***
Приятные и светлые воспоминания детства кружат голову не только Дилану, но и его матери. Роббин наслаждается знакомым внутренним покоем от пребывания в родном доме, в котором, спустя столько лет, продолжают витать знакомые ароматы, вызывающие ассоциацию с давно канувшими в прошлое событиями. Женщина готовит себе кофе. На часах половина двенадцатого, она неплохо проспала, но на природе так и тянет подольше поваляться в кровати. Хорошо, что дети уже выросли, они сами способны позаботиться о себе, хотя Роббин не сомневается, что ребята встали не раньше её. Правда, когда женщина проснулась, парни, например, уже чем-то занимались на заднем дворе, и только приблизившись к окну мисс О’Брайен поняла, что эти двое играют в футбол. Странно видеть Дилана таким энергичным с утра. Может быть, и он чувствует себя спокойно в стенах этого дома? Роббин слышит голос Брук со стороны коридора и надеется, что девушка заглянет на кухню, но буйная девчонка, кажется, заприметив возню парней на улице, спешит скорее присоединиться к ним. И, судя по тому, сколько силуэтов Роббин разглядывает за стеклянной вставкой двери, Тея следует за Брук. Хорошо, что Оушин нашла с ней общий язык. По крайней мере, девчонка не избегает общения с ней. — Так-так, — у Брук элегантная кошачья походка. Тея уверена, многие люди сворачивали головы, прослеживая за её передвижением. Она такая легкая, при этом женственная. Девушки выходят на задний двор, Оушин держится чуть позади на вид уверенной в себе Реин. Девушка не чувствует холода, выходя в кофте и коротких шортах. Оба парня отвлекаются от игры, прекратив пытаться отнять друг у друга мяч. Брук подходит ближе к ним, с игривой улыбкой и огоньком задора в глазах принявшись завязывать хвост из волос: — Утренняя тренировка? — дергает локоны, поставив руки на талию. — Я в деле. Дилан даже во время занятия спортом успевает покурить, и сейчас он вынимает сигарету изо рта, выпустив никотин в сторону: — Ты с нами? — усмехается, явно намекая на неспособность Брук соревноваться с противоположным полом, что вызывает ответное возмущение: — Что еще за удивление? — перехватывает мяч, катившийся к Дэну, и с уверенностью заявляет. — Мы вам задницы надерем, — оглядывается на Оушин. — Идем, Тея. Бледная худая девушка, всё это время державшаяся позади, питает надежды остаться не вовлеченной в происходящее, а просто понаблюдать со стороны, с напряжением сжимает пальцами плечи сложенных на груди рук: — Я не умею, — качает головой, нервно отступая назад, но Брук, у которой с легкостью отнимает мяч Дилан, надеется на помощь подруги по несчастью, поэтому разворачивается, спешно потащив девчонку за собой, вовлекая в игру: — В футболе самое главное уметь ставить подножки, чем ты и займешься, а я буду отбирать мяч. — Эй, — Дилан не замечает, как тушит кончик сигареты о свое запястье, чем привлекает хмурое внимание Дэниела, который так же не против держаться в стороне от игры. Теперь, когда в неё вступает Брук. — Чему ты учишь ребенка? — О’Брайен бросает сломанный окурок в кружку с недопитым кофе, которая стоит на влажной траве. — Выживать среди мужчин, — Брук охотно вступает в игру, в отличии от Теи, которая продолжает топтаться рядом с ней. И они все попадают под чуткое наблюдение. Женщина подходит к двери со стеклянной вставкой, одной рукой обнимает себя, крепко сжав плечо, другой удерживает кружку горячего кофе возле губ, прерываясь от размышлений, дабы заинтересованно проследить за происходящим на заднем дворе. Уголки губ поднимаются. Улыбка проявляется на сонном лице, погруженном в свои личные переживания. Брук пытается доказать, что умеет играть в футбол. Ей удается отбирать мяч только у Дэниела, который просто избегает излишнего взаимодействия с девушкой, чего не боится О’Брайен, без раздумий мешающий Брук забить гол в подобие ворот — две кружки, стоящие на земле. Роббин безысходно вздыхает, качнув головой. Вот балбесы. Разобьют — прикончит их. Переводит внимание на Тею, которая мешкает, чувствуя себя потеряно. Она всё также топчется на месте и держит руки сложенными на груди, поворачивая голову вслед за мячом, который пинают ребята. И её охватывает паника, когда этот круглый предмет катится к её ногам. Серьезно? Она понятия не имеет, что с ним делать, но слушается Брук, которая быстро шагает к «воротам», прося дать ей пас. Оушин отчасти понимает, что ни Дилан, ни Дэниел не станут играть с ней так, как с Брук, поэтому считает, что сможет немного повести мяч вперед, чтобы, ударив, точно передать его девушке, которая смеется, не позволяя Дэну выйти вперед, иначе он примет мяч вместо неё. Тее даже нравится толкать носком круглый и упругий предмет, но её увлеченная деятельность прерывается, когда О’Брайен, пару секунд шагавший за её спиной, решает взять ситуацию в свои руки. В прямом смысле. Если он легонько пихнет Тею, как поступает с Брук, то он точно ей что-нибудь сломает, поэтому берет девчонку под руки, без особого труда подняв так, что Оушин начинает дергать ногами навесу, ладонями сжав его запястья. Роббин прекращает улыбаться. — Так нельзя! — Брук не успевает как следует возмутиться. О’Брайен прицеливается, хорошенько ударив по мячу, который пролетает между ног Брук, покатившись в «ворота». Девушка пару раз оглядывается, раскинув руки, и с прежней улыбкой, всё ещё якобы возмущенной, восклицая: — Эй! Дилан улыбается ей в ответ, продолжая держать Тею навесу, и та по-прежнему забавно дергается ногами, что-то мямля под нос, что приводит Брук в восторг, и она начинает верещать о том, какая всё-таки Оушин: — Милашка, — девушка смеется, а Дэн разворачивается, направившись к кустам, чтобы вернуть в игру мяч. Дилан нагло улыбается, потрясывая девчонку: — Да, когда беспомощная. «Не смешно», — кажется, именно это бурчит Тея, пытаясь вывернуться из хватки, но то ли она настолько слабая, то ли у Дилана достаточно сил — у неё не удается, оттого она еще больше напоминает подвешенную гусеницу, заставляя Брук смеяться. Только вот девушка вспоминает об игре и оглядывается на Дэниела, поняв, что это её шанс забить пару голов, пока Тея своей неуклюжестью отвлекает её главного противника. Брук спешит отнять мяч у Дэна, который уже готов сдаться и поднять ладони, а Дилан и правда забавляется, находя подобную издевку над Оушин очень увлекательным времяпрепровождением. — Знаешь, такие куклы есть, — О’Брайен довольно улыбается, сдерживая смех, когда Тея пытается пихнуть его ногой. — За ниточки их дергаешь, и они… — Опусти, — Оушин осознает свое положение, поэтому просит, ведь чувствует себя некомфортно. Ситуация выводит её из равновесия. Не очень-то хочется, чтобы её кто-то трогал. — Да ладно, смотри, — Дилан прерывается на смех, когда девчонка бьет его локтем в плечо. — Брук без тебя прекрасно справляется, — кивает на девушку, которая без остановки прокатывает мяч между воротами, насчитывая свои очки, в то время как Дэниел стоит рядом, чувствуя себя потерянным щенком, и с тем же ощущением поглядывает на Дилана. Тот обреченно вздыхает: — А вот он не справляется без… — совершает ошибку, дернув своим плечом в момент, когда решает поиграть на нервах Теи, подняв её еще выше. Оушин успевает запрокинуть руку, без разбора нащупав изгиб шеи парня, который щипает, что есть мочи. И О’Брайен чувствует, как его правое плечо сводит от пронзающей дрожи. Рука сгибается, будто кто-то бьет по изгибу локтя молотком, на мгновение охватывает дичайшая слабость, смешанная с чувством эйфории от того, как колкая боль разливается под кожей, покрывая собой фантомное жжение. И, черт возьми, это невыносимо приятно, игнорировать подобное нет сил, но парень вовремя, частично, берет себя в руки, успев крепко обхватить Тею под грудью, не дав ей поскользнуться на траве, ведь девушка, сто процентов, не смогла бы сохранить равновесие и рухнула бы на колени. Роббин пристально следит за происходящим, чувствуя, как в горле образовывается твердый ком. Прижимает Тею спиной к себе, а девушка успевает ускользнуть в сторону только одной ногой, поэтому парень спокойно поднимает её, что-то ворча под нос. Роббин напряженно давит кружкой на свои губы, ведь не может расслышать, о чем говорит её сын. Оушин оглядывается, накрыв ладонями запястье руки О’Брайена, которую он кладет ей на талию, пока костяшками второй с прежней хмуростью стучит себе по виску, как бы намекая, что девчонка повела себя, как идиотка. Он практически выронил её. Женщина хмурит брови. Оушин вырывается из хватки Дилана, когда Брук ехидно смеется, оповещая, что забила ровно двадцать голов. Тея кидается вперед от О’Брайена, всё-таки поскользнувшись на траве, но тут ей помогает удержаться на ногах девушка, обнимающая её, принявшись издеваться над проигравшими парнями. Роббин не может сделать глоток. Смотрит. Дэн пожимает плечами, когда Дилан ругает его за бездействие, Брук продолжает с улыбкой скакать на месте, оповещая ребят о том, какие они неудачники, но больше внимания привлекает О’Брайен, который с напряжённой улыбкой кивает в ответ на издевки девушки, при этом сильно сдавливая ладонью свою шею, принявшись разминать плечо. Роббин отводит взгляд, с задумчивым видом совершив крупный глоток. Тея позволяет Брук обнимать себя. Вообще, она замечает, что её часто воспринимают, как ребенка или, что еще необычнее, как какую-то игрушку, и ведут с ней подобным образом, но ей это даже нравится. Встречается взглядом с Диланом. Всего на секунду зрительно пересекается, так же внезапно отвернув голову и пальцами коснувшись волос, чтобы поднять пару прядей к лицу, прикрыв губы и нос.***
Пора уже признать — у меня особые отношения с природой. Я люблю уединяться с ней, люблю слушать голос ветра, его общение с шуршащей листвой. Люблю атмосферу вечера, когда ночь спокойно покрывает небо, рассыпая сверкающие горошины мелких звёзд. Прикрываю глаза, прислушиваясь к тому, как суровый ветер, гоняя колющий нос аромат хвои, спорит с шумом волнующегося океана, который пытается подавить его с помощью аромата соли, но в итоге никто не выходит победителем. Всё смешивается, порождая нечто совершенное, выходящее за границы возможного. Открываю веки. Передо мной костер. Деревяшки давно не горят, угли медленно тлеют, издавая характерный треск. Они горят изнутри красным цветом. Ветер дует — и яркость усиливается. Кровавый оттенок. Выглядит изумительно. И гипнотизирует. Остаюсь здесь одна. После ужина все спешат в дом из-за мороза. Слышу голоса со стороны окон, но не хочу торопиться вернуться в «общество». Мне нравится мое одиночество, и я хочу пробыть в нем как можно дольше. Тем более, хочу заметить, я вовсе не одна сейчас. Вы слышите, как вокруг громко? Как шумно? Я мысленно общаюсь с природой. Прижимаю колени к груди, следя за взмывающими вверх огненными снежинками углей. Так красиво и успокаивающе. И… Моргаю, медленно оторвав ладонь от колена. Тяну её к погибающему костру, чувствуя, как всё сильнее и сильнее кончики пальцев обжигает боль, пока в итоге я не терплю её самое сильное проявление, коснувшись углей. В груди ускоряется сердцебиение, дыхание обрывается, становится сбитым, но я заворожена. Я поглощена. Широко распахнутыми глазами смотрю на угли, не замечая, как на лице проявляется улыбка. Это… Это так… Господи, это так необходимо чувствовать! Касаюсь пальцами раскаленного угля, утопая в кровавом оттенке, которым он горит, отражаясь в моих глазах, и вся кожа покрывается мурашками, а по телу проносится дрожь… — Что ты делаешь? Вздрагиваю, отдернув ладонь от костра. Когда-нибудь я прекращу так нервно реагировать на резкие звуки, но к тому времени я, скорее всего, буду уже окончательно лишена жизненных сил, что и вызовет у меня полное безразличие к внешним раздражителям. Поворачиваю голову, устремив напуганный взгляд на Дилана, выходящего ко мне с террасы дома, в окнах которого тускло горит теплый свет. Парень сует ладони в карманы джинсов, расслабленным шагом приближается, а на лице читается обратное напряжение. Как долго он находился позади? Следил за тем, чем я занимаюсь? Страх исчезает с моего лица так же быстро, как возникает. Уже с большим спокойствием смотрю на парня, с не меньшим непринуждением отвечая: — Трогаю, — констатирую факт, вновь одарив сверкающие угли вниманием. — Это я вижу, — О’Брайен останавливается, с томным вздохом приседая на плед, и мне приходится подвинуться в сторону, чтобы заполучить больше свободного пространства для себя. Парень сгибает ноги в коленях, опирается на них локтями, собирая рукава кофты чуть выше, чтобы открыть кожу рук, и вынимает из кармана упаковку сигарет: — Зачем? — всё-таки уточняет вопрос, дабы я поняла, что именно его интересует. Не знаю, что ему ответить. Мне не хочется излишне выдумывать, так что говорю, как есть: — Они такие красивые, — сильнее прижимаю колени к груди, чтобы упереться в них подбородком. — Хотела попробовать на ощупь, — касаюсь пальцами мокрой травы. — Хочется всё попробовать, — неосознанно шепчу, утопая в наслаждении и умиротворении, которые приносит наблюдение за щелкающими углями. Так тихо и… Стреляю взглядом на Дилана, ощутив его вопросительно-хмурый зрительный укол, и обнаруживаю, что парень действительно сощуренно смотрит на меня, затягивая никотин в горло. Моргаю, раздумывая над тем, что могу передать ему в качестве объяснения, и вновь принимаю решение остаться по-детски честной. Обычно, чтобы я не сказала, люди воспринимают это одинаково. Они говорят: «Странно», — так что, нет смысла напрягаться. Всё равно мне не выдать то, что мог бы сказать «нормальный» человек. — Ну… — крепко сжимаю края джинсов, наклонив голову, чтобы уложить её набок на колени, а взглядом продолжаю смотреть на угли. — Я к тому, что… — говорю медленно, потому что анализирую свои мысли очень долго. Мне тяжело доносить информацию в таком виде, который я считаю правильным. Мне требуется дольше раздумывать над выбором слов. — У нас одна жизнь, — нужно еще и верно построить логическую цепочку повествования, но, боюсь, я не справлюсь — и Дилан не поймет, о чем я вообще толкую. — Ты проживаешь ее — и всё, — пожимаю плечами, с горьким ощущением сглотнув. — Я живу, охваченная чувством, будто у меня будет еще шанс, — говорю тише, так как мне не нравится окружающее нас природное молчание. — Словно за этой жизнью последует вторая, третья, как в играх, знаешь? — пытаюсь не смотреть на парня, концентрируясь на горящих кроваво-красным цветом углях. — Герой умирает, но перерождается, чтобы пройти уровень заново. Воспринимаю реальность так же, ожидая наилучшего варианта в следующей жизни, — внезапно понимаю, что лучшим образом не смогла бы передать свои мысли. Это именно то, что я имею в виду. — Понимаешь, мы умрем — и нас больше не будет, — мысли как-то сами формируются, не помню, когда в последний раз мне с такой легкостью удавалось говорить. — Мы прожили 17 лет. И мы не проживем их больше. Никогда, — хмурю брови, вновь уловив знакомое покалывание в ребрах. Перевожу взгляд на Дилана, не меняя положение тела. Смотрю на него, замечая, с каким вниманием он слушает меня, правда, хмуро, явно обдумывает мои слова. До сих пор не могу поверить, что кто-то пытается осмыслить сказанное мною. Обычно — это лишь пустой звук. — Нам больше никогда не будет пять, шесть, семь лет, — с тревогой моргаю, искренне не понимая. — Что в этой жизни может иметь значение, если исход у всего один — смерть? — щекой вжимаюсь в колено. — В чем смысл? — вновь уплываю взглядом в сторону, опустив его на кряхтящие угли. — Я не хочу тратиться на пустое ожидание. Я хочу свободу, — облизываю губы, заметно занервничав. — Если второго шанса не будет, то я просто хочу получить освобождение. Сразу. — Окей, — он не дает молчанию даже на секунду повиснуть над нами, и эта секунда точно бы свела меня с ума, ведь я раскрываю другому человеку свои потайные мысли и убеждения. Это страшно. Я боюсь чужой реакции. Но хорошо, что Дилан способен быстро мыслить и находить, чем поддержать разговор. — Жизнь то, жизнь это, — он затягивает, поворчав с сигаретой в зубах, и вынимает её, выдавив облако никотина перед собой. — Но разве подобные размышления не толкают на мысль, что наоборот нужно бросаться во все тяжкие? — он… Он правда пытается рассуждать на тему моих слов? Это… Непривычно. Отрываю голову от колен, поднимая её, и смотрю на парня, который задумчиво пялится перед собой, явно терпит активную работу мозга, пока перерабатывает информацию: — Всё попробовать, всё ощутить, всё увидеть и везде побывать, — подносит сигарету к губам, взглянув на меня и больно колко усмехнувшись. — Живем-то один раз. Не знаю, почему выражаю хмурость. Вдруг в мускулах лица ощущаю напряжение, когда в груди повторно щелкает, и я отворачиваю голову, напряженно уставившись на угли. Я… Думаю, я реагирую так… Резко, потому что мне не нравится. Дилан О’Брайен мыслит иначе. Там, где я вижу конец и хочу лишь ускорить его, он видит причину оторваться в свое удовольствие. Мы… Мы разные. Мы по-разному реагируем на одни и те же мысли. Думаю, дело в сложившейся психике. Я хочу умереть, потому что не вижу смысла в существовании, ведь конец всё равно неизбежен. А он, зная о неизбежности бытия, думает лишь о том, как в полной мере насладиться таким коротким периодом жизни. — По-твоему, жизнь бессмысленна, да? — О’Брайен стряхивает пепел с кончика сигареты на угли. — Но это проблема не жизни, а твоя. Значит, это ты не умеешь ставить цели и наполнять существование смыслом. Зачем он это говорит? Меня это только злит. Потому что в сознании рождается почва для сомнений, но я не желаю принимать иной жизненной философии. Мы с ним разные. Перестань мне навязывать… — А-у, — сдержанно и хрипло. Отрываюсь от разгоревшихся в голове мыслей. Смотрю на ладонь парня, которой он касается угля, отреагировав с болью на лице, и с хмурым видом трясет руку, чтобы избавиться от пощипывания на коже. Моргаю, удивленно наблюдая за ним. Дилан хорошенько втягивает никотин в рот, изучив свою обожжённую ладонь: — Ладно, — он пускает слабый смешок, всё ещё морщась. — Признаюсь, оно того стоит. А он… Он решил попробовать? Несмотря на то, что наши взгляды разные, этот тип в свою очередь решил опробовать мою «философию», в то время как я с негативом, даже агрессией отреагировала на его мнение. Теперь я чувствую себя ужаснее, чем обычно. Это какой раз доказывает, насколько я мерзкий человек. Душевно прогнивший в собственной озлобленности на окружающий мир. Замыкаюсь в себе. Обнимаю колени руками, сильно сжав их, и отворачиваю голову, въевшись унывающим взглядом в поверхность земли. Молчу. Дилан о чем-то размышляет, погружаясь в тишину, которой я так остерегалась. Становится неловко. Мне всё сильнее хочется убежать, скрыться и просто забыть о нашем разговоре. Зря так много наплела. После того, как выдаю что-то личное, чувствую я отвратно. — Кстати, спасибо, — это неожиданно для меня. Моргаю, медленно, без желания переводя внимание на О’Брайена, который уже сильнее проявляет усталость, когда зевает, указав сигаретой на свой затылок: — За то, что иногда делаешь это. …Этот фильм не так интересен. Комедия… Конечно, закадровый смех звучит забавно, но девушка не совсем улавливает сути данного жанра кинематографии. Тея сидит на кровати, руками обнимая прижатые к груди колени, и пристально следит за происходящим на экране ноутбука. Дилан сидит на ковре, спиной опираясь на кровать. Голову укладывает на скомканное одеяло. Оушин не может видеть его лица, поэтому не догадывается, что парень, исчерпав свои эмоциональные силы, начинает клевать носом, медленно сдаваясь слабости. Веки прикрывает. Совершенно не пытается смотреть фильм, он видел его раз сто. Руки держит сложенными на груди. Засыпает. Тея что-то бубнит под нос, кажется, окончательно теряясь. Что смешного в том, как человека бьют в лицо пирогом? Хочет уточнить у Дилана, поэтому задает вопрос громче, но не получает ответ. Переводит внимание на затылок парня, наблюдая, как он неосторожно давит пальцами на изгиб своей шеи, слабо вонзая ногти. Даже во сне он испытывает неприятное покалывание. Ни в каком состоянии ему не укрыться от изнуряющего дискомфорта. — Дилан? — Тея повторяет попытку дозваться до него, наконец, осознав, что он уже спит, и с нездоровым интересом принимается наблюдать за его попытками унять жжение. Странный он тип. И то, что с ним происходит — не менее необычно. Но Оушин почему-то нравится осознавать, что этот парень ни черта не нормальный. Её даже успокаивает этот факт, располагает к Дилану, заставляя иначе воспринимать его. О’Брайен строит из себя адекватного, старается поддерживать образ, и Тее было некомфортно рядом с ним, но теперь, зная, что они в чем-то похожи, зная, что он — один из них (подобных Оушин), девушка, наконец, может решить, как относиться к нему. Оглядывается на тумбочку. Наверняка у него хранятся режущие предметы, может, порезать ему кожу? Вновь смотрит на Дилана, оценивая то, с какой силой он давит на свою шею, издав тихий, но тяжелый вздох. Кожа краснеет. Девушка медленно ползет к краю кровати, спускает ноги, выдвинув верхний ящик тумбочки. Что странно, долго искать не приходится. Вот он — резак для бумаги и карандашей. Оушин берет его, с интересом разглядывает и поворачивает голову, медленно поднимаясь с кровати. Встает. Смотрит на парня, который даже во сне морщится, разминая плечо. Боль необъяснимая. Тея приседает на корточки позади, немного сбоку, чтобы рассмотреть покрасневший участок кожи на изгибе шеи Дилана, и поднимает ножик, с особым вниманием поднося к его затылку. Ничего необычного не происходит. Для неё это нормально, поэтому она так непривычно собрана. Но острие останавливает, немного надавив на кожный покров. Ладонь О’Брайена напряженно дрожит, застывая, пальцами не дотянувшись до шеи, ведь его сознанию, во сне, кажется, что именно он каким-то образом добивается такого ощущения покалывания, что поглощает в себе жжение. Оушин с любопытством наклоняет голову, сильнее надавливает. Дилан ниже опускает ладонь, намереваясь вовсе опустить её. Девушка оказывает достаточное воздействие, но кое-что её интересует немного больше, чем простое использование острого предмета. Тея скачет взглядом с ножика на профиль О’Брайена, решив не тянуть с данной идеей, иначе она успеет её осмыслить и проанализировать, поняв, насколько это неправильно. Но он ведь сам посадил зерно, когда попросил её об этом, а она сделала вид, что не слышала, и с того момента не может думать ни о чем, кроме возникшего интереса. Девушка быстро убирает ножик и наклоняется к его шее… — А, — выдыхаю, приоткрыв рот, и сильнее нервничаю, принявшись почесывать щеку пальцами. — Вряд ли это действительно помогает, — не могу побороть желание спрятаться, поэтому беру кончики волос, поднося их к носу, чтобы скрыть нижнюю часть лица. Это странно, знаю, но внушает мне ощущение защищенности. Его кожа была такой необычной на вкус. — Да. Но я бы не хотел ехать куда-то, — объясняет, почему благодарен мне, хотя я ничем ему не помогаю. — Напиваться и… — начинает жестикулировать ладонью с сигаретой между пальцев. — Ну… — явно хочет выразиться менее грубо, поэтому так долго обдумывает. — Смотреть фильм с кем-то, — и опять с его губ срывается долгий выдох. — Поэтому очень выручает. Киваю. Не хочу развивать эту тему. Молчу. Смотрю на угли, надеясь, что на этой неловкой для меня ноте мы прекратим говорить, но Дилан по обычаю болтлив: — Так что спасибо за это, — но он больно часто вздыхает, чтобы казаться расслабленным, возможно, и у него возникает напряжение и дискомфорт от создавшейся ситуации. — Я тоже тебя выручу, — исправляется. — Мы выручим. И как мне реагировать на подобные заявления? Резко поворачиваю голову, врезавшись хмурым, слегка тревожным взглядом в лицо парня, забывая о необходимости быть менее открытой в плане эмоций. Дилан устало подпирает висок кулаком, в пальцах которого дымится сигарета, и смотрит куда-то на угли, слишком серьезным тоном шепнув: — Ты будешь в порядке. Знаете, он будто не мне говорит. Эти слова явно были адресованы кому-то другому, и видно, какой жуткий дискомфорт у него вызывает ощущение повторения. Уверена, он подразумевает что-то свое, поэтому мне не стоит зацикливаться на его словах. Но что-то определенно неприятно екает в груди. Опять. Понимание? Не знаю. Не могу разобрать своих чувств, просто… Нет, я не буду в порядке. Этот парень не имеет понятия, о чем говорит. Я никогда не смогу быть в порядке. — И успешно завершишь программу, — кажется, Дилан понимает, насколько глубоко опускается в свои мысли, и вырывается из них, вновь проявив активность в общении, словно оживая, только вот закуривает он как-то нервно. — Кстати, — морщится, внезапно задавшись вопросом. — Что намереваешься делать после неё? — обращает на меня взгляд, а я… Пристально смотрю на угли, вдруг осознав, что чем дольше мы говорим, чем сильнее развиваем тему, тем сложнее мне выплыть из помутнения, вызванного своими темными мыслями, поэтому дергаю головой, резко поднявшись: — Пойду спать. А Дилан усмехается, качнув головой: — Et pourtant elle š'enfuit (франц. И всё же она убегает). Не имею понятия, что он говорит, но бросаю нервно: — Доброй ночи, — мямлю. Удивительно, что он разбирает мой шепот, сдержанно вздохнув: — Давай, — получаю в спину, спешно направившись к террасе дома. Тот факт, что этот человек в чем-то ненормальный, такой же, как я, — он делает его интересным для меня. Потому что я способна понять его. Понять, чего не выходит, если дело касается «нормальных» людей.***
Это какое-то особенное место? Почему каждый, кто оказывается здесь, ощущает на себе пьянящее влияние шумных волн океана, разбивающихся о скалистые выступы? Черная, непроглядная пелена неба завораживает. Дилан сидит на траве, ноги согнув в коленях, и руками опирается на них, поднося сигарету к губам. Задумчивый взгляд направлен в сторону пугающего и мрачного горизонта, но он не нагоняет страх, скорее, больше расслабляет своей чернотой. О’Брайен не любит это место, но его тянет сюда. Слушать настораживающий вой ветра и грозный прибой. Остаться наедине с разбушевавшейся стихией, как когда-то осталась его мать. — Так и знала, что ты здесь. Дилан на секунду прикрывает глаза, глубже глотнув никотин, и поворачивает голову, выпустив дымок через ноздри. Смотрит на приближающуюся к нему Брук. Девушка почему-то не набрасывает ничего теплого, хотя знает, как холодно возле океана, но она так боялась потерять парня из виду, что, заметив его отдаление от дома, спешно обулась, выскочив в легкой тунике. Брук складывает руки на груди, потирает плечи, чтобы скрыть мурашки. Дилан приветствует её молчанием, принявшись снимать с себя куртку. Серьезно. Он надел и ветровку, и кофту — ему холодно, а эта ненормальная вышла в «пижаме». — Спасибо, — Брук принимает его куртку, натягивая на себя, и хочет сесть на влажную траву, наплевав на возможность застудиться. О’Брайен с естественным для него равнодушием берет девушку за запястье, потянув к себе, пока сам садится в позе йога, позволив Брук сесть ему на колени. Чтобы не простыла. Брук еще раз смущенно благодарит, улыбаясь, и с приятным теплом в груди устраивается поудобнее, уложив ему голову на плечо. Смотрит в сторону горизонта. Соленный ветер бьет по лицу. Она глотает аромат никотина и поглощает напряженное молчание, которому не позволяет разрастись, ведь на языке жжется неприятное: — Дилан? — шепчет. Парень без интереса реагирует, разглядывая дымящуюся сигарету в руке: — М? — Почему ты не хочешь меня? Прекращает крутить сигарету. Медленно скользит хмурым взглядом куда-то вверх, в сторону, а Брук поворачивает голову, чтобы видеть лицо парня. Он… Опять вздыхает, причем тяжелее, чем когда-либо, и продолжает избегать зрительного контакта с девушкой, которая разворачивается, садясь на траву, согнув колени: — Ты больше не считаешь меня привлекательной? — серьезно смотрит на него. О’Брайен ладонью трет лоб, сдержанно игнорируя. Брук пальцами сжимает его рукав: — Что с тобой? — Хватит, — резкость. Дилан нервно затягивает никотин, продолжив пялиться перед собой. Брук приоткрывает рот, хмурится, с волнением забегав взглядом: — Ты считаешь, что сделал нечто плохое? — она робко шепчет, но жесткость со стороны парня не снижается: — Мы уже обсуждали это. — Ты не должен винить себя в том, что произошло, — видит — он сглатывает. — Ты раскаиваешься, поэтому я уже давно простила тебя, — продолжает сжимать его локоть, пытаясь заглянуть в глаза. Дилан пускает какой-то расстроенный больной смешок, скользнув указательным пальцем по своей брови: — Это был спор, Брук, — с натянутой усталой улыбкой переводит на неё взгляд. — Я выебал тебя, проиграв в карты, — выражается максимально грубо, чтобы девушка осознала всю мощь его проступка. — Это я должен спрашивать, что, на хрен, с тобой? Но Брук остается внешне спокойной, её чувства не задеты, ведь они уже столько раз обсуждали это, и она знает, что сказать: — Ты оказался под влиянием Норама, — напоминает, пытаясь говорить тихо. — Как многие из нас, — опечалено улыбается. — Мои родители до сих пор… — напоминает, с тревогой ускользая взглядом в сторону. — Поэтому я боюсь его. Тебе просто не повезло связаться с ним… — Ты оправдываешь меня, — перебивает, с возникшей агрессией вдавив сигарету в траву. — Да, потому что… — она заикается от волнения, и Дилан не позволяет ей говорить: — Прекрати, — холодно отрезает. Брук переводит на него взгляд, приоткрыв рот, когда чувствует, как в носу начинает колоть обида. Дилан уже нервно вынимает вторую сигарету из упаковки, чтобы закурить. Слишком много мыслей. У него в голове. Всегда. Брук это замечает. Ему нужно остановиться. Взять моральный тайм-аут. Девушка следит за его состоянием из года в год, и видит, что становится только хуже. Он мрачнеет, он замыкается и ему тяжелее контактировать с другими, выходит, его социальные навыки снижаются. Дилану требуется отпустить это. Хотя бы то, что связано с Брук. Ему и без того есть, чем себя психологически разрушать. Девушка моргает, в попытке сдержать желание горячих глаз выпустить эмоции наружу. Она нервничает, когда касается плеча парня ладонью, еле подавшись вперед, и её голос звучит с надрывом: — Ты — единственный, кто… — запинается, ей нужно вдохнуть, поэтому прерывается, но продолжить говорить не способна. Дилан поворачивает голову, устремив на неё тяжелый взгляд. …Девушка пробивается через толпу учеников в коридоре, и один из парней случайно пихает её плечом, из-за чего она роняет из рук упаковку крекеров, спешно наклонившись за ними, ведь паника усиливается. — Эй, Му-му, ты в уборную обедать идешь? — прилетает откуда-то со стороны, но Брук не ищет источник. Она лишь искренне надеется избежать зрительного контакта с людьми вокруг, поэтому подтягивает ремень сумки на плечо, ускорив шаг. Исчезнуть. Скорее… — Привет, красотка. Брук даже не осознает, что обращение происходит к ней. Она успевает лишь напрячься, замерев на месте, когда перед ней останавливается парень и наклоняется, касаясь её губ своими… — Дело не в этом, — он ладонью скользит по лицу, устало выдохнув, и не может найти зажигалку, поэтому ломает сигарету на две части, опустив руки. — Я простила тебя, — девушка дергает его за плечо, пытаясь заставить парня взглянуть на неё еще раз, так же тяжело, но он лишь отворачивает голову, поставив локти на колени, и пальцами проникает в волосы, скользнув к затылку, чтобы как следует дернуть себя за кожу: — Брук, — рассержено шепчет. Девушка сжимает губы, выпалив на эмоциях: — Пожалуйста, — Дилан так морщится, отворачивая голову, когда она хватает его за лицо, сильно надавив пальцами, и заставляет повернуться обратно. — Просто забудь, — просит, с покалыванием в сердце глотая ком. — Я не зла на тебя, — это правда, но проблема в том, что, пусть Брук и простила его, он сам не способен сделать это по отношению к себе. Всё, что связано с каким-либо насилием, даже если девушка не восприняла этот процесс таковым, — всё это убивает, разрушает. И он никогда не сможет отпустить. — И ты не злись, — Брук пытается заставить его смотреть на неё, но Дилан только сильнее выражает злость, сдавливая зубы и ускользая взглядом. — Я не хочу, чтобы ты травил себя этими мыслями, — облизывает губы, стараясь нежнее говорить с ним, даже улыбается, хоть и обеспокоенно. — Мне это было нужно, — заглядывает ему в глаза, напомнив об одной простой истине. — И тебе. О’Брайен наклоняет голову, подперев висок кулаком. Смотрит на Брук, внимает ей, но… Облегчения не ощущает. Девушка спускает ладони на его шею, ерзает, садится ближе: — Прошу, — сглатывает, выдавив короткий шепот. — Я так хочу почувствовать, — ей не удается удержать слезы, но она не пускается во все тяжкие, принявшись морганием подавлять возникновение соленой жидкости на глазах. — Хочу ощутить себя красивой. Дилан устало смотрит на неё, хмуря брови, и хрипло выдыхает: — Ты и так красивая. Это достаточно, чтобы на лице Брук мелькнула короткая улыбка, она садится ближе, ладонями надавив на плечи парня, после обхватив руками его шею, чтобы своим лицом приблизиться к его: — Докажи. Дилан О’Брайен был нормальным. Брук Реин застала его в тот период, когда он ещё не испытывал мучительного зуда, не боролся с эмоциональной нестабильностью и не было и намека на ненависть к себе, поглощающую его до костей. Поэтому Дилана нездорово тянет к Брук. Потому что она — мост. Она — тот отголосок прошлого, которого он так жаждет. Брук связывает его с тем утерянным душевным спокойствием. Быть с Реин, значит, напомнить себе, какого это — быть нормальным. Тянет бегунок его кофты вниз, с тихим щелчком полностью расстегивая молнию, пока губами мягко и осторожно целует его. Дилан не сразу решается ответить, в нем еще таятся сомнения, но он насильно отмахивается от них, сильнее налегая на её губы, чтобы углубить напряженный поцелуй. Брук аккуратно стягивает вниз его рукава, продрогнув от ощутимого касания — О’Брайен ладонями сжимает её колени, жестко скользнув ими выше, чтобы добраться до края её тонкой туники для сна. Девушка берет его за шею, ни на секунду не прекращая мягко целовать. Парень сдергивает с запястьев рукава, не откладывая кофту в сторону, а разрывает поцелуй, набросив её на спину Брук, которая улыбается ему в губы, начав медленно опускаться назад, локтями опираясь на ткань, пропитанную ароматом никотина. Дилан одной рукой обхватывает её спину, контролируя то, как она ложится на поверхность. Сквозь ткань кофты всё равно проникает влажность травы, но не время придавать этому значение. О’Брайен по-прежнему не уверен. В голове скачут и носятся миллиард мыслей, и Брук видит это в его глазах. Девушка боится. Только не отталкивай снова. Парень нависает над ней, располагаясь между ног, и девушка сгибает свои в коленях, пальцами вцепившись в ткань его футболки. Дилан неровно дышит, с хмуростью скользя взглядом по телу Брук, как скользит и его ладонь по её спине, подбираясь к талии, заставив девушку чуть прогнуться от приятных ощущений, охватывающих её тело. Проникает холодными пальцами под ткань подобия платья и касается живота. Мышцы в ту же секунду сковываются, реагируя дрожью между бедер. Дилан сильнее хмурит брови. Он не знает, стоит ли пробовать. Вдруг в процессе его охватит злость на себя, и он вынесет её на девушку? А что если зуд усилится? Тогда парень наверняка сорвется. Это будет больно. О’Брайен сомневается хочет ли вообще переспать с Брук сейчас. Так странно. Она привлекательна. Она… Боже, она определенно желанна, но… Что не так? Почему его не влечет к ней? Может, дело в том, что на самом деле парень не нуждается в постоянном сексе? Его настолько выматывает соитие с кем-то во время приступов, что в обычном своем состоянии он не чувствует потребности? Это похоже на правду. Хоть что-то с ним ясно. Но… Брук касается пальцами его щек, с тревогой смотрит, и медленно обхватывает ладонями шею. Тянет к себе. Но ей это нужно. Это желание так обжигает и послевкусие у него горькое, ведь, когда они закончат, Дилан вернется в реальность из мимолетного помутнения. И вспомнит, что он больше не нормальный. Ты можешь дать ей то, что поможет ей почувствовать себя лучше? Так сделай это. Этот контроль не приносит ему никакого удовольствия. Дилан не позволяет себе расслабиться. Он напряжен и телом, и сознанием, лишь бы не сорваться, не дать жжению вскрыть в голове больные нарывы. Наверное, поэтому всё происходит так… Бесчувственно. Брук получает удовольствие, но не может полностью расслабиться, ощущая напряжение партнера. Хочет ему помочь. Он отрешен. Двигается медленно, пытаясь подогреть в себе желание, но даже попытки Брук царапать его зудящую шею не помогают, не приносят удовольствие. Всё не так. Девушка полагает, что проблема не в их отношениях, а в голове самого парня. Если бы он смог отпустить тревогу, они бы справились. Всё, что ей остается — целовать его. Они больше отдаются касанию губ, чем самому процессу. В итоге, дело не доводят до конца. Забивают на секс. И просто целуются. Это была его неудачная попытка почувствовать себя нормальным. Это была его неудачная попытка сделать ей приятно, ответить взаимностью, но Брук оценила её. Дилан, несмотря на свои личные переживания, старается доказать ей, что она красива. И вместе с ним девушка чувствует себя таковой. — Извини, — это всё, что Дилан может сказать. Он лежит на спине, смотрит в то же самое черное небо, а Брук устраивается под боком, позволяя парню обхватить её талию одной рукой. На её щеках привлекательный румянец, но морально она подавлена, так как начинает принимать правду: О’Брайену нужно работать над собой, он не может отпустить свои проблемы, и девушка постарается ему помочь. Брук слабо улыбается, мягко коснувшись губами подбородка парня, и на вздохе шепчет: — Ты ничего не чувствуешь ко мне, — утверждает. Дилан сам не знает. Не понимает своих чувств к девушке. Они… Не такие… — Что-то есть, но… — признается, окутав себя большим сомнением, от мыслей о котором начинает раскалываться голова, из-за чего его лицо морщится, а свободная ладонь касается лба. — Не совсем взаимное, — Брук понимает. Они чувствуют по-разному. Дилан втягивает морозный воздух в легкие: — Извини, — прикрывает веки, не сумев побороть усталость. Брук сдерживает свои личные переживания. Она осторожно касается пальцами волос парня, который больше не откроет век. Ему нужно отдохнуть. Поэтому не увидит, как дрожат сжатые губы девушки, мягко играющей с его волосами: — Но ты ведь не бросишь меня? — вот она. Истинная причина. Искренний страх. О’Брайену приходится приоткрыть веки. Он поворачивает голову, слегка приподняв её над тканью кофты, на которой они лежат. Хмуро разглядывает встревоженное лицо девушки и роняет тихо: — Нет, — звучит твердо. Значит, он не лжет. Печальная улыбка продолжает царить, девушка не намеревается избавляться от неё. Дилан укладывает голову обратно, вновь сжав веки, а Брук ерзает, ложится ближе, ладонью принявшись дергать ткань его футболки на груди. Стоит ли описать ту боль, что испытывает Брук Реин от осознания, что человек, которым она буквально дышит, не может разделить с ней её чувства? Укладывает голову на его плечо, прикрывает глаза. Чувствует, как парень осторожно цепляет пальцами ткань её туники на талии. Он продолжает думать. Он не позволяет себе морально передохнуть. Зачем О’Брайен питает ложные надежды, при этом тянет на дно и чувства Брук? Проблема в том, что Дилан никак не может принять правду. Принять, как факт — ты больше не относишься к нормальным, поэтому Брук не способна помочь тебе. Но ты всё еще можешь быть полезен ей. Плевать на твои чувства, О’Брайен. Ты считаешь себя плохим человеком, и всё, что ты можешь — заставлять других верить в обратное. Поэтому ты поддаешься Брук, поэтому кое-как стараешься заботиться о матери, поэтому заинтересован в помощи Оушин. Ты понимаешь, что тебе не стать лучше, поэтому пытаешься хоть как-то исправиться. Но не сможешь принять себя — не сможешь существовать. Этой ночью он снова сделал это. Он помог Брук почувствовать себя красивой, а сам эмоционально сдох.