***
…Уходи. Не смотри. Громкий зов со стороны холодного коридора. Нет. Останься. Ей страшно. Как необычно. Она всеми клетками организма проклинала ребенка, связавшего ее с этим человеком, а в это мгновение мальчишка — единственный, кого она требует видеть. Он еще так мал, но почему-то его присутствие дарит защищенность. Может, из-за того холодного спокойствия, отраженного в его глазах, наблюдающих за каплей крови, стекающей по ее запястью? Быть может, по вине постоянной, фальшивой или искренней, собранности, что отражается на его лице? Да, ведь он всегда так смотрит. Она лишь сейчас придает этому значение — ее сын выглядит взрослым. Даже слишком. И это внушает не просто чувство защищенности, но и легкий страх. Без сомнений, Дилан похож на своего изверга отца. Вопрос лишь в том, как он воспользуется своим «проклятием»?.. Резким движением крутит ручки до блеска чистого крана, в ту же секунду заляпав их алой жидкостью, что успевает высохнуть за то время, которое парень тратит на уничтожающее его ожидание машины скорой помощи, а после — минуты терпения в белом коридоре больницы, пока Тею осматривают, а вердикт высказывают Роббин, как ответственному лицу. И наконец О’Брайен получает плоды своего терзающего умения ждать и не сойти с ума — пациентка в состоянии комы. Гипоксическая или всё-таки голодная — плевать. Ему плевать. Важен только факт — он знал, он видел. При нем, черт возьми, она уже теряла сознание, пусть и на секунды, но парень был свидетелем ее плохого состояния, но ничего не сказал. Дилан рывками трет ладони, сдерживая проявление злости на лице, но его дыхание по-прежнему сбито, будто бы он до сих пор не имеет доступа к кислороду, словно он всё еще поглощен ледяной водой. Черной, непроглядной стеной океана. Когда-то белый мрамор раковины осыпается красными каплями. Вода, стекающая в трубу, приобретает алый оттенок. Всё пачкает. Пытается смыть с рук кровь, мысленно прогоняя воспоминание далекого детства. …Роббин видела равнодушие на лице сына, но, черт возьми, в тот момент ему было так страшно. Когда она коснулась холодными пальцами его щеки, оставив кровавый след… Удар. Ладонью по стене. Удар. Второй ладонью. Удар! Обеими руками. УДАР! УДАР-УДАР-УДАР-УДАР! Дилан впопыхах отходит от раковины после нанесения нескольких ударов по стене рядом с зеркалом, на которое уставился, не принимая того человека, что видит в отражении. Бледный. А эмоции — вся гамма выражена в глазах. Он ненавидит это. Спектр негативных чувств, съедающих его на протяжении пары часов, усиливаются, подкрепляясь злостью по отношению к себе. Он ведь знал. ЗНАЛ, МАТЬ ТВОЮ! Дыхание быстрое. В груди не найти гармонии. Парень спешно трет ладонями лицо, затем принявшись перекрывать воду. Раковина и кран остаются грязными. Дилан отступает от нее, не может держать спину прямо, одно плечо ниже другого. Прихрамывает, ведь он тоже получил увечья. Но… Плевать. Толкает дверь, выходя в омерзительный белый коридор. Шагает вперед, удерживая голову опущенной, взгляд бегает по полу под ногами. И он бы ни за что не обнаружил Роббин впереди — женщина вышла из палаты, оставив дверь открытой, и пальцами коснулась лба, прикрыв веки больных глаз. Это легкая кома, но врачи предупредили, что в случае с Теей восстановление пройдет труднее, возможно, с осложнениями. Мисс О’Брайен не хочет оглядываться на палату. Сейчас вокруг кровати бродит медсестра, проверяя работу аппаратуры, поддерживающей состояние Оушин, а она сама лежит на спине с перевязанной головой в районе лба. В рот вставлена трубка, как и в ноздри, в сгиб локтя ввели иглу. Врач предположил, что девушка упала в воду головой вниз, поэтому основное повреждение получил затылок. «Это просто несчастный случай», — вот, что думает Роббин. «Я пассивно причастен к этому», — вращается в сознании Дилана, который отворачивает голову, не смелясь взглянуть на мать, которую минует, пока женщина находится в мыслях. Правда, сына она всё равно замечает, тут же рванув за ним с обеспокоенными расспросами: — Дилан? — спешно перебирает ногами, понимая, что ее сын намерен сбежать. — Ты прошел обследование? — парень сжимает губы, женщина пытается сравняться с ним в шаге, но он быстрее. — Дилан? — разглядывает его со спины, идя с невиданной ей скоростью. — Давай, я привезу тебе одежду. Прими здесь душ, — пускай люди вокруг провожают их взглядами непонимания, Роббин необходимо достучаться до сына. Она хорошо знает, какой взрывной у него характер, поэтому старается говорить мягче, чтобы не спровоцировать появление «паразита»: — Ты не поранился? — он лишь нервно трет губы, вышагивая к дверям больницы, и Роббин смелется протянуть руку и схватить его за рукав влажной кофты. — Дилан? Парень дается. Он резко оборачивается, пошатнувшись на вялых ногах. Смотрит куда-то над головой матери, нервно скользнув кончиком языка по искусанным губам. Роббин осторожно накрывает ладонями его плечи, с тревогой пытаясь установить зрительный контакт, без которого есть возможность распознать кое-что знакомое. Женщина щурится, не унимая волнения, когда шепчет, взывая к рассудку сына: — Ты не виноват, — она видит — он готов сорваться, поэтому ее задача — предотвратить взрыв, и Роббин правда верит, что улучшает его состояние, произнося. — Ты не мог знать о ее состоянии. Их взгляды внезапно встречаются. Он буквально наносит зрительный удар, вызывая сильное давление в висках матери, которая не способна понять столь агрессивной реакции. Он знал. Отдергивает ее трясущиеся от скачка напряжения руки, развернувшись, и быстрым хлопком по двери распахивает ее, оказываясь на морозной улице. Роббин приоткрывает рот, но тут же накрывает его пальцами, второй рукой опираясь на свою талию. Она и без того измотана, а теперь ее эмоции в разы сильнее, сдержать их не удастся. Губы дрожат, лицо морщится, а на глазах выступают слезы. Рвано глотает кислород, надавив на пульсирующий лоб ладонью. Скачет взглядом из стороны в сторону. Куда он? Куда он уходит? Глубоким вдохом не устранить комок в горле. Тот мешает поступлению кислорода, и Роббин убеждена, что вот-вот потеряет сознание от бессилия и морального истощения. Она стоит на месте до тех пор, пока к ней не обращается одна из медсестер, дабы уточнить состояние коллеги. Роббин отмахивается. Если попробует заговорить, то не сдержит эмоции. Путь обратно в палату проходит в тумане. Мысли меркнут, обретают бледноту. Уныние нападает резко, но женщина постарается истребить внутри себя ростки депрессии. А пока… Дайте ей присесть. Медленно опускается на край кровати Теи. Стеклянный взгляд упрямо смотрит в стену. Глаза Оушин прикрыты. Роббин чувствует. Она не справляется. Сутуло сидит, сцепив пальцы ладоней на коленях. Не обращает внимания на вошедшего в палату мужчину в белом халате. Доктор Эркиз проверяет показатели, посматривая на женщину, устало прикрывшую веки. Опускает руку с документами, медленным шагом приблизившись к Роббин, его тяжелая, но теплая ладонь ложится ей на плечо — и женщина выдыхает шепот: — Не направляй отчет, — поднимает замученный взгляд, практически умоляя. — Я справлюсь. — Не сомневаюсь в тебе, но… — мужчина переживает, но ему необходимо доложить ведущему врачу, занимающемуся случаем Оушин. Смотрит в глаза Роббин, понимая, что женщина неосознанно пользуется его отношением к себе, и хрипло выдыхает, почесав затылок. Женщина следит за ним, не освобождая от своего испытывающего взгляда. Эркиз сдается не сразу и не признает этого открыто. Он лишь гладит женщину по плечу, таким же медленным шагом побредя к двери. Роббин продолжает сидеть. Поворачивает голову, дожидаясь одиночества в помещении. Смотрит на Тею, тяжело вздыхает. Эмоции захлестывают, и если сейчас она не даст им отпор, то впадет в депрессию — старая подруга, которая довольно часто напоминает о себе в последнее время. Опирается локтями на колени, пальцы запуская в волосы. Нет. Она не позволит себе раскиснуть. Всё образумится. Но. Куда ты пропадаешь, Дилан? Туда, где у него будет шанс забыться. Туда, где после пары затяжек всё, что от него останется — лишь внешняя оболочка. Туда, где правда ускользнет, а ясный рассудок покинет, оставив его в покое. Наконец. Дилана нет. Он растворяется, прикрывает веки и запрокидывает голову, расслабленно прикрыв веки. Пальцами одной руки держит косяк травы, вторую опускает на поверхность мягкого дивана. Наступает момент наслаждения. Окружает столько людей, а он будто один, в своей личной вселенной. Что особенно по душе Рубби — девушке, сидящей на диване напротив вместе с остальными ребятами. Если бы парень был в здоровом состоянии, он бы различил в своем поведении нотки зависимости, но не сейчас, когда ему это необходимо. Когда вверх берет «иной Дилан». Но он не хочет секса, его привычная потребность в соитии впервые притуплена. А что ему необходимо? Вынести агрессию, злость на себя, но не прибегая к пустому траху. Его почему-то отталкивает возможность проявления грубости в сексуальном плане. Ему хочется иного. Поэтому О’Брайен не задумывается, получив предложение одного из парней уже запомнившейся ему группы отправиться с ними на одно дельце.***
Холодная вода струится из крана. Утро стоит пасмурное, серое, но вовсе не морозное, как бывает обычно в это время года. Кухня в дубовых оттенках опрятно убрана, пахнет свежей выпечкой, купленной миссис Браун перед работой. Она заказывает булочки домой, зная, как тяжело её сыну удержаться и не съесть немного, правда, последние пару недель он на это не клюет. Парень толком не общается с матерью после её попытки провести разговор, который должен был осторожно подвести сына к важной новости. Они намерены съехаться. С отцом. Дэниел сжимает губку, выдавливает из неё пену, принимается водить по тарелке. Посуда осталась с вечера. Мать и отец устроили ночное свидание. Точнее, изначально под свиданием подразумевался семейный ужин, но Дэн отказался, оправдавшись усталостью после тренировки. А теперь он моет посуду, после них. Опаздывает на урок, он и не намеревался успеть на физику. Дилан отсутствует долгое время, недели три, точно. Дэн начал волноваться еще после первых трех дней, когда понял, что телефон парня отключен. Остается только ждать, когда этот тип сам объявится. Иначе никак. О’Брайен — вольная птичка. Срущая на чувства других. Стук в дверь. Мать парня уже на работе, отец уехал еще ночью, зная, что сын не будет рад видеть его утром, поэтому Дэниел с хмурым видом косится в сторону коридора прихожей, прислушиваясь к повторным аккуратным ударам по поверхности двери. Выключает воду, оставив пару тарелок и бокалов в раковине, и бросает взгляд на настенные часы, схватив со стола полотенце. Рано. Кто является в такое время? Вряд ли Дилан. Дилан бы не старался стучать так тихо. Он бы просто выбил дверь ногой или пробрался через открытое окно, балкон. Вау, а ведь у матери Дэниела есть разумные основания недолюбливать этого типа. Дэн проходит в коридор, перебросив тряпку через плечо, и первым делом выглядывает в глазок, действительно растерявшись такому гостю, хотя, он подозревал, что рано или поздно она явится. Открывает дверь, встретив усталую Роббин сдержанным: — Доброе утро, — пытается вести себя культурно и не разглядывать женщину. Лицо у неё… Больное, будто она давно не кушала. Всё возможно. Роббин пальцами мнет свой телефон, нервно закивав головой в ответ: — Привет, Дэниел… А Браун с чувством непонятной вины перебивает. Прежде чем женщина задаст тревожащий её вопрос, ради которого она приехала сюда перед работой. — Дилана здесь нет. …В помещениях старого склада главенствует круглосуточная темнота. Окна забили досками, поэтому посетители сего заведения потеряли связь с реальным миром и временем. Неплохой ход, помогающий удерживать молодежь в стенах, не прибегая к насильственному воздействию и простым манящим уговорам в виде дешевого алкоголя и непонятной травки. Но кому это выгодно? Пока опьяненные подростки тихого городка танцуют под рвущую уши музыку, они мирно распивают пиво в дальнем углу одного из бетонных помещений. Местная молодежь — отличный потребитель. Они оторваны от веселой городской жизни, поэтому мечтают ощутить на себе эмоциональные вспышки, заполучить хотя бы какой-то источник счастья и веселья, коим и являются сомнительные препараты, которые они приобретают у компании ребят. Они сами не прибегают к употреблению той дряни, что им поставляет начальник. Рубби сидит между двумя крупными парнями, уложив ногу на ногу, покуривает тонкую сигарету, не спуская пристального взгляда с Дилана, который по-прежнему остается далеким от всеобщего подобия веселья. Он, конечно, распивает алкоголь, затягивая завернутой в косяк травкой, но не ведется на попытки полуголых девиц потащить его в толпу. Рубби пускает облако никотина вверх. Она, конечно, лукаво радуется его игнорированию по отношению к другим, но и ее он не замечает. Кусает кончик сигареты, сощуренным взглядом скользнув по татуированным рукам парня. Кажется, девушка совершает ошибку, уцепившись исключительно за внешние данные парня. Да, О’Брайен создает впечатление довольно сурового и жесткого человека. Возможно, оно так и есть. Одна из девушек, не плохо нахмелившись, настойчиво пристраивается под бок Дилана, принявшись что-то шептать ему на ухо со сладкой улыбкой на устах. Ладонью опасливо скользит к его бедру, заставив парня бросить резкий взгляд в сторону незнакомки, которая намеренно добивается внимания, и уже тянется, губами касаясь его скул, как вдруг ее жестко отдергивают назад, буквально скинув с кресла. Рубби с усиленным интересом наблюдает за появившимся из толпы парнем, который, судя по всему, молодой человек набравшейся алкоголя девушки. Незнакомец кричит на нее, выходя из себя от увиденного, а та лишь жалобно хлопает ресницами, сидя на полу, и, наверное, парень решает, что именно О’Брайен приставал к даме его сердца, поэтому рывком притягивает Дилана за футболку к себе, но тем самым не заставляет парня подняться с кресла. Скорее, это Дилан притягивает незнакомца к себе, ведь именно тот наклоняется, дабы внушительнее рявкнуть на обидчика его девушки. Рубби еле подавляет смех, когда незнакомец, не видя реакции О’Брайена, решается повлиять на него физически и размахивается сжатой в кулак ладонью, поддавшись фальшивому равнодушию неприятеля. Пока рыцарь несчастной девчонки решает, куда и с какой силой ударить (скорее всего, он тупо фокусировал взгляд, так как выпил даже больше своей подружки), Дилан резким ударом заставляет парня отшатнуться и схватиться за наверняка разбитый нос, ведь бьет О’Брайен необычно жестко и сильно, не задумываясь о последствиях. Несчастная виновница тут же вскакивает, ускользая в толпу, словно ощущая груз вины, что вряд ли. Возможно, она разглядела в Дилане пассивного агрессора, поэтому и смылась, оставив ее возлюбленного спасителя корчиться на полу. Рубби злорадно усмехается. Дилан присаживается обратно, сунув ладони в карманы джинсов. Такое каменное выражение лица… Рубби больше не выдержит. Она снимает маску гордости, поднявшись с дивана. Обычно ей не приходится вторично прибегать к соблазнению. После первого полового акта интересующие ее мужчины сами искали пути, как повторить бурную ночку, и таких же действий она ожидала от О’Брайена. Но он как-то не спешит добиться уединения с ней… Роббин и не скрывает цель своего визита. Она продолжительно моргает, словно прерывая попытку выпустить немного эмоций, отдача которым выматывает. Она стучит пальцами по телефону, ненадолго отводит взгляд в сторону, проглатывая слова Дэниела, который продолжает с сожалением смотреть на изменившееся лицо женщины. — Да?.. — вновь попытка избавиться от комка в глотке. — Ладно, — кивает головой, выдавив улыбку. Не самую искреннюю, но она старается не терять надежды узнать хотя бы что-то о местонахождении сына: — А… Ты не знаешь, где он может быть? …Рубби не церемонится. Она уверенно вышагивает в нужном направлении, не дергая ткань кожаной юбки вниз, отчего любой может разглядеть кислотно-розовое белье. И такого же цвета кружевной бюстгальтер без лямок. Если честно, не отпускает ощущение, что именно девушка попала в сети Дилана, а не наоборот. Именно она сегодня решила оголиться по-особенному, чтобы наверняка привлечь внимание, но, забавно, Дилан обращает на нее взгляд только тогда, когда она усаживается на его колени, не оставив ему иного варианта. Рубби грудью прижимается к его подбородку, садится как можно ближе, сократив расстояние до минимума. Сигарету вынимает изо рта, локтями опираясь на плечи парня, который продолжает исподлобья смотреть на нее, а девушка не замечает, как утопает в темноте, которой он пропитывает ее. Не сгоняет. Не отталкивает. Позволяет. Он позволяет Рубби. Позволяет тебе. Это ты попалась в сети, а не он… Ему жаль. Дэниелу правда жаль. Он сжимает губы, невольно принявшись мять влажное полотенце в ладонях: — Нет, мисс, — на что Роббин только кивает, слегка запрокинув голову, дабы выдохнуть в серое небо скопившуюся тяжесть, а та только увеличивается, поглощая её рассудок: — Ладно, — облизывает искусанные губы, заметавшись взглядом из стороны в сторону, и вновь принимается натянуто улыбаться парню, что не утаит от него краснеющие белки её глаз. Разворачивается, намереваясь скорее уйти, но Дэниел обрывает попытку её побега, задав вопрос, ответ на который очевиден: — Всё в порядке? — ему хотелось бы как-то помочь, но… Роббин оглядывается, закивав головой: — Да. Абсолютно. …Даже в таком забитом людьми разных возрастов притоне можно уединиться. Правда пустые комнаты обычно заперты на замок, ключи имеются только у компании ребят. И, очевидно, у Рубби. Если девушка уводит кого-то, значит, она решительно настроена поработить этого человека, но впервые у одного из ведущих мужчин их компании возникают сомнения насчет ее выбора. Но пока он умолчит, продолжив пить простую воду из стаканчика… …Какого… Черта. Рубби должна быть ведущей. Она должна властвовать, держать всё под контролем, чтобы оставаться уверенной, как было в первый раз. Но сейчас Дилан сверху, Дилан держит происходящее в своих руках. Рубби в первый момент пытается сломить его, вынудить сдаться ей, но не удается. Ей остается лишь крепче вжаться пальцами в кожу спины парня, следить за дыханием, иначе задохнется. Сегодня… Что с ним сегодня? Он двигается иначе. Не так, как в первый раз. Рубби растеряна. Она… Подавляет одобрительный стон, прикрыв веки и слегка запрокинув голову. В сознании не вяжутся образы. Такой суровый на вид парень и… Вот это. Нет, конечно, грубость проглядывается в его действиях, но она не такая устрашающая, как в прошлый раз. Затылком упирается в подушку, распахивая веки одурманенных глаз лишь для того, чтобы в который раз взглянуть на парня, проследить за его действиями. И утонуть. Откуда-то возникает желание большего телесного контакта. Охота, чтобы он полностью прижался к ее груди своей, обдавая горячим дыханием шею. Но наяву О’Брайен действует отстраненно. Да, даже в процессе подобного взаимодействия между людьми, когда ближе, чем сейчас, быть невозможно, девушка сквозь пелену наслаждения ощущает не отпускающее ее подозрение о мысленном отсутствие человека, с которым она спит. О’Брайен и правда не стремится к излишним соприкосновениям тел. Он держится на вытянутых руках, а в момент, когда Рубби ногтями цепляет его плечи, парень вовсе перехватывает ее запястья, жестко придавив к кровати рядом с шеей, после возобновив размеренные толчки. Рубби не имеет права утверждать, они спали вместе лишь раз, но… В данный момент она получает куда больше удовольствия. Почему он сейчас «такой»? Слишком задумчивый, слишком серьезный, слишком в себе. Ее щеки непривычно пылают румянцем. Девушка смотрит в потолок, не двигается, даже руки оставляет уложенными так, как уложил Дилан. Парень стоит спиной к кровати у стола, застегивая ремень черных джинсов. Рубби переводит на него хмурый от своего личного волнения взгляд. Полумрак комнаты не скроет от ее глаз отметины и синяки, которыми покрыта кожа спины О’Брайена. Девушка успевает разглядеть его татуировки, опять-таки потерявшись в своих догадках касательно реального образа парня, а не придуманного ею. Дилан не церемонится. Одевается — и покидает комнату. Взгляд Рубби медленно скользнул с двери в потолок. Пальцами осторожно касается своих влажных волос. Она так вымотана, а он… Он ведь даже не вспотел. Значит, не выкладывался. Значит, ему этого не хотелось. Тогда, зачем? Открывает шкафчик. В коридоре шумно, толпы людей, Дэниел чувствует себя забитым в угол, и не потому, что его шкафчик находится у самой дальней стены. Сколько раз он убеждался в том, что наличие О’Брайена рядом внушает ему уверенность? Окей, он мысленно признается вновь. Дилан ему необходим. Но телефон молчит. Никаких ответов, никаких намеков. Интересно, что на этот раз произошло? Игнорирует брошенные неприятные шуточки мимо проходящих ребят из команды. Теперь, когда рядом с Брауном нет О’Брайена, они смело озвучивают всё, что думают насчет «шестерки». Старается не отвлекаться. Берет нужные учебники из шкафчика, закрывает его, надевая ремни потяжелевшего рюкзака. На душе как-то неприятно. Неясно, что именно является причиной дурного настроения. Хотя, кого он обманывает? Есть люди, эмоционально зависящие от других. Есть люди, эмоционально привязывающие к себе. Дэн относится к первому типу. Дилан — ко второму. Браун шагает вдоль стены, избегая возможности погрузиться в толпу. В последнее время в его голове настоящий сумбур: мать, решившая воссоединить семью, отец, якобы удачно прошедший реабилитацию и друг, который в такой непростой период решил исчезнуть. Громко сказано, так как Дэниел предполагает, где может находиться Дилан. Там, где у него будет крыша над головой и выпивка. Но имеет ли Браун право влезать в его личные проблемы? В случае с О’Брайеном подобные волнения очень даже к месту. Зная его «любовь» к личному пространству. Взгляд сам цепляется. Дэн замедляет шаг, зрительно поймав Брук, которая непривычно унылой походкой пробирается вдоль стены напротив. Обычно она уверенно вышагивает в толпе в компании девчонок, при этом впитывая комплименты, что сыплются со всех сторон. А сейчас она словно намеренно желает сравняться со стеной. И у неё это отменно выходит. В неприметном сером свитере, обычных черных джинсах, волосы убраны в пучок. Идет одна, но Дэниел всё равно приоткрывает рот, нервно затормозив, чтобы… Что? Лишь в голове звучит обращение: «Бру…» — и то обрывочное. Он со вздохом провожает девушку взглядом, который она прячет, упираясь глазами в пол. Шагает быстро — и вот, она уже потеряна из виду. Дэниел глотает сухость, отвернувшись, и тянет ремни рюкзака ниже, продолжив шагать с усилившейся задумчивостью. Почему Дилана нет в такой момент? Если бы он был здесь, Брук бы обязательно обратилась к нему за помощью, а у девушки явно что-то происходит, но не с Дэном же ей делиться? Их друзьями-то с натяжкой можно назвать. Крепче сжимает ремни. Нужно вернуть О’Брайена. Тогда всем станет легче. Роббин, Дэн, Брук. Дурная зависимость. Глубокая ночь. В притоне продолжает громыхать музыка, люди не убывают, кажется, к вечеру их становится только больше. От молодых до уже взрослых. Новые и уже знакомые лица. Ответственная группа ребят работает посменно. Одни следят за порядком, другие — отдыхают в комнате. В которую возвращается лишенная сил Рубби. Она несколько часов проводит в кровати, реагируя только на попытки незнакомцев отпереть дверь. Хватает свитер одного из парней, натягивая на себя, чтобы согреться. Минует забитое досками окно, изучив стену черного леса снаружи. Притон идеально расположен. Ни единой души. Отдален от города. Информация о местонахождении данного заведения передается исключительно из уст в уста. Плюхается на диван, под бок одному из парней, который дергает серебряное кольцо на носу, уложив тяжелую руку на плечо девушке. Помимо этих двоих в небольшой, но обжитой комнате еще три человека. Остальные следят за порядком. Рубби удобнее устраивается под плечом парня, который продолжает попивать простую воду. Отставляет стаканчик на стол, из пепельницы взяв дымящуюся сигарету. Закуривает, откинувшись обратно, и впускает никотин в темный потолок, вдруг осознав. Рубби молчаливая. Поворачивает голову, бледно-серыми глазами уставившись на подругу, которая никогда не выделялась умением держать язык за зубами, поэтому её поведение сейчас воспринимается с непониманием: — Что с лицом? — грубый голос. Если сравнивать хрипоту О’Брайена и этого типа, то Дилан нервно курит в стороне. Рубби закатывает глаза, щекой упираясь на грудную клетку парня, темно-русые волосы которого скрыты под какой-то хипстерской черной шапкой. В ушах по несколько колец, из-под ткани серой футболки выглядывает татуировка, покрывающая затылок шеи и часть спины. Затягивает никотин, продолжая с давлением пялиться на девчонку, которая пальцами играет с челкой, расчесывая и оттягивая волосы: — Устала. — Трахаться? Взгляд Рубби не замирает. К жесткости и дерзости ей не привыкать. Она надевает маску хладнокровия, со смешком фыркнув: — Ревнуешь, что не с тобой? — произносит, с равнодушием окинув парня взглядом. — Том, — мяукает его имя, умело заискрив взглядом, но выражение лица парня остается неизменным. Та рука, что перекинута ей через плечо, двигается, резко запустив пальцы в светлые волосы с розовой прядью. Сжимает. Рубби не подает признаков боли, только моргает, когда парень дергает её локоны, со всей серьезностью, на которую он только способен, произнося: — Если я захочу… — замолкает, решая оставить свою мысль оборванной, дабы девчонка сама продолжила её. Она продолжает. Но не вслух. Отворачивает голову, заерзав под боком Тома, чтобы принять удобное положение для отдыха. Её до сих пор терзает необычное чувство. Но раз уж Том интересуется её состоянием, значит, сквозь маску проскальзывают нежелательные эмоции. Нужно чем-то занять этого парня, чтобы не подумал о непригодности девчонки: — Как тебе О’Брайен? Том пожимает плечами, вздохнув: — Он хорош, но… — подносит сигарету к губам, цокнув языком. Рубби поворачивает голову, изогнув брови: — Но? — Он не впишется. — Почему? — с чего вдруг? Этот тип умеет драться, и… — Мы работаем командой, — первая причина. — Он сам по себе, — да-да, первая причина, которую Том озвучит Рубби, затем принявшись молча курить, а девушка еще пару секунд смотрит на него. Понимает, что больше не услышит, поэтому отворачивает голову, сложив руки на груди, подтянув колени к себе. Первая причина — Дилан одиночка. Вторая… Том скользнул взглядом в висок девушки, пустив дым из ноздрей, и кончиком сигареты дергает кольцо в носу. Вторая причина — Рубби. Суровый тип не станет так просто делиться «своим». Одно дело, когда девчонка без причины спит с какими-то придурками, но тут у неё внезапно возник неподдельный интерес, и Том не признается в том, как к черту начинает… Ревновать? Странно, ведь они просто друзья.***
Сколько протекает дней? Ночей? Какое сегодня число? Уже утро или за забитыми досками окнами главенствует мрак? Быть может, в его жизни больше не будет светлого неба за окном? Одна лишь бесконечная темнота. Ходит между танцующими людьми. Алкоголь помогает скрыть головную боль, утаить от человека и иные проявления дискомфорта, но этой ночью Дилан не спешит выпить. Он бродит. Бесцельно бродит, словно желая затеряться среди незнакомцев. Слабость. Он давно нормально не спал, давно не потреблял здоровую пищу. Какую-нибудь пищу, кроме чипсов. За последнюю неделю душ принимал раза три. Веки влажные, тяжелые, с притоком людей становится жарче, духота встревает в сухой глотке. Надо бы выпить воды, но в доступности один алкоголь. А без спиртного, без травы окружение становится явным, отчетливым. В его носу щиплет от переизбытка дыма, горло рвет от вкуса алкоголя. Говорят, негатив сильнее позитивных эмоций. Верно, но в этом мире ничего не существует без уравновешивания. И слабость темноты в том, что Деградация рано или поздно надоедает. Точнее, от неё начинает тошнить. Вот, что происходит с парнем, который больше месяца проводит в омуте черноты. Начинает крутить головой. Ему нужно выбраться. На воздух. Вдохнуть свежий кислород, ведь это шанс! Шанс, что его мышление придет в норму, и он проанализирует происходящее, после чего поторопится сбежать отсюда к черту. Если в голове мелькает мысль об усталости от алкоголя, этим необходимо воспользоваться. Голова кружится, перед глазами плывет от изнеможения, но Дилан спешно шагает сквозь толпу, стараясь понять, в какой части притона он находится. На каком он этаже? В каком крыле? Это строение слишком огромное. Ему тошно от цепляющих его футболку женских пальцах, тошно от резких ароматов духов и одеколонов, от жгущего запаха травки, которую курят на каждом углу, черт, даже никотин обычных сигарет воспринимается с неприязнью. О’Брайен двигается вдоль стены, наконец, разглядывая впереди выход на лестничный проем, и ускоряет шаг, насколько это возможно. Быстрее на свежий воздух. Минует девушку, которая преследовала его взглядом, намеренно двигаясь так, чтобы перейти ему дорогу, обратить на себя внимание, но Дилан быстрее. Он не переводит взгляд на Рубби, продолжив идти к намеченной цели. Девушка держит в руках два стаканчика с обычным пивом, тормозит, истребив на лице проявление улыбки, и с равнодушием провожает взглядом парня, пропадающего с её глаз в толпе. Опускает взгляд в пол, сдержанно дышит, не проявляя никаких эмоций на лице. Она его не интересует? Или… Что? Почему? Как?.. Закатывает глаза, не имея понятия, что именно вызывает столь сильное раздражение. Подносит к губам один стакан, затем второй. Без желания пьет из двух, морщась и давясь. Наклоняется к столику возле ног, взяв еще пару стаканов. Пьет. Много. Заглатывает. Что её так выматывает? Что злит? Вряд ли ситуация с О’Брайеном. Внешние обстоятельства, конечно, подливают масло в душевный огонь, но каждый человек всё равно состоит из своих личных переживаний. И Рубби спешит унять, затмить спиртным свои. Девушка перегибает палку. Хватается за сверток травки, который ей не стоит выкуривать. Она прекрасно знает о последствиях принятия этого некачественного дерьма. Но имеет ли это смысл? То, что она делает сейчас, когда исход остается неизменным. Для неё. Затягивает, прикрыв веки, и тут же ощущает, как ноги слабнут, тело превращается в вялую субстанцию. Слегка запрокидывает голову, качнув ею в такт музыки. Вступает в первую стадию влияния травки на организм, и тянет косяк к губам, чтобы закрепить эффект, но не самым осторожным движением у неё выхватывают наркотик. Рубби не поворачивает головы. Она и без того знает, кто может запретить ей принимать, поэтому не спешит обернуться, полностью погружаясь в спектр ощущений, захватывающий её разум. А Том стоит за спиной, без излишних эмоций бросив косяк под ноги. Придавливает ногой, скользнув взглядом по оголенной спине девушки, которая продолжает покачивать головой, медленно утопая в небытие музыки. Веки прикрыты. Том мог бы сойти за эмоционального брата Дилана. Больно они похожи. Может, именно по этой причине О’Брайен привлек Рубби?.. Девушка не распахивает век, чувствуя, как теплая ткань ложится ей на плечи. Том снимает свою кофту, набросив на неё. Без мягкости принимается просовывать её тонкие руки в рукава. Рубби не спешит окинуть парня взглядом, но невольно откланяется назад, макушкой упираясь ему в подбородок, и трется, словно кошка, щекой прижимаясь к скуле. Том не реагирует. Он только опускает ладони на её талию, помогая девушке удержать равновесие. Хочет, чтобы она вернула голову в нормальное положение, поэтому давит подбородком на её щеку, призывая к данному действию, но девчонка только сильнее принимается тереться, вовсе развернувшись к нему всем телом. Том не отстраняется, но спешно исследует настороженным взглядом окружение — нет ли кого из их компании поблизости. Его опасливый поиск прекращается так же моментально. Рубби пальцами сжимает ткань его футболки, лбом давит на подбородок, отчего взгляд парня мутнеет в слабости. Проявление мягкости не так часто увидишь на его лице. Он невольно вздыхает, крепче сжав талию девушки, которая по-прежнему отказывается разжимать век. Теперь выражение какое-то болезненное, почему-то наркотик не утаивает в ощущениях пугающие мысли о неизбежном, наоборот, Рубби только об этом и думает, напугано глотая духоту приоткрытым ртом. Том наклоняет голову, сухими губами прижимаясь к её лбу, носом упираясь в макушку светлых волос. Усталый взгляд устремлен куда-то вниз. Рубби хмурит брови, боязливо проронив: «Давай сбежим?» Лицо Тома моментально приобретает присущую ему суровость, в руках проявляется легкая дрожь от мыслей, что быстрым потоком сменяют друг друга. Одна её просьба, а парень уже в спешке принимается размышлять, как дать ей то, чего она хочет. И плевать, что её желание практически невыполнимо. Он всё равно с холодом фыркнет: «Без проблем». Нет. С проблемами, Том. С большими проблемами. У стены, чуть дальше топчется мужчина. Он пристально наблюдает за происходящим в притоне, патрулируя помещения, и его внимание уже не в первый раз тормозит на этих двух. Пальцами тянется к карману, нащупав мобильный телефон, разворачивается, скользнув свободной ладонью по губам. Сделает один звонок. Воздух. Гребаный ночной морозный воздух. Затянутое облаками черное небо. Мрак, скрывающий стволы хвойных деревьев. Он дышит. Он… Он вырывается в реальный мир, который пробует на вкус, наполнив легкие кислородом. Всё тело такое слабое, но парень никуда не спешит. Он медленно шаркает ногами вниз по склону. Дорожка протоптана. Если свернет, то заблудится в лесу, главное, идти по направлению вниз. Поднимает голову, щурясь. Над кронами деревьев возвышается горизонт океана, при виде которого во рту возникает фантомный привкус горьковатой соли. Придерживается ладонью за рыхлый ствол ели, стараясь не прикрывать веки, иначе рухнет без сил на усыпанную хвоей землю. Надо добраться до конечной остановки. И всё. Он дождется автобуса. И… Что дальше? Вернется домой? Нет, не хочет, тогда… Куда ему идти? Ответ находится сам. Счастливые ли это обстоятельства или же… Дилан не желает обдумывать. Он выходит на неровную дорогу, которая должна змеиться дальше, вверх, к горам, но предупредительный дорожный знак преграждает путь транспорту. Парень поворачивается к остановке. Старой, будто заброшенной. Конечная. Странно, что её до сих пор не закрыли, ведь она так далека от города, что вряд ли хотя бы один адекватно мыслящий житель забредет в такую глушь. О’Брайен сначала не верит глазам, отчего его лицо выражает усталую хмурость, что постепенно слабеет, по мере его приближения к заржавевшей лавке. Дэн поднимает голову, повернув в сторону попавшего в край глаз движения. Сначала напрягается, в ночной мгле принимая Дилана за с угрозой приближающегося дикого животного. Правда, поняв, кто к нему подходит, напряжение не унимается. Дэниел рассматривает сердито-растерянное лицо друга, ответив на него сдержанной улыбкой. Поднимает ладонь, устало махнув ею в качестве приветствия. Он ждет его несколько часов каждую ночь на протяжении двух недель. Наверное, поэтому выглядит таким вымотанным в последнее время. О’Брайен сует ладони в карманы джинсов. Приседает рядом с другом. Молчание, но такое привычное и необходимое. Слова не нужны. Браун прижимается спиной к скамье, подобно Дилану, и запрокидывает голову, выпустив пар с губ в черное небо. И они вместе принимаются ждать. Автобус придет только через пару часов. Но на душе у обоих всё равно становится легче. Гораздо.***
Оживать болезненнее, чем умирать. В глаза ударяет белый свет, а с губ срывается резкий вдох, который не способна сделать полной грудью, ведь давящая тяжесть препятствует этому, следствием чего становится хриплый и продолжительный кашель, которым я давлюсь, с паникой принявшись ерзать на кровати. Всё тело будто отходит от заморозки. Вялое, слабое, но как будто не мое. Ноздри щиплет, перед глазами расплывчатое светлое пятно. Я не контролирую себя. Дрожащие пальцы самовольно тянутся к носу, нащупав чертовы трубки, по вине которых у меня разодрана кожа глотки. Резкие старания — вытягиваю их из ноздрей, усиливая грубый кашель. Тошнота. Она подступает к рыхлой глотке, и откуда-то рождается страх захлебнуться собственной рвотой, приводящий мое тело в движение. Я не желаю этого, оно решает само. Какой-то подсознательный инстинкт выживания движет мною, когда еле поворачиваю голову, ладонью накрыв шею. Непонятная жидкость, на вкус горькая, с позывами выливается изо рта, и опять-таки я не контролирую свое тело, когда кое-как ложусь набок, рукой упираясь в кровать, чтобы голова была навесу. Лицо опущено к подушке. Тошнота усиливается. Судорога порабощает мышцы, но держусь, впервые ощущая себя настолько плохо. Как никогда раньше. Что-то острое больно пронзает внутреннюю часть локтя, и я с паникой, еще не пришедшим в норму зрением, падаю щекой на подушку, трясущейся рукой нащупывая иглу, рвущую кожу руки. Не думаю о последствиях. К черту выдергиваю очередную трубку, громко промычав сквозь сжатые губы, и голова идет кругом от охватившей боли. Ложусь на спину, громко глотая комнатный воздух. Не могу оценивать окружение, я ничего не понимаю, я… — Тише, Тея, — мужской голос звучит приглушенно, словно в ушах забита вода. Прикосновение к плечу вынуждает меня распахнуть веки, приподняться на локтях. Не могу сфокусировать взгляд. В голове полнейший хаос, а голос продолжает попытки успокоить меня. Паническая атака берет вверх. Я взглядом бешено скачу из стороны в сторону, всё расплывчато, но начинают вырисовываться предметы, начинаю различать цвета, белые пятна не пропадают. — Тея? — резко поворачиваю голову, ощутив еще больший страх при виде возвышающейся надо мной высокой, крупной смазанной фигуры, и качаю головой, с болью принявшись отползать от неё. — Отойди на хрен, ты пугаешь её! Знакомый хриплый голос. Он буквально врезается в сознание, как и последовавший за ним вслед женский. Знакомые. Я узнаю их, поэтому возникает ответная реакция в виде попытки вернуть себе четкое зрение, чтобы найти источники голосов, чтобы вообще понять, что происходит, поскольку в голове вместо мыслей один шум. — Принесите полотенце и новое постельное белье, — женский голос и теплые руки, помогающие мне присесть. Мои глаза опущены. Ничего не разобрать, поэтому стараюсь слушать. Найти ту грань между паникой и ясностью. — Тея…- спокойный женский голос. — Помнишь, кто я? — не вижу её, но ответ всплывает в голове. Роббин. Киваю. — Хорошо, — она с успокоением выдыхает, кажется, садясь рядом на кровать. — Ты помнишь, что произошло? Нет, ничего не помню. Абсолютно. Дыра. Роббин мягко гладит меня по плечам, пытаясь успокоить, и у неё выходит. Паника медленно отступает, а мои зрительные способности улучшаются. Теперь я могу рассмотреть её, хоть в глазах до сих пор мелькают расплывчатые участки. — Чуть больше месяца назад ты потеряла сознание, — Роббин медленно проговаривает каждое слово, голос звучит нежно, она словно пытается разговором вытянуть меня из полумрака сознания. — Упала в воду, — чувствую, как кто-то забирает подушку, как кто-то полотенцем касается моей щеки, видимо, убирая капли рвоты. — Получила травму головы, — женщина проводит по волосам. — Врачи сказали, ты — боец. Резко поднимаю глаза. Первая адекватная эмоция, возникшая внутри после пробуждения. Непонимание. Растерянность. Что? Моргаю, сильно сдавливая веки, и старательно фокусирую взгляд на лице Роббин, которая, видя мое недоумение, с теплой улыбкой поясняет: — Выкарабкалась. Ты молодец. Что? Что? Что? В мыслях будто заедает пластинка. Я не свожу взгляда с женщины, наплевав на то, как странно сейчас выгляжу, ведь мое безэмоциональное лицо напрягает врача, стоящего чуть дальше от кровати. Глаза щиплет. Чувствую, как они начинают неприятно гореть, поэтому опускаю взгляд, пальцами коснувшись лба. — Эй, всё позади, не плачь, — Роббин аккуратно обнимает себя, продолжая успокаивать. — Ты в порядке. Но я плачу не потому, что чуть было не лишилась жизни. Я плачу, так как меня лишили свободы, которую практически удалось добиться. И эта мысль выворачивает меня наизнанку. Эти люди… Думают, что спасают меня, но они лишь… Они вернули меня к миру боли и отчаяния. Медленная смерть. Что если они всегда будут препятствовать моему освобождению? Что если они каждый раз будут реанимировать меня? Что в таком случае мне делать? От безумных размышлений, сопровождаемых выплеском эмоций, голова разрывается болью. Роббин пытается говорить со мной, пытается успокоить, неправильно трактуя мои слезы. Ей не понять, что я чувствую, о чем я думаю. Мы — разные. Что мне делать? — Хорошо, что бури не было. Иначе Дилану было бы тяжелее тебя вытащить, — внезапно замираю, затаив дыхание, а взглядом упираюсь в ключицы Роббин, которая сковывает меня крепким объятием. — Ты знала, что он пять лет занимался профессиональным плаваньем? — Мам… — слышу неодобрительный шепот, и взглядом следую за его звучанием, искоса упираясь в парня, который стоит чуть в стороне. В голове не укладывается. Это… Какая это глупость! Зачем он рисковал?! Он идиот?! Рисковать из-за меня! Из-за меня! Сжимаю ткань одеяла, хмурясь. Мыслить удается разборчивее. Какая нелепость. Я… Я не стою того. Я не имею права приносить этим людям столько проблем. Никто не должен переживать. Никто не должен… — Никто не виноват, — Роббин произносит это, смотря на меня, но… Слова адресованы другому человеку. Я чувствую это. И… Щурюсь, с неописуемой злостью на себя осознав, насколько эгоистично поступаю. И думаю об этом, пока меня обследует врач. Думаю об этом, пока мне помогают принять душ. Думаю об этом, пока меня переодевают в другую больничную рубашку. Думаю об этом, пока в меня впихивают лекарства. Думаю… И осознаю. Истина всегда проста и поверхностна, поэтому люди не замечают её. Они не дадут мне умереть. Медленная смерть контролируется. Не мной. Ими. Что мне делать? Выходит, медленная смерть — не спасение. Что мне делать? Мне нужен план действий, он всегда у меня был. Что мне делать? Я не хочу приносить другим неудобства. Не хочу эгоистично заставлять ответственных за меня людей заботиться обо мне. Что мне делать? Возможно, мне нужен один миг. Лишь миг. После которого я получу свободу. Что мне делать? Мне не нужна медленная смерть. Мне нужна вспышка. Яркая и быстротечная. Я знаю, что мне делать. Вот он — выход, план действий. Я исчезну. Просто исчезну в один миг, короткий. Быстрая смерть, которую никому не под силу предотвратить. Да. Так правильно. Это… Теперь, когда у меня есть план, я чувствую себя раскованней. Один миг — и меня не будет. Я пропаду. И никому не будет тяжело от этого, никому не принесу неудобств. Вот только моя обретенная легкость вдруг сменяется тяжелыми мыслями и чувством вины. Из-за тебя, Дилан. — Тея? Сижу на краю кровати. Меня привели сюда после очередного осмотра, Роббин вышла поговорить с доктором, а я должна была лечь и отдохнуть, но не двигаюсь с того момента, как меня усаживает сюда медсестра. Смотрю в пол. Пальцами дергаю заусенцы. Не поднимаю глаз, получив осторожное обращение вошедшего в палату парня, появление которого только утяжеляет груз вины в груди. — Что ты делаешь? — он говорит со мной непривычно спокойно. — Тебя попросили поспать, — подходит к тумбочке рядом с кроватью, поставив бутылку воды. Медленно перевожу взгляд на его руки, не поднимаю головы. Не могу заставить себя взглянуть ему в глаза. Он мог погибнуть, спасая человека, который не хочет жить. Я… Я чувствую себя обязанной. И мне это не нравится. Я не могу исчезнуть, не избавившись от груза ответственности. Я должна что-то сделать для него. Но… Что именно? Татуированные руки, покрытые синяками. Усталая походка. Дилан молчалив. Он долгие минуты стоит ко мне спиной, пока дергает бутылку пальцем. И в его голове что-то происходит. Мы оба о чем-то гневно размышляем. Отвожу взгляд в сторону, когда парень сует ладони в карманы джинсов, развернувшись, и изучает меня, предположив: — Тебе тяжело лечь? Помочь? Хмурю брови, оставаясь молчаливой. Зачем. Ты. Сделал. Это. Никогда больше. Не спасай. Меня. Тебе и не придется. В следующий раз, я исчезну. И ты… Мысли обрываются. Дилан приседает на одно колено рядом, постучав костяшками по одной моей коленке: — Чувствительность улучшилась? Не смотрю на него, заморгав. Парень прожигает нечитаемым взглядом мое лицо, повторяет короткий удар по другой коленке, которая вдруг дергается, отдавшись колкой болью в ноге. Морщусь, опустив глаза. Что мне сделать для тебя? Что покроет твой поступок? Дилан поднимает, обронив тяжелый вздох, и берет меня за запястья: — Ложись, — с интересом слежу за тем, как он скользит пальцами по моим ладоням. Он что-то хочет сделать или… Нет, он убирает свои руки, повернувшись ко мне спиной, и отдаляется, настигая порога палаты. Осмелиться удается в тот момент, когда Дилан пропадает с глаз, прикрыв за собой дверь. Поднимаю голову, невольно принявшись щупать пальцами одной руки запястье другой. Моргаю. Сутулюсь. Продолжаю сидеть, безжизненно уставившись перед собой. Я отдам тебе, когда будет нужно. Всё отдам, что потребуется. И только тогда, когда моя совесть лишится тяжести, я смогу погибнуть. Совсем скоро я уйду, а до этого постараюсь быть полезной тебе, О’Брайен.