Нас ждет буря
Опьяняющие ароматы. Необъяснимое желание глотать запахи, кружащие голову. Громкая музыка, на каждом этаже своя, в каждой брошенной комнате уши рвет от голосов, смеха и неприятных трезвому человеку стонов. С серых стен слезает темная штукатурка, в каждом холодном помещении есть старая мебель, которую притащили завсегдатые заведения. Притон — дом для них. Всех. Танцующих, поющих, пьющих, курящих. Занимающихся сексом, разделяющих иные способы интимной близости, часто, с незнакомыми людьми. А это важно? Нет. Совсем уж. Он сдался, он проиграл самому себе. Но винить за очередной срыв будет завтра, когда протрезвеет и его сознание освободится от оков черноты. Как можно контролировать себя? Нет, правда. Его будто два. Две стороны. Одна противостоит второй, сменяя друг друга. Первый Дилан отчетливо понимает, что творит ужасные вещи, насколько его действия омерзительны, и он стремится бороться с этим. Второй Дилан — ему насрать. Он хочет. Он ставит желания превыше всего. На глаза словно опускается пелена. Аморальный. Безнравственный. Как можно задумываться о здоровом будущем, когда ты не способен примириться с собой? О’Брайен сидит на кресле, самостоятельно не проявляет стремление к взаимодействию с кем-то, но люди каким-то образом собираются вокруг него — и когда-то пустующее помещение заполняется разговорами, смехом. Музыка со стороны зала за дверью здесь слышна намного тише, но всё равно приходится напрячься, если желаешь услышать собеседника. Темно. В углу стоит какая-то мерцающая лампа, горящая неприятным красным светом. В одной руке держит бутылку, в другой — косяк с травкой. Сегодня обычные сигареты ему не товарищи. Сидит сутуло, пуская перед собой белый дымок, с хмуростью уставившись куда-то вниз. Даже для такого состояния ведет себя необычно. Редко реагирует на общение, даже девушка, присевшая на колени рядом, не способна вытащить его из мыслей. Он спокойно видит её оголенную грудь, но взгляд уплывает в сторону, а к губам тянет свертанный косяк, когда незнакомка касается его щеки пальцами, чмокнув в шею. И улыбается, ощутив приятное напряжение под кожей. Садится напротив Дилана, скользнув ладонями по плечам, татуированным рукам, ниже. В помещении душно, несмотря на сильный дождь за окном. О’Брайен сдерживает желание стянуть с себя футболку, пока остальные присутствующие не особо заботятся об одежде. Большая часть девушек раздевается до белья, парни не отстают. Душно. Дышать нечем, при этом комната лишена окон, оттого её нельзя проветрить. В нос забиваются запахи сладких духов и мятных мужских одеколонов, смешиваясь с никотином и прочими ароматами «грязной» ночи. Незнакомка крепкой хваткой обладает над О’Брайеном, яро отгоняя от «добычи» других претенденток, и давит на его грудь руками, вбираясь на колени, окончательно демонстрируя, что занимает его. Полностью. Дилан прижимается спиной к креслу, впервые бездействует. Девушка целует его, удобнее усаживаясь на бедрах, и не ощущает пронзительного интереса. У другой стены расположен небольшой диван из рыхлой ткани, два кресла и столик, на поверхности которого разложены упаковки сигарет, пакетики с травкой и стоят бутылки пива. Компания взрослых ребят постоянно совместно проводят время здесь, общаясь только в своем тесном круге, но в этот раз одна из девушек с ровной укладкой блондинистых волос и челкой, под которой можно спокойно скрыть заинтересованный взгляд, уже минут пятнадцать наблюдает за молчаливым, отрешенным парнем в другом углу. Яркий макияж красиво смотрится на бледной коже, худое тело устроилось под бок к двум «мощным» на вид парням. Сетчатые черные колготки, короткая кожаная юбка, кружевной темный лифчик. Выглядит по-царски, с довольно властным выражением лица. Надменный взгляд продолжает изучать незнакомца, которым без труда овладевает девчонка. Подносит к губам сигарету, слегка повернув голову, чтобы говорить на ухо сидящему рядом парню: — Кто он? — кивает в нужную сторону. Парень делает глоток пива, изучая предмет внимания свой собеседницы, и отвечает: — О’Брайен. Нечасто тут зависает, — обращает взгляд на девушку рядом, заприметив её интерес: — Он неплох, — она делает вывод, основываясь на внешних качествах. — Да. Видел его в игре, — парень удерживает бутылку возле подбородка, задумчиво наблюдая за выражением лица подруги, которая наверняка имеет в виду не талант Дилана к футболу. — Что? — усмехается, догадываясь о последующих действиях. — Хочешь его к нам? Девушка переводит «острый» взгляд на друга, лицо озаряется довольной улыбкой: — Он не кажется слабаком, — затягивает никотин, элегантно держа тонкую сигарету между пальцами. Её собеседник с прежней усмешкой качает головой, дернув краем горлышка бутылки кончик своего носа, и не томит девушку ожиданием, поднявшись с дивана. Она довольнее улыбается, уложив ногу на ногу, и принимается потрясывать верхней, следя за перемещением друга. Остальные из их круга также заинтересованно наблюдают за «товарищем», без особого труда понимая намерения, с которыми он приближается к креслу в углу помещения. Компания ребят. Татуированных, громких, забитых наколками и пирсингом. — Эй, парень, — незнакомец подходит к Дилану, привлекая его равнодушное внимание, и протягивает бутылку пива. Вторая личность О’Брайена идеально впишется в их круг. Этому невозможно дать логическое объяснение. Вокруг Дилана собирается народ сам по себе. И теперь к его креслу ближе ставят столик, другие стулья, самые пьяные парни вообще передвигают диван, чтобы устроиться комфортнее в кругу «товарищей». Их немного. Человек пятнадцать. Ребята смещают с мест других отдыхающих, заставляя их перебраться в другой угол помещения. Кажется, такая сплоченная компания внушает ощущение угрозы, поэтому никто не рвется в драку, когда на вид недружелюбные татуированные парни толкают других с кресел, занимая места. Можно уверенно заявить — эта комната теперь принадлежит им, поэтому «чужаки» медленно, но покидают помещение, решая держаться подальше. Диван ставят напротив кресла Дилана. О’Брайен не придает никакого значения тому, что образуется вокруг него. Ему, честно, параллельно, кто тусуется рядом с ним, но плюс — у этих неформалов есть выпивка. И кое-что покрепче, так что окей. Дилан не против. Девчонка продолжает сидеть на его бедрах, пытаясь подвести поцелуи к кое-чему более интимному. О’Брайен отвечает, но не может спокойно впитывать колкий взгляд незнакомки, сидящей на ручке кресла. Худая девушка с уверенной улыбкой смотрит в ответ, отставляет бутылку пива на столик и поднимается, коснувшись плеча своего друга, расположившегося в кресле. Парень поднимает на подругу взгляд, усмехнувшись. Всё, пошла. И возвращается к общению с друзьями. Девушка приближается к креслу, на котором сидит Дилан. Тот без эмоций смотрит на неё, пока незнакомка углубляет поцелуй, вдруг отстранившись и с болью ахнув, сморщившись. С первичной агрессией оглядывается, тут же осекаясь, когда встречается взглядом с девушкой, которая сжимает тонкими пальцами её волосы на макушки, с довольной улыбкой мягко мурча, подобно кошке: — Лолита, — тянет её локоны. — Кыш, — взгляд острее. Девчонка корчится от боли. Слезает с колен О’Брайена, подчиняясь довольно грубой девушке, которую может искалечить только мысленно. Блондинка с красной прядью в волосах провожает Лолиту к двери взглядом, затем опустив самодовольный взгляд на Дилана, который с прежней незаинтересованностью смотрит на неё, намереваясь сделать глоток пива, но девушка отнимает у него бутылку, свободной рукой опираясь на его плечо. Садится на его колени, двигается пластично, словно змея, устраиваясь ближе, чтобы плоским животом коснуться его тела. Улыбка не пропадает с лица. — Привет, — ей нравится, с какой хмуростью он смотрит на неё. — Меня зовут Рубби, — локти ставит на его плечи, пальцами принявшись водить по темным волосам парня. — Хочу, чтобы ты запомнил мое имя, — наклоняет голову, выражение её лица… Есть в нем что-то… Необъяснимо настораживающее, но нетрезвый Дилан — неосмотрительный Дилан. Ему всё равно, какая шлюха садится ему на колени. Только вот Рубби вовсе не шлюха. И она уж точно не останется в рядах девушек, которых он забудет через пару суток. Наклоняется ближе к его лицу, губами коснувшись уха: — Потому что теперь ты принадлежишь мне, — с наслаждением шепчет, вызывая большую хмурость у парня, который поворачивает голову, чтобы повторно изучить девушку. Та облизывает губы, сильнее прижавшись к его груди, и одной рукой сжимает его шею, второй продолжая удерживать бутылку. Накрывает губы парня, резким движением проникнув языком в его рот. Дилан прикрывает веки, оставаясь внешне сердитым, но его ладони непослушно ползут к талии девушки, которая приподнимается на его бедрах, всё больше и больше углубляя поцелуй, словно желая заставить парня задохнуться к черту от такой грубости. Но она не ошибается в выборе. Ведь Дилан без сложности переносит её действия, отвечает, даже резче, изощреннее, пальцами разминая её кожу талии спины. Рубби успевает улыбнуться ему в губы, отпустив бутылку, та падает на пол, вроде разбивается, не важно. Она ерзает на его бедрах, пальцами схватив Дилана за шею, чтобы начать душить. Несильно. Но давит. Нехватка кислорода кружит голову. Он хватает её за волосы, погружаясь в омут наслаждения. Грубость в ответ на грубость — двойное удовольствие. Да. То, что нужно. Компания ребят редко бросают короткие взгляды в спину Рубби, параллельно стараясь оценить нового парня, который обязательно вольется в их круг. Они всегда рады новеньким. Единомышленникам. О’Брайен даже не подозревает, во что ввязывается.***
Чувство бессилия после сна, это нормально? Роббин не глупа, в течение года женщина анализирует свое здоровье, замечая, как ослабевает её выдержка. Работать в прежнем ритме сложнее. Она изрядно следит за своей нервной системой, поддерживает стабильную работу организма, но тот значительно ухудшает свои показатели — и на очередном обследовании Роббин окончательно убеждается в том, что для её возраста состояние здоровья желает оставлять лучшего. Перенапряглась, переработала. Но не жалеет потраченных сил. Она продолжит себя терзать. В этом есть смысл. Стоит у комода в прихожей. Слабым движением руки роется в сумочке, проверяя наличие необходимых вещей. Иногда её образ ослабевает — и она касается пальцами лба, ненадолго прикрыв веки. Слой пудры не способен скрыть недостатков, проявление которых кричит всем о нездоровье женщины. Секундное проявление — и вновь принимает собранный вид, застегивая молнию сумочки, ведь к лестнице выходит Тея. Девушка с немым интересом оглядывает Роббин, спускается вниз, придерживаясь за перила. Мисс О’Брайен улыбается ей, оповещая: — Я на работу, — очевидное. Поправляет осеннее пальто, взяв сумку в руки. — Вы не поправились, — Оушин почему-то убеждена в этом, вид у женщины болезненный. Ей бы больше полежать дома. Роббин со сдержанной улыбкой пропускает слова девушки, вынув связку ключей: — Дилан ушел ночью, да? — переводит тему. Заговаривает о том, что действительно актуально и заставляет переживать. Её сын часто пропадает по ночам, но возвращается к пяти, шести утра. Мать нервно дожидается его, лишь после ложась спать, но тут она проводит целую ночь без сна. Дилан так и не возвращается. И это не отпускает её. Где он? Как он? Что он творит несколько часов подряд, игнорируя звонки? Тея останавливается на последней ступеньке, сложив руки на груди, и кивает головой. Роббин со сдержанным огорчением на лице отходит к двери, открывая замок, и дергает ручку на себя, впуская в прихожую прохладный ветер с улицы: — Когда придет, напиши или позвони мне, — с бледных губ слетает непроизвольный вздох. — В общем… — прикрывает на мгновение веки, позволив себе вновь коснуться лба кончиками пальцев. — Сообщи, — просит, опустив ладонь. Тея изучает бледное лицо Роббин, старательно выдергивает себя из замкнутого сознания, чтобы поддерживать здоровое взаимодействие: — Хорошо, — остается безэмоциональной внешне, хоть и испытывает легкую жалость по отношению к женщине. Роббин набирает больше воздуха в легкие, напоследок растянув губы в улыбку, и разворачивается, переступая порог. Прикрывает дверь. Звучат тихие щелчки. Оушин остается одна. И по очевидной причине её задевает отношение Дилана к матери, ведь у Теи нет человека, который таким же образом переживал бы за неё. А О’Брайен, имея семью, так наплевательски к ней относится. И говоря «семья», Оушин имеет в виду не только Роббин, но и Дэниела с Брук. Если бы у Теи было бы всё, что есть у Дилана… Как бы сложился склад её ума? Посещали бы её те же мысли, что изводят её ночами напролет? Кажется, жизнь была бы совершенно иной, но чего гадать? Тея Оушин — это Тея Оушин. Её жизнь никогда не будет иной. «Куда ты пропал?» Сообщение получено сегодня в девять утра. Причем ровно. Если Дилан не появляется до конца первого урока, значит, он не явится вообще. Тогда Дэниел пишет ему, интересуясь, куда опять делся его друг. А куда он пропадает этим утром после бессонной ночи? Громкой, опьяненной, странной бессонной ночи. Нет, правда, что это было? О’Брайен сидит на одной из разваленных ступенек каменной лестницы, ведущий вниз на непригодный для людей скалистый берег. Серый океан разбивается волнами о неровные камни, пенится, солеными каплями осыпая темные камни. Небо такое серо-синее, бугристое. Тревожный ветер гоняет сухие листья по тротуару рядом с безлюдной тропой, что уходит глубоко в рощу, перерастающую в хвойный лес, куда уже не сворачивают люди, гуляющие по парку только в специально оборудованных местах. Усталость не накатывает. Но и бодрости парень не ощущает. Он… Никакой. Серьезно, будто бы эта ночь лишила его способности рождать эмоции. Они высосаны. Дилан задумчиво выпускает никотин через ноздри, касаясь пальцами своего затылка. Всё его тело «истерзано», эта девчонка… Хмурится, поднося сигарету к губам, на нижней из которых небольшая ссадина от укуса. Она будто хотела прикончить его к чертям. Но Дилан прошел проверку. Это было безумное, животное «взаимодействие». Такого разряда грубости и жесткости никогда прежде ни от кого не получал, оттого он лишен физических сил. И, пожалуй, моральных. Но это помогло. Определенно. О’Брайен чувствует — его отпустило. Но надолго ли хватит эффекта? Сейчас, когда личности сменяют друг друга, Дилан пропитывается злостью. Он не должен был сдаваться, не должен был идти на поводу у своего дискомфорта. Ему не нравится грубый секс. В нем нет того, в чем он нуждается. Это лишь иллюзия, обман. Внушение, будто бы подобное — как таблетка усмирительного лекарства. Если бы только О’Брайен смог найти что-то, что заменяло бы ему пустой трах. Точно, без плана этот тип давно бы сломался, но у него есть, куда двигаться. Он должен найти замену, равносильную. Подменить понятия в голове, и каким-то образом убедить «другого Дилана», что новый вид «деятельности» будет приносить должное успокоение. Но как? Всё это не точно. Кто знает, как себя поведет О’Брайен? И чем, мать твою, можно заменить дикое соитие с распитием алкоголя? За столько лет данное времяпрепровождение смогло стать привычкой. А от привычного трудно отказаться. Господи, он правда собирается разделять себя на двух людей? Он совсем рехнулся? Закатывает глаза, сжав зубами кончик сигареты. Ясно лишь одно. На ближайшие сутки ему гарантирован эмоциональный штиль. А потом… Потом придется приковать себя к батарее в запертой комнате. Мерзок. Дом. Гребаный, милый дом. Дилан шаркает ногами от автомобиля, зная, что ему еще влетит от матери, ведь транспортное средство у них одно, а Роббин часто требуется машина, чтобы добраться до работы. Конечно, чаще автомобилем пользуется О’Брайен, да и плевать ему сейчас. На всё. Буквально. Он с таким нежеланием бредет к крыльцу, вынимая связку звенящих ключей из кармана кофты. Пахнет от него отвратно. Смесь из никотина и… Духов. Сладких, резких. Во рту ужасный привкус алкоголя, травки и прочей херни, что ему посчастливилось употребить. Точно. Отупение. Вот, каким словом можно описать его состояние. Мысли медленно тянутся в сознании, словно вата. Встает у двери, вставив нужный ключ, но обнаруживает, что преграда от внешнего мира не заперта. Без стремления сводит брови, проявив кое-как различимую сердитость. Роббин не закрыла? Да нет, она достаточный параноик для такой безалаберности. Открывает, оценивающим взглядом скользнув по прихожей, и даже при таком оглушении (по вине пребывания в помещении с громкой музыкой) без труда улавливает голос. Незнакомый. Мужской. Голос. Мужской. Это главенствующая характеристика, вызывающая моментальный приступ агрессии — и отупение отходит на задний план, безэмоциональность и усталость меркнут, а обыкновенная сердитость в одно мгновение сменяется суровостью. Какого. Хрена. — Ты вообще меня слушаешь? — достаточно громкий голос. — Это не трудно, черт возьми! — со стороны кухни. — Что с тобой не так?! Мужчина. В этом доме. Мужчина. В его доме. Мужчина. Дилан не ждет. Он тяжелым шагом, наплевав на явное головокружение, приближается к двери кухни, до хруста в пальцах сжав ручку и дернув на себя. Смотрит. Оценивает. Тея резко поднимает голову, оторвав виноватый взгляд от тетради. Глаза красные, будто она вот-вот разревется, как херово дитя, но она действительно слишком эмоционально переносит занятия, потому что ей сложно сосредоточиться. Концентрация внимания страдает, и это злит молодого специалиста без опыта. Он полагает, что семнадцатилетняя девушка должна мыслить типично и воспринимать информацию, как все, но именно с этим у Теи и проблемы. Он повышает голос — она замыкается, прекращая его слушать. И как бы ей ни хотелось понять, как бы она ни пыталась — не выходит, но девушка правда старается. Дилан переводит колкий взгляд на мужчину в рубашке и брюках, который держит в руках деревянную линейку, постукивая одним её концом по своей ладони, и с надменным, каким-то гордым видом процеживает: — Выйдите, у нас занятие, — даже голову держит в слегка запрокинутом положении, вздернув носом. О’Брайен пристально смотрит на него, и одному черту известно, как ему еще башку не снесло от тех ощущений, что моментально переполняют его тело: — Иди отсюда, — почему он шепчет? И с чего вдруг его так передергивает? Учитель выпучивает глаза, отчего выглядит нелепо, а его голос становится высоким от шока: — Что, простите? Вряд ли кто-то из присутствующих, как и сам О’Брайен, ожидает внезапного скачка в тоне голоса: — Вон! — Дилан дергает дверью, шире её распахивая, отчего она ударяется о поверхность стены, и не выжидает, когда мужчина обработает приказ: — Что? — он лишь успевает схватить свою кожаную сумку, прежде чем парень минует стол, грубо пихнув мужчину в сторону: — Пошел вон! — Дилан, — Тея с опаской привстает со стула, но О’Брайен указывает на неё пальцем, немым жестом приказав опуститься обратно, и Оушин, оценив его внешнее эмоциональное состояние, принимает решение послушаться. Этот тип явно не в себе. Учитель выскакивает в прихожую, с возмущением оглядываясь на Дилана, пытаясь выдавить из себя что-то внятное, что может сойти за ругань, но О’Брайен просто не дает ему шанса высказаться: Дилан не жалеет сил, схватив мужчину за ворот рубашки, и распахивает входную дверь, толкнув учителя с порога, и тот, наконец покинув замкнутое помещение, откуда ему вряд ли удалось бы выбраться, разрывается гневным ором: — Сумасшедшие! — отступает назад, указывая на Дилана, а тот не ждет, сразу же захлопнув дверь, чем наносит сильный удар по самомнению учителя. — Семейка ненормальных! Я на вас такую докладную составлю, что ни один учитель из Союза не возьмется за вашего отсталого! Вас вообще выпрут оттуда! Его рвет на части. Дилан сжимает ручку двери, закрыв глаза, он понимает, что ему стоит привести себя в порядок, иначе… Просто дыши. Всё еще слышит голос мужчины за дверью. Изолируйся. Громко глотает комнатный воздух. Трясет. Головная боль усиливается, и непонятно откуда возникает чувство тошноты. Вскидывает голову, втягивая носом кислород, но тот приводит к еще большей потере в пространстве. Окружает тишина. Думай. Дыши. Тебе станет легче. Но не становится. Разворачивается, таким же тяжелым шагом вернувшись к порогу кухни, и, не доходя до стола, уже разрывает ушные перепонки девчонки своим громким голосом: — Это твой учитель?! — очевидно, что да. Тея перебарывает кольнувший в груди страх, подозревая, что спокойный тон — самый правильный выбор: — Я думаю, у него тяжелая жизнь, — она не дает ответ на вопрос, а лишь предполагает, почему этот мужчина ведет себя так жестко по отношению к другим, будто считает, что именно его манера преподносить себя так взбесила О’Брайена. — Вот он и стал таким грубым. Дилану плевать, что там и как строится в башке неизвестного типа. Парень тормозит напротив, руками опираясь на обеденный стол, и с наивысшей степенью гнева задает следующий вопрос, не намереваясь сбавить тон голоса: — Почему ты не сказала, что это мужчина?! Оушин дает слабину на мгновение — хмурит брови, секунду пялясь в стол, но поднимает лицо, уже озарившееся привычным равнодушием, которое оставляет свой «оттенок» в том, как холодно она говорит: — Это важно? — Да! — О’Брайен наклоняется чуть вперед — Тея вжимается в спинку стула лопатками, настороженно следя за сохранением безопасного расстояния. — Никаких мужчин в этом доме, ясно?! — почему он так выходит из себя? — Никаких! — сверлит её лицо, явно командуя, оттого Оушин стремится отпираться, указывая на его собственные нарушения правил: — Но ты сам приводишь их, когда пьешь… — Я сейчас говорю! — Дилан хлопает ладонью по столу, и Оушин резко вскакивает, без испуга на лице. Её, конечно, потрясывает от нервной обстановки, но девушка достаточно свободно передвигается, быстро перебирая ногами в сторону двери, а О’Брайену остается только крикнуть ей в спину: — Эй! И Тея выскакивает с кухни, свернув в сторону двери, что выведет её на задний двор. Она спешит покинуть дом, оказаться в сарае, в котором у неё есть возможность закрыться. Дилану нужно остыть. Девушка понимает это. Как и то, что у парня типичное эмоциональное расстройство. Да, О’Брайену бы взять паузу и перетерпеть гневные чувства, но это же Дилан. Он выдергивает из своего кармана мобильный телефон, принимаясь яростно искать в списке контактов номер матери, которая, к слову, только и ждет каких-то новостей от сына, её личное беспокойство никуда не пропадает, поэтому женщина, находясь на обеденном перерыве в кафе, с таким чувством успокоения изучает экран своего телефона, сидя за одним из столиков. Но, как только отвечает на вызов, ей становится ясно — разговор пойдет по наклонной. — Ты стебешься надо мной? — никаких «привет», никаких уж тем более объяснений, где он пропадал, Роббин не получит. Она слышит его голос, оценивает его — и женщину морально съеживает тревога. — Что? — только и может шепнуть, окинув зал кафе беспокойным взглядом. Дилан не способен стоять на месте, он бродит по кухне, нервно пихая от себя выставленный из-за стола стул: — Учитель. Мужчина, — рычит, делая долгие паузы. Короткое пояснение, но Роббин больше слов не требуется, она с пониманием кивает головой, намереваясь всё объяснить, оттого её голос звучит собрано: — Это был единственный вариант, я… — Я запретил тебе! Роббин замолкает. Пристально смотрит куда-то перед собой, начав нервно дергать пуговицу на своем расстегнутом пальто: — Дилан… — шепчет. Слышит, как тяжело он дышит, точно не находит себе успокоения, ему нужно перестать развивать эту мысль в голове, иначе злость захлестнет его. — Дома обсудим, лад… — Ты не против капучино? Дилан замирает на месте, врезавшись стеклянным взглядом в пустое пространство перед собой, а Роббин напугано поднимает глаза на доктора, который возвращается к их столику, принося заказ. — У них закончился латте, и… — видит, как напряжена его коллега, поэтому присматривается к её лицу, хмурясь. — Всё в порядке? А Роббин хоть и смотрит на него в ответ, но всем существом поглощена телефонным разговором. Ведь больше не слышит хриплого дыхания сына. — Это кто? — Дилан спрашивает холодно, ровно, чем вынуждает Роббин сглотнуть в очередной раз: — Дилан… — Это тот мудак? — он догадывается, а женщина прослеживает за мужчиной, садящимся напротив и вопросительно кивающим. — Так… — Роббин не хочет ссориться, не желает опять поднимать эту тему, но её голос непроизвольно застревает где-то в сухой глотке. — Я запрещаю тебе, — Дилан говорит спокойно и ровно. — Живо встала, — женщина касается пальцами лба, устало прикрыв веки. — Сейчас. Вздыхает и поднимает взгляд на мужчину, чувствуя себя виноватой: — Мне нужно идти, — встает. Доктор хмурится, даже заикается от неожиданности: — Что? Но… — Извини, — Роббин правда стыдно, но… Она ничего не может с этим поделать. Не сейчас. Ей нужно лично переговорить с Диланом. Вновь. — Это Дилан? — мужчина сам встает, протянув руку. — Дай, я поговорю с ним. — Не стоит, — Роббин качает головой, говорит тише, зная, что Дилан внимательно слушает. — А терпеть его отношение стоит? — доктор негодует, ведь… Боже, она взрослая женщина! С какого черта этот сопляк указывает ей? — Ты не его заключенная. Роббин моргает. Вновь глотает ком. Смотрит на мужчину, который действительно не понимает всей этой ситуации, а ведь подобное происходит не в первый раз. О’Брайен уже как-то сломал ему нос. Женщина качает головой, вновь извиняясь: — Мне очень жаль, — и обращается к сыну, развернувшись и направившись к дверям заведения. — Я ухожу, ты доволен? — ей неловко оставлять доктора вот так, при том факте, что этот мужчина ей интересен, но есть вещи, которые стоят выше её личных желаний. Роббин открывает дверь, выходя в зал больницы, и дожидается реакции со стороны сына, но та не следует, поэтому женщина обеспокоенно обращается к нему: — Дилан? — и проверяет экран телефона. А О’Брайен молча смотрит. Куда-то. Неважно. В его голову врезается фраза, и она порабощает. «Ты не его заключенная». Никаких мужчин. Мужчины — зло. Он обязан уберечь мать. Да, О’Брайен властный и не любит, когда его ослушиваются, но он не намеренно воспитал в себе данный вид эгоизма. — Дилан? — Роббин хмурится, чуть громче обращаясь к нему, а парень убирает мобильный аппарат от уха, с чувством опустошения сбрасывая вызов. Он всего лишь защищает её.***
Время тянется медленно. Мне не хочется покидать сарай до возвращения Роббин. Честно, и после я не горю желанием светиться на глазах жильцов дома, ведь они наверняка устроят грандиозную ссору, итогом которой станет натянутая атмосфера. Не люблю, когда эти двое скандалят. Не могу объяснить, почему. За окном чернота. Темнеет рано. Хорошо, что мне есть, чем заняться. Сижу на высоком стуле напротив мольберта. Порчу холст. Да, именно порчу, так как на фоне работ Дилана, мои рисунки просто экологические отходы богини Венеры, серьезно. Мои каракули — это только эмоции. Мне легче выражать их таким образом, ни на какой титул «Великий художник» не претендую. Стук в дверь. Не буду лгать, я слышала, как он подошел еще минуты три назад. Всё это время топтался в саду. Разбирал по полочкам свои хаотичные мысли? Анализировал пакеты эмоций? Не реагирую на шум — дверь открывается. Стреляю в её сторону косым взглядом, слегка повернув голову, ведь до последнего надеюсь, что парень не позволит себе потревожить меня без моего на то согласия. — Можно? — чего спрашивать разрешение? Он уже переступает порог, поэтому мой ответ ничего значить не будет. Отворачиваю голову, продолжив хранить молчание и водить по холсту кисточкой, оставляя красные следы. Дилан сует ладони в карманы джинсов, делает пару шагов к столу, окинув взглядом помещение, и звучит тяжелый сдержанный вздох, после которого, обычно, следует попытка начать разговор: — Ты не закрыла дверь, — он бросается фактами. — Думал, запрешься, — опирается бедром на край стола, сложив руки на груди, и стреляет взглядом себе под ноги: — Я приготовил поесть, — попытка номер два — и вновь провальная. Не едой меня брать нужно, серьезно, что с его смекалкой сегодня? Ночка была такой дикой, что ему мозги отбило? Воздерживаюсь от ворчания, но фыркаю под нос, заметно закатив глаза, краем которых вижу, что О’Брайен сам терпит мое поведение, с неимоверным трудом для себя выдавив: — Извиняюсь за сегодня, — окей, а вот это вгоняет меня в ступор. Перестаю водить кисточкой по холсту, медленно обратив на парня взгляд, но головы не поворачиваю, с издевкой шепнув: — Сам Дилан О’Брайен просит прощение? — щурюсь. — Я в своей вселенной? Дилан изгибает брови, находя, что фыркнуть в ответ: — Тея Оушин пользуется сарказмом? Думаю, мы оба не в себе, — и, думаю, он немного расслабляется, видя, как я усмехаюсь краем губ, качнув головой, но не позволяю ему сбавить напряжение и сразу задаю вопрос в лоб: — Почему в дом нельзя впускать мужчин? — случившееся не дает мне покоя. О’Брайен либо хороший лжец, либо… Не знаю, но язык у него подвешен, солгать ему ничего не стоит: — Простая прихоть, — лжет или говорит правду? — Моя, — с трудом верится. У него есть свои тараканы и загоны, но чтобы настолько быть эгоистичным? Нет, простым эгоизмом его поведение не объяснить уж точно. Причина заложена в ином, но не стану лезть. Не моего ума дело. — Любишь держать всё под контролем, — такой вывод, вызывающий у парня наглую улыбку: — Тебе нравятся властные? — переступает с ноги на ногу, и я не могу больше игнорировать его попытки вывести меня на здоровый диалог, поэтому выдыхаю тяжесть из груди, опустив руки, и поворачиваю голову, с легкой улыбкой взглянув на Дилана, который понимает, что ему удается растопить мое равнодушие. — Ладно, — шепотом разрушаю образовавшееся молчание, и оставляю кисточку в баночке с грязной водой, соскочив с высокого стула: — Так, что ты там приготовил? — складываю руки на груди, сделав пару шагов к О’Брайену, и опять ловлю его на лжи — парень морщится, на секунду отводя глаза в сторону: — На самом деле, это была уловка, — подобно мне складывает руки. — Мне нужно было с чего-то начать разговор. — Использовать еду, как уловку для меня? — высказываю свои мысли. — Не очень-то умно. — Но диалог всё-таки состоялся, — Дилан пожимает плечами. — Я собрался в кафе, — уверена, и это он только что придумал. — Можем сгонять вместе. — А Дэниел там будет? — улыбаюсь, как дурочка, дабы издевка над парнем имела особое влияние, и он скользит кончиком языка по губам, сдержанно вздохнув, кое-как проглотив ворчание: — Увы, не планировалось. Улыбаюсь с большей искренностью, решив, что ничего дурного этот вечер не сулит, учитывая, что этот тип пытается загладить вину: — Я не голодна, но могу составить тебе компанию. Дилан скачет взглядом из стороны в сторону, сощурившись: — Одолжение? — Ты явно не любишь кушать в одиночестве, — еще одно мое подозрение насчет него, которое вызывает у парня нервный смешок: — Вовсе нет. — А вот и да, — своей убежденностью привлекаю внимание О’Брайена. — В вашей семье выработана привычка садится за стол вместе. И ты подсознательно ищешь себе компанию. Дилан молча пялится на меня, явно делая какие-то выводы внутри себя, в итоге, выдавая мне их без задней мысли: — Мы еще не выехали, а я уже жалею, что беру тебя с собой. Не думал, что скажу это. Но черт, ты до жути болтливая. Шире улыбаюсь, с довольной физиономией проходя мимо парня, который, вижу в отражении стекла окна, пускает короткий смешок, бросив взгляд мне в спину, пальцами при этом дернув себя за кончик носа. В который раз убеждаюсь, что небольшие города, по типу такого портового, подходят мне больше, чем крупные. Мне нравятся немноголюдные улицы, не создается ощущение постоянного присутствия чужаков рядом. Было бы тяжко выбраться из дома, с осознанием, что придется проторчать в шумном обществе, но Северный Порт — радует глаз своей социальной пустотой. Конечно, люди встречаются, но редко, особенно сейчас — уже вечер, погода ухудшается, по радио передают о возможном шторме. Кафе, на котором останавливается мой личный выбор (потому что Дилану приходится слушать меня), находится у самого берега — не безопасное место, учитывая, как шумит океан, но я не прогадала. Здесь практически нет людей. Тихая музыка. Заведение выполнено в тонах темного дерева, вся мебель из… Дуба, я полагаю, могу ошибаться, но аромат стоит приятный. И пряности. И кофе. И выпечка. Столики, по обе стороны напротив коричневые диванчики, способные уместить до трех человек. Посетителей не так много, во всем зале занято, наверное, столиков пять. Мы садимся за один из тех, что стоит вдоль окна. Я выбираю это место, чтобы иметь возможность наблюдать за океаном, пока Дилан кушает. Черное волнующееся небо. Бурление темно-синей ледяной воды. Высоко над скалистым берегом парят чайки, сражаясь с потоком осеннего ветра, что уносит их в сторону горизонта. Будто засасывает. Подпираю ладонями щеки, сидя напротив О’Брайена, и дергаю ногами под столом, заинтересованно наблюдая за движением волн, что сильнее и сильнее разбиваются о мостик рыбаков. Дилан возится с карточкой меню, ворча о том, что здесь скудный выбор. Я перескакиваю взглядом с океана на одиноко бродящую по залу официантку в короткой юбке, но вполне себе скромной блузке. Принимает заказы, устало улыбаясь посетителям. — Почему не позвал Дэниела и Брук? — мы большую часть времени молчим, и мне как-то неловко. К тому же я помню о главном — внушать О’Брайенам мысли о том, что я иду на поправку. Только вот до сих пор с трудом удается впихивать в себя еду. Не могу заставить себя кушать. Дилан определяется, чем перекусит, и поднимает руку, щелкнув пальцами, чтобы подозвать официантку — и та оглядывается на него, в первый момент натянуто улыбнувшись, но спустя секунду её лицо меняет свое выражение. Улыбка больше не кажется фальшивой. Очередная молодая девчонка. Думаю, они с Диланом знакомы. — Не хочу никого видеть сейчас, — О’Брайен дает ответ, а я уже забываю, о чем его спрашивала. Смотрю на него, задумчиво улыбнувшись: — И ты взял меня, — киваю головой. — Всё логично. Парень стучит костяшками пальцев по столу, отыгрывая ритм какой-то песни: — Я обещал маме, что не буду оставлять тебя одну дома, — и следит за тем, как я отпиваю воды из стакана. — Ты точно ничего не будешь? Я не могу есть один… Довольная улыбка озаряет мое лицо, и О’Брайен закатывает глаза, спиной прижимаясь к дивану: — Это я о дискомфорте, когда один кушает, а другой пьет воду. Опускаю стакан на стол, принявшись стучать по стеклу короткими ногтями: — Прекрати, — ладонью свободной руки сжимаю сгиб локтя второй, продолжая покачивать ногами навесу. — Я часто замечаю за тобой нужду в присутствии кого-то рядом, — нарочно играю на нервах Дилана, зная, как ему неприятно говорить о чем-то личном, особенно, если это самое «личное» раскрывает его с нежелательной стороны. О’Брайен морщится, принявшись нервно дергать край карточки меню: — Если это какая-то проницательная философская хрень, то я пас. Не особо шарю в этом, — и со вздохом поворачивает голову, когда к столику подходит молодая официантка. Не скрою, мне интересно следить за взаимодействием людей. Особенно за тем, как девушки нездорово реагируют на Дилана, думаю, у здешних женщин спросом пользуются татуированные парни. Честно, не знаю, чем это объяснить. Может, О’Брайен действительно привлекательный по меркам нормальных людей. Но, как мне кажется, по большей части Дилан берет своей харизмой. Вот сейчас: у него было дурное настроение весь день, сомневаюсь, что к вечеру душевное расположение гармонизировалось, а он улыбается официантке. Даже глаза. Взгляд другой. Интересно, как у него это выходит? Вот так эмоционально лгать. Взять, что ли, парочку уроков? Дилан заказывает кофе и два куска пиццы. И это по его мнению перекус?.. Девушка даже не обращает на меня своего внимания, смотрит буквально в рот парню, пока он говорит с ней. А-м, думаю, он даже не замечает, как флиртует. Хотя, в наше время, простая вежливость способна сойти за кокетство. О’Брайен заканчивает и вручает официантке меню, а девушка элегантным движением руки принимает карточку, разворачиваясь, и свободной ладонью касается плеча парня, который уже намеревался уставиться на океан, но реагирует на жест девушки, повернув голову. Провожает её взглядом до двери кухни. Я щурю веки, пристальным взглядом изучая задумчивое выражение лица парня, который врезается вниманием в поверхность стола, пытаясь вспомнить, встречался ли где-нибудь с загадочной официанткой, но ему приходится отойти от своих предположений, так как он прекрасно ощущает давящее наблюдение с моей стороны: — Что? — не выдерживает, задав вопрос, сложив руки на столе. Я пальцами обеих ладоней играю со стаканом, догадываясь: — Ты с ней тоже спал? Дилан даже смешок пускает, словно его действительно задевает мой вопрос: — Если я на кого-то засматриваюсь, это не значит, что… — вдруг замолкает, сощурившись, просверлив в моем лбу дыру взглядом. — Эй, я, по-твоему, совсем извращенец? — и топает ногой под столом, видя, как я открываю рот, желая дать положительный ответ, ни капли не сомневаясь. — Молчи, — улыбается, качнув головой. Беру салфетку, принявшись рвать её тонкими пальцами, локтями упершись на стол. Любопытство берет вверх. Я дожидаюсь, пока официантка, вернувшаяся к столику с заказом, не оставит нас, и подаюсь вперед, чем вызываю у О’Брайена удивленную реакцию: — Всё-таки будешь есть? — он даже двигает ближе к центру свою тарелку, но я отмахиваюсь, продолжив терзать салфетку: — Нет, — морщусь с неприязнью, ведь в нос ударяет запах еды. — Если серьезно, — шепчу, боясь, что кто-то услышит наш разговор, Дилану приходится так же наклониться ко мне, чтобы слышать. — С кем из присутствующих здесь, у тебя была какая-то связь? Не ожидаю такой реакции с его стороны. Думала, он выкажет раздражение по поводу мнения, что сформировалось в моей голове на его счет, но он в очередной раз ставит меня в тупик, тепло, как-то слабо улыбнувшись краем губ, опустив карие глаза: — Тея, я не сексуальный гигант, — кусает кончик треугольной пиццы, стрельнув взглядом на мое лицо, а я наклоняю голову, продолжив шутливое нападение: — Твоего самомнения хватает, чтобы являться им. Дилан почему-то улыбается. Почему? — Окей, — он кладет пиццу обратно, поставив локти на стол, чтобы податься ко мне ближе. — Вот с ней я смотрел фильм в кабинете тренера, — мы используем мои термины, хорошо. Парень указывает пальцем на столик, за которым сидит влюбленная парочка. Я изучаю краем глаз девушку, которая мило общается со своим бойфрендом, и ловлю мгновение, когда она стреляет взглядом в нашу сторону. С опаской. Боится, что её похождения раскроются? Не удивлюсь, если она выскочит из кафе с парнем под руку. Дилан внимательно исследует других людей, напрягая мозг, и вспоминает, когда его взгляд натыкается на двух подружек, сидящих за столиком у стены: — С ней и с ней… Резко поворачиваю голову, уставившись на него: — С обеими? О’Брайен довольно улыбается, оценивая мою реакцию: — Одновременно, — закусывает губу, вдруг сморщившись, ведь зубами задевает ссадину, и пальцами касается её, пока я с отвращением пихаю его ногой под столом: — Фу. Где? — серьезно, где? Парень задумчиво отводит взгляд в сторону, проронив уже с меньшим энтузиазмом: — В одном месте, — берет свой стакан с колой. — Не очень хорошем, — и решает переключить мой интерес на женщину, которая сидит в кругу семьи за большим столом. — А вот она охотно лезла ко мне. Моргаю, удивленно перескакивая взглядом с парня на знакомую мне женщину: — Это же наша соседка. Дилан пережевывает, бубня: — Ага. — У неё муж и дети, — указываю на тот большой столик пальцем. — Ага, — он без интереса бросает, принимаясь за второй кусок пиццы. Слежу за его выражением лица, делая самый очевидный вывод из ситуации: — Я смотрю, ты доволен собой. Он без сомнения отрицает: — Нет. — А почему тогда улыбаешься? — не понимаю. Дилан изгибает брови, обратив на меня непонимающий взгляд, и фыркает: — А что мне остается? — продолжаю с хмурым недопониманием смотреть на него, ожидая объяснений, и О’Брайен четко улавливает мое желание понять его, поэтому вздыхает, отложив пиццу обратно в тарелку: — Я хорошо осознаю, насколько мерзок, — берет стакан с колой. — И многие вокруг понимают это. Но главное — я пытаюсь работать над собой, — рассуждает он здраво, но я всё равно пускаю смешок: — Не очень-то выходит. Но он твердо дает ответ, не мнется, несмотря на мою издевку: — Знаю, поэтому и улыбаюсь. Сильнее хмурю брови, сложив руки на столе. Внимательно смотрю на Дилана, всё еще не до конца разбирая психологию его поведения и отношения к проблеме, но ясным становится одно — наши взгляды на многое разнятся. Если не на всё. Мы очень разные. И мыслим до жути различно. — А что? — О’Брайен вновь принимается за еду. — Унывать что ли? Орать в подушку от безнадежности? Всем и каждому демонстрировать, какой я бедный и несчастный? — пускает смешок. — Если человек так поступает, значит, он просто желает привлечь внимание, при этом не пытаясь справляться со своими проблемами. Мне ни к чему чужая жалость. Ныть каждый может, а вот взять свои яйца в кулак и собраться с… — мнется, скользнув кончиком языка по губам при виде того, как я щурюсь, наклонив голову. — В смысле… Быть сильным и стойким, знаешь, — удерживает пиццу возле рта. — Это в разы сложнее, чем впасть в печаль. Меня охватывает чувство тоски. Внезапно. Опять. Взгляд уплывает в стол, Дилан принимается кушать. Прекращаю ощущать тяжесть в груди. Теперь там образуется дыра. Пустота под ребрами, а в сознании всплывает чернота. Быть. Сильным. «Сегодня ночью мы будем сильными». Сжимает осколок стекла до выделения крови из-под кожи пальцев. «Сегодня ночью мы будем сильными». Медленно шаркает босыми ногами по грязному паркету, витающая в воздухе темного помещения пыль забивает ноздри, принуждая её глотать кислород ртом. Со стороны гостиной комнаты слышна рябь телевизора. На дворе глубокая мрачная ночь, а ребенок не думает ложиться спать. Ведь сегодня они должны быть сильными. Осторожно давит тонкими пальцами на поверхность двери. Скрипит, приоткрывается шире, позволяя напряженной девочке обнаружить крупного, отъевшегося мужчину спящим на диване. Журнальный столик забит бутылками спиртного, усыпан пеплом от некачественных сигарет. В помещении стоит запах пота и никотина. Яркий бледно-голубой свет со стороны телевизора вызывает нервное дрожание у её век. «Обещай, сегодня мы будем сильными». Девочка крепче сжимает грязный осколок, с опаской приближаясь к старому дивану. Её полный ненависти взгляд находит спящее лицо мужчины, с губ которого стекают слюни. Он морщится, почесывая пузо под вымазанной в масле от жареной курицы майке. Останавливается рядом, руки заметно дрожат, но морально она готова. …«Сегодня», — девочки прячутся в старом амбаре, обмениваясь клятвами на крови, пока за разбитым окном льет мощный дождь… Возносит над его телом осколок. «Обещаю». — О-па, связь утеряна. Вздрагиваю, дернувшись всем телом, и убираю локти со стола, врезавшись взглядом в лицо Дилана, который с интересом смотрит на меня, а рядом с ним пустой стакан и тарелка. Не знаю, как долго пребывала в забытье, поэтому выпаливаю из себя нечто, чтобы показать, что я вовсе не уплывала внутрь себя: — Да, — шепчу, забегав глазами по залу. Но, видимо, промахиваюсь. О’Брайен смотрит в одну сторону, затем в другую — и внимание тормозит на мне: — Что «да»? — щурится, усмехнувшись. Я начинаю ерзать на диване, вспотевшими от тревоги ладонями водя по коленям: — Ты что-то спрашивал? — уточняю, никак не могу сосредоточить на нем взгляд. Мне тяжело дается концентрация, пока психологически я теряю спокойствие. — Нет, я молчу уже минуты три, пока ты смотришь в стол, — без доверия следит за моим поведением, почему-то решив, что проблема моего состояния в одном: — Может тебе стоит поесть? Дергаю головой, отрицательно покачивая ею, и принимаюсь поправлять пучок из волос, замечая, как официантка, бродящая по залу, косится на меня: — Нет, — пытаюсь шептать, но выходит с придыханием. Дилан окидывает меня взглядом: — Выглядишь хреново. — Я знаю, как выгляжу! Затыкаю рот. С паникой смотрю на парня, чувствуя, как к глотке подкатывает ком. — Сбавь громкость, — О’Брайен стреляет косым взглядом на посетителей. Что-то в глотке мешает мне вдохнуть полной грудью. Прокалывающий легкие страх толкает меня срываться: — Не надо заставлять меня! — в висках стучит боль, будто какой-то черт забивает в мой череп гвозди. — Я предлагаю, — Дилан уже не на шутку раздражается. — Не принуждаю, — и моргает, замолкнув, ведь я вскакиваю с дивана, ощутив, как странное удушье цепкими пальцами сжимает мою шею, вызвав мощное головокружение. — Тея? «Будем сильными». Сегодня. Всего секунда — и перед глазами плывет. Теряется уверенность в ногах, но каким-то образом удается схватиться за рукоятку дивана, чтобы к чертям не свалиться на пол. Правда, коленями сильно бьюсь о деревянную поверхность паркета, когда падаю на них, с паникой сдавив ткань кофты на уровне груди. Сердце. Оно с иной силой проявляет себя, одарив меня новым видом боли, от которого приступ удушья с мощью кружит голову, вызывая хриплый кашель. И им я давлюсь. Скорчившись. Согнувшись. Не могу здраво оценить происходящее. — Тея? — приглушенно. Попытка вскинуть голову — хватаюсь за брошенные в мою сторону взгляды. Лица людей растягиваются, видоизменяются, и я сжимаю веки, вновь опустив голову. В моем сознании творится полнейший хаос. Чувствую, как, наверное, Дилан, дергает меня за плечо, но могу лишь качать головой в ответ, борясь с панической атакой, вызванной воспоминаниями, которые застают меня врасплох. Обычно я гораздо сдержаннее — не позволяю прошлому выбраться из оков, но, кажется, моя физическая слабость влияет на моральную устойчивость. Нехорошо. — Вам принести воды? — приходится открыть мокрые веки — передо мной на коленях обеспокоенная официантка, только вот смотрит она на Дилана, хотя обращается ко мне. — Или врача вызвать? Качаю головой, страшась возможности попасть в больницу. На обследовании выявятся все мои проблемы, и тогда меня точно вернут в лечебницу. Еле удерживаю голову ровно, находя ладонью локоть парня, который уже намеревается послать официантку вызвать скорую, но обрываю его команду: — Я просто устала, — с хрипотой, заглатывая кислород, как сумасшедшая, шепчу. — Хочу домой, — различаю на лице Дилана сомнение, поэтому прошу настойчивее. — Поехали домой, — по-прежнему плохо концентрирую взгляд. О’Брайен без уверенности посматривает на официантку, всё ещё ожидающую его ответа, но в итоге я побеждаю, предприняв попытку самостоятельно подняться. — Окей, — парень не хочет соглашаться со мной, но встает, удерживая меня под плечи, пока я хватаюсь руками за всё, что попадается, дабы удержать равновесие. — Идем, — не могу стабилизировать дыхание. Поток мыслей сбивает. Старательно игнорирую взгляды, которыми меня окидывают посетители заведения. На трясущихся от слабости ногах рвусь куда-то… Куда-то. Я не могу разобрать. Я не помню, откуда мы пришли, не помню, в какой стороне дверь. Дилан знает. Он и ведет меня, поддерживая за плечи и направляя в нужном направлении: — Я бы на твоем месте поел, — его голос звучит с раздражением. — Не хочу быть надзирателем, но… — поднимаю взгляд, исподлобья уставившись на сидящих за столиком возле окна. И прекращаю разбирать слова парня. Они тонут. Его голос, как и любой другой шум, погружается в мутную воду сознания, опьяненного всплывающим на поверхность отголоскам прошлого. С одурением смотрю на девочку, лицо которой не могу разглядеть. Грязная майка. Осколок стекла в руке. Моргаю, сводя брови к переносице, и спотыкаюсь на ровном месте, невольно проронив: «Что?» Я провожаю себя взглядом. Провожаю себя взглядом до двери. И я крепче сжимаю осколок стекла, проводя ладонью по худым щекам, оставив на бледных губах алый след. Я. *** А что можно ожидать от него? Дилан нервно покусывает кончики пальцев, посматривая на Тею через зеркало над головой, и не знает, как расценивать её внешнее состояние, ведь девушка постоянно выглядит так, будто находится при смерти. Но сейчас её кожа гораздо бледнее. Куда уж бледнее — хочется пустить отвратительный смешок. О’Брайен уверен — только что у Оушин чуть не случился голодный обморок. Это всё, что приходит на ум. Дилан не особо присматривается, но сейчас, пока наблюдает за девушкой, подмечает, что кости на груди выделяются сильнее. Тея не нарочно расстегивает рубашку, всё равно под ней она носит майку, да и нечего ей смущаться. Сейчас её затуманенная голова забита той болью, что сковывает сердце цепкой хваткой. Пальцами массирует грудную клетку, держа глаза закрытыми. Ошибка — в голове тут же всплывают картинки из прошлого. Оушин с прежним удушением хрипло дышит, разжимая влажные веки, и её взгляд пронзает пространство. Смотрит перед собой. Выглядит окончательно выжатой. Сил не остается. Ей нужно лечь в кровать. Начинает стучать пальцами в такт слабого биения сердца. — Что-нибудь болит? — Дилан ведет автомобиль медленно, замечая, как Тея постоянно прикрывает ладонью губы. Кажется, её мучают рвотные позывы. Что болит? Всё. — Нет, — лжет, компенсируя частичной правдой. — Просто устала, — и пытается отшутиться, несмотря на свое «обдолбанное» состояние. — Слишком часто выхожу из дома. Это выматывает, — О’Брайен не отвечает улыбкой или смешком. Он стучит пальцами по рулю, честно, успевая пару раз обругать Тею мысленно, ведь она обрекает его на возможные проблемы. Если с ней что-то произойдет, парень будет чувствовать вину. Он хорошо осознает, правильнее было бы направить девушку в больницу, но… Раз уж речь зашла об искренности, то он понимает, что состояние её здоровья ухудшается, а это значит, что Тею заберут. А реабилитация Оушин важна для Роббин по многим причинам. Чего таить — присутствие Теи с некоторых пор играет роль и для самого О’Брайена. Наличие кого-то, рядом с кем не нужно притворяться. Он не играет роли, не лжет. Девчонка достаточно видела, лицезрела его в разных состояниях, поэтому с ней легко. Парня расслабляет общение с человеком, разделяющим его безумные методы успокоения. Нет, даже не так. Он не может построить правильное отношение к девушке, не знает, как выразить вернее. Просто… Ей не кажется странным то, что в действительности является ненормальным. Быть «безумным» в компании с кем-то легче. Взаимопонимание, что ли? Опирается локтем одной руки на дверцу сбоку, подпирая висок кулаком, и тяжело вздыхает, намереваясь остаться наедине со своими мыслями. — Дилан? — Тея проглатывает страх, атакующий её, правда взгляд ей не удается оторвать от колен. Продолжает давить ладонью на грудную клетку. Дыхание еще не скоро придет в норму. О’Брайен клонит голову в иную от кулака сторону, вопросительно промычав, не обратив на девушку взгляд. Предпочитает следить за ночной дорогой, учитывая, что дождь знатно усиливается. Оушин ослаблено щурится, замолкая на пару минут, чтобы вывести себя из пограничного состояния. Вот-вот опять образуется темнота в глазах. — Ты когда-нибудь боялся чего-то настолько сильно, — откашливается, но говорить громче не выходит, а шум дождя, бьющего по стеклу окон, заглушает её голос. — Что совершал нечто ужасающее, лишь бы побороть свой страх? Никакого давления в тоне голоса, а О’Брайена всё равно с силой бросает в омут воспоминаний, и его внимательность к дороге теряется. Правда всего на мгновение, пока его глаза пристально направлены перед собой. …Ор. Рвет её ушные перепонки. Мощное тело давит, не позволяя двигаться. Она уже не способна кричать, ей остается лишь вытерпеть, но, честно, в голове рождается неисправимое желание. Господи, позволь ей умереть. Лежит на ледяном полу. За окном бушует стихия. Ночь полна психологического мрака, и этот мрак отражается в глазах мальчишки, совсем еще ребенка, который медленно шагает босой по паркету, оставаясь незамеченным лишь для мужчины, принуждающим девушку к интимной близости посредством насилия. А она видит. Укладывает голову набок, сильнее ненавидя свое существо потому, что и ему приходится быть свидетелем безумия. Ребенок подходит как можно ближе, без эмоций смотрит в затылок мужчины. А девушка двигает губами, прося его уйти, но её боль утихает в одно мгновение, а мысли о саморазрушении испаряются, когда мальчишка вытягивает обе руки перед собой… — Что-то настолько безумное, что… — её шепот тонет. Дилан сдавливает пальцами руль, принявшись частым морганием вырывать себя из мысленной туманности. …Она стекляно смотрит на мальчишку, проявляя настоящие эмоции, пропитанные паникой и ужасом от происходящего, но при этом её переполняет внезапное ощущение успокоения, когда с Его губ слетает последний вздох — и Он давится собственной кровью. Он без эмоций страха опускает оружие, вполне спокойно обратив свой ровный взгляд на девушку, ведь убежден — им не совершенно ничего ужасающего, он лишь защищает свою мать. Не смотря на грубое, местами холодное отношение, он свято верит, что его долг — уберечь, поэтому ни капли сочувствия и страха в его глазах. А девушка давится ужасом, вздрогнув, когда за окном ночное небо рассекает яркая вспышка молнии — и она вскакивает, бросаясь к ребенку, чтобы выхватить оружие и унестись вместе с сыном прочь… А внутри — ничего. Никакой паники. Никакого страха. Никакого чувства неправильности. Эмоциональная пустота, вдруг охватившая моральная стабильность. О’Брайен с равнодушием прогоняет воспоминания сквозь себя, слегка опустив стекло окна, чтобы прохладный ветер разогнал отголоски прошлого, освободив салон от тяжести и удушающей духоты. — Да, когда-то я сделал кое-что, — его голос отличен от неспособности говорить, которую проявляет Тея. И вновь разная реакция и отношение, несмотря на то, что ситуации в чем-то схожи. Оушин испытывает страх перед содеянным, она страшится своих воспоминаний, по этой причине утаивая от самой себя в первую очередь, дабы не рехнуться, а О’Брайен скрывает прошлое лишь для поддержания составленного образа. Он… — Но мне плевать, — без эмоций смотрит перед собой, продолжая быстро барабанить большими пальцами по рулю. — Я ни на секунду не жалею о содеянном, — взгляд Теи медленно поднимается ему на затылок, а брови хмурятся. Дилан выглядит нечеловечески спокойным и убежденным в правильности поступков, когда-то совершенных им, и к черту срал он на то, что являлся на тот момент ребенком. — Не жалею, — повторяет, словно закрепляет в себя в голосе эту пассивную идеологию. — Если потребуется, я повторю, — а вот это произносит уже тише, поэтому Оушин не слышит, среагировав на яркую вспышку молнии. Поворачивает голову, устремив внимание на горизонт океана. Бушует. Небо смешивается с дьявольски шумящей водой. Девушка сильнее хмурит брови, когда видит, как носит из стороны в сторону чаек, как шатает деревья, как ветер к черту срывает вывески с магазинов. Природное безумие. И вдруг на душе становится неспокойно. Девушка обеспокоенно наблюдает за тем хаосом, что устраивает непогода, и полностью накрывает ладонью грудную клетку, ощущая отчаянное биение слабого сердца. Их ждет буря.