Две стороны одной медали, Дилан О'Брайен
Попытка сконцентрировать взгляд на тонкой струе ледяной воды, что рвется наружу из крана, быстро просачиваясь в трубу. Расплывчато, но Тея прибегает к особым усилиям. Держится за края раковины, напряженно сосредотачивается на своем состоянии, на моменте помутнения, чтобы как следует ощутить его и насладиться. В груди неравномерные удары. Биение странным образом находит способ отдаваться в ушах, вызывая головокружение, что и приводит к потере равновесия. В затылок бьет боль. В глазах белые блики сменяются серыми, а за ними следуют и черные, заполоняющие всё зрительное пространство, но всего на короткое мгновение. Дыхание сбитое, не налажено. Оушин медленно переступает с ноги на ногу, ощущает их вялость. Дрожь в руках усиленная. Куда мощнее, чем обычно. Шум воды уносит. Это минутное помутнение, но часто происходящее, и Тея с восхищением и нервной судорогой в мышцах осознает: «Я близка». Роббин только успевает расчесать волосы. Она покидает комнату в пижамных серых штанах и белой футболке, которую когда-то присвоила себе, отобрав у сына. Женщина сонно зевает, спускаясь на кухню, чтобы выпить лекарства, а после приняться за обычные повседневные дела. На часах лишь пять утра, по её мнению весь дом должен быть погружен в сон. И каково же удивление Роббин, когда, войдя на кухню, её взгляд натыкается на Дилана, который уже одет и быстро опустошает кружку кофе, параллельно роясь в телефоне. Он сидит за столом, рядом со стулом спортивная сумка. Обращает внимание на сонную мать, бодро усмехнувшись: — Утро. Роббин щурится, с подозрением подойдя к столу: — Ты рано, — оглядывает внешний вид сына, по привычке, сдерживая пару-тройку замечаний, касательно его мятой футболки. — Не я один, — парень резко оборачивается на окно, когда слышит гудок — Дэн приехал за ним. — Я видел Тею, — встает, направившись с кружкой к раковине, чтобы вымыть, и поглядывает на мать, которая одним глазом смотрит на него, покачиваясь с пяток на носки. Необычно видеть её настолько сонной. — Тренировка, — Дилан поясняет, чтобы уменьшить процент проявления шока на лице Роббин. И та всё понимает, закивав головой с облегчением. С её сыном всё в порядке, это просто тренер опять мозги выносит. — Удачи, — желает, зевнув и лениво шагнув к ящикам, чтобы вынуть из аптечки свои витамины. О’Брайен выключает воду, поспешив к столу, поднимает спортивную сумку, и вдруг решает, что именно сейчас стоит оповестить мать о своем открытии: — Кстати, я понял, как мне с ней общаться, — натягивает ремень через плечо, привлекая внимание матери, которая еле отбрасывает остаток сна, поворачиваясь к сыну. Его бодрость ставит в тупик, но Роббин рада, что у Дилана хорошее настроение. — Как с сестрой, — парень заканчивает мысль, и та вызывает непонимание на лице женщины: — Что? — хрипло спрашивает, начав медленно потирать плечо ладонью. — Причем младшей, — Дилан задумчиво отводит взгляд, пустив смешок. — Лет так шести. — Почему? — Роббин желает получить объяснения, поэтому складывает руки на груди, с интересом уставившись на сына. — Она воспринимает всё, как ребенок, — это очевидно, Роббин хорошо осознает, о чем он толкует, она и сама это замечает. — Будто в развитии остановилась, — а вот это уже грубо. — Поэтому и информацию ей стоит преподносить, как ребенку, — парень вновь оглядывается на окно. Дэн повторяет гудок, ожидая гневной реакции со стороны жителей этой улицы. Женщина касается пальцами лба, прикрыв веки, но без раздражения: — Но ей семнадцать, Дилан, — напоминает, расслабленно опустив руки. — Физически — да, но не… — парень стучит пальцем по виску, заставив мать с тяжестью вздохнуть. — Ты сама её похожим образом воспринимаешь, — да, она понимает, о чем он толкует, поэтому не пытается спорить. Роббин опирается на край стола, кивнув с легкой улыбкой: — Ладно, в любом случае, я рада, что ты пытаешься. Дилан отступает к порогу, с присущей ему наглостью растянув губы: — Tout pour toi. (франц. Всё ради тебя). — Надеюсь, ты не сматерился, — прищуривается, на что сын пускает смешок: — Пф, надейся, женщина, — и выскакивает из помещения, поспешив покинуть дом, чтобы не заставлять бедного Дэна ждать, а Роббин закатывает глаза, покачивая головой, но продолжает улыбаться, возвращаясь к своим утренним обязанностям. *** Цветы умирают. Красивые, яркие, пестрые. Их аромат не касается кончика носа, я не способна втянуть немного внутрь своих легких, несмотря на то, как сильно вдыхаю, прикрыв веки. Сижу на мягкой зеленой траве в тени деревьев и рассматриваю посаженные цветы, которым не хватает ухода. Увядают. Медленно. С каждым днем лепестки всё сильнее морщатся, теряя яркость своих оттенков. Стволы слабнут, бутоны опускаются к земле. Они умирают, но по-прежнему выглядят прекрасно. Смерть красива. Но цветы — не люди. Они радуют глаз. Хотелось бы подольше любоваться ими, поэтому я выношу стакан с водой, поливая основания растений. Нет определенных ограничений у клумб. Куда не повернешься — везде растут цветы. Высаженные и дикие, что проросли в качестве сорняков, но всё равно красивы. Моя рука трясется от слабости, пока выливаю немного воды под каждое растение, чтобы придать им сил. Мне не удалось сегодня уснуть. Ночь необычно действовала на меня, вызывая темнотой тяжесть. Я ощущала давление на грудную клетку, пока смотрела в потолок, терпя окружающую мглу. С трудом удавалось дышать, поэтому я не могла отдаться сну. Возможно, отчасти я боялась, что умру в бессознании. А мне хотелось бы ощутить. Стать свидетелем самого процесса. Многие желают смерти во сне к старости. Но мне всегда было интересно, каково это — отмирать каждой клеткой, постепенно. Я хочу чувствовать себя. Слышу дверной скрип и оглядываюсь на негодующую Роббин, которая начинает изучать крепления: — Надо смазать, — шепчет себе под нос и озирает двор, без труда обнаружив меня в тени: — Доброе утро, — с улыбкой спускается ко мне, уже сменив одежду с пижамы на рабочую, более официальную. — Дилан сказал, ты сегодня рано встала? Подходит ко мне, с интересом разглядывая, чем занимаюсь, а я молча киваю, немного отползая на коленях, когда женщина приседает рядом со мной, с сожалением изучая погибающие растения: — Жалко, — осторожно пальцами пытается поднять склонившийся бутон тюльпана. Вновь киваю головой, подливая воды под погибающий цветок, а Роббин краем глаз поглядывает на меня, вернув на лицо спокойную улыбку: — Научить тебя, как ухаживать за растениями? Не сразу реагирую. Не пойму, почему в первый момент проявляю хмурость на лице, когда перевожу внимание на женщину, которая поднимает выше брови, ожидая моего ответа: — Я сама не успеваю, и ты бы очень помогла, если бы присматривала за ними, — мягким движением пальцев поглаживает погибающий бутон. Я во многом ограничена, мои познания не широки. Даже рисую так, как понимаю. Меня никто не учил. Ничему. Поэтому неудивительно, что испытываю необычный интерес к предложению женщины, которое обдумываю, неуверенно закивав головой. Сомневаюсь, что принесу пользу, но хотелось бы чем-то отблагодарить Роббин за хорошее отношение. — Хорошо, — она улыбается, опустив взгляд на растения, и хранит молчание, недолго. Видно, как обдумывает что-то, так что жду, когда заговорит. Она частенько долго осмысливает, прежде чем сказать что-либо. Видно, она, как и Дилан, старательно подбирает слова, чтобы правильно выразить свои мысли. Вот, от кого это перенял О’Брайен. — Волнуешься перед приходом учителя? — не хотела бы, чтобы Роббин поднимала эту тему, но она бы не была собой, если бы не сделала этого. — Новый человек, да? — сохраняет улыбку на лице, своей теплотой должно расслабляя меня, но ничего не отвечаю, лишь пожав плечами. Правда, женщине и не нужны слова, чтобы понять, о чем я переживаю. — Ничего, — она успокаивает меня, аккуратно отодвигая бутоны цветов, чтобы я могла видеть, куда должна лить воду. — Я её давно знаю. Хорошая женщина, — смотрит на меня, и по необъяснимой причине я ощущаю внутреннее успокоение — мой организм необычно реагирует на Роббин, думаю, не зря она постоянно берет детей на реабилитацию. Есть в женщине что-то… Успокаивающее. Она определенно знает, как себя вести с такими пациентами, как я. Поднимаю на неё глаза, по-прежнему не в силах выдать хотя бы короткое слово. Потому что меня странно подташнивает. — Тебе нечего волноваться, — уверяет, а мне остается лишь улыбнуться. И я улыбаюсь, правда, не скажу, что действительно испытываю светлые эмоции.***
Ранние тренировки устраиваются для поддержания дисциплины и выдержки команды, да и сам по себе тренер — человек, любящий потрепать нервы другим, оттого он мучает подростков, воспитывая в них терпение, а сам не устает повторять, что парни «в армии отдохнут». К тому же, в ранних тренировках есть толк. С шести до восьми утра солнце не высоко. Не так жарко, как после занятий, плюс, парни просыпаются перед уроками, только вот всё равно порой не посещают их, после тренировок расходясь по домам. Странная расстановка приоритетов, но объяснимая. Дилан — не жаворонок, но из-за личных причин довольно часто ему требуется насиловать себя физически. Роббин была права, задав ему актуальный вопрос. Когда и каким образом парень найдет внутренний покой? Вряд ли он сам задумывается над тем, каким образом добьется гармонии с собой, поэтому продолжает изнуряющие тренировки, а после обязательно отправится на занятия, чтобы дольше пребывать в состоянии психологического возбуждения. Дэн давно пятится позади, не успевая за другом, которого просит не переусердствовать. И не только он. Даже тренер часто обращает внимание на физическую перевозбужденность одного из членов команды, которого давно бы сделал капитаном. Только сам О’Брайен отказывается. Дилан бежит очередной круг. Время близится к половине восьмого и на поле приходят девушки из группы поддержки для проведения утренней разминки — обычная и спокойная растяжка, ничего выматывающего. — Эй, — тренер не приглаживает растрепанные темные волосы, когда ветер тормошит их в разные стороны, одаривая лица потеющих приятным соленым воздухом. — О’Брайен! Не перенапрягайся, иначе до матча не доживешь! Дилан никак не реагирует. Сохраняет дыхание, следит за ним, продолжая бежать. Если отвлечется, то выдохнется. А ему требуется бежать. Он хочет изнурять от физической боли, ощущать только её, не отвлекаясь на иные проявления дискомфорта в теле. И сознании. Дэн ложится на траву, раскинув руки, и наблюдает за движением тонких облаков на голубом небе — не спасают от лучей солнца. Становится невыносимо душно, поэтому ему стоит притормозить. Обращает взгляд на пробегающего мимо друга. Он точно рехнулся. Куда так гнать? И с какой целью? Девушки из группы начинают разминаться, привлекая внимание короткими шортиками и оголенными животами. Парни устало располагаются на траве на другой стороне поля, и отдыхают, опустошая бутылки с водой. Брук оттягивает край ткани топика, поднимает ладонь над лицом, чтобы уберечь глаза от попадания лучей солнца. Отходит от подруг, без надежды увидеть Дилана, осматривает поле, и останавливает на нужном парне слегка удивленное внимание. Не часто встретишь этого типа на утренней тренировке, но Брук, честно, рада, что он здесь. Значит, она наконец может обсудить с ним волнующую проблему. Дилан замедляет бег, переходит на шаг, когда чувствует, что его сердце начинает приятно ныть от получаемой нагрузки. Парень контролирует хриплое дыхание, шагает по специально отведенной дорожке с резиновой поверхностью, и не сдерживается, принявшись поглаживать кожу плеча, чтобы как-то унять фантомный зуд. Да, именно психологический, потому что на коже у него нет раздражения. До сих пор не может понять, что именно с ним происходит, но эта чертовщина изматывает морально. Дилан шагает, но для Брук его темп — легкий бег, поэтому девушка спешно подбегает, быстро перебирая ногами, дабы идти наравне: — Привет, — немного тревожно улыбается, поправляя хвост из волос. — Тебя не было вчера. Почему? — приходится поднять голову выше, чтобы видеть лицо парня, который без эмоций и устало отвечает: — Спал, — но шаг не сбавляет, не позволяя себе расслабиться. Брук смеется, качнув головой: — Понятно, — ничего нового не узнает, Дилан часто пропускает занятия по этой важной причине. Замолкает, чувствуя, как напрягаются мышцы её ног от такого длительного хождения. Посматривает на О’Брайена, открывая рот, но пока еще не молвит о тревоге, продолжая поддерживать их общую тишину. Натянутое молчание, правда, Дилан не ощущает скованности, ведь мысленно контролирует себя, следя за ходом раздумий, чтобы те, к черту, не привели его в тупик. Тот самый. — Слушай, — Брук начинает, вытягивая из себя слова. — Я хотела поговорить о Нораме, — тараторит, больно нервно, ожидая резкого негатива со стороны парня. И лучше бы он отреагировал. Девушка больше переживает насчет его молчания, так как хрен поймешь, о чем он думает и как относится к происходящему. Брук поглядывает на Дилана, потирает ладони. Ждет. Почему он молчит? Почему не смотрит на неё в ответ? Он слушает? Девушка моргает, недолго пялясь под ноги: — Ходят слухи, что он вернулся. — Он вернулся, — Дилан дает убежденный ответ, продолжая морщиться от потери контроля над болью в теле. Смотрит по сторонам. Продолжает идти. Брук ускоряет шаг, замечая, как отстает: — Ты с ним уже говорил? — Зачем? — О’Брайен грубо осекает её, заставив растерянно запинаться: — Н-у… Внезапно для неё Дилан решает остановиться. Он тормозит, поставив руки на талию, и наклоняется немного вперед, дергая то одной ногой, то второй, чтобы избежать скованности в мышцах, и поворачивается всем телом к девушке, которая с волнением смотрит ему в глаза, глотая комки тревоги. — Брук, — то, как он обычно произносит её имя — ей это нравится, пускай даже сейчас парень выглядит сердито, но девушка смотрит на него с распахнутыми глазами, утопая в ощущении внимания со стороны человека, к которому испытывает нездоровую тягу. — Оставь, — приказным тоном и строгим взглядом. — Это тебя не касается. Брук успевает разжать мягкие губы до того, как Дилан отворачивается, продолжив идти. Девушка нервно переминается с ноги на ногу, дергая кончики своих убранных в хвост локонов. Вновь глоток. Кое-как. Моргает, при первом шаге замявшись, но в следующее мгновение расслабленно срывается с места, спешно приблизившись к парню со спины. Дэн держится на локтях, наблюдая за происходящим. Брук касается плеча Дилана ладонью, довольно ласково заставив парня остановиться, и тот не успевает сообразить, когда оборачивается, не проследив за следующим действием девушки, которая берет его за шею, заставив наклониться к себе. Дэн отводит взгляд и опускается обратно на траву, раскинув руки. И вздыхает. Брук целует О’Брайена. Тот совершает глубокий вдох, набрав полную грудь кислорода, и не стремится ответить на касание губ. Короткое, но давящее. У О’Брайена было много половых партнеров, но по многим причинам с Брук они куда ближе, чем кажется. Возможно, парень невольно считает её своим другом. К сожалению, о большем не идет речь. Хотя, кто его знает? Может, Дилан ещё ответит на чувства Брук? Девушка делает шаг назад, наклонив голову набок, смотрит на парня, который с хмурым видом вздыхает, сердитым взглядом перескочив с её глаз на губы, и не меняется в лице, хрипло шепча: — Если он заявится к тебе, набери мне и всё, — убирает её ладони от своей шеи, разворачиваясь, и продолжает тренировку — вновь переходит на бег, отдаляясь от Брук, которая переступает с ноги на ногу, обеспокоенным вниманием провожая парня. Роббин в замешательстве. Она стоит напротив порога, придерживая ручку входной двери, и озадаченно приоткрывает рот, изучая кудрявого мужчину в рубашке и брюках, находящегося на крыльце. Стоит с важным видом, гордо поднятой головой. Смотрит с надменностью, шмыгая носом, а женщина еле воздерживается от проявления не самых приятных эмоций: — А вы… — запинается от растерянности. — Кто? — с неверием щурится, когда мужчина с прежним явным самолюбием откидывает прядь волос со лба, отвечая: — Мистер Толисон, — даже его голос смазлив… — Учитель из союза. — Но… — Роббин по-прежнему не понимает. — Миссис Керниз… — Она уволилась, буквально пару дней назад, — мужчина поправляет черную бабочку на шее, крепко прижав к бедру небольшой рабочий чемоданчик. — В каком смысле… — женщина отдергивает себя, с напряжением втянув воздуха в легкие, ведь она не в том положении, чтобы устраивать разборки. Она оплачивала услуги союза учебных заведений, и не ей возникать по поводу того, какого учителя им направляют. Обычно к подобным случаям обучения на дому никто с трепетом не относится. — Ам… — Роббин мечется взглядом по полу. — Я могу уже пройти? — с раздражением интересуется гордый мужчина, застав женщину сильнее замяться: — Ну… Да, — ладно, посмотрим, что из этого выйдет. — Проходите, — отступает в сторону, позволив учителю пройти, но сама оглядывается на Тею, оценив возникшее беспокойство на её лице. Девушка нервно дергает заусенцы на пальцах, прячась за дверь гостиной, и её взгляд врезается куда-то в пол. Роббин с хмурым видом закрывает дверь, повернув замок. Сглатывает. Нехорошо. Не только потому, что она не уверена в способностях этого учителя преподавать «особенным» детям. Но и тот факт, что это мужчина… Роббин обещала Дилану, что больше ни один из представителей данного пола не переступит порог дома.***
Прозвучит по-детски. Дилан О’Брайен ведет календарь. Отмечает в нем дни, периоды, когда его настигает «оно». Просто «оно», парень пока не определился с названием, потому что не особо понимает, что именно его изводит. Физически ощущается на коже рук и одновременно под ней. Хочется чесать татуированную поверхность — первая стадия влияния. Дальше хуже. Однажды Дилан изнемогал настолько, что начал водить лезвием ножа, в какой-то момент испытав столь сильный дискомфорт, сравнимый со жжением от укусов пчел, что принялся ковырять кожу. Он осознает, насколько это ненормально и пытается его контролировать. И именно данное изнеможение, изводящее его, приводит к психологическому дисбалансу в мыслях. Может, всё-таки ломка? Нет. Бред какой-то. Дилан не зависим. У него не может быть зависимости. Ведет автомобиль резко. В «этот период» каждый аспект окружающего мира вызывает раздражение и дискомфорт. Не способен терпеть попадающие в глаза лучи солнца, что рвутся сквозь верхушки хвойных деревьев. Окна распахнуты, но его всё равно одолевает духота. Почти докуривает сигарету, поэтому проверяет упаковку, с раздражением вздохнув и втянув больше никотина в легкие. Пусто. В комнате должна быть еще одна. Конечно, если Тея её не нашла. Дожили. Приходится прятать в своем же доме вещи. Одной ладонью управляет автомобилем. Локтем второй руки опирается на подлокотник окна, удерживая остаток сигареты у рта. Выпускает дым. Хмуро смотрит перед собой. Поток мыслей не замирает, забивая всё больше пространства сознания, не оставляя ни единой клетки для пустоты и морального расслабления. Полностью отдан размышлениям, пропуская сквозь себя воспоминания, всплывающие всё чаще в последнее время. «Что ты мешкаешь? Сделай это». «Давай. Она готовенькая». Затягивает, сильнее сдавив пальцами руль, и давится, принявшись хрипло откашливать комок, встрявший в глотке. «Как тебя зовут?» «Брук». Выбрасывает окурок в окно, выпустив перед собой белый дымок никотина, и ладонью проводит по лицу, на мгновение потеряв зрительную связь с дорогой. Набирает больше воздуха в легкие. Жжение под кожей усиливается, значительно распространяется по телу, и парень напряженно прикусывает костяшки, что-то промычав, дернув головой так, словно попытка отбросить нежелательное. То, о чем лучше не вспоминать. Каждый с определенным негативом воспринимает ошибки прошлого. О’Брайену есть, о чем жалеть. Но больше всего злости вызывает один простой факт — он не способен прекратить, он может только контролировать это. У Дилана возможно и нет зависимости от наркотических препаратов, но парень осознает свою нужду в «эмоциональном выплеске». Уж лучше бы он был наркоманом, ведь в таком случае, имел представление, каким образом бороться с зависимостью, а что ему делать с тем, что сидит внутри него, если он даже не способен разобраться, что «оно» из себя представляет? Сбрасывает всё на простое и общепринятое — у него самый обычный подростковый период. Вот и всё пояснение. Головная боль достигает апогея. Такое мощное давление в висках, что парень еле соображает, куда должен двигаться. Открывает дверь, достаточно долгое время разбираясь с замком, и поражается, что никто не решился подойти и отворить ему. Хотя, так даже лучше. Меньше вопросов прилетит по поводу его неспособности справиться с замком. Открывает, сильно сдавливая веки при моргании. Пытается вернуть себе стабильность при ходьбе, концентрацию мышления. Закрывает. Так же долго. Не пытается оправдать свое состояние. Ему стоит принять душ и лечь спать. Разворачивается, сделав то, что так раздражает Роббин — бросает сумку на пол у входа, не желая тащить её наверх. Его руки слишком ноют, мышцы сводит. Он чувствует, как они судорожно дрожат внутри, под кожей. Снимает кофту, сжимая веки, чтобы подарить себе мгновение темноты. Не вешает, бросает на комод. От матери точно прилетит. Ладонями потирает бледное лицо, слегка вспотевшее. Делает шаг, открывая глаза, и сощурено смотрит на Тею, которая с поникшей головой сидит на ступеньках лестницы, нервно дергая пальцами пуговицы рубашки. Наверное, поэтому они у неё отрываются. — Привет, мышь, — Дилан с хмурым интересом и усталостью подходит ближе. Девушка поглощена своими мыслями, поэтому не замечает вовсе, как парень приходит, так что в первый момент вздрагивает, упершись ладонями в ступеньку, на которой сидит, согнув ноги, поджав колени к груди. С привычным напряжением смотрит на Дилана, который слышит, как Роббин гремит посудой на кухне, готовя обед, но не отвлекается, встав напротив девчонки: — Почему ты сидишь здесь? — задает вопрос, находя в себе силы немного дольше функционировать. Их хватит, чтобы зайти к матери и немного поговорить, иначе та лишний раз будет волноваться из-за бессилия сына. Тея не отвечает. Она резко вскакивает, рванув с лестницы в сторону коридора, ведущего к задней двери, через которую можно попасть во двор. Дилан делает ленивый шаг в сторону, слегка наклонив больную от пульсации голову к плечу, чтобы проследить за побегом девчонки. Изгибает брови. Тея выскакивает на террасу, захлопнув за собой дверь. Парень медленно отводит взгляд в сторону, сощурившись, и с задумчивым видом направляется на кухню, обнаружив Роббин, нарезающую овощи для супа. Женщина тоже выглядит слегка… Нагруженной и озабоченной чем-то, но её лицо озаряется вполне естественной улыбкой, когда она оглядывается на сына: — О, с возвращением. Дилан прикрывает за собой дверь, стараясь удерживать свое состояние втайне от матери, и проходит к столу, чтобы налить себе воды в стакан: — Что с мелкой? — интересуется, наполняя предмет посуды. Руки Роббин замедляют действия. Она на секунду поднимает взгляд, но дергает головой, вернувшись к нарезанию моркови: — А что с ней? — Она ведет себя странно, — Дилан опирается поясницей на край стола, поднося стакан к губам, и вдруг осекается, осознав. — А, так она в порядке, — даже усмехается, ведь почему-то забывает. Это же Тея. Странность для неё — нормально. Он бы скорее начал бить тревогу, если бы внезапно девушка проявила признаки адекватности. — Придурок, прекрати, — Роббин натянуто просит, вздохнув, и получает вопрос, от которого волоски на коже встают дыбом. — Как всё прошло с учительницей? — парень морщится. Ему с трудом удается сделать пару глотков. Касается ладонью шеи. Там будто… Что-то внутри. Оно мешает нормально дышать. — Она милая, — женщина принимается активнее нарезать морковь, переходя к луку. — Хорошо, — О’Брайен подходит к раковине, чтобы вымыть стакан — Я помню, она неплохо ладила с детьми. — Да, — Роббин тяжко вздыхает, совершая ошибку — хмурится. Дилан переводит на неё взгляд, так же сводя брови к переносице при виде странного поведения матери: — Что с тобой? — быстро ополаскивает, выключив кран. — Ничего, — Роббин быстро дает ответ, по-прежнему с хмурым видом нарезая. — Ночная смена впереди. Как-то… Устаю в последнее время, — признается. — Подожди немного, — парень берет лопаточку, перемешав морковь на сковородке. — Я выйду на работу. — Нет, — женщина прекращает давить острием ножа на лук, проявив в голосе твердость. — После школы ты поступишь в колледж или университет. — Мам, — ему даже не удается начать препираться. Было бы у него больше сил, он бы смог противостоять давлению матери, но он чувствует себя вымотанным. — Никаких отступлений, — почему её голос так дрожит? — Я не прощу этого, — Роббин скидывает на сковородку нарезанный лук, застав сына отойти в сторону. — Моя задача — поставить тебя на ноги, так что… — качает головой, выдохшись. — Молчи, — обходит парня, чтобы взять упаковку вермишели. Дилан сует ладони в карманы джинсов, хмуро уставившись в пол. Слушает, как мать роется на полках. Покусывает губу. — Ты сегодня рано встал, — Роббин продолжает строгим тоном разговаривать с сыном. Она вовсе не желает быть грубой с ним, просто о многом переживает, поэтому ведет себя несдержанно. — Иди и поспи час, два… — Я прекрасно выспался на уроках, — Дилан в ответ бросает грубым и раздраженным тоном, быстрым шагом направившись к двери. Женщина выпрямляется, поставив руки на талию, и набирает больше воздуха в легкие, чтобы унять беспричинную сердитость. Поворачивает голову, успев зацепить взглядом затылок сына. До того, как тот хлопает дверью, оставив её одну. Упаковка сигарет на месте. Дилан принимается выкуривать очередную, надеясь, что это должно воздействует на его нервную систему. Бродит по комнате, втягивая. Дымит. Сегодня он будет много и долго курить. И Роббин обязательно даст ему в штык. Правда сейчас, в таком состоянии, он ко многому относится наплевательски. Всё потом. Завтра, послезавтра. Когда ему должно полегчать? Только после «выброса». Сильного, эмоционального. Полного грубости, жесткости, резкости. Дилан касается пальцами виска, прикрывает веки, свободной от сигареты рукой упираясь в бок. Продолжает маячить. Из угла в угол. Бродит. Он накручивает себя, пропуская внутрь желанные мысли о необходимости что-нибудь принять, и оценивает реакцию организма. Нет, она не столь сильна. Но стоит парню задуматься о грубом сексе, как происходит реакция. Не только физическая, но и эмоциональная. Останавливается, дергая ногами, дабы как-то снизить их дрожание. Продолжает сжимать веки. Что за херня? Что за чертова необходимость в подобном? Каким образом он приучил себя к этому? Почему его сознание и организм убеждены, что это именно то, что помогает ему справляться с психологическим изнурением? Что. За. Чертовщина. Но он хочет. Просто хочет и всё. Ему стоит обсудить это с кем-то. Опускает голову, надавив пальцами на глаза, и прикусывает сигарету зубами, втянув никотин, и подходит к окну, чтобы зашторить его на хер, иначе солнечный свет точно сведет его с ума. Сжимает пальцами плотную ткань, желая дернуть, но останавливается, отвлекаясь. Видит Роббин. Она выходит из дома с небольшой коробкой, в которой лежат принадлежности для ухода за садом. Тея в клетчатой рубашке сидит на траве, поливая одно из растений. Женщина приседает рядом с ней. Они о чем-то говорят. Девушка слабо улыбается, кивая Роббин, а та вынимает каждый предмет из коробки, поясняя их функции и предназначения. Тея старательно слушает, проявляя неподдельный интерес. Смахивает капельки пота с лица, образовавшиеся по причине плохого самочувствия. Ей жарко, и, кажется, Роббин предлагает ей снять рубашку. Точнее, настаивает, и, кое-как, Тея соглашается расстегнуть её, поэтому принимается дергать тонкими пальцами пуговицы, пока Роббин продолжает объяснять и демонстрировать, как работать тем или иным предметом. Дилан касается пальцами сигареты, которую сжимает зубами, и хмурит брови, пристально наблюдая за тем, как Тея расстегивает рубашку на груди, показав женщине, что ничего не надела под неё, поэтому не будет полностью снимать. Парень отводит сигарету от губ, проявляя больше сердитости на лице, когда Тея касается ладонью влажной шеи, проводя пальцами ниже к ключицам. Наклоняет голову, проникает ладонью под ткань рубашки… О’Брайен резким движением задвигает шторы, крепко сжав их пальцами, и врезается прямым, напряженным взглядом в стену, испытав гребаный шок от того, как всё сжимается внизу его живота. Всё настолько хреново, что он реагирует даже на предмет отвращения? Грань. Чертова грань. Так. Это нехорошо. Это пиздец, как нехорошо. И блядски нелепо. Ему точно нужно покинуть дом сегодня.***
Эта ночь обещает быть громкой, наполненной танцами, драками, выпивкой и сигаретным дымом. Стонами и смехом. Разговорами и криками. Неоново-красные огни лишают нормального зрения, адекватного мышления. Головная боль утихает. Её заменяет потеря в пространстве, в происходящем. Глоток за глотком. Музыка орет в уши. Темные коридоры и помещения сужаются после принятия алкоголя в большем количестве. В одном из помещений устраивается на диван, выкуривая травку. Голову запрокидывает. Смотрит в потолок, пускает легкий дымок. Всё идет кругом. Под давлением психически алых огней проявляется пыль в тяжелом воздухе, который еле глотает, чтобы не лишиться сознания. В этом же помещении слышны громкие стоны, но парень не стремится узнать, кто находится рядом. Понятное дело, чем именно незнакомцы заняты. Ничего нового и удивительного. Но голову приходится через боль вернуть в нормальное положение, когда на колени оказывают давление. Дилан переводит помутненный взгляд на с виду знакомую девушку, которая забирается ему на колени, и еле фокусирует на ней взгляд, чтобы рассмотреть. Черный бюстгальтер, короткая юбка, под которыми вряд ли что-то есть. Вьющиеся волосы. Яркая черная помада. Она широко улыбается, удобнее устраиваясь на бедрах парня, и руками давит на низ его живота, наклонившись вперед, чтобы говорить на ухо и быть услышанной: — Привет, Дилан. Я обыскалась, думала, ты и сегодня не явишься, — ладонями скользит по его плечам к шее. — Мы виделись в закусочной. Ты не мог ответить мне, но моего парня здесь нет, так что… — О’Брайен хмуро смотрит на неё, затягивая, и выпускает белый дым в лицо девушки, которая грудью касается его подбородка, забрав самокрутку, принявшись втягивать в легкие содержимое. — Давай веселиться, да? — улыбается, получая странное наслаждение при виде столь сердитого выражения лица. Дилан с трудом дышит, пока девушка скользит ладонями по его груди, настигая бегунка на ширинке джинсов. Дышит ему в ухо, продолжая выкуривать, и слишком долго возится с ширинкой, поэтому парень самостоятельно расстегивает её, сжав одной рукой талию девушки, грубо насадив, отчего она сладко стонет, прогнувшись в спине. Управляет её движениями, девушка покачивается на его бедрах, пальцами сжимая его волосы. Прикрывает веки от удовольствия. Но Дилану этого не хватает. Ему требуется жестче, сильнее, с большим давлением. К спине знакомой девушки подходит ещё одна. Парень даже не пытается выяснить, кто это. Она расстегивает замочек бюстгальтера той, что двигается на бедрах, и с улыбкой снимает его с девушки, пальцами сжав её голую грудь. Обе девушки стреляют туманными взглядами на Дилана, который изнывает от вновь проявившегося жжения под кожей. Но не пытается анализировать или контролировать. Он просто сдается. Резким движением опрокидывает знакомую девушку на диван, нависая сверху, и берет происходящее в свои руки, сдавив ей губы ладонью, когда она громко смеется, выронив сверток травы. Усиливает толчки, задирая юбку выше. Грубее. Резче. Девушка под ним стонет, царапая его больные руки ногтями, чем снижает дискомфорт, но ему по-прежнему не хватает. Больше. Дайте ему больше. Незнакомка присаживается рядом, принявшись стискивать пальцами одной ладони волосы Дилана, второй проникает под его футболку, исследуя твердый от напряжения торс. Кусает его шею. Кусает и скользит языком по щеке, к виску. И смеется ему на ухо. Почему именно это должно ему помочь? И почему это действительно работает? О’Брайен обдумает это позже, а пока ему нужно. Просто нужно. Всё это. Девушки. Одни из многих за эту ночь.