Не уверена, сколько времени лежу без движения на кровати. Испытываю дискомфорт от мысли, что мне придется передвигаться по чужому дому самостоятельно, без сопровождения. С одной стороны, это хорошо. Больше свободы, но всё-таки ощущаю себя неуютно. Потребность в воде усиливается к первым лучам солнца, что проникают в комнату сквозь светлые шторы. За окном уже слышны голоса людей, гул моторов автомобилей. Всё тело отекает, ведь не шевелилась больше шести часов. Это лишь здравое предположение. На самом же деле, мне казалось, что ночь тянется мучительную бесконечность.
Наконец, сухость во рту доводит мое дыхание до хрипоты, заставив избавиться от паралича, сковавшего мышцы. Осторожно приседаю на кровати, вытягивая руки, которыми упираюсь в матрас, чувствуя их привычное дрожание. Слабость. Она сковывает, но воспринимаю её с приятным наслаждением, когда осторожно спускаю ноги к полу, касаясь теплого паркета кончиками пальцев.
В моем доме пол был ледяным. Не знаю, почему вдруг вспоминаю об этом.
Придерживаюсь за край тумбы, помогая себе подняться на вялые ноги. Никакой уверенности в их способности удержать меня. Встаю вроде медленно, а всё равно голову приятно уносит, в глазах всего на мгновение играет темнота. Не раздумываю о смене одежды. Конечно, здешний климат ярко разнится с тем, к которому я привыкла, но остаюсь в темно-зеленом свитере и джинсах. Вещи помогают мне добиться ощущения безопасности. Чем больше на мне одежды, тем мощнее это обманчивое чувство.
В коридоре не раздаются шаги, не слышны голоса. Надеюсь, жители дома по-прежнему спят, и мне удастся незаметно пробраться в ванную, чтобы немного попить воды из-под крана. Спускаться вниз буду дольше, да и не доверяю я своим ногам. Больно слабые.
Прихрамываю. Колени хрустят на каждом шагу. Наверное, мне не хватает кальция. Подхожу к двери, неуверенно коснувшись её ручки пальцами, и приоткрываю, настороженно выглянув в коридор. Прислушиваюсь. Вроде… Тихо, но моя голова будто шар, наполненный водой. Слышу всё приглушенно — последствия травмы черепа.
Выхожу за порог, босыми ногами шаркая к ванной комнате. Передвигаюсь, как деревянная, буквально ощущаю скованность своего тела и свою неспособность свободно контролировать его. Оглядываюсь лишь раз, когда оказываюсь рядом с порогом ванной. За спиной по-прежнему никого, и с облегчением выдыхаю, сморщившись от жгучей боли в горле, когда прохожу в помещение, заранее включив свет.
Здесь пахнет лимоном. Стены уложены светло-желтой плиткой, на полу мягкий коврик. Ванна и раковина из белого мрамора. Изучаю комнату, не совсем доверяя своим глазам, ведь никогда прежде не имела возможности находиться в столь убранной и приятной на вид ванной комнате. Поворачиваюсь лицом к стиральной машинке, долгие минуты исследуя взглядом цветы в горшках, что стоят на ней. Это так… Странно. Будто жизненная необходимость Роббин — создавать уют. Везде.
Подхожу к раковине, не обнаружив на её дне темно-оранжевых разводов. Значит, вода здесь нормальная, так? А то дома мне приходилось пить ржавую…
Сжимаю сверкающую на свету лампы ручку крана, предприняв попытку повернуть её, но с горечью осознаю, что мне не хватает сил. От этой мысли, будто усиливается сухость в горле, и мое желание пить удваивается в разы. Вытираю обветренные губы ладонью, которую после прикладываю к горячему лбу. Слишком жарко. Повторно стараюсь открыть кран, но тщетно. Кажется, придется спуститься вниз.
Мысленный поток обрывается, и я коротко стреляю взглядом в сторону двери, которая открывается — и на пороге является очень сонный парень, который явно не до конца осознает, что уже покидает кровать. Темные волосы взъерошены, на щеке отпечаток складок наволочки, как и на татуированных руках. Всё та же белая мятая футболка и черные джинсы. ОН уснул прямо в одежде?
Я тоже так поступаю.
Парень вроде хмур. Он не переносит яркого света лампы, поэтому морщится, ладонью сдавив затекшую шею:
— Ты рано встаешь, — хрипло произносит, без скованности проходя внутрь ванной комнаты, а я отступаю назад от раковины, взглядом врезаясь в пол под ногами. Вот так непринужденно он заходит, будто мы давно являемся соседями по дому. Хотя… Он же здесь живет, поэтому его спокойное поведение оправдано. Я — лишний человек.
— Понятно, почему моя мать выбрала тебя, — тянет руку к крану, осекшись, и смотрит на зеркало, сохранив мгновение молчания:
— Ужасно прозвучало, — сам признает это, повернув ручку крана. Без труда. Вот так вот просто. Я моргаю, пристальным взглядом наблюдая за тем, как парень регулирует температуру воды, не желая умываться ледяной, и, думаю, мой надзор и заставляет его замереть, набрав в ладони прозрачной жидкости. Кажется, он смотрит на меня через отражение в зеркале, иначе как бы он обнаружил мое наблюдение, не поворачивая головы?
Ситуация обретает больший дискомфорт. Я нервно сглатываю, сцепив пальцами ткань свитера, и не знаю, как поступить? Может, лучше выйти? Чувствую себя неуютно. А вдруг он умоется, оставив воду включенной для меня, а я потом не смогу повернуть ручки, чтобы закрыть её?
Парень бегает взглядом по зеркалу, изредка врезаясь им в меня:
— Я могу зайти после тебя, — не сомневаюсь, я явно выражаю растерянность, но вовремя хмурю брови, скрыв боязливую скованность под сердитостью, и ниже опускаю голову, быстрым шагом рванув к порогу, чтобы покинуть прохладное помещение. Да, меня шатает, да, голова тут же идет кругом, но я миную коридор, оказавшись у двери выделенной для меня комнаты. И напряжение никуда не пропадает при виде женщины, которая оглядывается, находясь внутри помещения. Она улыбается, с довольством подметив:
— Ты так рано встаешь? — отворачивается, чтобы раскрыть шторы и впустить больше света в комнату. — Я сделала завтрак, — оповещает. Мне не особо нравится, что кто-то имеет доступ в помещение, которое должно быть моей личной зоной безопасности, но каждый раз отдергиваю свое возмущение, вспоминая, что это вовсе не мой дом. Я не имею права голоса.
Реагирую на ее предложение коротким кивком, на самом деле, не представляя, каким образом буду выживать с тем режимом питания, который принят в этой семье. Кажется, они и завтракают, и обедают, и ужинают. Причем, хорошо и плотно.
— Нормально спалось? — раннее утро, а Роббин уже выглядит опрятно и ухожено: на ней идеально выглаженная блузка голубоватого оттенка и белые брюки, волосы собраны в хвост.
Вновь киваю, отходя в сторону от двери, к порогу которой направляется женщина, приятно улыбаясь:
— Вот и славно, — честно, меня охватывает паническое подозрение, что она без труда раскрывает мою ложь, но не предпринимает попытку просверлить дыру в моем сознании, чтобы добраться до моего истинного состояния.
— Спускайся кушать, — еще раз просит, выходя из комнаты, а я отворачиваюсь от порога, приложив влажную от слабости ладонь ко лбу. Давление внутри черепа. Пытаюсь унять дрожание рук и уместное чувство тошноты, пока медленно шагаю к кровати, замечая под ней два выдвижных ящика. Рядом лежит рюкзак. Мне стоит переложить лекарства. Не хочется распаковывать вещи, будто бы это дарует мне веру в скорый отъезд обратно, но не стану питать себя иллюзиями. Ни здесь, ни там мне не станет лучше.
Приседаю на колени, тонкими пальцами сжав ручки ящика, и тяну на себя, используя все имеющиеся силы, но… Никак. Не удается сдвинуть ящик. Хмурюсь, с напряжением продолжив тянуть его на себя, но, как итог, возникает неприятная боль в локтях.
— Тебе помочь? — не ожидаю услышать обращение к себе, поэтому, из-за испорченной нервной системы, вздрагиваю, резко оглянувшись, отчего в шее возникает тянущий дискомфорт. Смотрю на парня, стоящего за порогом комнаты, дверь которой, видимо, Роббин не закрыла. По сути, я не имею права закрываться, так прописано в договоре, так что не могу потребовать уединения.
Качаю головой, молча отказываясь от помощи парня, и смотрю на ящик, сильнее сжав его ручку, желая самостоятельно справиться со столь незначительной проблемой. Лишний раз не оборачиваюсь, вновь принимаясь за бессмысленные попытки доказать самой себе о своей же способности справляться. Нелепо, наверное, выгляжу.
Вновь нервно реагирую на внезапное приближение чужого человека и вскакиваю на тонкие ноги, схватив пальцами рюкзак, который на автомате прижимаю к груди, крепкой хваткой, словно его желают отнять. Искоса и хмуро смотрю на парня, который сонно зевает, приседая на одно колено, и расслабленным движением рук выдвигает оба ящика, не зная, какой необходим мне. Без доверия щурюсь, настороженным взглядом цепляя за то, как он лениво выпрямляется, не позволив молчанию затянуться.
Поворачивается ко мне, жестом ладони указав на кровать и кивнув головой:
— Не за что, — не скажу, что он как-то проявляет это внешне, но… Уверена. Сказанное им только что пропитано скрытым раздражением, которое парень прячет за натянутой улыбкой, разворачиваясь, и направляется обратно в коридор, ладонями вороша темные волосы.
Выходит. Дверь толкает ногой — и та закрывается с щелчком. Негромким, но я всё равно вздрагиваю, сильнее стиснув пальцами ткань рюкзака. Смотрю в пол.
Нет. Я не хочу оставаться здесь. Но если откажусь от программы, то меня вернут обратно.
Кажется, это нечто обыденное для меня, для моей жизни — быть заключенной в рамки, ограничения.
Быть лишенной свободы.
Я правда… Не знаю… Выживу ли здесь.
Сижу на кухне, утопающей в лучах утреннего солнца, передо мной на столе тарелка салата и два тоста с маслом. Стакан с молоком. С душевными терзаниями изучаю еду, не зная, каким образом с ней справиться? Я совершенно не голодна. И трясущиеся руки — не признак обратного. Роббин ходит от плиты к столу, наконец, закончив раскладывать еду:
— Я не стала класть тебе бекон, вряд ли ты можешь кушать жаренное, но, надеюсь, тост ты осилишь, — улыбается, вытирая ладони о влажную тряпку, а мне остается смириться и кивнуть головой в ответ. Женщина стреляет взглядом на наручные часы, потом на круглые настенные, нахмурив брови:
— Ты не знаешь, Дилан вставал? — интересуется, аккуратно складывая тряпку, чтобы уложить её на край стола. Моргаю, нервно перескакивая вниманием с тарелки на лицо женщины, и выдавливаю из себя зажатое:
— Я видела его, — уже забываю, как звучит мой голос. Он отдает хрипотой. Не очень приятный для слухового восприятия. Лучше мне больше молчать.
— Он направился в свою комнату, верно? — Роббин ставит руки на талию, с недовольным видом куснув край своей губы. Пожимаю плечами. Не имею понятия. А женщина опускает руки, закатив глаза:
— Как обычно, — трогается с места, бубня под нос и направляясь в коридор прихожей. — Сейчас он у меня…
Сижу. Смотрю на тарелку. Глотаю аромат пищи, чувствуя ответную неприязнь. В глотке встает ком. Тошнота подступает, и мне приходится прижать кулак к губам, дабы избежать опустошения желудка. Сжимаю веки. Выделение холодного пота усиливается, но я вынуждена вырвать себя из омута смешанных ощущений, когда до ушей приглушенно доносятся ворчащие голоса разной тональности.
— Придурок, на время посмотри, — Роббин толкает сына в спину, пихнув на кухню, а тот морщится, подняв ладонь так, чтобы уберечь глаза от яркого света, льющегося со стороны окна. Выглядит так же мято, будто после того, как умылся, вновь рухнул на кровать и уснул.
— Первый урок в половине девятого, — зевает, со скрипом отодвигая стул. — Сейчас только семь утра, — хрипит, еле выговаривая слова, отчего мне трудно разобрать его речь, а вот Роббин без труда понимает парня. — Женщина, — садится, вытянув ноги под столом, одной задев мою, поэтому сжимаюсь, подвинув стул. — Проверься у врача, мне кажется, у тебя проблемы с головой, — держит ладони в карманах джинсов. Роббин садится рядом, накрыв ладонью сложенную тряпку:
— Ты… — начинает жестко шептать, с угрозой врезавшись взглядом в профиль лица сына, который с довольной улыбкой подается вперед, сев прямо и подобрав ноги под свой стул:
— Утро добрым не бывает, — ставит локти на стол, взяв вилку. — Если ты живешь с ней под одной крышей, — он говорит о матери, но смотрит на меня. Женщина пялится на сына, ничего не выражая, и парень сдается, подняв ладони:
— Молчу.
Роббин закатывает глаза — и они принимаются завтракать, продолжая мельком подкалывать друг друга по поводу всяких мелочей. Я пытаюсь хотя бы сделать вид, что кушаю, но от привкуса укропа на языке ответная реакция организма усиливается, и ликую, ведь никто не замечает, как прижимаю ладонь к губам, морщась, ведь Роббин оповещает сына:
— У меня сегодня ночная смена, — активно пережевывает пищу. — Я возьму машину.
— Эй, — парень тянет, недовольно хмурясь. — Закажи такси. Мне нужен автомобиль сегодня.
— Вечером? — женщина пристально смотрит на сына, который кивает, повторяя:
— Вечером.
И Роббин указывает на него вилкой, качнув головой:
— Ты никуда не поедешь в понедельник, — строго произносит. — Никаких гулянок, — в её голосе возникает больше давления, поскольку парень закатывает глаза. — Это рабочая неделя.
— Ты и в выходные меня не часто пускаешь, — возникает в ответ.
Я невольно наблюдаю за их общением, впервые за столько лет испытывая к чему-то интерес. Они так похожи. Даже эмоции проявляют одинаково.
— Прекрати жаловаться и ешь, — Роббин хочет поставить точку, и обращает внимание на меня, мягко улыбнувшись. — Тея, кушай, — двигает мою тарелку ближе ко мне, а я нервно киваю, вернувшись из забытья.
— Я могу отвезти тебя на работу, а потом… — парень не сдается, но женщину не переубедить:
— Укатить хрен знает, куда? — стучит вилкой по тарелке. — Нет, Дилан. Сегодня и последующие дни ты никуда не выходишь.
Он смотрит на неё, приоткрыв рот, и сощуривается, пустив смешок:
— Злая ты женщина, — отворачивает голову в момент, когда мать обращает на него резкий взгляд. — А ведь в больнице работаешь.
Вижу, как Роббин пальцами перебирает ткань влажной тряпки. Кажется… Она сейчас сунет её ему в рот…
Парень вновь переводит взгляд на мать, лицо которой тут же озаряется улыбкой:
— Ешь, милый, — активно хлопает ресницами, и Дилан, так? Он пародирует выражение её лица, под конец скривившись:
— Искра, буря, безумие, — усмехается, указав на меня вилкой. — Ты всё ещё хочешь жить здесь?
И получает по затылку влажной тряпкой. Я вздрагиваю, чуть не выронив столовый прибор, напуганно смотрю на женщину, которая вот-вот лопнет от негодования, а парень… Он улыбается, никак не реагируя, будто ожидает подобного от матери, и та нервно складывает во второй раз ткань, выдохнув:
— Тея, я забыла тебя предупредить об этом типе, — мы встречаемся взглядами. — Не волнуйся. Если он будет вызывать у тебя дискомфорт, то я найду, куда его сплавить, — улыбка. Приятная.
Дилан переводит на неё внимание, задумчиво хмурясь:
— Я — твой сын, — напоминает, на что Роббин огорченно вздыхает:
— По больному режешь, — и не позволяет парню продолжить говорить, обратившись ко мне. — Тея, я собираюсь в магазин сегодня. Не хочешь со мной? — поднимаю на неё взгляд, прекратив ворошить листья салата в тарелке. — Чего дома торчать? Заодно покажу тебе местность. Ты же никогда не была здесь, верно?
Моргаю. Головная боль усиливается, я… Я не успеваю обрабатывать её слова, осваивать информацию, и успеваю схватиться только за последнюю фразу:
— Нет, — шепот слетает с губ. Продолжаю смотреть на женщину, и она, думаю, понимает свою ошибку, разглядывая на моем лице растерянность:
— Извини, я очень быстро говорю, — виновато потирает ладони. — Постараюсь приспособиться к тебе, — это не её вина. Просто… Я, мягко говоря, «особенная». Меня так называют, чтобы не задеть мои чувства. Проблема лишь в том, что задеть меня нельзя. Я ничего не ощущаю. Как говорит доктор: «Из-за травмы головы и стресса пациентка эмоционально отупела».
Но это ничего. Я не чувствую себя обделенной или вроде того. Наоборот, в этом изъяне много плюсов.
— Удачи, — парень пускает смешок, сунув помидорку в рот. — Ко мне ты так и не приспособилась.
— На убийство не провоцируй, — Роббин искоса смотрит на сына, начав хрустеть салатом. Дилан бросает взгляд на настенные часы и хмурится, задавшись вопросом:
— Не рановато ли для смертей?
— И в кого ты такой противный? — только и может вздохнуть в ответ женщина, смирившись.
— Ну… — парень размышляет вслух. — Моим воспитанием занималась ты, так что…
И тут женщина не на шутку разгорается злостью, даже бросив вилку в тарелку, и туловищем поворачивается в сторону сына, чтобы высказать ему всё, что терзает её глотку:
— Ты… — но не успевает, ведь парень поднимается со стула, рукой обняв женщину за шею, прижавшись виском к её виску с довольной усмешкой:
— Спасибо, я наелся, — он издевается? Кажется, да. Ведь Роббин краснеет от жара, охватившего её по причине злости, а этот тип идет наперекор ситуации, совершая неожиданные поступки.
— Ты… — Роббин давится словами, указывая на сына пальцем. — Ну… — Дилан оставляет тарелку в раковине, поспешив к двери:
— Я потом помою, — выскакивает в коридор, бросив свою мать как дурочку махать рукой перед собой. Женщина моргает, еле вынудив себя выпустить пар, и вздыхает, сев ровно:
— Не за что, — слетает с её губ усталым шепотом. Я чувствую себя неуютно. Не знаю, как относиться к подобному поведению. Их отношения довольно-таки… Странные, хотя, не мне судить.
— Ты не думай, это… — Роббин нервно мешает салат, с больно истощенной улыбкой взглянув на меня. — Это нормально для нас. Мы постоянно так общаемся… — прерывается, когда телефон в её кармане начинает вибрировать. Вынимает, поднося к уху, и отвечает.
Опускаю взгляд на тарелку, сутулясь, и пытаюсь понять эмоциональный спад женщины, которая опускает телефон, выдохнув:
— Вот блин, — встает изо стола, вновь виновато растянув губы. — Срочно вызывают к пациентке. Я вернусь только к обеду, а потом на ночную смену, — берет тарелку, относя её в холодильник. — Работаю в больнице, — оглядывается на меня, объясняя. Киваю. Ясно.
Женщина что-то бубнит под нос. О своем, думаю, и берет со столешницы свою сумку, спешно направившись к порогу кухни, на котором тормозит, неуверенным тоном спрашивая:
— Это точно ничего?
Не совсем понимаю, о чем она, поэтому вопросительно хмурю брови, продолжив молча смотреть в её сторону. Роббин дергает заусенец на пальце, махнув ладонью, и на её лице вновь возникает яркая улыбка:
— Забудь. Прими лекарства, — напоминает, одной ногой переступив порог, но вспоминает ещё кое-что, поэтому вновь оглядывается. — И мне выдали твои специальные таблетки. На верхней полке, — указывает на ящики над столешницей. — Не забывай, ладно? Очень важно стабильно принимать дозу, тогда ты точно пойдешь на поправку.
Всё, что могу дать в ответ — кивок. Роббин могла бы заставить меня говорить, но принимает молчание, попросив о последнем:
— Можешь посмотреть, — указывает на часы, — во сколько парень с придурью выйдет из дома, ладно? — это она о своем сыне? Моргаю. Кивок головой в ответ.
— Хорошо, спасибо, — благодарит, хлопая по карманам, чтобы обнаружить мобильный телефон. — Я побежала, — прощается, помахав мне ладонью, и ускользает за стену, не дожидаясь моего ответа.
Я бы не ответила.
Слышу дверной хлопок. Но не расслабляюсь. Продолжаю сидеть, как на иголках, без конца ерзая на стуле. Взглядом ношусь по содержимому тарелки, по-прежнему задаваясь актуальным вопросом: «Куда деть еду?»
Выкидывать нельзя. Это некультурно и неуважительно. Роббин действует из хороших побуждений, но они не согласованы с тем, чего добиваюсь я.
Не шевелюсь, сильнее въедаясь в поверхность салата, когда на кухню вновь заскакивает парень, уже бодро шагая к раковине. Он сменил футболку. С мятой белой на ещё более мятую черную. Волосы в прежнем хаосе.
— Где эта женщина? — он оглядывает помещение, коротким вниманием окинув меня, после обратив его в сторону окна и, наверное, не обнаружив машины:
— Уехала? — фыркает под нос, повернувшись к раковине и включив воду. — Черт, я, типа, без машины сегодня?
Остаюсь безэмоциональной до тех пор, пока случайно не улавливаю знакомый запах, и резко поднимаю голову, ощутив легкое кружение внутри неё. Моргаю, принявшись глотать до мурашек приятный аромат, и останавливаю свой взволнованный взгляд на спине парня, осознав.
Курит. Он курит. Пахнет никотином. Он только что курил. У него есть сигареты?
Нет.
Дергаю головой, старательно откидывая шумящие в висках мысли, которые полностью захватывают мой разум, не давая сосредоточиться на проблеме наличия еды в тарелке. Начинаю активно расчесывать шею тонкими ноготками, делаю это невольно, не контролирую, и пытаюсь никак не проявлять своей нервозности, когда парень выключает воду, взглянув на тостер:
— Ты будешь тосты? — переводит глаза на меня, совершенно спокойно интересуясь. — Я могу взять один?
Киваю головой, активно, отвожу взгляд в сторону. Продолжаю нервно чесать шею.
Лишь бы не думать об этом запахе…
— Ты не расскажешь моей матери, что я отобрал у тебя еду? — он усмехается, взяв один тост. — Не шучу, я у неё не в приоритете, — откусывает немного, подойдя ближе к столу. — Узнает, что стащил, надает по лицу.
Молчу. Смотрю в сторону. Смотрит на меня. Молчу. Смотрю в сторону. Смотрит на меня. Молчу…
Ладонь дрожит. Не позволяю себе мучать кожу ногтями, пока внимание этого типа направлено на меня.
Молчим.
Парень пожимает плечами, освободив меня от своего зрительного надзора, и поворачивается, тяжелым шагом приближаясь к двери, которую после закрывает, ударив по её поверхности ногой.
Стою у окна. Тканью шторы закрываю всё свое тело, выглядывая с краю рамы, чтобы ни у кого не было возможности поймать меня за наблюдением. От солнечной яркости дня приходится терпеть болезненное давление в глазах, пока слежу за тем, как сын Роббин покидает дом, направившись к калитке, у которой припаркован чужой автомобиль. Скорее всего, парня встречает какой-то знакомый. Дилан бодро распахивает дверцу, бросив в сторону водителя свой рюкзак, и смеется, видимо, с реакции того, кто сидит за рулем, после забирается внутрь. Ожидаю. Машина трогается с места. Нервно облизываю губы. Провожаю её взглядом, выходя из-за стены, и отпускаю шторы, позволив ткани расползтись в стороны, впустив в комнату больше света. Руки с естественной дрожью висят вдоль тела. Выжидаю. Вроде, не должны внезапно вернуться, да?
Думаю, да.
Оборачиваюсь, осторожным шагом, покачиваясь, бреду в коридор второго этажа. Оглядываюсь по сторонам, будто бы в доме кто-то должен быть, кроме меня, тот, кто поймает меня за…
За этим.
Подхожу к двери комнаты парня, вновь озирая коридор. Тишина. Никого. Логично.
Надавливаю ладонью на ручку — дверь подчиняется, открываясь, и я заглядываю внутрь помещения, не поражаясь тому, в каком состоянии находится комната парня. Но даже она выглядит лучше, чем тот дом, в котором я выросла.
Последний раз оборачиваюсь, окинув взглядом коридор, затем прохожу внутрь комнаты, оставив дверь приоткрытой. Изучаю помещение, переступив через спортивную сумку, что лежит на полу у самого порога. Нервно покусываю короткие ногти, за наличие которых меня бы наказали там, откуда я приехала, но Роббин пока не акцентировала на их наличии внимание, думаю, ей, как моему временному опекуну, обо всем сообщили.
Подхожу первым делом к столу, осторожно пытаясь выдвинуть ящики, и, удивительно, справляюсь. Кажется, мое желание придает мне сил. От осознания, что я вот-вот могу получить то, чего хочу, начинаю чувствовать себя гораздо лучше, чем утром.
В ящиках полнейший бардак, но мне удается откопать старую, внешне, упаковку сигарет и зажигалку. Не отхожу. Справляюсь на месте. В руках усиливается дрожание. Тонкими пальцами вынимаю одну сигарету, сунув её кончик в рот, и оглядываюсь, так же панически вслушиваясь в тишину. Чиркаю зажигалкой. Удается не сразу, но выходит поджечь сигарету, и я сразу же втягиваю в себя никотин. Набиваю им грудь. Полностью. И ощущаю, как мышцы тела отмирают вместе с моим сознанием. На коже выступают мурашки от того удовольствия, которое испытываю, пока заглатываю внутрь себя сигаретный дым, который сама же выпуская изо рта, и хватаюсь за край стола, аккуратно опустившись на заваленный вещами стул. Подпираю ладонью щеку, сутулюсь, курю.
Мне нельзя. Мне запрещено. Но…
Прикрываю веки, с воодушевлением ощущая, как организм утопает в наслаждении от наполнения. Конечно, эффект от простых сигарет не тот, но это лучше, чем употреблять вещи, которые имеют гораздо большее влияние на состояние человека.
«Это зависимость, Тея, но твоя проблема заключается в собственном нежелании противиться этому», — как-то так, да, доктор?
Затягиваю, с равнодушием уставившись на награды, что висят на стене.
Мне наплевать, слышишь?
***
Шумный коридор. Удивительно, что со своей способностью постоянно опаздывать, парни вовремя приезжают в здание учебного заведения, и у них остается время, чтобы забрать из шкафчиков необходимые тетради и учебники. Хорошо было бы иногда брать их домой, чтобы выполнять домашнюю работу, но вряд ли хотя бы один из членов футбольной команды заморачивается с этим.
Дилан с неохотой наполняет рюкзак лишним грузом, пока его друг упирается лбом в край верхней полки, пряча лицо в шкафчике, и дышит, устало, тяжело, нарочно пытаясь привлечь внимание О’Брайена, который улыбается, искоса поглядывая на него:
— Вернись в наш мир, — держит рюкзак обеими руками, дергая навесу, чтобы оценить тяжесть, и в итоге плюет, начав перекладывать вещи обратно на полки, решив оставить только одну тетрадь.
— Нет, здесь дерьмово, — Дэн часто переживает некий эмоциональный упадок, возможно, так проявляется его переходный возраст. — Всем плевать на мое состояние, — ворчит, правда, не испытывает чистый негатив. Конечно, он с юмором произносит, поэтому и Дилан отвечает с усмешкой, надевая ремни облегченного рюкзака на плечи:
— Мне не плевать, — поворачивается всем телом к другу, упираясь ладонями на свои бедра. Дэн лениво отталкивается лбом от полки, оставив на его коже красный отпечаток, и с притворным равнодушием уточняет:
— Правда?
О’Брайен хочет кивнуть, но отвлекается на женский голос за спиной:
— Эй, Дилан, — и сжимает губы, отвернувшись от друга, который закатывает глаза, с чувством безысходности вновь врезавшись лбом в край полки.
Девушка со светлыми переливающимися оттенками русого волосами с широкой улыбкой смотрит на парня, который полностью оборачивается к ней, привычно смерив взглядом с ног до головы.
— Привет, — она пытается не стрелять с неодобрением на подруг, которые группкой стоят в стороне, хихикая и перешептываясь, пока эти двое пытаются поговорить. Дилан переводит на них внимание, подняв ладонь в качестве приветствия и сдержанно улыбнувшись, отчего девушки громче шепчутся, активнее моргая и растягивая губы в ответ.
— Здорова, — парень опирается плечом на свой шкафчик, сунув ладони в карманы джинсов, а девушка по имени Брук складывает руки на груди, оповестив:
— Я написала тебе вчера.
— Да, видел, — хихиканье девушек и тяжелые вздохи друга за спиной.
— Ты мне ничего не ответил, — Брук улыбается, но нервничает, о чем говорит её попытка покусать нижнюю губу, кожа которой скрыта под ярко-красной помадой. Дилан морщится, но не виновато:
— У меня не было возможности.
— Так… — девушка решает задать вопрос в лоб, прямо сейчас, чтобы не ждать его ответа. — Что насчет сегодня? Ты идешь на вечеринку? — нет, всё-таки прикусывает пухлую губу. — Я буду там.
О’Брайен открывает рот, словно намеревается сразу дать ответ, в котором уверен, но на самом деле он находится на стадии обдумывания, поэтому рад тому, как Дэн отходит от шкафчика, выглянув из-за его плеча:
— Эй, — девушка мельком посматривает на него, но большую часть своего внимания отдает Дилану, которого за плечо обнимает Дэн. — Он мой партнер для вечеринок, — наклоняется чуть вперед, к лицу Брук, которая изгибает брови, указав пальцем на свой лоб, намекнув на наличие странной полосы на коже лба парня. Но он не реагирует, продолжив играть роль:
— В любой. Непонятной. Ситуации.
Дилан улыбается, взглянув на Дэна, который подмигивает ему, и Брук закатывает глаза, широко улыбаясь:
— Ну, одолжишь мне его на одну ночь? — коротко скользит языком по нижней губе, когда их с Диланом взгляды встречаются. — Для одной непонятной ситуации, — с такими же паузами произносит. Девушки громче хихикают, вовсе не смущая своим поведением Брук, которая переминается с одной ноги на другую. О’Брайен мог бы долгое время отвечать на её зрительный контакт и молчать, хорошо, что рядом Дэн, скрывающий своей деятельностью неловкую паузу.
— О-у, — парень убирает ладони от друга. — Бери, — натянуто улыбается, отряхивая плечи парня, будто от пыли. — Это не по моей части, — и разворачивается, принявшись разбираться с учебниками на полках. Брук улыбается, настойчиво добиваясь чего-то определенного от парня, который, по сути, не должен мяться, верно? Это не в его характере.
— Так ты… — Брук покачивает сложенными на груди руками. — Не дал ответ.
Он не может дольше тянуть, поэтому уверенно улыбается, пожав плечами:
— Думаю, я буду там, — да?
— Хорошо, — девушка начинает отходить к подругам. — Буду ждать.
— Окей, — Дилан сдерживает глубокий вздох, кивнув головой, и Брук разворачивается, отчего её завитые волосы забавно дергаются, и уверенной походкой девушка направляется к остальным. Подруги расступаются, позволив капитану группы поддержки занять привычное место в середине, после чего они вместе идут вперед по коридору.
О’Брайен поворачивается всем телом к другу, который немного отклоняется от шкафчика, прослеживая за отдаляющимися девушками, и медленно переводит взгляд на Дилана, задавшись вопросом, который не дает ему покоя на протяжении всех лет их совместного обучения:
— И что они в тебе находят? — фыркает при виде натянутой улыбки друга. — Даже меня ты раздражаешь, — принимается просматривать содержимое полок, как вдруг улавливает странную перемену в лице Дилана, поэтому вновь обращает на него взгляд, с подозрением сощурив веки:
— Что это было?
О’Брайен проводит ладонью по затылку, с непринуждением кивнув другу:
— Что?
— Только что, — Дэн не отстает, ведь уверен, что ловит Дилана за чем-то необычным. — Вот это, — указывает на его лицо. — Ты странно улыбнулся.
О’Брайен щурится, подняв брови, и с усмешкой давит на затылок Дэна ладонью, пихнув друга обратно внутрь шкафчика, из-за чего он врезается всем телом в края полок.
— Вернись в свою среду обитания, — Дилан ворчит, улыбаясь, и обходит друга. — Спасибо, — сует ладони в карманы джинсов, спокойным шагом минуя парня, который «выныривает» из шкафчика, ругнувшись:
— Эй! — не успевает взять всё необходимое и хлопает дверцей, поспешив за другом.
***
Вечер наступает быстро, и Роббин О’Брайен носится по дому, собирая свои вещи. Она теряет мобильный аппарат, но у неё нет времени, чтобы поругать сына, ведь понимает, что это его очередные «подколы». Он часто прячет то, что ей срочно необходимо, поэтому, как итог, женщина опаздывает на свою смену, поэтому начинает переобуваться в прихожей, осыпая Дилана «мягкими» ругательствами. Парень с довольной улыбкой стоит напротив, сложив руки на груди:
— Разреши мне сегодня гульнуть, — разводит руки в стороны. — И я тебе отдам телефон.
Роббин пыхтит, выпрямляясь, и хватает свою сумку с комода, указав пальцем на сына:
— Я разберусь с тобой позже, — притворно улыбается, заглянув на кухню с меньшим раздражением, чтобы обратиться к Тее, которая сидит за столом, ковыряя вилкой салат с жаренной картошкой.
— Тея, выпей лекарство, — напоминает. Девушка обращает равнодушный взгляд на женщину, ответив спокойным кивком.
— Хорошо, — Роббин прикрывает дверь, обернувшись к сыну, который поглядывает на настенные часы.
— Ты ужинал? — мать интересуется шепотом.
— Да, — он щурится, с подозрением покосившись на женщину. — С чего это тебя интересует?
— Сделай вид, что нет, — Роббин дает странный указ, направившись обратно к комоду, чтобы проверить свое внешнее состояние в зеркале, а парень продолжает с недоумением смотреть на неё, стоя на месте. — Мне нужно, чтобы ты проследил за тем, сколько съедает Тея.
Он закатывает глаза, опустив руки, и ставит их на талию, немного задрав ткань футболки:
— А как же больше свободы? — делает медленные шаги к матери, которая поворачивается к нему, держа ремень сумки на плече, и убирает руки сына, поправив его футболку:
— Наличие свободы так же опасно, Дилан, — отходит назад, вынув из сумки связку ключей. — Просто пусть она съест всё, что я положила на тарелку, — приказывает ему, будто он может повлиять. — Там немного.
— И как это будет выглядеть? — не догоняет.
— Просто зайди и сядь с ней ужинать, — Роббин вздыхает, подняв запястье руки к плечу, чтобы проверить время.
— Я устал… — Дилан притворно зевает, покосившись в сторону.
— Не ной, — кивает на дверь, и О’Брайен вздыхает. Сдается, направившись в указанном направлении, пробубнив под нос:
— Пока.
— Удачи, — Роббин отворачивается, поспешив к входной двери, за ручку которой хватается ладонью, но притормаживает, обернувшись, правда, без понимания, что конкретно привлекает её внимание. Смотрит на комод. Может, что-то забыла?
Нет. Она приоткрывает дверь, заметно хмурясь, ведь… Не находит фотографию в рамке, которую выставила вчера утром.
Отворачивается, переступив порог, и опускает задумчивый взгляд вниз, с каждой прошедшей секундой осмысления всё сильнее погружаясь в свои тяжелые мысли.
Дилан следит за временем, прислушивается к шуму за окном, и выдыхает с облегчением, когда улавливает рев мотора. Его мать уезжает от участка, отправляясь на работу, и теперь парню остается потерпеть компанию странной девчонки, а после он отправится развлекаться с теми людьми, с которыми хотя бы можно поговорить.
Он не относит себя к людям, неспособным найти общий язык с кем-либо. Серьезно, может, Дилан слишком высокого мнения о себе, но у него никогда не было проблем с общением. А тут…
Накладывает себе вторую порцию ужина, с тяжестью, вздохнув, ведь он первую еле уплел. Хотел перекусить, чтобы не набивать желудок перед алкоголем. Но это не основная проблема.
Оборачивается, старательно избегая возможности пересечься взглядом с Теей, хотя, возможно ли это? Девушка только и делает, что смотрит в тарелку, медленно переворачивая её содержимое вилкой. Дилан садится напротив, берет столовый прибор, и повторно окидывает вниманием еду, осознав, что прием пищи в такой компании куда тяжелее без матери. Начинает с неохотой кушать, чувствуя, как девушка внезапно поднимает на него глаза, точнее, на его тарелку. Смотрит. Это нервирует, но парень сдерживается, натянув на лицо не совсем расслабленную улыбку:
— Что? — поглядывает на неё, поднося вилку к губам. Тея ерзает на стуле, перескакивая вниманием со своей тарелки на его, а лишь после поднимает взгляд на лицо парня, впервые так долго удерживая зрительный контакт с ним:
— Ты ведь уже ел, — вот так просто. Дилан останавливает вилку с едой у своего рта, успев слегка приоткрыть его. Смотрит на девушку, понимая, что требуется как-то выйти из ситуации, чтобы не вызвать подозрений, поэтому пожимает плечами, не оспаривая:
— Верно, просто… — стучит вилкой по тарелке. — Я много ем, — улыбается, сложив одну руку на груди. Тея отводит взгляд. Кажется, ей это вовсе не интересно, она просто поставила его перед фактом, а он принимается объясняться. Что ж, О’Брайен опять чувствует себя неловко, так что решается перевести стрелки:
— А ты… — указывает на её полную тарелку, ожидая, что девушка потеряется, ведь она ничего до сих пор не съела, но Тея вполне спокойно отвечает:
— Я уже наелась.
Дилан щурится, продолжая усмехаться краем губ, но уже испытывает интерес, когда задает очередной вопрос:
— Прости, но что из этого ты съела? — откладывает вилку, локтями опираясь на край стола, а ладони сцепляет, подавшись вперед. Всё ещё пытается заставить Тею смутиться, но она выглядит расслабленной, вовсе не скованной, когда поясняет:
— Помидоры. Сыр, — вилкой дергает перечисляемые продукты. — Очень сытно.
Поднимает глаза, коротко посмотрев на парня, который хмурит брови:
— Ну… А чуть больше ты скушать не хочешь? — он бы на её месте уплетал бы всё, что дают. Она ведь понимает, в каком состоянии находится? Это даже не смешно, это мерзко.
Тея остается серьезной и уверенной, когда задает встречный вопрос, озадаченно хмуря брови, и открыто уставившись на Дилана:
— Зачем, если я уже наелась?
Парень стучит пальцами по столу, не сдержав своего предположения, которое раскрывает вполне убежденно:
— Это такое самовнушение?
Тея пристально смотрит в ответ. О’Брайен поднимает брови, ожидая её слов, но девушка хранит молчание, а её молчаливый надзор начинает напрягать. Дилан даже не дергается, не отводит взгляда в сторону окна, когда слышит приближение автомобиля. Это за ним. Дэн приехал. Не шевелится. До тех пор, пока Тея не опускает взгляд, осторожно поднявшись со стула. Берет тарелку. Молча обходит стол, чтобы положить остаток еды на полку холодильника. О’Брайен теперь пялится в стол, продолжив притоптывать ногами под ним. Девушка спокойно моет ладони, набирает стакан холодной воды. За окном слышно гудение. Дэн вызывает друга, а тот продолжает сидеть.
Тея покидает кухню, а Дилан подпирает щеку кулаком, задумчиво утекая внутрь себя.
Что ж, она поняла.
Поняла, что он следил за её приемом пищи.
Значит, не такая уж и «ограниченная», как написано в документе.
