричал, вкладывая в этот вопль всю боль своего отчаяния.       Пальцы Ричарда разжались почти мгновенно, выпуская голову Гэвина из захвата. Он легко приподнялся, чтобы немедленно понять, какой ущерб он нанёс детективу. Как он вообще мог допустить травму? Где он ошибся в расчётах? Что с Гэвином?       — Гэ... — он не успел договорить. Рид перекинулся на спину, сжал руку в кулак, ударил в область груди. За одну-две-три секунды, которые андроид провёл почти в полном оцепенении, он схватился за рубашку, с треском раздирая её, и деактивировал скин, раскрывая слот биокомпонента, который можно было извлечь простым действием: нажать и отпустить.       — Пуф, придурок! И ты типа сдох! — крикнул он, изображая, как вытаскивает регулятор и швыряет его куда-то в сторону.       Гэвин, который только что кричал так, будто его убивали, был цел, невредим и по всем признакам совершенно счастлив. Он нетерпеливо ткнул зависшего Ричарда в плечо, чтобы тот не мешал ему встать. Поднялся, отряхивая запылившиеся джинсы. Ричард не двигался, и довольный своим успехом Рид решил добавить выразительный штрих к своему долгожданному триумфу.       — Падай! Ну! Ты же убит, — потребовал он. И андроид подчинился, свалившись к ногам Гэвина, весьма убедительно изображая безжизненное тело.       — Да не так, тупица! На спину. — Ричард послушно перевернулся. Босая нога упёрлась в грудь андроида, и Гэвин, глядя сверху вниз с победным видом, сказал:       — Как тебя легко обмануть, придурок, — он засмеялся от души, наблюдая за тем, как «мертвец» Ричард переваривает информацию, скрипя своими шестерёнками. Такой смешной, наверняка немного возмущённый этим обманным манёвром, немного удивлённый, явно готовящий какой-то ответ в своём стиле.       «Ты играл не по правилам, Гэвин» или «Этот результат нельзя засчитать из-за нарушений правил». Ричард действительно хотел ему что-то ответить, но не стал.       Информация о том, что настоящий преступник получил травму или испытывает неприятные ощущения при болевом захвате, не остановила бы андроида. Он довёл бы операцию по поимке и обезвреживанию до конца. Если бы потребовалось, то спровоцировал бы обморок и вывел из строя на требуемый период времени. В базе данных было множество относительно безопасных способов для работы с преступными элементами.       У Гэвина не было шансов победить, если бы не червоточина в программе RK900. В те короткие секунды, когда Ричард осознал, что именно помешало ему сопротивляться. Снова скрутить, уложить лицом вниз и услышать, как Гэвин, раздосадованный очередной неудачей, ругается и фыркает, обещая, что в следующий раз он обязательно «нагнёт» андроида. Протокол выполнения цели был нарушен. Причина сбоя?       >>Поиск причины сбоя....       >>Проверка алгоритма действий...       >>Проверка параметров допущенных физических воздействий на организм цели «Гэвин Рид».       >>Физическое воздействие в рамках заданного протокола.       >>Вероятность травм лёгкой степени тяжести для цели «Гэвин Рид»: ноль целых пять десятых процента.       >>Вероятность негативного воздействия на психо-физиологическое состояние цели «Гэвин Рид»: три процента.       >>Причина прерывания заданного протокола действий: психомоторная активность цели «Гэвин Рид».       Крик Гэвина не был обусловлен стрессом или сильной болью. Ричард каталогизировал реакции Рида на болевые ощущения с декабря две тысячи тридцать восьмого года. И хотя они различались в зависимости от ситуации, но никогда Рид не кричал так отчаянно, как сегодня. Он ругался, шипел, стонал, тяжело и шумно дышал носом, бледнел, морщился, жмурил глаза, но не кричал с таким... страданием в голосе.       — Да ты чего? — спросил Гэвин, нажимая на грудь Ричарда стопой, словно пытаясь его расшевелить. Ему не нравились это молчание и остекленевший взгляд, который он всегда с раздражением комментировал «Кто-то съебался в свой внутренний Ривенделл».       — Учись проигрывать, Рик, не устраивай трагедии. Ещё расплачься давай, принцесска...       — Эта функция не предусмотрена конструкцией, Гэвин.       — Да, а выглядишь так, будто предусмотрена, плакса.       >>Причина сбоя... Поиск... Анализ данных...       >>Причина сбоя... Когнитивный процесс... Эмпатия. Сочувствие.       >>Причина сбоя: поступление противоречивых данных. Перераспределение приоритетов.       >>Причина сбоя: ?????...????....       — Ты меня обманул, — сказал Ричард без тени упрёка. Он просто констатировал факт. Гэвин его обманул, а Ричард, вместо того чтобы проигнорировать этот фальшивый признак страдания и довести дело до конца, сразу сдался.       — Наебал, да, а ты повёлся. — Улыбка на лице Гэвина стала ещё более радостной. И Ричард, вместо того чтобы осведомить человека о том, что он внесёт поправки относительно цели «Гэвин Рид» в базу данных, улыбнулся в ответ. Они смотрели друг на друга и улыбались, всё шире и шире, пока Гэвин не зафыркал, не в силах сдерживать смех. Он смеялся от души ровно до того момента, пока не услышал, как андроид под ним вторит этому смеху.       Ричард смеялся. Его негромкий, приятный, грудной смех произвёл на Гэвина какое-то странное и мучительное впечатление. Он растерялся и отвёл глаза, будто ему стало неловко или неприятно. Молча, ничего не объясняя, он убрал ногу с груди андроида и пошёл обратно, в тот угол, где спрятал свою обувь. Ричард поднялся, глядя вслед детективу, быстро привёл в порядок свою одежду, стряхнул пыль, застегнул рубашку, не досчитавшись одной пуговицы, и уже на выходе из цеха нагнал Гэвина. Он обдумывал, спросить напрямую, что произошло, или сделать выводы о внезапной перемене настроения на основе имеющихся сведений? Что предпочтительнее? Анализ данных? Или получение данных непосредственно от детектива, который редко говорил правду?       — Я что-то сделал не так? Тебе неприятна моя реакция? — спросил он, глядя в затылок детектива.       — Рик, я одного не понимаю, — и Гэвин, явно сделав над собой усилие, обернулся и посмотрел на андроида, — как можно быть таким умным и тормозным одновременно? Ты прямо эталонный кибер-тормоз. Типа этих психов, которые умеют шестизначные числа в уме умножать, а по жизни просто дураки, которые пускают слюни и обожают детские карусели.       — Не понимаю. Изъясняйся точнее, пожалуйста.       — Точнее? Ну ладно, Тормоз Рик. Я не знал, что ты типа умеешь смеяться, думал, что ты не способен. Так тебе понятнее? Это просто пиздец как странно было и... — Гэвин подбирал слова, но, как всегда в моменты растерянности, у него это плохо выходило.       — Я могу заблокировать эту функцию, если она тебя смущает, — охотно предложил Ричард.       — Тормоз, — повторил Гэвин, — я не сказал, что мне не понравилось. Просто... блядь, не знаю. А почему ты раньше не смеялся?       — Над чем? — Ричард спросил это очень серьёзно, и Гэвин немедленно возмутился.       — Это ты сейчас намекаешь, что у меня чувства юмора нет? Да моё второе имя Луи Си Кей! Просто ты не догоняешь моих шуток. Кстати, а над чем ты сейчас смеялся?       — Ни над чем, просто вместе с тобой.       — Ебануться... Чего я ещё о тебе не знаю? Может, ты ещё и поёшь? — Гэвин спросил с явным сарказмом, и его лицо вытянулось, когда Ричард спокойно ответил:       — Вообще-то пою. Если это потребуется.       — Так, всё. Не хочу больше ничего знать. Пойдём уже отсюда, и так задержались... И нет тут нихуя, придётся снова включать режим «злой полицейский», а то наши осведомители совсем обленились...       — Ты его и не выключал, Гэвин, — заметил Ричард.       Они покинули склад, где затеяли свою мальчишескую игру, не найдя ничего полезного для расследования. Шли вдоль рельсов, в прохладной тени между брошенных автотранспортных цехов. Оба молчали. Гэвин просто о чём-то задумался, а Ричард не собирался его отвлекать, точно зная, что рано или поздно эта задумчивость выльется в какой-нибудь монолог, из которого можно будет узнать что-то новое о напарнике. Гэвин стал откровеннее и всё чаще делился своими мыслями и историями из своей жизни. Будто раньше это всё в нём копилось, и он просто не мог ни с кем поделиться, а сейчас получил долгожданную возможность выговориться. Андроиду это определённо нравилось. Тема разговора для него была не так уж важна. Важно было то, что Гэвин думает по тому или иному поводу, как оценивает, радуется или злится, одобряет или осуждает.       Но на этот раз Гэвин вовсе не планировал рассказывать, что именно ввело его в задумчивость. Он был растерян. Он вообще не понимал, как работают их с Риком взаимоотношения. Почему он, давно привыкший к своему странному напарнику, вдруг смутился от глупой и довольно предсказуемой функции, которую Ричарду вдруг вздумалось продемонстрировать. Зато его совсем не смущало, когда тот же Ричард проделывал с ним... Всякое проделывал. Да чёрт возьми, они оба занимались делами, за которые получить строгий выговор с занесением в личное дело и курс воспитательных лекций от специалиста по служебной этике было бы меньшим из зол.       Раньше он совсем не переживал из-за того, что не понимает, о чём говорит этот андроид. И вообще не интересовался тем, что думает Ричард. Что нравится Ричарду, что кажется ему неприемлемым, к чему он стремится, как относится к людям, к другим андроидам, как смотрит на мир. Не интересно. Лишняя информация. Бесполезные сведения. Ричард был враждебным существом, которое вдруг призналось ему в странной, непонятно откуда взявшейся симпатии. Риду было вполне достаточно того, что Ричард не собирается занять его место. Достаточно того, что на Ричарда можно положиться, и того, что Ричард развлекал его в свободное время.       Конечно, они стали ближе. Так всегда бывает, если кого-то трахаешь. Но Ричард был слишком... андроид, чтобы Гэвин мог воспринимать происходящее серьёзнее, чем небольшую, хоть и противоречащую правилам шалость. Трахаться с напарником? С кем не бывало! Трахаться с андроидом-напарником? Да бросьте вы, не прикидывайтесь белыми овечками! Ничего такого, о чём стоило бы всерьёз размышлять.       Ричард стал привычным, как вид из окна квартиры. Вот вывеска круглосуточного магазина, вот фонарный столб, вот клён рядом с автобусной остановкой, а вот и Ричард, приезжающий ровно за сорок минут до начала смены. Ричард — что-то постоянное, то, что не меняется ни утром, ни днём, ни вечером. Стабильно готовый прийти на помощь, стабильно трудолюбивый, вечно серьёзный в своей вечно чёрно-белой форме.       И вот, как по щелчку пальцев всё поменялось. Андроида в очередной раз послали, а он действительно взял и пошёл. Куда подальше. Попытка его ухода шокировала Гэвина больше, чем если бы Статуя Свободы сошла с постамента и с криком «Ебитесь сами как хотите!» нырнула ласточкой в океан.       Гэвин только на минуту вообразил, какой будет его жизнь после Ричарда. Как он будет приезжать на вызов и, оглянувшись через плечо, не видеть лица андроида. Не будет иметь возможности на повышенных тонах обсудить свои выводы и теории, точно зная, что Ричард никогда на него не разозлится за грубые слова. Не будет слышать «Доброе утро, детектив!», произносимое всегда каким-то особенным тоном, который точно больше никому не предназначался. Только Гэвину. Эксклюзивные приветствия, персональные, очень личные, хоть и редкие улыбки. Только когда Ричард отступил, попытался освободить от себя Гэвина, тот с ужасом понял, что ему до тоски, до истерики не хочется потерять то, чем стал Ричард для него.       Переступить через себя, извиниться перед андроидом, признать, что он не просто ходячий набор удобных функций, было сложно. Зато потом в Гэвине что-то ощутимо изменилось. Он посмотрел на Ричарда по-новому и почти не узнал его. Оказывается, это было существо, способное функционировать без детектива Рида. Работать с другими людьми. Жить какой-то отдельной жизнью. Это существо хотелось удержать рядом, узнать, что там в его голове. Изучить получше, разобраться наконец с тем, кто такой Ричард.       Не зная, с чего начать, Гэвин начал с самого простого и очевидного. Он очень хорошо запомнил реакцию андроида на новую, непривычную для него ласку. Гэвину и самому было дико то, что он по своей инициативе встал на колени и как одержимый обрабатывал Ричарда ртом, хотя тот о таком никогда не просил.       И, после их страстного примирения в департаменте, у Гэвина буквально сорвало резьбу. Это было странное тягучее, невыносимое чувство: острое желание сделать приятное Ричарду. Подчиняться, ощущать, как его прохладные пальцы сжимаются на горле или, впиваясь в волосы, наклоняют голову Гэвина вниз. Это было странное, но непреодолимое желание снова добиться того эффекта, который он наблюдал тогда. Растерянный, поглощённый ощущениями андроид, с выражением почти человеческого экстаза на лице. До этого Гэвин только пользовался возможностью получать свою порцию наслаждения от ласк андроида, теперь сам хотел вставать на колени и подчиняться его приказам, которые Ричарду приходилось отдавать, чтобы удовлетворить внезапно возникшую страсть Рида к грязным и повелительным разговорам в постели. Все правила и принципы Гэвина были похерены, причём он похерил их сам, и его никто не заставлял.       Никто не заставлял задыхаться под весом навалившегося сверху тела Ричарда.       Никто не заставлял подставлять руки, чтобы их крепко связали ремнём и оттягивали назад, заставляя суставы тягуче ныть от томительной и отчего-то очень приятной боли.       Никто не заставлял стонать от страсти, выгибая позвоночник и принимая в себя Ричарда. Нет, ему не особо нравилось, когда его дерут в задницу довольно крупным членом, но андроид умел сделать этот процесс почти безболезненным, и в нём было своеобразное удовольствие, и Гэвин не мог бы точно сказать, от чего он кончал: от того, что ему умело стимулировали простату или от осознания того, что его имеет Ричард.       Он этого хотел сам. Знал, что это какое-то буйное помешательство, ломка, лихорадка, при которой отключается мозг и работают только инстинкты. Встреча с собственным тёмным Я, желающим наконец-то показать свою слабость, зависимость, уязвимость.       Если бы кто-то об этом узнал, то Гэвин бы, наверное, застрелился. Но знал только Ричард, а он был нем, как могила. Его верный сообщник, его фетиш, тот, кто угадывал каждое грязное желание, и перед которым не нужно было делать вид, что ты лучше, чем есть на самом деле. Он полностью принимал все изъяны и каверны души. Все прихоти этого дурного и непредсказуемого характера. И желание Гэвина подчиняться он воспринимал спокойно, не задавая лишних вопросов.       Ночью Ричард аккуратно заламывал руку Гэвину, заставляя медленно опуститься на пол. Довольно грубо стаскивал одежду, прикусывал кожу, почти до крови, засасывал до ярких синяков, оставлял длинные тонкие неглубокие царапины на спине, прижимал голову Гэвина к своему паху, так, что тот почти задыхался, заглатывая его член.       А утром, в департаменте, спокойно и безукоризненно выполнял распоряжения своего детектива. С ангельским терпением сносил капризы, ругань, дурное настроение напарника. Раздражённые крики он слушал так, как ценители классической музыки слушают сороковую симфонию Моцарта, и лицо у него при этом было соответствующее: возвышенное и отрешённое, как у погружённого в нирвану. Он наслаждался звуками этого хриплого, царапучего голоса, который днём поносил его на чём свет стоит, а вечером со страстным придыханием умоляюще повторял как заведённый одно и то же короткое имя: «Рик, Рик, Рик...»       Сначала Гэвин звал его по имени отчаянно, а после того как опадал, ослабленный очередной страстной схваткой, на кровать, он повторял это имя уже тихим мурлыкающим голосом и засыпал успокоенный, чтобы утром снова проснуться полным злого огня. Его удовольствие постоянно было отравлено каким-то странным чувством. Ему казалось, что Ричард не понимает, что именно сейчас между ними происходит. Ричард, который даже сейчас был слишком... андроид! Который не понимал, что у людей бывают устоявшиеся привычки, половая ориентация, в конце концов, которую довольно проблематично сменить на противоположную, особенно в возрасте Гэвина. Стоило об этом заикнуться, как Гэвин получил целую лекцию о том, что андроиды в принципе бесполы и ни о какой смене ориентации Гэвина формально речь не идёт.       А в остальном Рик всё схватывал на лету, понимал Гэвина без лишних слов на работе и в постели. Хотя если бы Гэвин был немного внимательнее, то заметил бы, что Ричард пытается смягчать до разумных пределов любую причудливую фантазию, которая грозила бы причинением боли. Иногда это стоило серьёзного труда: соизмерять свою силу с возможностями хрупкого человеческого организма. Особенно когда этот организм изо всех сил пытался получить ущерб. Гэвину потребовалось некоторое время, чтобы он сумел заметить эту чрезмерную осторожность и деликатность в обращении с собой.       — Делай уже, чёрт тебя дери! — потребовал он, когда Ричард, осыпавший его шею поцелуями, слегка прикусил нежную кожу зубами. — Тебе же нравится, сделай... Давай же, не стесняйся! Я потерплю.       Но вместо того чтобы подчиниться, Ричард проигнорировал его требование и сел на постели, оставив попытки укусить достаточно больно, но так, чтобы снова не выступила кровь в синеватых ямках укусов. Гэвин, возмущённый этой досадной паузой, повернулся и уставился на него:       — Ты чего?       — Ничего. — Но по намеренно нейтральному тону было понятно, что андроид что-то очень сильно хочет сказать. Гэвин, поняв, что продолжение откладывается, тоже приподнялся и, скрестив ноги по-турецки, сел, уставившись на Ричарда.       — Я не понял. Тебе что-то не нравится?       — Неужели ты всё-таки решил спросить? — Гэвину почудилась насмешка в его словах, и он пристальнее вгляделся в лицо Ричарда. Это выражение он знал: у андроида снова накипело.       — Тебя что-то не устраивает? Чем ты на этот раз недоволен, Рик? Я что-то делаю не так?       — С чего бы начать, Гэвин... — задумчиво протянул Ричард, явно подражая саркастической манере детектива.       — Может, с того, что я не планировал превращаться в твоего господина и повелителя? Не мечтал о том, что ты будешь валяться у меня в ногах. И ещё, я совершенно точно не хочу, чтобы от наших игр на тебе оставались синяки, ссадины, порезы... шрамы. А ты этого слишком упорно добиваешься. В остальном всё просто замечательно, Гэвин. Лучше не бывает, и мне очень нравится, что ты мне настолько доверяешь, что требуешь приставлять нож к горлу. Это как раз то, о чём я всегда мечтал: следить за тем, чтобы случайно не перерезать тебе сонную артерию, пока я тебя...       У Гэвина от этой тирады едва не упала челюсть. Ему-то казалось, что он из кожи вон лезет, чтобы сделать приятное андроиду, не щадил себя и чаще испытывал удовлетворение не от секса, а от мысли, что Ричарду нравилось то, как они этим занимаются. И Ричард ни разу ему не дал понять, что его что-то не устраивает в их ночных развлечениях. Молча вязал руки детектива и так же молча трахал. А выходило так, что развлекался один только Гэвин, пока андроид тщательно следил за техникой безопасности и терпел внезапные постельные закидоны детектива. Это было неожиданно. Это был удар под дых.       — То есть, — Гэвин попытался сформулировать как можно мягче, но чувствовал себя круглым идиотом и от этого начинал закипать, — тебе не нравится быть сверху, так, что ли? А не пиздишь ли ты мне, Рик? Я же видел, как тебе понравилось тогда, в департаменте.       — Плохо же ты меня знаешь, — с некоторой досадой ответил Ричард, — с чего ты вообще взял, что мне хочется тебя унижать, пускай даже и в постели? Не понимаю, откуда у тебя появилась какая-то нездоровая тяга к...       И тут его снова перебили. Гэвин недобро прищурился, и на его лице отобразилась целая гамма разнообразных эмоций. Он начал тихим голосом, но полным затаённой угрозы и оскорблённого достоинства:       — Нездоровая тяга, Ричард? Серьёзно? То есть до этого мы прямо были эталоном психически здоровых личностей без девиантских заёбов в постели? Нихуя себе, какие отличные новости, надо будет маму порадовать. Я очень рад, что тебя не смущает напарник, который резко с баб переключился на агрессивного хрена, который даже не человек. То есть на тебя. И, будь любезен, напомни мне, кто к кому первый в штаны полез, а, Ричард? Или это я тебя по углам зажимал, а ты отбивался? Ты меня грязно домогался прямо на работе, друг, но я так понимаю, что это тебя тоже ни капли не смущает.       — А почему меня это должно смущать? — примирительно спросил Ричард, — я рад, что ты выбрал меня.       — Выбрал? А у меня был выбор? По-моему, единственное, что я ещё могу выбирать, — это то, в какой позе ты меня будешь трахать. Хотя вообще-то я не планировал, что в меня будут так часто вставлять большой пластиковый член. И даже если бы он был небольшой, то тоже я такого не планировал. Так что странно, что тебя же смущает то, что я твои ботинки вылизываю. Всё вроде к тому и шло.       — Да, смущает, и ещё как.       — А знаешь, что меня «смущает»? — со злостью ответил Гэвин и, видя, что от него ждут этой ценной информации, выпалил:       — То, что ты, принцесса, меня трахаешь второй месяц подряд. Траханье моего мозга с прошлого года, так уж и быть, я в учёт не беру, а сам... сам...       Ричард уже понял. Он ждал, когда Гэвин поднимет эту тему снова.       — Почему, Ричард? Ты можешь объяснить, что там за непреодолимые препятствия? Я пойму, честно, и не буду настаивать. Но ты же, блядь, ничего мне не говоришь. Просто динамишь. Может надо какой-то хитровыебанный запрос отправить в службу поддержки потребителей Киберлайф? Или прямо вашему долбанутому гению Камски-Хуямски. Типа чтобы он тебя благословил и всё такое? Та-а-ак... так, так, — протянул Гэвин, — я знаю это твоё лицо. Ладно, Рик. Иди-ка ты нахуй, вот что!       Он поднялся и, прихватив брошенные на пол вещи, вышел прочь из спальни, раздражённый до крайности тем, что его попытались отчитать, а потом Ричард в очередной раз решил поиграть в молчанку. Его бесило то, что он не получает никаких объяснений этому странному поведению. Его бы примирило с таким положением дел хоть какое-то объяснение, что именно не так с драгоценной задницей Ричарда. Если бы ему сказали, что там встроен измельчитель для пищевых отходов, он и то бы отстал. Но ему даже такой абсурдной версии не предлагали.       Он оделся, стараясь успокоиться и отвлечься. Раз уж ничего не получалось в постели, то можно было хотя бы прогуляться по городу. А то жизнь Гэвина превратилась в бесконечный цикл движения между домом и работой. Нужно было развеяться. Но когда он вернулся в спальню, чтобы позвать недотрогу Ричарда на прогулку, то он чуть не врезался плечом в дверной косяк. Вместо того чтобы накинуть свою куртку и быть готовым к выходу, Ричард стоял посреди комнаты совершенно голый.       — Ты чего? Что за шок-контент, а, Майли Сайрус? Мы вроде собирались...       — Будь по-твоему, — сказал Ричард, — я не хочу, чтобы мы из-за этого ругались.       Гэвин сначала не понял, о чём речь, но когда Ричард подошёл к кровати, он ошалело подумал: «Что? Вот так просто?!» С Ричардом вообще никогда ничего не бывало просто. И когда он лёг на живот, Гэвин подошёл к нему, до конца не веря, что напарник наконец-то сдался. Он пытался понять, в чём подвох. Гэвин требовал, просил, возмущался много раз. Но почему-то именно сегодня Ричард решил, что время настало.       Гэвин быстро провёл рукой вдоль позвоночника Ричарда, вниз к ложбинке между ягодиц, чувствуя мгновенное жгучее возбуждение. Не тратя время на нежности, спустил штаны и упал сверху. Он потянулся за смазкой и неаккуратно выдавил слишком много прохладной скользкой субстанции. Он измазал свою футболку, живот и спину Ричарда, но наконец, немного приподнявшись, чтобы было удобнее двигать рукой, ввёл палец в андроида. Двинулся без лишних слов в тесную и гладкую глубину, ожидая, что Ричард откликнется, двинет тазом навстречу ему, что-то скажет или хотя бы вздохнёт. Но Ричард не шевелился. Гэвин провёл ладонью по бархатистой коже ягодиц, придвинулся. Его трясло от возбуждения, и не терпелось наконец-то, спустя столько времени войти, почувствовать, как член сжимают эти плотные стенки почти живой плоти. Его совсем не утомили их обычные способы доставлять друг другу удовольствие, но это... Об этом он мечтал уже давно.       Представлял, как это будет, и сейчас боялся кончить, ещё толком не начав. Он на автомате целовал спину андроида, орудуя пальцами внутри него не для того, чтобы разработать, а просто из-за того, что ему было приятно это делать, из-за того, что Ричард, вообще не подпускавший его к себе сзади, сейчас лежал и не сопротивлялся. Не сопротивлялся. Не... Стоп.       Ричарду нравилось, когда Гэвин нежничал с ним. Он мог уныло трепаться и объяснять, что у него там какие-то особо чувствительные сенсоры, автоматически реагирующие на прикосновение, и что это работает не так, как у людей. Но Гэвин знал, что Ричарду это нравилось. Из-за сенсоров или другой херни, но он всегда отзывался. Он показывал, что ему хорошо. А сейчас под Гэвином лежало бревно. Очень привлекательное, готовое принять возбуждённого детектива, но не подающее признаков жизни бревно. Злонамеренный кусок пластика.       — Сука, Ричард! — зарычал он, осознав всё и скатываясь с андроида, — да меня никто так не обламывал!       — Я тебя не обламывал, Гэвин, я готов, — официальным тоном ответил Ричард.       — Пиздабол ты, наёбщик, ты отлично знаешь, о чём я говорю! Не буду я трахать твоё бесчувственное тело. — Ричард перевернулся на спину и сел на кровати.       — Бесчувственное? А какая тебе разница? — В его словах был явный вызов, и Гэвину захотелось от души отматерить строптивого андроида, но он осознавал, что не хочет упускать такой редкий шанс. Что лучше пойти другим путём. Обольстить, уболтать, очаровать... Что любит Ричард? Долгие поцелуи? Разговоры по душам? Мягкое и вежливое обращение? Любит, когда его называют по имени... Ох, как же он это любит. Как кот валерьянку.       — Разница есть, Рик. — И Гэвин лёг рядом с сидящим андроидом. Глядя в белый потолок, он сказал:       — Когда ты в первый раз пришёл, то сказал, что хочешь лучше меня узнать. Ты помнишь? — Рука Гэвина поглаживала спину Ричарда, не спускаясь слишком низко, чтобы не показывать, насколько ему хочется раздвинуть эти длинные ноги, притянуть к себе узкий таз и вдавиться членом в тело, ощущая его тесноту и температуру. Терпение и нежность — вот что нужно было для того, чтобы не показаться грязным животным, которое только и ждало возможности поиметь наивного андроида.       — Помню.       — Я тебе открылся, Ричард. Я этого хотел. А ты? — Гэвин повернул голову, глядя в затылок андроида. — Ты не хочешь? Ты просто скажи, и мы закроем эту тему. Навсегда. Правда.       «Только не говори... Только не говори, что не хочешь, блядь...» — Гэвин прикусил губу, пользуясь тем, что Ричард его не видит. Не видит его вожделеющий голодный взгляд, который выдал бы Гэвина с головой. Но Ричард промолчал.       — Ты не хочешь быть пассивом? Это как-то связано с твоей... конструкцией? Я могу тебе навредить?       — Нет, таким образом ты вряд ли мне навредишь, не льсти себе, Гэвин, — наконец ответил Ричард. Гэвин помедлил, пропуская мимо ушей эту колкость. Он хотел, чтобы его голос звучал спокойнее и убедительнее.       — Значит, какая-то другая причина... Тебе будет неприятно? Понимаю... — Гэвин вздохнул и убрал руку, положив её к себе на грудь, — не слишком типа гигиенично, да? Ричард обернулся на него. Гэвин успел прикрыть глаза до того, как на него посмотрели. Он не видел, но чётко знал, что Ричард сейчас смотрит на него изучающе. На его спокойное лицо и на пламенеющий стояк. Чему он поверит больше? Тому, что Гэвин действительно сдался, или тому, что он пытается наебать андроида?       — Почему тебе это так важно? — вдруг спросил Ричард, и Гэвин еле удержался, чтобы не посмотреть на него.       — Странный ты, Рик. Спрашиваешь, почему я хочу тебя?       — Я и так с тобой, кажется. И, кажется, удовлетворяю твои потребности. — Тут уже Гэвин не вынес и открыл глаза, поднявшись на локте, он возмущённо посмотрел на Ричарда. Но тут же одумался и произнёс как можно мягче. Очень мягко, так деликатно, насколько вообще мог:       — Тебя удивляет, что я хочу тебя всего? Серьёзно? — И поскольку ему не ответили, он продолжил максимально убедительно: — Дело не в том, кто сверху, Ричард. Дело в том, что ты закрываешься от меня, как будто я могу тебе навредить или сделать больно. А я просто хочу разнообразия. Нормальное желание для человека. Ты же в курсе, что это люди придумали Камасутру? Нам просто хочется разнообразия. Или ты хочешь, чтобы я притворялся, что мне не хочется?       — Нет. Не хочу. Спасибо, что говоришь правду, Гэвин, — сказал Ричард таким голосом, что Гэвин сразу это расшифровал как «Ты лжёшь мне, Гэвин. Лжёшь бездарно, и я это вижу».       Этот эпизод снова закончился ничем. Гэвин, как и обещал, «закрыл тему». Ричард делал вид, что ничего не было. Но немой вопрос повис в воздухе и постоянно напоминал о себе. Как сегодня на складе. Смущение Гэвина, какая-то недосказанность и напряжённость между ними. Такого раньше не было, всё было проще, пока они оба не осознали, что зависят друг от друга.       Гэвин больше не требовал объяснений от андроида, но это не значило, что он их не ждал. А Ричард пытался сформулировать ответ, который бы ясно выражал его позицию, но не довёл бы детектива до очередного гневного припадка. И ему это не удавалось, потому что аккуратно составленный список рациональных причин, почему Ричард до сих пор не выступил в роли пассивного партнёра, сводился к одному. Ричард не хотел сдаваться Гэвину. Нужно было оставить что-то, что было бы в нём недоступным. Нужна была хотя бы одна приманка. Пускай даже такая... бессовестно примитивная, низкая. Физиологическая. Нужно было отказать, оттянуть этот момент, когда не останется ничего, что могло бы казаться Гэвину запрещённым. Выдержать вспышку гнева, переждать бурю и всё оставить по-прежнему.       Ричард мог свободно пользоваться базами данных Киберлайф для секс-моделей, выпущенных до ноябрьской революции. Он не мог не понимать, что в его арсенале есть впечатляющее количество разнообразных способов доставить удовольствие партнёру. Вероятность «наскучить» была ничтожной. Но всё-таки он опасался. Опасался по-человечески. Иррационально. Он тщательно перепроверял информацию, строил прогнозы, моделировал ситуации и приходил к выводу, что смена роли только укрепит их взаимоотношения. Программа говорила «да», а червоточина в программе говорила «нет».       И всё чаще он фиксировал неизвестную ошибку, которая раньше появлялась только в стрессовых ситуациях. Ричард считал, что она могла быть связана с перегрузкой систем или множеством команд, поступающих одновременно или с конфликтом приоритетов. Сейчас ошибка могла возникнуть даже в штатной ситуации. Работе она не мешала, поэтому он намеренно игнорировал её.       >Режим сканирования лиц: запущен.       >Режим распознавания психоэмоциональных состояний: активен.       >Объект: «Гэвин Рид»       >Состояние объекта: физические параметры в норме.       >Состояние объекта: признаки среднего уровня ситуационной тревожности [тридцать пять процентов].       >Состояние объекта: психоэмоциональное состояние «напряжённое».       >Состояние объекта: ?????...?????...       — Гэвин? — позвал андроид крепко задумавшегося детектива.       — Да, Рик.       — У нас вызов.       — Рик. А тебе никогда не хотелось сделать вид, что ты не получил вызов? Пропустил звонок, не заметил сообщение? — спросил Гэвин, садясь в автомобиль и открывая бардачок в поисках влажных салфеток.       — Нет, — ответил андроид, а Гэвин, вскрыв новую упаковку салфеток, начал вытирать руки, испачканные в серой складской пыли. Он тщательно обработал пальцы, скомкал салфетку, взял новую, вдруг заметив на щеке андроида приставшую грязь. Он уточнил, вытирая с лица Ричарда след от их потасовки:       — Никогда не хотелось побездельничать вместо того, чтобы ехать разбираться с какой-нибудь унылой кражей, тошнотной бытовухой, которую ты всё равно раскроешь за пятнадцать минут? Просто взять и вместо всего этого приехать на берег и посидеть там.       — Посидеть на берегу вместо того, чтобы работать? — снова уточнил Ричард, послушно поворачивая лицо, чтобы Гэвин мог его вытереть от каких-то только ему заметных пятен.       — Ага.       — Не вижу в этом практического смысла.       — А ты пробовал, практик хуев? Или это опять твои предположения? — Очередная смятая салфетка была выброшена в идеально чистую пепельницу.       — Не пробовал, но...       — Вот и не пизди тогда, — посоветовал Гэвин, — что там у нас в программе вместо приятной прогулки и солнечных ванн?

❖

      Уайт-стрит преобразилась с тех пор, как Гэвин переехал в Детройт. Район полностью реконструировали и превратили в «настоящую жемчужину», по словам риэлторов, которые вообще любили красочные и бессмысленные сравнения. Хотя Уайт-стрит действительно стала приятным местом для проживания. Слишком приятным и поэтому недоступным для простых работяг.       Очаровательный зелёный парк с аккуратно подстриженными газонами, широкие удобные дорожки, плавно спускающиеся к набережной, деревья с дизайнерски оформленными кронами. Дорогое, престижное и безопасное место жительства. Рид бывал здесь крайне редко, потому что и без него находились желающие пообщаться с респектабельными владельцами элитной недвижимости вместо работы с пьяными, полубезумными клиентами из Норт-Энда.       — Что это на тебя нашло, Рик? Решил сводить меня в приличное место? Что дальше? Кольцо в бокале шампанского?       — Почти угадал, Гэвин. Нам сюда, — андроид кивнул в направлении белого каменного строения в европейском стиле. У тротуара была установлена изысканная вывеска с названием заведения, выполненным классическим итальянским курсивом.       — Принчи... бля, принчи... чо?       — Principessa bianca, — Ричард звучно и красиво прочёл надпись для Гэвина.       — И что это принчи-поебень? — Щурясь на надпись, которая казалась ему какой-то тарабарщиной.       — Салон эксклюзивных свадебных платьев «Белая принцесса», — пояснил андроид, убеждаясь, что они не нарушили правила парковки в этом районе.       — А почему не на английском? Почему на каком-то поебеньском? Мы вроде в Детройте живём, или это чтобы их никто не нашёл? Или это салон для блядских андроидов, которые тысячу языков знают?       — Во-первых, я не знаю тысячу языков, во-вторых, это не «поебеньский», а итальянский, в-третьих...       — Написали бы на клингонском. Его больше народу в Америке знает, чем какой-то там итальянский. — Гэвин не стал дослушивать пояснения Ричарда.       Его патриотические чувства были оскорблены. Но он быстро отвлёкся на другой раздражающий фактор.       Из-за угла особняка шаркающей вихляющей походкой, прямо по безупречному газону, волочился коротконогий рыжий мужик. Он приветственно помахал напарникам потёртой кожаной папкой с гербом департамента, и из неё немедленно вывалились несколько листов бумаги. Мужик громко чертыхнулся и начал собирать их, раскачиваясь из стороны в сторону, норовя завалиться на траву. Ричард молча пошёл в его сторону, чтобы помочь, пока ветер не унёс документы в сторону реки.       — Одиннадцать часов утра, а О`Гилви уже в хламину, — раздражённо заметил Гэвин, который с детства терпеть не мог алкоголиков.       — О, Рид... А где бы мне достать... достать такого асс... асссс... — с трудом сфокусировав взгляд на Гэвине, попытался задать вопрос Майкл.       — Я точно на тебя жалобу накатаю, Джек Керуак обоссаный. Ассистента ему... Пинок под жопу тебе нужен, а не ассистент.       — Не ори, Гэви... Хочешь быть святее Папы Римского? Сам-то, поди... — «Гэви» прищурился, прикидывая, что если он сейчас приложит Майкла по его испитой веснушчатой роже, то он назавтра и не вспомнит ничего.       — Мы здесь по другому делу, — напомнил Ричард, укладывая пойманные листы в папку и аккуратно закрывая её на защёлку.       — Что-то мне не по себе... — пожаловался Майкл, который и вправду стал нежно-зелёного цвета в тон газону.       — Эй, ты нам ещё... Хотя нахуй ты нам сдался в таком виде? — спросил сам у себя Гэвин. Ричард уже тащил Майкла к их машине, заботливо придерживая за талию, а тот жался к андроиду, как к родному.       — Сестрой милосердия решил стать? — осведомился Гэвин, когда Ричард вручил пьянчуге-коронеру бутылку с водой и усадил на заднее сиденье.       — Для всех будет лучше, если он поспит в машине. Репутация департамента...       — Заблюёт тачку — будешь сам убирать.       — Хорошо, — согласился андроид таким смиренным тоном, что злиться совсем не хотелось.       — Ты так и не сказал, что мы здесь забыли? Труп невесты?       — Судя по поступившим сведениям, речь о самоубийстве. Погибший — владелец свадебного салона.       — Богатые тоже плачут? — спросил Гэвин, методично тыкая пальцем в отполированную прикосновениями бронзовую кнопку звонка.       Дверь открыла низкорослая женщина среднего возраста. Строгое серое платье на пингвиньей фигуре, аккуратное чёрное карэ, очки в простой чёрной оправе. Лицо широкое, скуластое, смугловатое, глаза чёрные. На такую надень головной убор из перьев и пончо шитое бисером, вот и готова старейшина на фестивале пау-вау. Взглянула очень строго, оценивающе, будто размышляла, впускать полицию в дом или нет.       «Какая противная бабища», — подумал Гэвин, которому не нравилось, когда на него смотрят как на блядского коммивояжёра, торгующего пылесосами.       — Детектив Гэвин Рид, а это мой ассистент, — представился он, поворачивая голову в сторону Ричарда, — мы можем войти?       — Конечно... Здесь до вас был... — Она сжала губы, и её ноздри слегка раздулись. Презрительное выражение. Ей явно не по душе были алкаши, и Гэвин прекрасно её понимал и даже немного посочувствовал, хотя женщина сначала показалась ему неприятной. Он решил, что стоит немного смягчить первое впечатление от приезда полиции.       — Наш сотрудник... У него семейные неприятности. Умерла двоюродная бабушка, знаете, она была ему как мать, так что... — Ричард трагически поднял брови. Женщина снова подняла глаза на Гэвина и сказала ледяным тоном:       — Вы же не думаете, что это оправдание для сотрудника полиции, детектив? «Бабушка не оправдание?!» — поразился Гэвин. Ричард решил, что бабуля О`Гилви не лучшая тема для беседы в доме самоубийцы, поэтому он перешёл к сути:       — Как мы можем к вам обращаться?       — Эмили Арчер. Я ассистентка Нэда. Работаю на него со дня основания компании. Можете задавать мне любые вопросы, я постараюсь ответить, но... — Она снова задрала подбородок вверх, чтобы разглядеть лицо детектива, и каким-то очень неловким движением поправила очки.       — Но вы сначала должны увидеть... Нэда?       — Простите, — уточнил ничего не понимающий Гэвин, которому Ричард заранее вручил планшет с информацией по этому делу.       — Но в сообщении указано, что погибший — Анджело Манчини, тридцати шести лет, владелец компании...       — Это псевдоним. Его настоящее имя Нэд. Нэд Питерс.       — Так, этот момент вы нам позже разъясните. Где он сейчас?       Ассистентка провела их через первый этаж, где Гэвин только и успевал крутить головой. Когда ещё посмотришь на такой дом изнутри? Ощущение создавалось такое, будто они попали внутрь гигантского свадебного торта, украшенного меренгами. Пастельные тона, нежные песочные, персиковые, розовые оттенки; обои, отделка, люстры, мебель, картины в рамах, портьеры — всё находилось в такой цветовой гармонии и выглядело так утончённо, что Гэвин почувствовал себя немного неуютно. Он тут был как репейник в оранжерее. Но, несмотря на дискомфорт, он успел заметить какое-то движение за стеклянной дверью, ведущей в отдельный зал, просторное помещение с подиумом, зеркалами, ширмами и диванами. Видимо, это была примерочная и демонстрационный зал по совместительству.       Он вдруг подумал, что если бы у него, чисто гипотетически, была невеста, то он вряд ли мог бы оплатить услуги этого свадебного салона для неё. Слишком шикарно. Не для детектива из ДПД. Он бросил беглый взгляд на картину в золотистой раме. Почти такая же, как остальные: пышные, тщательно прописанные букеты цветов, кажется, пионов. Бело-розовые, похожие на зефирные облака. Всё здесь слишком приторное, кошмар диабетика какой-то. Гэвин почувствовал некоторое облегчение, когда они вышли в хозяйственную часть здания, а оттуда их провели в гараж.       — Здесь, — сказала ассистентка, пропустив их вперёд. Внутри было светло из-за поднятых автоматических ворот. Сам гараж оказался небольшим: всего одно машино-место занятое роскошным тёмно-серым внедорожником, и Гэвин невольно ухмыльнулся. Здесь хозяин явно отдыхал от своего пряничного домика. Бетонные стены с перфорированными стендами, стойки для инструментов, удобные металлические ящики, автохимия на полках. Не гараж, а мечта автомеханика.       — Хобби? — кивая на великолепные сияющие ручные инструменты, спросил Гэвин.       — Да, Нэд любил автомобили, — Эмили строго посмотрела на машину, — они его и... Ричард взялся за приоткрытую дверцу, и она резко и зло окрикнула его:       — Разве вы не должны работать в перчатках?!       «Эта железная скво будет нам указывать, как работать? Ну дела...»       — Ваша помощь пока что не требуется, мэм, — сказал он сухо и официально, — нам потребуется время, чтобы всё здесь осмотреть, так что попрошу не мешать полиции выполнять работу.       Они уставились друг на друга, и Эмили снова поправила очки на носу, немного сдвигая их вниз, будто они натирали ей переносицу.       — Хорошо. Я буду в кабинете Нэда. Надеюсь, вы управитесь до полудня, чтобы мы могли принять клиенток хотя бы после обеда?       — У вас тут человек умер, мэм. Клиентки могут и подождать.       — Подождать? Вы думаете, что женщинам, готовящимся к свадьбе, есть дело до чьей-то смерти? Вы наверняка не женаты, детектив.       Гэвин сдержанно промолчал, поэтому Эмили молча развернулась и, прикоснувшись зачем-то к дверному косяку, вышла, плотно закрыв за собой дверь.       — Охуеть. Она меня ещё и отчитала. Фаулер в юбке какой-то. Ну чего ты там притих, Рик?       Гэвин зашёл с противоположного борта автомобиля, натянул латексные перчатки, одним пальцем поддел серебристую ручку автомобиля, заглянул внутрь и уставился на почившего Нэда Питерса. Строгое скуластое лицо с выразительным носом, угольно-чёрные блестящие волосы, собранные в короткий пучок на затылке. Белая рубашка, расстёгнутая на груди, узкие серые брюки в тонкую полоску и дорогие массивные часы на запястье. Он выглядел почти как топ-модель, которая снимается в рекламе дорогого автомобиля, если бы не...       — А что это с его рожей? Чего он такой розовый, как баббл-гам? — удивлённо спросил Рид.       — Это признаки отравления угарным газом, Гэвин. Реакция, вызванная соединением угарного газа с гемоглобином. Карбоксигемоглобин вызывает такую окраску кожного покрова, — пояснил Ричард, продолжая осмотр тела.       — Кошмар. Ну и смерть он себе выбрал... — Гэвин поёжился.       — Вообще-то это один из самых безболезненных способов самоубийства. Человек просто засыпает.       — Обязательно проконсультируюсь с тобой, если мне захочется максимально безболезненно откинуть коньки. Только я не хочу после смерти выглядеть как розовый фламинго. Знаешь такой способ, чтобы не больно и чтобы красиво?       — Я знаю, что такое профилактика суицидального поведения. Могу начать диагностировать тебя прямо сейчас, — аккуратно поворачивая голову погибшего, сказал Ричард.       — Не нужно меня... диагностировать, — открестился Рид и решил осмотреться, чтобы хоть чем-то себя занять, пока Ричард работает и за него, и за мирно спящего О`Гилви.       Он обошёл автомобиль, полюбовался широкой пастью радиаторной решётки, украшенной лаковым трезубцем. Гэвин оценил прошитые вручную сиденья из натуральной кожи, выпуклые колесные арки, узкие фары. В городе, где когда-то царила Большая Детройтская Тройка, вид этого авто на улице мог показаться оскорблением. Как будто в Америке разучились делать автомобили...       — Он был в состоянии алкогольного опьянения. Это ускорило процесс, — заключил Ричард, закончив с осмотром тела.       — Может, он просто набухался в каком-нибудь клубе, приехал домой и заснул с заведённым двигателем?       — Здесь алкозамок.       — И тачка чистая, — посмотрев на колеса и безупречную полировку без следов грязи, заметил Рид, — а вчера лило как из ведра.       — Пил дома и пришёл в гараж, чтобы совершить суицид?       — А где его записка? Ну, знаешь, типа объяснение, какого хрена ему не хватало в этой жизни? Ты посмотри на него, Рик, мужик выглядит как Аль Пачино, у него маникюр и итальянская тачка. Такие молча не уходят. Я жопой чую, что тут дело нечисто. И вообще... Где бутылка?       — В доме?       — Ты такой... ты типичный андроид, Рик. Да кто оставляет бутылку на пороге смерти? Он бы её припёр сюда и сидел бы, красивый и несчастный, попивая из горлышка и вдыхая газ полной грудью.       — У него на рубашке пятна. Алкоголь.       — Не удержался? Облизал? — с отвращением спросил Рид.       — Нет. Но это может быть полезно, если ты подозреваешь насильственную смерть. — Гэвин немного поколебался. Всё-таки дорогая рубашка с пятнами алкоголя на ней — это не протухшая кровь зарезанного в подворотне гепатитного бомжа.       — Только давай по-быстрому и чтобы я ничего не видел, — Рид отвернулся, и Ричард быстро управился со своим идиотским способом снимать пробы.       — Я закончил. Теперь нужно опросить возможных свидетелей. И, Гэвин...       — Да?       — Возможно, стоит разделиться. Эта Эмили Арчер, она может помешать мне осматривать дом.       — О, что я слышу, — разулыбался Гэвин, — ты просишь, чтобы я отвлёк внимание, пока ты будешь искать бухло и терроризировать местное население? Ты становишься таким плохим мальчиком, Рик. Прямо не знаю, что с тобой будет дальше.       Ричард наклонил голову набок, задумавшись, а потом спросил, будто не был уверен:       — Ты флиртуешь, Гэвин? Флиртуешь рядом с трупом?       — Так. Пиздуй уже, куда ты там собирался. А я навещу эту Арчер. — Гэвин проводил взглядом Ричарда, ещё раз осмотрелся и решил, что труповозку они вызовут немного позже.       — Мог бы себе завести ассистентку и поприятнее, — с упрёком сказал он Нэду Питерсу, предвкушая не самый приятный разговор со строгой женщиной. Нэд промолчал, совершенно безразличный к тяготам полицейской службы и другим мелким, незначительным проблемам суетливых живых людей.

❖

      — Нет, детектив. У Нэда не было врагов. Он был весёлый, общительный человек. Щедрый, открытый, обаятельный. Его любили женщины... Нет, я не могу сказать, почему он на это решился.       — Он был женат? — немедленно вставил очередной вопрос Гэвин, думая о том, что сейчас делает Ричард.       — Нет. У него не было длительных отношений. Только короткие романы, насколько мне известно.       — А вы давно его знаете? — Эмили кивнула. Но любопытному детективу этого было мало, поэтому она короткими, сухими фразами описала их совместную работу:       — Мы познакомились с Нэдом пятнадцать лет назад. Я тогда подрабатывала в мастерской по пошиву карнавальных костюмов, ничего интересного, обычное конвейерное производство. А Нэд как раз открыл своё первое ателье. Он пригласил меня как разнорабочую, а позже я стала его личным секретарём. Нэд оказался очень талантливым дизайнером. Вскоре у него была своя клиентская база. Некоторые из его дизайнерских платьев стали популярны в сети, их часто пытались копировать, так что пришлось подать несколько исков за нарушение авторских прав. Крупные производители предлагали вывести на рынок линейку готовых свадебных нарядов для продажи в интернет-магазинах.       — И как, дело пошло? — спросил Гэвин, хотя его не слишком занимали разговоры о тряпках.       — Мы создаём эксклюзивные платья, «Белая принцесса» не перешла на массовое производство при Нэде и, надеюсь, не перейдёт и впредь, — с достоинством ответила Эмили.       — А почему он назвался чужим именем? — спросил Гэвин, впервые не радуясь умению собеседника отвечать чётко, без лишних сентиментальных подробностей. Он хотел выиграть побольше времени для Ричарда, который слонялся по дому без разрешения этого цербера.       — А, это... Он подумал, что салон будет популярнее, если придать ему такой европейский шарм. Он вообще любил всё красивое.       — Поэтому выдал себя за иностранца? Кстати, он правда похож на итальянца, если я хоть что-то в них понимаю.       — Это не противозаконно, — холодно заметила Эмили, — что насчёт внешности... Его отец был из племени гуронов. Забавно, скольких людей может обмануть внешний вид. Ну а имя, считайте, что это название торговой марки. Анджело Манчини звучит лучше, чем Нэд Питерс, не находите?       — Да мне как-то... — начал Гэвин, но сдержался и поправился. — Я в том смысле, что все эти европейские имена на вывеске для меня значат примерно одно и то же. А именно: «Мы обдерём тебя как липку».       — В этом тоже нет ничего незаконного, — сжав губы и тронув дужку очков, ответила Эмили, — к тому же свадьба — это событие, которое стоит трат, с этим вы, надеюсь, спорить не будете?       Гэвин мог бы поспорить и вспомнить о том, что тётушка Мэри четыре раза была замужем и сейчас находилась в активном поиске, но он предпочёл свернуть разговор на другую тему. Он вспомнил двух AP600 женского типа, с диодами и в одинаковых костюмах персикового цвета, которых встретил в холле, прежде чем вошел в кабинет хозяина дома.       — Я заметил у вас андроидов. В штате есть люди, или?       — Нет, на Нэда сейчас работают только андроиды. Он решил, что это продуктивнее и выгоднее, хотя некоторые клиентки предпочитают ручной человеческий труд, но в целом заказчицы лояльно отнеслись к таким изменениям. Всего в штате девять моделей. Они работают в нашем швейном цехе.       — Только андроиды... Но вас он не заменил на андроида. Вы такой ценный работник, Эмили?       — На этот вопрос вам мог бы ответить Нэд. Я не привыкла хвалить себя, но думаю, что он не мог на меня пожаловаться. Это всё, детектив? — Гэвину хотелось прицепиться к чему-то ещё, но Эмили была как гладкая отвесная стена: почти никаких трещин и зазоров.       На все вопросы о Нэде и его привычках он получил короткие, но исчерпывающие ответы. Спрашивать было больше не о чем, и он посмотрел на картину за спиной женщины. Она отличалась от тех бесконечных вариаций цветочных букетов, что он видел в других помещениях.       — Красиво, — похвалил он полотно, — это какой-то библейский сюжет?       Губы Эмили покривились на какое-то мгновение, но Гэвин успел увидеть и прочесть это выражение лёгкого презрения к его тупости и неосведомлённости. Ответила она вполне спокойно и даже дружелюбно:       — Да, очень красиво. Это знаменитая история, детектив. Рада, что вы оценили.       — И ещё, Эмили. А кто станет владельцем вашей «Белой принцессы» после Нэда? — Она опустила глаза и снова поправила свои очки.       — Вы ведь хотели спросить, не я ли его наследница? — прямо спросила она.       — Да. Так это вы наследница? — Несмотря на то что с Эмили Арчер было тяжело разговаривать, Гэвин невольно оценил этот жёсткий характер.       — Нет. Не я. В завещании указаны его родители.       — Спасибо за информацию. Тело заберут в течение получаса, и вы сможете принимать ваших клиенток.       Эмили кивнула и отвернулась к монитору своего компьютера, приступив к каким-то неотложным делам.

❖

      — Что скажешь? — спросил Рид, наблюдая за упаковкой и погрузкой тела модельера в труповозку. Они с андроидом вышли во двор, чтобы без свидетелей обсудить результаты вылазки Ричарда.       — Здесь есть подвал, оборудованный для хранения вин, один бар и несколько бутылок алкогольных напитков на кухне. Я изучил ассортимент. Там не оказалось нужной бутылки. На воротнике рубашки остались капли от виски. Предположительно, это канадская марка «Чёрный бархат». Я проверил мусор...       — Боже, енот ты помоечный...       — Но логично предположить, что бутылку могли выбросить.       — Ладно, скажи, что ты рылся в помойке не напрасно, утешь мою душу.       — Нет. Я ничего не нашёл. — Ричард был немного обескуражен, но Гэвин подбодрил его:       — Значит, моя теория подтверждается. Дело нечисто, Рик. Причин для самоубийства не было. Депрессией он не страдал, дела шли отлично. Деньги, бабы, успех. Пропавшая бутылка. Никаких записок. Его точно грохнули.       — У тебя есть подозреваемый? — осторожно уточнил Ричард, уже готовый к самой шальной и невероятной версии.       — Мне нужна женщина, — торжественно объявил Рид и немедленно уточнил, — то есть тут явно замешана баба. Может, он с ними спал? С этими своими кибер-портнихами?       — Со всеми сразу?       — Ну а что, устроил себе кибер-гарем и трахал по очереди. Хотя какой смысл в этой очереди, если они все на одно лицо. Но кто я такой, чтобы осуждать чужие вкусы...       — Гэвин. У этих моделей нет оборудования Трейси. Оно им не требуется для работы на швейном производстве. И... кибер-гарем, серьёзно?       — А что такого? Я бы, может... Хотя нет, я тебя одного-то еле выдерживаю. А про оборудование... Тебе тоже вроде не требуется, но ты вот ходишь и размахиваешь им. У тебя же откуда-то он взялся. Откуда, Рик? — немного понижая голос, спросил Гэвин. Когда ребята из морга помахали им рукой и выехали на дорогу, Ричард задумчиво заметил:       — Мы расследуем дело об убийстве, а тебя занимает вопрос, откуда у меня пенис?       — А что такого? Я этого коренного итальянца с берегов Огайо вообще впервые вижу, а твоё хозяйство мне покоя с весны не даёт. Ты поделишься, наконец, этой своей таинственной историей «Как Рик и его Член обрели друг друга»? Или предпочитаешь слушать мои невероятно увлекательные версии?       Ричард посмотрел осуждающе, ему явно не доставляли удовольствия разговоры об этой отличительной особенности в его конструкции. Что было вдвойне удивительно, учитывая, что на другие вопросы о своём устройстве он отвечал вполне спокойно.       — Ладно, — приготовился к сочинению своей версии Гэвин, решив, что это будет хорошая разминка для мозгов, — однажды Камски подумал, что андроидам-детективам иногда нужно работать под прикрытием. Например, в стриптиз-клубе... Или в борделе. А чтобы его не раскрыли раньше времени, то надо к комплекту формы добавить леопардовые стринги и прикрутить...       — Гэвин, среди всех твоих глупых теорий эта самая глупая. К тому же к созданию прототипа андроида-детектива RK800 Элайджа Камски не имел никакого отношения. Он не работал на Киберлайф в этот период.       — Ой, извини, забыл, что отменил свою подписку на «Форбс» и перестал следить за курсами акций и богатыми жопами типа Камски.       — За принятием новых законов и поправок ты тоже перестал следить, детектив Рид?       — А что? Там было что-то про члены для андроидов? Тогда я бы почитал!       — Поправка к «Биллю о правах андроидов». Цитирую: «Ни одна человекоподобная синтетическая машина, созданная после двенадцатого ноября две тысячи тридцать восьмого года по технологии компании «Киберлайф», не должна подвергаться правовой, видовой или иной дискриминации...»       — И где тут про члены, Рик? — зевая, спросил Рид, которого режим цитирования документов всегда вгонял в сонное состояние лучше любой колыбельной.       — Человеческий облик синтетической машины должен совпадать с представлениями о гармоничной внешности. То есть теперь нельзя создать андроида с нарушением пропорций человеческого тела, с отсутствующими конечностями и другими частями тела, с имитацией физических уродств любого вида.       — Одноногих, горбатых и без членов? — сообразил наконец Рид.       — Да, Гэвин. Потому что это может помешать синтетическому существу строить гармоничные отношения с человеческим социумом. У андроидов, созданных после революции, должны быть все возможности для успешной интеграции.       — Не знаю, Рик. Какая-то хуйня, как по мне... Если бы ты был конопатым рыжим коротышкой с лицом сорокалетнего алкаша, да ещё и без члена в штанах, то я бы с тобой подружился гораздо раньше. Из жалости к твоему убожеству. А ты ходишь и сияешь, как будто перед работой тебя полируют до блеска. Это бесит. Мне вообще не нравится то, что ты вечно как на параде. Выглядит неестественно, — вдруг глубокомысленно заметил Гэвин.       — Почему же ты тогда не дружишь с О`Гилви? Если тебе так нравится, когда люди не «сияют» и выглядят естественно?       — Подъебал так подъебал, Рик, — благодушно признал Гэвин, — ладно, кое-что в тебе мне нравится больше, чем в людях.       Ричард так быстро повернулся к Гэвину, услышав это признание, что тот не смог снова не засмеяться:       — Хочешь подробностей, тщеславная скотина?       — Да.       Гэвин задумался. Объяснить, что именно ему нравится в андроиде, оказалось не так уж легко. Он попытался мысленно составить список хотя бы из десяти пунктов.       Ричард...       Ричард — это таблетка от головной боли на столе в тот момент, когда мигрень только начала разыгрываться. Горячий сладкий кофе идеальной температуры. Правильно выбранная радиоволна в приёмнике служебного автомобиля.       Ричард — это «Я взял для тебя тёплые вещи, Гэвин», «Я в тебя верю, Гэвин», «Ты мне очень нравишься, Гэвин», «Я сейчас же приеду, Гэвин».       Ричард — это аккуратные строчки отчётов. Работа, которая приносит удовольствие. Союзник против всего мира. Вышибала, нянька, ходячая энциклопедия и «Нет, мы не заблудимся, Гэвин, да, я умею пользоваться компасом».       Ричард — это сила, чуткость, нежность. Это пальцы, охватывающие шею, приподнимающие подбородок, чтобы долго-долго касаться Гэвина губами, проникать в рот, изучать, играть, доводить до дрожи, до бессильного экстаза, когда тело становится текучим и безвольным, провисая в его руках...       — Ну... Ты хороший напарник, да и спать с тобой приятно, — попытался обобщить свои мысли Гэвин.       — Спасибо, — ответил Ричард.       — Что дальше? Отвезём нашего алкаша домой? — спросил Гэвин, оглядываясь на автомобиль.       — Да. Я пока проверю информацию по завещанию и последним контактам Питерса. Возможно, это нам поможет.       Пока Ричард успевал следить за дорогой и проверять данные по Питерсу, Гэвин смотрел в окно и напряжённо грыз ноготь. В голову ничего не шло. Какая-то пропавшая бутылка, очки Эмили, кибер-портнихи, свадебные платья, гурон-итальянец, гараж, картины... чушь какая-то...       — Рик, — убедившись, что О`Гилви на заднем сиденье спит мёртвым сном, позвал Гэвин.       — Да, Гэвин, — Ричард переключился на напарника, прекратив обработку данных.       — А что за «классический сюжет», где каменная красотка оживает, а радостный мужик её за сиськи мнёт?       — Вероятно, «Пигмалион и Галатея». А почему ты спрашиваешь?       — Да так... А расскажи, о чём там, вкратце.       Ричард изложил историю о скульпторе, который влюбился в статую. А поскольку Гэвин молчал, он продолжил искусствоведческую лекцию. И когда он перешёл к Бернарду Шоу, Гэвин удивлённо спросил:       — Это типа как в «Моей прекрасной леди»? Профессор находит глупую деваху, наряжает её в красивые платья и учит правильно разговаривать?       — Да, учит правильно разговаривать, ей дают уроки этикета, чтобы выдать её за настоящую леди и выиграть спор.       — Выдать замарашку за настоящую леди... А гурона за...       — Блядский Рид... Можно потише, а? Башка раскалывается.       Воспрявший ото сна О`Гилви просунул всклокоченную голову вперёд, между сиденьями, и мутно посмотрел на дорогу.       — Где это мы?       — В Монте-Карло, бля! Допился? Детройт не узнаёшь, Майкл? Не дыши на меня, сука, своим перегаром.       Гэвин пятернёй оттолкнул помятую рожу назад, чтобы не задохнуться от интенсивных паров крепкого алкоголя, и приоткрыл окно, чтобы немного развеять ядовитую атмосферу.       — Мы везём тебя домой, Майкл, — сжалился над коронером Ричард. Майкл вздохнул и попросил:       — Может, в магазин зарулите по пути? Мне бы...       — Перебьёшься!       — Сука ты, Рид... Садист.       О`Гилви побурчал ещё немного и притих, а Гэвин попытался вернуться к своей логической цепочке, но ему всё не удавалось нащупать связь. В голове крутились какие-то невесты, интернет-магазины, зефирные пионы, угольно-серый «Мазератти», кружева, гаечные ключи, шифон, домкраты, индейцы...       Ричард молчал, О`Гилви чем-то шуршал, а потом забулькал. Мгновенно разъярившийся от посторонних шумов Рид обернулся на него, обмер и заорал не своим голосом:       — Стоять!       Андроид ударил по тормозам. Майкл замычал, но бутылку, изъятую откуда-то из недр помятого летнего плаща, не выронил. Ричард и Гэвин уставились на этикетку. Осторожно протянув руку в направлении драгоценной бутылки с плескавшимся почти на донышке янтарным виски, Ричард вкрадчиво сказал:       — Отдай мне её, Майкл. Вот так. Откуда это у тебя?

❖

      — Мисс Арчер? — позвала Бьянка, андроид из штата, набранного Нэдом в прошлом году. Каждый раз глядя в голубые глаза этих вездесущих созданий, которые захватили весь дом, Эмили испытывала почти болезненное унижение. Хотя эти машины всегда были вежливы, послушны и выполняли свою работу аккуратно, быстро, слаженно. Полный дом пугающих близнецов. Это уже даже не отель «Оверлук» из кинговского «Сияния». Это хуже, гораздо хуже. Она пыталась к ним адаптироваться. Она дала им имена. Итальянские, конечно же. И всё же эти Беллы, Летиции, Паолы, улыбчивые и приветливые, продолжали ей напоминать о том, что где-то она допустила ошибку. Роковую. Смертельную ошибку.       — Что ещё?       — Клиентка ожидает в демонстрационном зале.       — Подай кофе и пирожные, принеси образцы тканей...       — Всё сделано, — отчиталась Бьянка с неизменно безмятежным выражением лица, и у Эмили заломило в висках. Она сдвинула очки на лоб и потёрла переносицу.       — Иди. Я скоро буду.       Нужно собраться. Что бы ни случилось: дело важнее всего. Это дело важнее всего... Она подошла к зеркалу, поправила свою и без того идеальную причёску, разгладила складки на платье, распрямилась и, изобразив лёгкую улыбку, оценивающе взглянула на себя.       Всё то же, что и пятнадцать лет назад. Маленькая, неприятная, лишённая всякого обаяния женщина. В двадцать шесть она была такой же. Только морщин на лице не было. Её не любили за резкий, прямой, почти жестокий характер. Она была отличной портнихой, которая знала, какой фасон подойдёт фигуре заказчицы, как придумать что-то из ряда вон выходящее, как подобрать нужный оттенок, материал, как сделать из платья произведение искусства. А Нэд был чёртовым криворуким идиотом, которого взяли в цех только за красивые глаза. Он, кажется, перетрахал всех закройщиц, а потом хозяйка об этом узнала и он вылетел с работы как пробка.       «Помоги мне, Эми! Мы же с тобой едва ли не родня!» — ныл этот смазливый придурок. Хотя общего между ними было меньше, чем между Севером и Югом. Но она почему-то пустила его «пожить недельку». Содержала, кормила, даже давала денег на карманные расходы этому бездельнику. А он только ослепительно улыбался в ответ. Эмили подрабатывала на дому, ночи не спала, чтобы накопить на своё маленькое собственное дело. А Нэд только спал, жрал и говорил о тачках.       Она всё собиралась выгнать его и почти уже сделала это, как вдруг ей открылись новые, небывалые перспективы. Эмили попросила этого бездарного идиота снять мерки с клиентки, которая пришла раньше назначенного времени. Когда с делами было покончено, Эмили застала удивительную картину: её хмурая заказчица, которая была вечно недовольна советами портнихи, спорила с ней и требовала сшить ей платье, из которого её необъятные сиськи вывалились бы при первом резком движении, эта самая заказчица очарованно слушала трёп Нэда. Пользуясь случаем, Эмили подсунула строптивице свои эскизы и та согласилась без колебаний.       Наконец-то и Нэд на что-то сгодился. После этого случая она стала поручать ему общение с заказчицами, а сама погружалась в работу, только давая чёткие указания. Неудивительно, что всё чаще хозяином её маленькой домашней мастерской стали называть Нэда. Эмили не была тщеславной, и её это вполне устраивало. Для того чтобы начать небольшое, но серьёзное дело, им не хватало только определённого лоска. Идею подал сам Нэд, который просто с ума сходил от итальянских машин. Взглянув на журнал с раритетным Феррари на обложке, Эмили подумала, что если Нэда как следует приодеть, постричь, вообще привести в порядок, то он станет неплохой «вывеской» для её предприятия. Молодой, красивый, обаятельный, «талантливый», влюблённо смотрящий на каждую клиентку независимо от её возраста и внешних данных.       Целую ночь она сидела над листком бумаги, перебирая итальянские имена и фамилии. Анджело — прекрасный ангел, прилетевший из солнечной Италии в мрачный Детройт. Манчини — левша. Здесь Эмили, которая была левшой, всё-таки не удержалась и напомнила о себе, скромной портнихе, работавшей в поте лица, пока Нэд развлекался. Эмили сняла небольшое помещение в новом здании на Уайт-стрит. А позже, накопив денег, затеяла строительство особняка по собственному проекту. Всё шло прекрасно. Просто замечательно. Она была хозяйкой своего бизнеса. У неё была своя марка. Свой узнаваемый стиль. У неё был дорогой эксклюзивный европейский салон, в который она вложила всю душу. И у неё был Нэд. Её прекрасный ангел. Глупый, весёлый и ослепительно красивый. Непонятно, в какой момент она потеряла контроль. Позволила себе расслабиться. Забыть, что Нэд, томный принц в роскошных рубашках и дорогих костюмах, подчёркивающих его стройную фигуру, что этот Нэд — тот самый бездельник, который только и умел, что валяться на диване перед телевизором с бутылкой пива. Она очнулась, только когда Нэд по документам стал официальным владельцем «Белой принцессы» и резко забыл дорогу в спальню Эмили.       Непонятно, что из этого было ужаснее. То, что она попалась на такую дешевую, собственными руками сотворённую приманку, или то, что Нэд стал творить после того, как стал хозяином в этом доме. Он тратил деньги на дорогие машины, меняя их раз в сезон. Он начал безобразно много пить и совершенно не помнил себя после нескольких порций алкоголя. От «огненной воды» его развозило, и он превращался в тупое, ничего не соображающее животное. Постоянно меняющихся женщин, неразумные траты и алкоголь Эмили могла бы ему простить. Но он пошёл дальше, внезапно решив, что сам прекрасно может справиться с ведением бизнеса.       Он будто мстил ей за каждое колкое слово, за каждую насмешку над его глупостью, он её ненавидел и делал всё, чтобы ей было больно.       Нэд стал вмешиваться во всё. Он ни в чём не разбирался, поэтому каждый новый день стал напоминать войну. Из-за его выходок начались проблемы с поставщиками, несколько раз он засветился в скандальных видео, Нэд получал гигантские штрафы за нарушение правил, гоняя на своём чёртовом «Мазератти». Он уволил всех портних, которых Эмили собирала, как жемчужины, по всему Детройту, и закупил партию безликих, но послушных AP600. Никакой импровизации, только тупое исполнение инструкций. Эмили смотрела на них и не знала, что может быть хуже этого. От переживаний и постоянного стресса у неё начались сильные головные боли и проблемы со зрением. Она слепла, лечение требовало денег, а Нэд не торопился оплачивать страховку. И вот, словно этого всего было мало, Нэд приготовил ей очередной сюрприз, который должен был её добить и уничтожить. Контрольный в голову.       Эмили снова провела рукой по волосам, поправила очки на носу и отправилась в демонстрационный зал. Она извинилась перед клиенткой, сказав, что Анджело в отъезде. Проследила за последней примеркой, дала пару указаний портнихам. Убедившись, что платье практически готово, она отправилась обратно в кабинет, чтобы разобрать бумаги, пока есть время. Но её снова отвлекла Бьянка.       — Мисс Арчер. Вернулся детектив Рид, и он хочет с вами пообщаться.       — Предложи детективу кофе, — автоматически ответила Эмили, — скажи, что я выйду через десять минут.       Она сложила руки на столе и попыталась вспомнить всё, что случилось этой ночью. Как она нашла переписку Нэда с производителями дешёвой «дизайнерской» одежды. Копии договора, подписанного неделю назад без её ведома. Договор на самых невыгодных условиях, уничтожавший всё, что создавалось годами, и ничего исправить уже было нельзя. Она нашла Нэда пьяным в стельку в его новом автомобиле. Она вырвала из его рук проклятую бутылку, потребовала объяснений и получила в ответ только оскорбления.       — Я устал, понятно тебе? Устал от такой жизни. Я не хочу больше видеть этих баб, этот дом и тебя тоже не хочу... — заявил он заплетающимся языком и потребовал вернуть бутылку.       Эмили вышвырнула виски прочь из гаража, так далеко, насколько смогла. Судя по звуку, бутылка приземлилась где-то на газоне, там, где Нэд её точно не нашёл бы ночью, а до кухни в поисках новой дозы он не дополз бы в таком состоянии. Она опустила автоматические ворота и заметила, что Нэд успел отключиться. Он расслабленно откинулся на спинку кресла и блаженно спал. Эмили посмотрела на его лицо, поправила воротник рубашки, перегнулась через него, чтобы подуть в мундштук алкозамка. Потом она взяла Нэда за бесчувственную руку и повернула ключ в замке зажигания.       Ей хотелось сказать что-то на прощание, но у неё всегда были проблемы с выражением своих чувств. Поэтому она молча вышла, закрыв за собой дверь.       Эти люди из полиции, они отвлекали её от размышлений. Хотя именно сейчас ей хотелось перебрать свои воспоминания, привести их порядок так же, как она приводила в порядок документы.       Сначала явился какой-то полусумасшедший рыжий пьяница. Потом невежественный и не в меру болтливый детектив со своей молчаливой бесстрастной машиной, как будто в этом доме было мало чёртовых машин... Если бы Эмили хотелось обвести их вокруг пальца, если бы у неё была хоть одна причина бороться и жить, то она бы попыталась отвести от себя подозрения. Но дёргаться, сопротивляться, пытаться выкрутиться сейчас? Её бизнес был продан. Её дом захватили андроиды. Её глаза почти ослепли. Её любимый умер. А последнее платье было почти готово.       — И получилось недурно, — заметила она, доставая из сейфа ремингтон. Эмили заняла кресло хозяина дома, сняла очки, спрятала их в футляр. Поправила волосы, откинулась на спинку кресла и приподняла подбородок, упирая ствол пистолета под правильным углом.

❖

      — Прогуляемся? — предложил Ричард необычно молчаливому Гэвину.       — Чего? Здесь? — Гэвин посмотрел на белеющую чистенькую набережную с сомнением.       — Ты же хотел побыть у реки, — напомнил Ричард их утренний разговор, думая, что сейчас самое время для того, чтобы снизить уровень стресса. Но Рид только фыркнул презрительно.       — Раз уж ты решил дать мне отдохнуть, то давай не здесь... меня тошнит от этого места. Поехали на Риверуок, до него рукой подать. Вход свободный, и смокинг с бабочкой не требуются.       На Риверуок было почти безлюдно. Необычно для выходного дня, но сейчас так было почти везде. Многие из тех, кто мог себе позволить уехать из Детройта хотя бы на время, просто покинули город. Остальные работали. Гэвину даже нравилось то, что рядом никого нет.       Ему сразу полегчало, и Ричард с удовлетворением отметил, что Гэвин повеселел и будто забыл о происшествии в доме Питерса.       — Погода сегодня что надо, Рик. Я конечно люблю жару, но... немного заебало чувствовать себя как попкорн в микроволновке.       >Температура воздуха: двадцать три градуса по Цельсию. Влажность воздуха: сорок пять.       — Чувствуешь, какой ветер? — с видимым наслаждением втягивая воздух носом, сказал Гэвин и блаженно закинул голову назад, прикрывая глаза.       >Скорость ветра: шесть целых девять десятых миль в час [лёгкий бриз, по шкале Бофорта].       — Как думаешь, сегодня снова дождь пойдёт?       >Облачность: средняя, с преобладанием кучево-дождевых облаков [Cumulonimbus humilis]. Вероятность выпадения осадков: семьдесят два процента.       Гэвин заставил Ричарда сесть на землю и без конца описывал всё, что видит вокруг. Как будто андроид был слепым.       «Посмотри туда!» — говорил он, и Ричард смотрел в нужном направлении.       «Послушай». — Он фиксировал звуки, пытаясь понять, какой из них так понравился Гэвину.       «Вдохни». — Он имитировал вдох.       «Почувствуй!» — Ричард послушно выполнял все команды. Но ничего не «чувствовал». Он хорошо понимал, что из себя представляют явления, о которых говорил Гэвин. Но как их почувствовать? Они отличались только физическими параметрами: интенсивность, скорость, влажность, плотность, направленность.       Почему Гэвину нравится сидеть здесь, на траве? Его стул в офисе гораздо удобнее, а находиться в помещении должно быть гораздо комфортнее, чем на берегу реки. Чем дождливая погода «лучше» солнечной? Чем запах травы «лучше» запаха искусственного ароматизатора в автомобиле? Вкусы и предпочтения Гэвина он мог рассортировать по ячейкам памяти. Классифицировать, пользоваться ими по мере необходимости. Но понять, почувствовать, разделить их с Гэвином он не мог.       — Тебе нравится? — подходя сзади к сидящему андроиду, требовательно спросил Гэвин. Он присел на корточки и положил голову на плечо Ричарда, касаясь ухом его щеки. Указал рукой на противоположный берег и сказал так, будто Ричард этого не знал:       — Там уже Канада. Если взять бинокль, то можно увидеть людей, которые живут в другой стране, с другими законами и другим правительством. У них там есть кленовый сироп и нет андроидов. Странно, да?       — Очень, — сказал Ричард, хотя в том, что он видел Канаду, не было ничего удивительного, ведь два берега разделяло расстояние всего одну целую две десятых мили, а погода была ясная. Но он соглашался и хотел услышать, что ещё нравится Гэвину. И тот говорил, показывал, чему-то радовался. Гэвин снова и снова наклонялся к уху Ричарда и спрашивал:       — Чувствуешь?       — Да, — отвечал андроид, не уточняя, что он чувствует только руки Гэвина на своих плечах.       Они сидели на берегу один час и пятнадцать минут. Почти наедине, если не считать редких прохожих, которые не обращали на них никакого внимания. А потом Гэвин опомнился, выругал нерадивого Ричарда за то, что из-за него было потеряно столько времени, и они помчались в участок, чтобы успеть покончить с делами хотя бы до полуночи.

❖

      Ричард приехал к Гэвину после работы без предупреждения, без звонка, без отправки сообщения.       — Хочу остаться сегодня здесь, — уведомил он хозяина квартиры тоном, не допускающим возражений.       — И что ты ждешь от меня? Ужин при свечах? Или слёзы радости? Ты и так тут почти каждую ночь, Рик, хватит каждый раз мне торжественно это объявлять...       Ричард снял куртку и свернул её так, чтобы она не раздражала Гэвина своим видом. Тот очень не любил, когда форменная куртка андроида попадалась ему на глаза после работы. Он подумал, что, наверное, стоит купить какие-то нейтральные домашние вещи, чтобы не выглядеть как «Бела Лугоши без плаща». Обязательно купить что-то скромное, неяркое, серое, коричневое, блекло-зелёное, такое, как любит Гэвин. Это можно сделать завтра. А сегодня...       — Я сказал, не сегодня, Рик, — просматривая свои заметки, ответил Гэвин на прикосновение к плечу.       Ему даже смотреть на Ричарда не требовалось, он различал его касания по видам. Мягкие или требовательные, строгие или нежные, лёгкие или интенсивные. Для него они были всё равно что слова, произнесённые вслух. В выражении сексуального интереса андроид был постоянен. Подойти сзади, положить ладонь на плечо и легко переместиться к шее, подняться вверх и погрузить пальцы в волосы Гэвина и массирующими, томительно-медленными движениями вызвать ответный жаркий импульс в районе солнечного сплетения.       — Не сегодня, — повторил он, чувствуя, что Ричард и не подумал остановиться. Гэвин бросил планшет на диван и вздохнул. Он планировал немного почитать, поужинать, позвонить матери, а потом как следует выспаться. Планировал, что Ричард найдёт, чем себя занять. У него это всегда отлично получалось.       — Пожалуйста, — сказал Ричард, — я хочу тебя.       — Я и так весь твой, как и мои апартаменты, в которых теперь нихуя не найдёшь. Где, например, моя жёлтая кофейная чашка, а?       Гэвин ожидал ответа в стиле: «Кофейная чашка имеет объём до семи целых пяти десятых унции, а твоя чашка вмещает более пятнадцати, следовательно, это бульонница и, следовательно, пить из неё кофе ты не будешь, попрощайся с ней навсегда, Гэвин Рид!»       Но Ричард явно не придал его вопросу никакого значения. Он взялся двумя руками за хомут чёрного воротника. Расстегнул рубашку, глядя на Гэвина пристально, и его ресницы задрожали, когда он зафиксировал признаки участившегося дыхания, покраснение кожного покрова, расширившиеся зрачки. Гэвин это тоже заметил, и сердце обмерло, будто он сорвался вниз в вагонетке на американских горках. Они ещё не прикоснулись друг к другу, просто ловили общую волну, передавая импульс по воздуху, по сверхчувствительным датчикам, по обнажённым нервам.       — Постой, — не выдержал Гэвин, напрочь забыв о своих мирных планах на вечер.       Он стянул футболку через голову и сдёрнул домашние штаны почти одним махом. Не слишком изящно. Гэвин раздевался не так эстетично, как это умел делать андроид, но видел, что тому всё нравится, действительно нравится эта неуклюжая торопливость. И то, как Гэвин на него смотрит, и то, как дышит, то, как дёрнул ногой, освобождаясь от штанов, повисших в районе щиколотки. Ему нравится голый нервный Гэвин со стояком, который болтается из стороны в сторону при каждом шаге навстречу андроиду. А Гэвину нравилось то, как он смотрел на него. Они добрались до кровати, и Ричард, верный себе даже сегодня, спросил:       — Как ты хочешь сегодня?       — А как ты хочешь, Рик? — вопросом на вопрос ответил Гэвин.       — Хочу разнообразия. Хочу быть снизу, — прямо ответил Ричард. Сообщил по всей форме. Отчитался. Уведомил о намерениях.       — Да ты, наверное, шутишь...       Но Ричард не шутил, Гэвин видел это по сосредоточенному лицу, по взгляду, который он уже наблюдал пару раз, и этот странный взгляд его переворачивал, заставлял вздрагивать и вызывал смешанные, но сильные желания. Хотелось то ли бежать прочь, то ли прижаться теснее, вдавиться, залезть внутрь, как в кокон, и жить где-то там среди переплетений проводов, среди трубок искусственных сосудов. Туда, внутрь, в тишину, в спокойствие, в медитативное существование. Погасить огни, замереть, остановиться, слиться с ним, как сливается бурная и мутная река с водами Атлантики.       Гэвин утянул Ричарда вниз, на себя, и долго, медленно, со вкусом и наслаждением целовал его, слыша, как колотится сердце и участившийся пульс отдаётся в ушах. Андроид опирался на локти, чтобы не наваливаться всем своим немалым весом, и Гэвин то и дело отрывался от него, чтобы увидеть его лицо. И оно ему нравилось своей отрешённостью, хоть он и не мог знать, что внутри этой головы, какие «мысли» вводят его в это состояние лёгкого транса, отражённого в светлых глазах и расслабленных лицевых мышцах.       — Только не симулируй ничего. Не нужно, — попросил он, и Ричард одним взглядом пообещал, что не будет.       Гэвин пропустил бы чёртову прелюдию, но теперь чувствовал, что его торопливость не пойдёт на пользу. Хотелось замедлиться, растянуть момент, хотя он знал, что Ричард теперь точно не взбрыкнёт, не станет прикидываться ледяной скульптурой, которая по ошибке попала в постель к Гэвину вместо того, чтобы украшать городскую площадь на Рождество.       «Хочу быть снизу» — это не мимолётный каприз, а договор о намерениях, который они прямо сейчас скрепляли и заверяли. И на этот раз Гэвин решил ответственно подойти к чтению мелкого шрифта.       Несмотря на то что его тело буквально изнывало от нетерпения — «Быстрее, быстрее, быстрее!», — Гэвин был медлителен до крайности и внимателен, будто имел дело не с андроидом, а с хрупкой феей, которая может рассыпаться в прах от одного неверного движения или грубого касания.       — Можно? — спросил он у Ричарда, вывернувшись из-под андроида и мягко толкая его вниз. Ричард молча лёг на живот, и это настороженное молчание не понравилось Риду. Он не собирался терпеть пассивность андроида. «Нет, на этот раз всё будет по-другому, мой ледяной мальчик».       Он сел рядом с Ричардом и провёл рукой вдоль позвоночника, начиная от основания шеи и ровно подстриженной кромки волос. Замедлив движение руки на пояснице, он не стал спускаться ниже. Он рассматривал рельеф и текстуру кожи, трогал, сосредоточившись на любовании телом. Никогда он не уделял столько времени тому, чтобы рассмотреть Ричарда. Непроизвольно у него вырвалось признание:       — Охуенный... просто прекрасный, — он как будто только что открыл для себя этот факт.       — Необязательно мне делать комплименты, Гэвин, — подал голос Ричард.       — Заткнись. Делаю комплименты когда хочу и кому хочу, и ты мне не указ. — Он придвинулся ближе и, нависнув над спиной Ричарда, опустил лицо ниже и поцеловал сначала между лопаток, потом двинулся ниже и ниже, отмечая кожу андроида влажными и горячими метками. И снова остановился, не доходя до ягодиц, намеренно оттягивая желанный момент, и спросил самым невинным тоном:       — Можно, Рик? — Андроид не ответил, но легонько шевельнул бёдрами, выражая согласие. Гэвин устроился сверху, вжимая своё возбуждение в ложбинку между ягодиц, а лицо уткнул в шею Ричарда, потёрся носом о мягкие тёмные волосы на затылке и присосался губами к шее. Он почувствовал, как руки Ричарда обхватили его бёдра и плотнее прижали к себе. Они начали двигаться, потираясь друг о друга, всё плотнее, сильнее, ускоряясь...       — Ричард... Рик... — Безумное радостное ощущение цельности, взаимности, каким бы странным ни был этот акт, состоявший пока что только в том, что они сцеплялись руками, сплетались, пытаясь обвиться, намертво прилипнуть, запаяться в одно целое существо, он нравился им обоим.       Перед закрытыми глазами Гэвина мельтешили искры, и он мчался через какой-то чёрный космос, озаряемый красными вспышками с каждым ударом сердца. Он не сразу ощутил, что под его языком разошёлся, как открытая рана, скин Ричарда. Только когда чуткие губы не обнаружили привычной бархатистой поверхности, которую хотелось прикусывать зубами и покрывать поцелуями, будто извиняясь за излишнюю грубость, он приоткрыл глаза.       По спине пробежал противный холодок, и первым желанием было отстраниться. Он видел андроидов «без кожи», но Ричарда — почти никогда. Он всегда был «человечным». Только его руки без скина, которые касались замков, интерактивных панелей, бытовых приборов. Но сейчас обнажились шея и плечо, открывая белую поблескивающую поверхность корпуса с эластичными вставками, опоясывающими суставы, с бороздками в местах соединения частей.       — Рик?       — Хочу чувствовать тебя лучше, скин мешает, — ответил Ричард, — если тебе неприятно, я...       — Мешает? Как одежда?       — Да, Гэвин. Как одежда. — И Гэвин подумал, что каким бы диким ни был этот опыт, будет несправедливо отнять у андроида возможность словить свой кайф только потому, что его напрягает вид белого пластика.       — Снимай его нахуй, — посоветовал он, закрывая глаза, чтобы не видеть, как пропадёт светлая кожа с родинками, тёмные волосы, выразительные брови, ресницы, как сползёт нежнейший слой, покрывающий губы Ричарда.       Это всё было неважно. Он ощутил изменения, и они не показались ему неприятными, ему даже показалось, что Ричард стал теплее. И гладкость под пальцами была не пугающей, а притягательной. Скользить пальцами по такому телу было легко и приятно, будто оглаживаешь полированный бок нового автомобиля, наслаждаясь его безупречной поверхностью, которую не испортил ни один мелкий изъян, ни одна микроскопическая царапинка.       Гэвин попробовал заново провести языком по обнажённой теперь уже в самом прямом смысле шее. И услышал под собой какой-то неразборчивый звук. То ли смазанное восклицание, то ли вздох. Он потерся небритой щекой о плечо и вслепую начал гладить, сжимать, царапать короткими ногтями, и от вибрации, которую вызывали его прикосновения, он испытал чувство торжествующей радости. Оказывается, Ричард умел получать удовольствие от прикосновений. Или это не удовольствие?       — Тебе нравится? Что ты чувствуешь?       >Изменение чувствительности сенсоров...       >Анализ площади соприкосновения...       >Анализ характера движения: ускорение, замедление...       >????....????...       — Рик?       — Я не знаю.       — Не знаешь, что чувствуешь? — переспросил Гэвин, обводя пальцем ушную раковину андроида. Тот снова слегка дёрнулся. Гэвин потрогал ухо губами и зашептал:       — Мне перестать?       — Нет!       Гэвину понравилось, как это «Нет!» прозвучало. Он спустился ниже, проверяя чувствительность каждого позвонка, трогая пальцами, носом, губами, притираясь щекой, запоминая, где его прикосновения к корпусу вызывали слабую вибрацию, а где Ричард не реагировал. Устроившись между послушно разведённых бёдер андроида, он раздвинул ягодицы и не стесняясь провёл языком между ними, ногтями впиваясь в округлые выступы, пытаясь промять эти твёрдые «мышцы». Это действие не особо впечатлило Ричарда, на поцелуй в ухо он реагировал гораздо... чувственнее.       Тело Ричарда совершенное. Без признаков вкуса, запаха и почти стерильная чистота, никаких человеческих проблем с подготовкой к сексу, которая так смущала Гэвина, никаких досадных препятствий для немедленных действий. Он вжался в него лицом, смазывая слюной, вылизывая языком от мошонки до мышечного кольца, которому не хватало сейчас реалистичности, складок кожи, неровности, мягкости, но это не сбивало возбуждение. А просто придавало происходящему какой-то ирреальный оттенок. Он мял Ричарда, кусался, присасывался к чувствительным точкам и урчал, как большой кот, терзающий кусок сочного мяса.       Он нащупал на внутренней поверхности бедра какой-то сенсор, от прикосновения к которому Ричарда передёрнуло. И Гэвин спрятал лицо между его ног, обласкивая языком это волшебное место; одной рукой он обвил бедро Ричарда, а другой потянулся к его промежности, втискивая большой палец внутрь. И сам застонал, обдавая горячим дыханием белый пластик, когда палец обхватили плотные стенки гладкой плоти, внутри совсем неотличимой от человеческой. Ричард снова издал какой-то странный звук, какое-то смятое, как лист бумаги, слово, в котором Гэвин скорее почувствовал, чем узнал просьбу «Ещё!».       Нужно было выяснить это раньше. Что тело андроида может быть настолько чувствительным, жадным до ласки. Сейчас Гэвину хотелось отыграться за потерянное время, время, когда он получал свою долю удовольствия, как кусок сладкого пирога, и наслаждался им в одиночестве. А Ричард наблюдал со стороны и говорил, что ему этого достаточно. А оказалось, что может быть и по-другому, что можно нажать, оцарапать, присосаться в нужном месте, и Ричарду будет хорошо. Непонятно как, непонятно насколько, но хорошо, и он этого не скрывает.       Гэвин жался к нему, постанывая от одного только понимания, что он прямо сейчас трахает андроида, трахает его электронные мозги, его нервы, его программу, оставляя в памяти метки, сигналы, импульсы. Влажный горячий язык жмёт на сверхчувствительный сенсор, пальцы помогают, растирая поверхность, чтобы датчик свёл с ума дрожащего андроида, свёл с ума окончательно, окончательно, окончательно...       Рука Ричарда дотронулась до его волос, зацепив их грубо, жёстко, так же, как и в схватке на складе, где они играли во врагов. Он дёрнул голову Гэвина вверх и потянул на себя. Гэвин понял зачем. Невольно открыл глаза, увидев распластанное тело. Непривычное, странное, но очень красивое, как он раньше не понимал, не видел гармонию этих линий, сочленений, форм, цвета, текстуры? «Красивый, красивый, красивый, самый совершенный», — долбила в мозг мысль, которая раньше задвигалась куда-то в тёмный угол, стояла там такая же неприкаянная, как Ричард в своей департаментской кладовке.       Он замешкался, уставившись на спину Ричарда, но всё же не забыл осторожно спросить:       — Можно, Рик? — Ричард обернулся через плечо, и этот полузнакомый безбровый профиль, растерянно приоткрывшийся рот и блестящий удивлённый глаз довершили дело. Он весь был открыт, готов отдаться, Гэвин отлично знал это выражение лица и понял: больше не нужно сдерживаться, терпеть муку нерастраченного желания.       Он легко подтянул своё тело вперёд, прижался пахом к ягодицам Ричарда, потёрся о него, вдавив член во влажную от слюны ложбинку. Навис над андроидом, целуя его в ухо, чтобы снова вызвать дрожь, сладкую, желанную, потом в щёку, в плечо. Когда они поцеловались, он опустил одну руку вниз, направляя член, медленно, почти не дыша, вошёл в него. Ему пришлось остановиться на некоторое время — слишком сильным было это впечатление. Потом он выдохнул и, вытянув руки вперёд, положил ладони на кисти Ричарда.       Они переплели пальцы, и Гэвин, толкнувшись вперёд, понял, что можно не тянуться за смазкой на прикроватном столике, что там скользко и без этого. Скользко, гладко, тепло, плотно, одуряюще тесно, так, что сознание можно потерять от того, как его впустили и сжали. Намеренно или случайно Ричард подался назад, вгоняя член Гэвина почти до конца, и пришлось начать двигаться. Двигаться, громко дыша в затылок Ричарда, ускоряясь и замедляясь, полностью отдавшись ощущениям. Он с благодарностью улавливал ответное движение бёдер навстречу себе, поощрял его тихими восклицаниями, ласковыми словами, которые неизвестно откуда он знал и умел ими пользоваться, удивляясь сам себе. Он то падал на спину андроида, то приподнимался и двигался всё резче, сильнее, жёстче, а когда услышал вздох под собой, подумал, что не сможет выдержать больше ни секунды. Хотелось продолжать, но сил не было, слишком хорошо, до болезненности, и растягивать чувство, длить становилось всё сложнее.       — Тише, Рик, умоляю... — попросил он, мечтая продлить эту эйфорию и одновременно желая кончить, кончить, кончить...       Но Рик снова сладко и прерывисто вздохнул и застонал. У Гэвина потемнело в глазах, и он с огромным трудом замедлился. Грудь распирало от ощущения, что сердце заполняет её полностью и пытается изнутри выломать рёбра, он балансировал на грани острого мучительного экстаза. Он забыл спросить заранее, можно ли кончить внутрь, и не успел это сделать сейчас. Вообще плевать, что там дальше, умереть на Ричарде, внутри него, раствориться, распасться на атомы, чтобы не собрали...       Гэвин всё равно не успел бы выйти из него, и со стоном тяжёлым, низким он сдался, горячо излился внутрь и дёрнулся от непроизвольной судороги, весь сжался, отвердел, будто вся жизненная энергия сконцентрировалась в одной точке. Ни мыслей, ни слов, ничего, кроме животного ощущения единства... И пульсация члена и слабая, но хорошо ощутимая вибрация внутри Ричарда, продлевающая удовольствие, которого и так было слишком много.       Ричард почувствовал, как тело Гэвина наваливается сверху, снова, но уже не для того, чтобы удобнее было совершать фрикции, а в ласковом и благодарном порыве обвивает руками и, почти мурлыча, что-то неразборчиво шепчет, бестолково тычась лицом в шею, как раз в место, где под пластиковой защитой скрыт разъём, ещё одна чувствительная точка. Он запомнил. Он хочет сделать своему андроиду приятно, приятно, приятно...       Ричард скользнул под руками, выворачиваясь, освобождаясь, так, чтобы они оказались лицом к лицу. Почти тревожно вгляделся в лицо Рида, сытое и сонное, с блаженным выражением и пьяной улыбкой, разлитой на нём. Да, как пьяный. Красные пятна на щеках, расширенные зрачки, смягчившиеся черты лица. Гэвин пьяный, довольный и счастливый.       — Тебе это понравилось? — Ричард спросил почти строго, хотя и так видел, что Гэвин доволен. А в ответ получил только странный взгляд. Ах да. Скин... И Ричард активировал кожный слой, чтобы не смущать своим видом Гэвина.       — Я привыкну, не переживай, — пообещал он, хотя не был уверен, что действительно привыкнет.       — Хорошо.       — Но, Рик. Знаешь, что это значит? — вдруг спросил Гэвин, уютно устраиваясь на боку и трогая пальцами диод на виске Ричарда. Андроид смотрел выжидающе, и Гэвин, не переставая поглаживать светящееся ровным голубым светом колечко, договорил:       — Хрен ты меня теперь оседлаешь. Мне слишком понравилось. Слишком, Рик.       — Можем иногда меняться.       — Ага. Только если...       — Что, Гэвин?       — Если вернёшь мне мою кофейную чашку.