Сражайся, Дилан
Нечеловеческий крик оглушает, вызывает ощущение потери ориентации в пространстве, он буквально лишается устойчивости в ногах, все тело пробирает неизвестного происхождения дрожь. Откуда она берется? Зародилась из пустоты в организме ребенка, поселилась в здоровом сознании, и будет медленно извращать его, путая нити мыслей и видоизменяя его психику. «Какого черта?!» — она кричит… с таким рвением, с таким желанием, словно вся её накопленная злость находит возможность обрушиться на кого-то одного, ведь подсознательно девушка боится повышать голос на крепкого мужчину, распивающего пиво в гостиной. Поэтому она рвет его мозги на части. «Просто оставь меня в покое!» — сидит на полу, еле соображая за пеленой нетрезвости. Мальчишка молча стоит на пороге комнаты, изучая свою мать со стороны. Девушка пытается приподняться, но вновь падает на колени, махнув ладонью на попытки подойти к двери и захлопнуть её перед носом ребенка. Вновь берется за бутылку пива. Совершает большие глотки. Мальчик наклоняет голову, больно пронзительным взглядом наблюдая за ней, и предпринимает попытку переступить порог, но девушка рвется криком: «Пошел прочь!» Он застывает. Смотрит. Она не подпускает к себе. Забавно. Мать, которая раньше не позволяла сыну приближаться и касаться себя, теперь страдает от того, что её ребенок не допускает никакого физического контакта между ними. Роббин пыхтит, хриплым стоном задыхаясь. Перед глазами плывет от количества употребленного спиртного. Пытается сфокусироваться на лице сына. Хмуро сощуривается. Мальчишка смотрит. «Отродье дьявола…» «ПРОЧЬ!» Вскакивает, едва не захлебнувшись собственной слюной. Вскакивает так, будто его силой пихают от поверхности кровати. Вскакивает, ощутив удар в затылок. Вскакивает, не различая ничего перед собой, кроме темноты. Садится на кровати, громко выпалив что-то нечленораздельное. На вздохе. Внутри черепа скачет давление, голова вот-вот разорвется на куски, а кровью зальется пространство вокруг. Дышит. Активно и хрипло. Внутри грудной клетки сидит демон, терзающий ребра, и скрежет его когтей ощущается реальным, а в ушах сохраняются отголоски кошмара, пропитанного запахами сигарет и алкоголя. И смех. Засевший глубоко в сознании. Он слышит его. И это… Не его смех, это… Это все ОН. Отчим ржет. Хохочет не своим голосом, и судорога новой силой схватывает тело, вызывая спазмы в мышцах. Дилан сутулится, трясущими руками тянется к влажному от холодного пота лицу, касается лба пальцами. Пытается дышать. Паническая атака. Давно она не терзала его. Очень давно. Почему вдруг вернулась? Сердце в груди тяжелое. Непривычно ощущать его наличие. Окровавленный орган тянет вниз с ноющей болью. Дышать. Просто дыши. Но ни в коем случае не закрывай глаза. Дрожь проходит по телу волной, мурашки покрывают кожу. Начинает различать предметы в темноте ночи. Фокусируется на реальных объектах, дабы скорее выдернуть себя из состояния, которое граничит с кошмаром. Сгибает ноги, локтями упираясь в колени, и сжимает ледяные ладони в кулаки, прижав к влажным губам. Моргает. Дышит. Смотрит в сторону зашторенного окна и балкона. Глаза стеклянные. Неживые. А он и не жив вовсе. Уж точно не ощущает себя. Не существует. Дайте ему еще пару минут. Наконец, эмоциональность начинает спадать. Лицо приобретает долгожданную «ровность». Сердце продолжает скакать, но к боли привыкает, поэтому выглядит спокойней. Хрустит костяшками. Не анализирует. Это просто кошмар. Они ему давно не снились, но… если будет разбирать сон, то зациклится на нем, и кошмары продолжат преследовать его. Поворачивается к краю кровати. Спускает стопы к паркету. Вновь сутулится, опираясь локтями на колени, а к губам прижав сцепленные в кулак ладони. С тяжелой задумчивостью смотрит в пол. За окном не гремит. Ночь спокойная, оттого кажется ненастоящей. Больно тихая для Северного Порта. Быть может, Дилан еще в кошмаре? Щипает себя за щеку. Нет. Не сон. Проводит ладонями по темным волосам, низко склонив голову. И внезапно приходит нежданный дискомфорт, о проблемах с которым он уже успевает позабыть. Резко хватается за затылок, стискивая его пальцами, и морщится, двигая плечами. Запрокидывает голову, веки прикрывает с настороженностью. Режущая боль проходит от спины, между лопаток, и спускается ниже, вдруг отозвавшись узлом внизу живота, на который парень давит другой ладонью, заметно помрачнев. Опять? Сколько времени прошло? Вроде, несколько дней. Ломка быстро дает о себе знать. Или догадки Теи оказались ошибочными, и его дискомфорт никак не связан с травкой? Сам О’Брайен полагает, что связан, но не полностью. Еще до начала употребления Дилана немного подкашивало желание трахнуть кого-то с необъяснимой грубостью. Обычно при этом он ощущал простое покалывание в животе. Когда начал покуривать, тогда эти ощущения будто деформировались. Скорее всего в наличии дискомфорта сыграла предрасположенной его извращенной психики и воздействие курительных наркотиков. Так что отчасти Оушин была права. Интересно, изменилось бы её мнение о парне, узнай она, что травка — это лишь причина «извне», а по натуре Дилан просто любит жесткий секс? Скорее всего, девушка начала бы остерегаться его, что было бы верным решением. Ведь, как бы О’Брайен не старался быть «другим», все-таки гены дают о себе знать. Дилан имеет нечто общее со своим отцом. И любовь к насилию — лишь верхушка айсберга. Радует то, что ОБрайену от матери досталась способность анализировать свои действия и себя самого. И он прекрасно осознает, что это аморально. Но осознания недостаточно. Потому что сейчас, четко понимая весь ужас своих желаний, он яро хочет зайти к Оушин и сделать что-нибудь… Что-нибудь нехорошее. Очень нехорошее. Настолько, что от одной мысли об этом сводит низ живота новым приливом желания совершить это. Ему требуется уехать. Срочно. Кое-как, с дрожью в коленках, поднимается с кровати. Бредет по темноте к столу, на котором оставил вещи. Мокрые. Черт. Разворачивается, покачиваясь на вялых ногах. Тело против него. Тело изнывает. Тело жаждет получить адреналин, испытать удовлетворение. И Дилан страшится, что сознание встанет на сторону физического наслаждения. Сражение. Борьба со своим вторым «Я» начинается прямо сейчас, пока он дрожащими руками натягивает кофту поверх черной футболки и только после меняет спальные штаны на джинсы. Обувается. Фокусирует все свои моральные силы на поддержании контроля. Не позволяет извращенным фантазиям занять место здравомыслию. Выходит из комнаты, тихо прикрывает дверь. Тяжелый взгляд опускается в пол. Вокруг звуковая пустота, ничего не слышно. У него в голове вакуум. Странный шум на заднем фоне мыслей. Поворачивает голову. Взглядом в темноте натыкается на дверь комнаты Оушин. Влажная ладонь соскальзывает с холодной ручки. Смотрит. Мысли. Дыхание под замок. Делает шаг к чужой двери. Нет. Уйти. Срочно! Не слушай Его. Это не ты. Это отголоски отца. Разворачивается, спешно направившись вперед по коридору к лестнице. Сдавливает ладони в кулаки. Плевать, куда. Надо уйти. Но не в притон. Надо свалить туда, где не будет травки, но будет какая-нибудь тупая малолетняя шлюха. В бар «Эдди». Точно. Там официантка… Не помнит, как её зовут, но они с ней уже спали. Точно. Точно. Точно. Он сделает это с ней. Всё то, что хотелось бы с другим человеком, но с ним нельзя… Верно, с Теей нельзя так. Нельзя подвергать подобному истязанию. Молодец. Ты осознаешь это. Дилан, ты справляешься. Ты… Замирает на последней ступеньке, а девушка от неожиданности чуть не выпускает стакан с водой из рук, но успевает прижать его сильнее в груди. Напуганно смотрит на парня, но, осознав, кто перед ней, успокаивается. Тея Оушин вышла за водой, но ей показалось, что кто-то ходит мимо окон, поэтому она поспешила в гостиную, чтобы выглянуть на террасу через окно и унять паранойю. Она сдержанно улыбается Дилану, все еще чувствуя неловкость и вину за произошедшее вечером. А у него в ушах стучит давление. Оно полностью приглушает окружающие звуки, подавляя анализ реальности, тем самым его мысли слышны четче, громче. Дилан разбирает каждую идею, пришедшую в голову, оценивает её, но внезапно самоанализ не дает результатов. Черт возьми, её не должно быть здесь и сейчас. Пристально смотрит на девчонку, которую угнетает молчание, поэтому она шепчет через силу, дабы хоть как-то стабилизировать их отношения. Всё-таки… О’Брайен был очень зол вчера. И не разговаривал с ней до конца дня. — Ты… — она вдруг придает значение тому, как он одет, и заметно хмурится. — Ты куда-то уходишь? — ему нехорошо? У него ломка? Или… Поднимает глаза, ни сколько не переживая о пристальном и каком-то неестественном наблюдении молодого человека. — Может, я могу чем-то помочь? Удар в шею. Оушин не успевает осознать, как кружка выпадает из рук, звоном тревожа тихую прихожую, а сама бьется затылком, спиной, кажется, всем тело об стену, вжимаясь в неё с нечеловеческой силой. Ледяная ладонь сдавливает глотку. Тея распахивает веки, с тревогой уставившись на Дилана, который стоит слишком близко, стискивая пальцам одной руки её шею, тем самым вдавливая в холодную поверхность позади. Осознание… медленное. Оушин моргает. В одно короткое мгновение её поглощает темнота в глазах от нехватки кислорода. Девушка сжимает веки, с хриплом запрокидывая голову, а пальцами впивается в запястье парня, но не пытается отдернуть его ладонь. О’Брайен буквально нависает над ней. Он кажется намного выше, быть может, это зрительный обман в темноте, да и перед глазами Ошуин сильно плывет. Он с судорогой наблюдает за её попытками поглотить больше воздуха, чувствует, как вяло её пальцы сдавливают его запястье, вовсе не оказывая сопротивления. С тяжелым вздохом наклоняет голову, дабы приблизиться к её лицу. Её рот распахнут, она старательно вдыхает через него, и у парня мышцы сворачивает от удовлетворения, которое приносит подобное зрелище. Он разжимает губы, еле касаясь ими её губ, ловит чужие хрипы, невольно прикрыв веки, чтобы погрузиться в сбитое дыхание девушки. Как же… она дико его достала. Давай просто сделаем это. Получим то, что хотим. Это так доступно. Она не сможет сопротивляться. Веки еле разжимает, давление на хрупкую шею Оушин ослабевает, но лишь потому, что поднимает вторую руку, большим пальцем коснувшись края её губ. Тея смотрит куда-то в сторону, её лицо ничего не выражает, даже легкой боли после удушения. Дилан сдерживает её на месте, с туманной увлеченностью наблюдая за своими действиями. Проникает большим пальцем ей в рот, резко, глубоко, и Оушин давится, активно закашляв. Теперь хватается за запястье другой руки, но опять-таки не пытается отдернуть её. Просто контролирует. О’Брайен в нервном ожидании прикусывает свой язык, и когда, наконец, принимается вводить внутрь её рта палец, его охватывает та самая изводящая дрожь. Внутрь. Глубже. Выводит. Скользит по нижней губе. Затем вновь вводит. Оушин протяжно дышит, с прежней хрипотой. Её тяжелый взгляд соскальзывает со стены за спиной О’Брайена и задерживается на уровни его ключиц. Она с замиранием сердца пропускает сквозь себя происходящее, не совсем понимая, какие именно чувства вызывают действия парня. Но девушка не напряжена, расслаблена. Её голову болезненно тянет, головокружение приятно, мысли становятся вязкими, слово сладкий мед. Как его глаза. Медового оттенка. Не хочет смотреть на него, не хочет встречаться с «другим О’Брайеном», а ведь она осознает, кто перед ней. Второе «Я». Нет, не вторая личность, не другой человек, это лишь часть одного целого, потому не может восприниматься, как отдельное, чуждое создание. Это все еще Дилан. Дилан один. И проблема в том, что он не мирится с самим собой, воспринимая свои особенности, как нечто инородное, не его. Но Дилана О’Брайена, настоящего, не будет существовать без этой стороны. Как Инь и Ян. Почему он отрицает самого себя? Пока не примет Деградацию, не найдет стабильности, в конечном счете утеряв необходимый контроль. Расслабься, Дилан. Чего ты так боишься? Быть как отец. Медленно вводит палец, скользя по влажному теплому языку, медленно выводит, оттягивая край нижней губы. С упоением наблюдает за процессом, склонив голову так, чтобы лбом коснуться её виска. Тея Оушин не обдумывает. Для нее любая разновидность сексуального взаимодействия ничего не значит. Разница лишь в том, что в случае с О’Брайеном девушка подсознательно отзывается на его действия. За столько лет Тея научилась бесчувственно воспринимать подобное, потому что глубокое отвращение, заседающее в детском сознании во время секса с мужчинами, могло бы погубить её раньше, чем это было необходимо. Они научились абстрагироваться. Они обе. И поэтому они прожили дольше, чем нужно. А сейчас она ощущает… покалывание. В груди. И волнение. Но это не то волнение, что вызывает ужас и тошноту от забивающего ноздри запаха пота и табака. Тея — не из тех, кто оценивает свои ощущения. Она совершает ошибку, когда проводит анализ, ведь рассуждения о невозможном лишают её остатка смысла существования. Она чувствует… что-то. И она тянется к этому чувству, как мотыльки в темноте ночи тянутся к приглушенному свету фонаря. Теплому и обжигающему, они принимают его за солнце, за луну, за безопасность. Тею Оушин тянет к Дилану ОБрайену, как к олицетворению безопасности. Идеалу, которого ей никогда не достичь. Его ладонь сползает с красной кожи тонкой шеи, оставив после себя заметные следы от пальцев, и поднимается к распущенным волосам девушки, стянув в сильной хватке. Грубый идеал. Дергает вниз локоны волос, крепко ухватив их у самой макушки, и Оушин громко выдыхает, сжав губы, но мычание все равно рушит тишину. Волна мурашек проходит по спине парня. Он в своем личном полубреду смотрит на Тею, тянет её за волосы вниз и с наслаждением ловит каждый тихий звук, слетающий с её губ. Девушка невольно хватается за его колени, когда приседает на свои собственные, поддавшись властному давлению. Вскидывает подбородок, уже с открытым волнением в блестящих глазах смотрит на парня, а в ответ ловит его апатию. Самую настоящую. Он будто растворяется в своих ощущениях, позволяет им унести здравомыслие. Продолжает сдерживать за волосы девчонку, второй ладонью коснувшись кожаного ремня на темных джинсах. Кажется, глаза Оушин сейчас вылезут из орбит от переживаний, сводящих её живот ноющей болью. Она не отталкивает. Смотрит непонятно завороженно. С ожиданием. Дилан страдает от ударов сердца в груди. Они тяжелые, мучительно колкие и тянущие. Зубами дерет кончик губы. Пока дрожащими пальцами расправляет ремень, случайно хлопнув его краем по щеке Оушин. Та не вздрагивает, лишь моргает, сухо сглотнув. Его пальцы замирают, сжав холодную пуговицу. Взгляд внезапно проясняется, хоть и не полностью, а сознание проваливается ниже, в омут, но уже иной. Терзающей вины. Парень шире распахивает веки, не отводит взгляд от Теи, которая стискивает ладонями ткань его джинсов в районе колен. Открыто смотрит в ответ, даже слегка вопросительно и столь непривычно невинно, будто она впервые в подобной ситуации. Это будто не Деградация. Нет. Возможно, перед ним Океан. Но Оушин действительно интересно, что произойдет дальше, оттого выглядит она как любопытный ребенок. И это врезается в его сознание, вдруг выдернув из пелены манящего и желанного. Дилан хмурится. Его дыхание ускоряется, как и биение сердца в груди. Сквозь омрачённую маску лица никому не разглядеть панику, которая охватывает парня, отчего судорога усиливается. Нет. Нет, нет, нет, нет. Мать твою, какого черта ты творишь?! «Секс-рабство, Дилан». Какого черта, О’Брайен?! Но «оно» еще в нем, «оно» до сих пор способно овладеть им. Самое страшное — Дилан реагирует на «его» желания, потому что сам этого хочет. Нет. Стискивает волосы Оушин, расстёгивает пуговицу джинсов, после касается бегунка ширинки. Она продолжает смотреть, не сопротивляется. Нет. О’Брайен быстрым движением языка смачивает высохшие от паники губы. Остановись. Пальцы судорожно стискивают чертов бегунок. Тишина вокруг угнетает. Кажется, спина парня покрывается холодным потом. Оно сейчас сделает это. Оно получит то, что хочет. И именно эти мысли играют решающую роль. Оно? Второе «Я»? Дилан серьезно намерен делиться чем-то с ним? Дилан-у меня все под контролем-О’Брайен? Нет, не трогай её. Она не твоя. Хватка размякла. Но не убирает ладонь от её волос. Веки прикрывает и поднимает голову, разрушив мучительно долгий зрительный контакт. Оушин наклоняет голову, с интересом наблюдая за явной, но непонятной для неё лично борьбой парня. Если он хочет, то… что ему мешает? О’Брайен переступает с ноги на ногу, оценивая тяжесть, которая поселяется в мышцах. Думай. Осознавай. И Дилан осознал. Тея не для тебя. Оставь её мне. Оставь, блять, хоть что-то мне. Его ладонь медленно соскальзывает с её затылка, а пальцы осторожно проводят по волосам, будто желая продлить возможность чувствовать её спутанные пряди. Дыши. Думай. Дышит. Думает. Она моя. Не твоя. Разговор безумца со своей второй стороной. Иное «Я» рьяно желает надругаться над девчонкой, оказавшейся не в том месте не в то время. Какие только картинки сознание ни рисует в голове, какие только мысли ни пропускает. Всё, что можно сделать с ней. Здесь. Прямо сейчас. Пока Роббин спит. Это добавляет адреналина, это разжигает. Второму «Я» столько хочется опробовать на ней. Только представь. Всё то, что ты ощущал раньше и от чего получал наслаждение. Это можно сотворить с ней, а с ней получишь повышенное удовлетворение. Ты только представь… Заткнись. С ней нельзя. …как она может делать это ртом, черт, просто вообрази в своей башке, как будешь трахать её в рот… Заткнись, НА-ХЕР! — Дилан? Резко опускает голову, с паникой отступив назад. Тея полностью садится на колени, сжав их пальцами. Без намека на тревогу изучает парня, который продолжает пятиться назад, с растущим ужасом осознавая, что мог сотворить. Он мог все испортить. Вот так, в одно мгновение. Оушин хмурит брови: — Тебе очень нехорошо, — ставит перед фактом. Дилана действительно сковывает мощнейший дискомфорт. Парень отмирает, резко отводя взгляд, и холодными пальцами принимается застегивать пуговицу и ремень на джинсах, рванув к входной двери. Тея провожает его непринужденным вниманием, проронив короткое: «Ди…» — и замолкает, когда парень оказывается по ту сторону порога, хлопнув за собой дверью. Бежать. Куда-нибудь. Плевать, куда именно. Просто… подальше от Оушин. Она его достала. Потому что лишила контроля.***
Голова трещит. Я перепил. Нельзя было так срываться. Стоило обнаружить в сознании остатки контроля и ухватиться за них, но я не мог. Не мог оставить эти уничтожающие мысли. К рвущему тело дискомфорту прибавилось чувство отвращения к себе за почти совершенное надругательство. Я был готов сделать это, наплевав на чувства и согласие Оушин, наплевав на мать, которая могла прибежать на шум, наплевав на взаимоотношения с девушкой, которые и без того неустойчивы, наплевав на собственное желание не быть как он. Я думал, подобное невозможно. Глаза буквально затянуло черной пеленой. Я не разбирал своих действий, я мог лишь отдаленно понимать, что происходит. Словно я был посторонним наблюдателем, а мое второе «Я» властвовало над моим телом. Самое отвратное — мне это пришлось по душе. Я хотел всего, чего желал Он. Хорошо, мне удалось сбежать. Удалось без проблем добраться до бара. А найти идиотку, с которой я когда-то спал — вообще не вызвало трудностей. Напился. Пил много. Очень. Она что-то говорила, не затыкалась. Не слушал. Не слышал. В голове гудело. Музыка в баре была громкой, неприятные запахи вызывали тошноту. Мне было… противно. Непривычно противно находиться там и знать, что сейчас я трахну кого-то. Я не хотел делать этого. Но сделал, потому что после меня отпускает. Всегда срабатывало. Правда, не в этот раз. В уборной было грязно, воняло чем-то старым, прогнившим. Я трахал её в кабинке. Орала она как резанная, я на хер оглох на пару часов после этого. Все, что я делал с ней вчера, это не помогло. Порождало только сильнейшую злость. На себя и на эту идиотку, которая не прекращала издавать мерзкие звуки, даже когда долбился ей в глотку. Смотреть на неё не мог. Чувствовал, как Он ржет надо мной, над моими попытками разменять Оушин на какую-то суку из бара. Он хотел, чтобы я принял его правоту. Я не смог закончить. Эта орущая девка не возбуждала. На мгновение позволил себе представить вместо барной шлюхи Тею и… стало еще противнее. Жалкий извращенец. Гребанный тиран. Какого черта? Самоанализ не помогает решить проблему. Я не смог явиться домой после бара. Боялся, что пересекусь с Оушин. Еще вчера я не мог видеть её и виновата в этом была именно она. А сегодня виноват я. Сейчас мне легче? Да, будет легче, если суну в глотку руку по локоть и отрыгаю всё то дерьмо, что остается во мне после бессонной ночи. Стою у шкафчика. Голова кружится. Устойчивости в ногах никакой. Держусь за дверцу, пока опускаю лицо в ладонь, концентрируясь на биение сердца. Пусть оно остановится, серьезно. На мгновение, но пусть я прекращу существовать. — Привет, — голос запыхавшегося Дэна. Он явно бежал ко мне через толпу с другого конца коридора, раз у него такая одышка. Тон бодрый, парень явно рад видеть меня, и я не имею права сорваться на него. — Рад тебя видеть среди людей, — хлопает меня по спине ладонью. Кулак придавливаю к губам, сдержав реакцию на удар. Тошнота. Сжимаю веки. Дышу. — Ты в порядке? — друг не отстает, заприметив мой паршивый вид. Киваю головой, с трудом заставив себя открыть глаза и взглянуть на парня: — Нормально, — закрываю шкафчик, прокашлявшись. — А где твой рюкзак? — Дэн с подозрением покосился на меня. — Дома забыл, — плевать на ответы. Не хочу заставлять себя думать. — А голову ты дома не забыл? — Браун смешно кривляется, щелкнув пальцами, указательные направив в мою сторону, а я пялюсь на него фирменным «ты дебил?» взглядом, из-за чего парень опускает руки, но улыбаться не прекращает: — Шуточки учителей. — Я понял, — похоронным тоном проговариваю, двинувшись вперед по коридору. Дэн подтягивает ремни рюкзака, поспешив за мной: — Первого апреля шуткану про «белую спину». Будь готов. — Морально настраиваться начну с сегодняшнего дня, — мрачно бубню, пихая плечом людей, пробираясь к дверям лестничной клетки. Но приходится притормозить. — Черт, опять она за свое… — Дэн останавливается. Его хмурый взгляд обращен в сторону шкафчиков, и я прослеживаю его направление, найдя Брук. Девушка стоит спиной у открытого шкафчика, а над её головой витает легкий дымок. — Откуда у неё только берется вся эта дрянь? — Браун вздыхает. — Её мать употребляет, — произношу без эмоций, с каменным видом направившись к девушке, и слышу, как в спину прилетает удивленное «чего?», когда настигаю Реин, силой выдернув из ладони косяк. Девушка даже не проявляет первичного испуга. Оборачивается с широкой улыбкой и тянет ко мне руки, набрасывая их на плечи: — Э-эй, привет… — хихикает под нос, привстав на цыпочки, дабы поцеловать, но я с неприязнью отворачиваю голову, не дав ей и секунды, чтобы осознать мой отказ: — Заканчивай с этим! — не контролирую тон голоса, не боюсь привлечь излишнее внимание толпящихся учеников. — Иначе суну эту дрянь тебе в задницу! — Брук моментально бледнеет и вздрагивает, когда я хватаю её за плечо, сильно дернув, а косяк подношу к её лицу. Она смотрит на меня напугано, явно не ожидает подобного, но как же меня заебало её поведение. Заебало нести за неё ответственность. Заебало исправлять её же ошибки, заебало помогать разбираться в себе и устранять ошибки её психики. Когда я влюблялся в неё, я не думал, что вместе с девчонкой мне достанутся её комплексы, которые я обязательно должен буду компенсировать. Да, блять, я должен был! Я всегда на хер всем должен! Будто у меня на ебальнике написано: «Хэй, чуваки, я готов взять ваше личное дерьмо на себя». Нет! Нет! Нет! Наша с ней дружба — это не дружба вовсе. Я трахался с ней тогда, когда ей это было необходимо, но если проблемы касались меня, то «фак-ю», она «подумает». Охеренно, Брук, пошла ты в задницу! — Дилан… — Дэн берет меня за плечи, начав оттягивать назад, но я обжигаю шею Брук кончиком косяка, взорвавшись: — Ты поняла?! — Д-да… — она роняет с тихим шоком. Смотрит на меня, съеживаясь, словно котенок, но… плевал я. Как она плевала на меня. Причем всегда. Норам. Для неё существовал только Норам. — Эй, — Дэн не оставляет попыток оттащить меня. — Тише. Пристально смотрю Реин в глаза, чувствуя, что закипевшая злость дает мне шанс поставить точку в наших с ней отношениях. Брук была тем человеком, которого я не отпускал только потому, что она являлась частью константы. Той постоянной, так необходимой мне для контроля. Роббин и Норам. Они были основой постоянной величины, на которой держалась моя обыденность. Потеряв друга, я поставил вместо него Брук, надеясь, что равновесие будет восстановлено, но всё так и оставалось шатким. Я повернут на контроле. Я должен иметь константу. И мне придется выбросить Брук из своей «постоянной», чтобы более её поведение и действия не подкашивали меня. Не хочу больше зависеть от человека, для которого я был лишь заменой. Ты остаешься моим другом, Брук. Но у меня больше нет к тебе сильных чувств, значит, и от привязанности я постепенно откажусь. — Если изначально преследовала цель сгнить, не надо было врать мне и отвечать своей лживой взаимностью, Брук, — ядовито шепчу, склонившись к её лицу. Девушка моргает, кажется, с трезвым беспокойством качает головой: — Дилан… — В данный момент я ненавижу тебя, слышишь? — перебиваю, чувствуя, как от неё несет спиртным. — Я не стану больше помогать тебе. Справляйся со своими бесами сама, — потому что я не способен тянуть еще и тебя. Больше не способен. Роббин, ты, я сам и Тея. Каждый с приветом и… Я сделал выбор. Не в твою пользу. — Встретишь Норама — передай от меня привет, — мой голос вдруг неприятно дрогнул. — Привет моему лучшему другу, от которого я отказался из-за тебя. Выражение лица Реин окончательно слабеет. Девушка опускает руки, смотрит на меня с такой уязвимостью, что моя глотка сжимается, но я больше не могу. Ей требуется настоящая и профессиональная психологическая помощь. Мне не под силу помочь ей. Отталкиваюсь от шкафчика, потушив косяк о его поверхности, и в последний раз стреляю взглядом на Брук, которая пускает глаза, больше не пытаясь ничего сказать. Дэн, кажется, теряет дар речи. Он выглядит шокированным, но… все равно. Хорошо, что хотя бы этот тип без «приветов». Мне необходимо больше «нормальных» личностей. Разворачиваюсь, продолжив идти по коридору. Замечаю. Люди бросают на меня взгляды. Пошли они все. *** Скрип. Дверной. Короткий, но в столь тихом доме уловимый. Тея Оушин поворачивает голову, взглянув в сторону двери. Гостиная окутана серостью дня, в прихожей темно. Девушка прислушивается, крутя пальцами карандаш. Показалось? Вроде… нет. Прижимает альбом для рисования к груди, слезая с дивана, и шаркает к порогу помещения: — Дилан? Только он мог бы вернуться в это время. Тея выглядывает в прихожую: тишина, никого. Только входная дверь приоткрыта. Оушин без напряжения подходит ближе к ней, пытаясь понять, кто мог забыть её запереть? Роббин проспала и с утра была очень несобранной, возможно, она допустила ошибку. Тея спокойно закрывает дверь, щелкнув замком, и опускает глаза, ощутив под босой стопой что-то… Бумага? Девушка делает шаг назад, дабы сойти с кончика белого конверта. С недоверием разглядывает его, решившись всё-таки поднять и изучить содержимое. Обычно в таких подбрасывают рекламу. На конверте никаких рисунков, никаких надписей. Адресов нет. Простая белая бумага. Оушин с интересом отдергивает кончик, чтобы проверить содержимое, и с недоумением хмурит брови. Он пуст.***
Мы не пересекаемся. Дилан возвращается поздним вечером, принимает душ, закрывается в комнате. Не мне тянуться к контакту с людьми, но чувство какое-то необычное, притом неприятное. Между нами какая-то натянутая недосказанность. Сначала ссора, затем… что-то, чего он хотел ночью. Не пойму его. Совсем. Ведет себя нелогично и нехарактерно для себя. Явно что-то происходит, поэтому он скрывается от моих глаз, выжидает, когда я вернусь в комнату, чтобы покинуть свою. Даже Роббин игнорирует. В конце концов женщина сдалась, прекратила пытаться поговорить с ним. Одно ей выяснить удалось — О’Брайен посещал сегодня занятия в школе. В таком состоянии решился выйти в общество. Надеюсь, никто серьезно не пострадал. Он собирался уйти ночью, значит, его ломает? Принимал ли травку? Если да, то это объясняет его отчасти неадекватное поведение. Лежу на боку, уставившись в стену. Слушаю тишину, опустившуюся вместе с наступившей ночью. Прикрываю глаза, ненадолго. Уснуть не выходит по двум причинам. Во-первых, у меня бессонница от постоянных попыток разобраться, что за черт происходит в последнее время. Во-вторых, возня парня в ванной выдергивает из дремоты. Нет, правда. Он не пытается быть тихим. Хорошо, что за Роббин не замечалось поверхностного сна, она спит крепко, сильно выматываясь после долгих смен в больнице, но этот тип мог бы хотя бы пытаться быть тише. Прикрываю веки, сосредотачиваясь на звуках, дабы распознать их принадлежность. Шум воды. Затишье. Что-то падает на дно раковины или ванной. Затишье. Звон чего-то… Металлического или железного. Он будто бьет по трубам. Что вообще происходит? Приподнимаюсь на кровати, с напряжением всматриваясь в поверхность двери. Слушаю. Шаги. Тяжелые. Несобранные. У него вялая походка. Откидываю одеяло, ступив на пол босыми ногами. Тихо, на цыпочках приближаюсь к двери, коснувшись холодной ручки. Вслушиваюсь. Судя по шуму, Дилан возвращается к себе в комнату. Приоткрываю дверь, выглянув в коридор, и первым делом проверяю, закрыл ли за собой парень. Закрыл. Выхожу, долгие секунды вслушиваясь в возню этого типа. Опять грохочет батарея. Чем он занимается? Может, ему требуется помощь? Вдруг он обкурился, и состояние требует медицинского вмешательства? В таком случае, потребуется помощь Роббин. Знаю, не должна лезть в их жизнь, но мне требуется лишь взглянуть на парня, чтобы понять, нужно ли ему помочь. Если нет, то прекрасно. Пойду мять кровать и дальше. А если наоборот… То прощай нормальный сон для Роббин. Подхожу к двери комнаты парня, поддавшись к её поверхности ухом, дабы понять, что Дилан может делать. Слышу лишь, как что-то железное постукивает о… батарею. Вроде. Не могу утверждать. Совсем не испытываю страха или сомнения, коснувшись ручки. Одним глазком гляну. Если честно, я надеюсь, что этот тип в нормальном состоянии. В таком случае, мы сможем наконец переговорить о случившемся. Меня напрягает ситуация между нами. Не хочу, чтобы он злился, но… Если пойму, что нашим положительным отношениям пришел конец, то… В принципе, я могу уйти. Прямо сегодня. Потому что… Потому что мне не за чем будет здесь оставаться. Идеальным исходом была бы потеря его заинтересованности во мне, потеря эмоциональной зависимости. Тогда его никак не тронет мой уход. Я больше не буду обузой для этой семьи. Странный у меня процесс умозаключения. Я будто оправдываю себя и свои действия. Будто сама не знаю, чего хочу получить в итоге. Будь, что будет. Давлю на ручку. Тяну на себя. Ого. Дверь не скрипит, хотя по классике жанра должна издать неприятный и громкий звук, который сообщит О’Брайену о нежданном госте. Приоткрываю дверь, с замершим в глотке дыханием заглядываю внутрь темного помещения, вновь уловив звон. С напряжением всматриваюсь, практически сразу обнаружив парня, сидящего на полу возле батареи. Спиной ко мне. Чем он занимается? Судя по дерганью рук, он что-то… делает. Логично, но что? Ничего не говорю, осторожно шагнув внутрь комнаты, чуть наклоняюсь вбок, стараясь разглядеть, что он держит в руках. Слышу. Он тяжело и быстро дышит, что-то шепчет под нос. В движении его рук проглядывается скованность и резкость. Думаю, мне стоит подать голос, иначе намеренно копаю себе яму. Но как только смелюсь обратиться к Дилану, тот мельком оглядывается, отбросив что-то маленькое и звенящее в сторону стола. Возвращает голову в изначальное положение — и так же внезапно оборачивается, врезавшись в мое лицо широко распахнутыми глазами. Мнусь, в ту же секунду ощутив обрушившийся на меня шторм из чужого напряжения, оттого роняю как-то тихо, неразборчиво: — Эй. — Исчезни, — сверлит меня… с холодным ужасом в глазах. Он что боится? Чего? Вряд ли меня. Это же бред. Щурю веки, опустив взгляд на отброшенный им в сторону предмет, поблескивающий на полу. Что? Это что? Ключ? От чего? Вновь поднимаю на парня взгляд, который давит на меня зрительно, выглядя при этом жутко. Внушает мне страх, но не отступаю, с осторожностью наклоняясь чуть в сторону, в которую после делаю короткий шаг, чтобы разглядеть, что у него в руках. — Уйди! — он повышает голос, заерзав на полу, а меня… Я… не знаю, я просто замираю, не сразу решаясь довериться своим зрительным способностям. Не могу… поверить глазам. Чем он занимается? Зачем он… Чем ближе подхожу, тем сильнее хмурю брови, заставляя парня отползать чуть к стене. Он не свободно двигается, поскольку… В прямом смысле скован одной рукой. — Почему ты не спишь? — он будто задыхается. Елозит ногами по полу, рукой упираясь в паркет, не может усидеть без движений, его что-то терзает изнутри, я вижу. — У тебя ломка? — догадываюсь, не спуская взгляда с наручников. Да. Одно его запястье сдавлено холодным металлом, прикованным к батарее. И от раскрытой правды об источнике звона меня бросает в неприятную дрожь. — Боишься, что уедешь? — Дилан опускает голову и резко вскидывает её, ударившись о батарею. Морщится, сильно сжав веки, и что-то шепчет на выдохе, игнорируя мои вопросы. — Травка дома осталась? — хотя, если бы он принимал, то его бы так не колбасило. — Осталась? — хочу добиться ответа, но вряд ли парень выйдет на здоровый контакт, поэтому подхожу ближе к столу, присев, дабы поднять ключик. Что встречается всплеском агрессии. — Уйди на хер! — он внезапно срывает глотку, дернув ногой в мою сторону, но реагирую в ответ с полным спокойствием. Поднимаюсь, не спуская с него изучающего взгляда: — Ты злишься, — скованно перемещаюсь по комнате и присаживаюсь на край кровати напротив О’Брайена, принимаюсь пальцами играться с ключом. — Вчера целый день ходил задумчивый, а сегодня ты по-настоящему злишься. — Да ну? — парень дергает прикованной рукой, будто бы не справляется с желанием кинуться в мою сторону и хорошенько врезать. — Правда? — голос полон сарказма и яда, на которые не реагирую, вполне собрано продолжив беседу с человеком, утерявшим контроль над собой: — Хочешь обсудить это? — Нет. — Тогда будешь слушать. Дилан въедается в меня взглядом. Таким… Пугающим, от которого стынет кровь в жилах. Но не отступаю. Не проявляю испуга. Я просто хочу, чтобы он послушал меня, ознакомился с моими предположениями, а данная ситуация благосклонна к подобному, ведь ему не удастся сбежать или выпихнуть меня из комнаты. Все, что ему остается — прикрыть веки и дышать, пытаясь усмирить злость. С умным видом смотрю на него и четко проговариваю: — Моя версия возникновения твоей необходимости в грубом сексе. Его глаза открываются. Лицо будто онемело. Губы еле шевелятся: — Ты сейчас серьезно? — он убьет меня. Я различаю в его голосе такой гнев, которого никогда не слышала в свой адрес. Это расшатывает мою уверенность, но факт его «прикованности» позволяет продолжить: — Тебе требуется овладевать людьми, — говорю тихо, не разрываю наш зрительный контакт. — Чувствовать свое превосходство и контроль над ними, чтобы добиваться ощущения безопасности, — не даю ему вставить слово. Этот тип не на шутку раздражен. Готова поклясться, при необходимости в момент пика агрессии он тупо сорвет батарею, швырнув её в мою сторону. Но пока он обездвижен. У меня есть время. — Ты не любишь мужчин, — всем известный факт, на который парень реагирует неприятным смешком: — Нет, по ночам я трахаю парней. Я стекляно смотрю на него, с непринуждением вздохнув: — Бедный Дэниел. И он стреляет косым взглядом. Пялится, как на идиотку, и, кажется, хочет отказаться от своих слов, но плюет на то, что я могу надумать в своей голове. В прямом смысле махнул рукой, отвернувшись. — Ты не терпишь мужчин в доме, — продолжаю нервно играться с ключиком в ладонях. — Осмелюсь предположить, у твоей матери были сложные отношения с противоположным полом. И ты избегаешь любого повторения её ошибок, — Дилан открыто изводится, ему не хочется слушать меня. — Возможно, ты видел, каким образом они обращались с Роббин. Застал насилие. И твое понимание интима исказилось, — поднимаю на него глаза, рассуждая с искренней серьезностью над его проблемой. — Это две причины, которые пришли мне на ум. — Долго думала? — неприятно фыркает, желая вновь указать мне на дверь. — Твоя агрессия — это способ почувствовать себя защищенным, — знаю, сейчас я буду давить на его самомнение. — Кажешься таким бесстрашным, но страхи у тебя есть. Подсознательные, — ловлю на себе его давящий взгляд, поэтому отвожу глаза, уставившись в пол. — Но это неплохо, жаль, ты оцениваешь себя только с негативной точки зрения. Понятие отрицательного чисто субъективное. Молчание. То, чего никак не ожидаю в ответ на свои красноречивые фразы. Дилан даже не бросает что-то типа: «Закончила? Выматывайся!». Ничего такого. Он притих, но напряжение никуда не пропадает. Оно цепко врезается в грудь, стискивая до сильнейшей аритмии. Моргаю, с волнением глотнув воздуха. Задерживаться здесь дольше смысла нет. Окей, с парнем все не так плохо, его просто ломает, и он, к слову, пытается сам себе помочь. Необычным способом, но пытается. — Я принесу тебе успокоительное, — поднимаюсь с края, не надеясь пересечься зрительно с человеком, который пялится в стену потухшим взором. — Не стану тебя высвобождать, раз уж ты боишься сорваться, — это правда небезопасно. — Но я зайду пораньше, утром, чтобы отцепить, — пячусь спиной назад, к порогу. — Роббин… Не поймет, почему ты прикован, — сжимаю ключик во влажной ладони. — Ей лучше не знать. Дилан не дает ответной реакции, значит, согласен с тем, что предлагаю ему? Или ему плевать на мои слова и предложения? Вполне возможно, он просто в ожидании моего скорейшего ухода. Раз уж так, томить его своим присутствием больше не буду. Только успокоительное принесу. *** Покидает чужую комнату в состоянии полной растерянности. Ситуация с парнем вызывает неоднозначные мысли и чувства, но, по обычаю, Оушин не станет их разбирать. Девушка прикрывает за собой дверь, оглянув темный коридор. Тишина. Они не разбудили Роббин своей болтовней. Хорошо. Этой женщине требуется нормальный отдых. С неясной бодростью духа Тея спешит к лестнице, разбирая ступеньки в темноте. Не спотыкается, как бывает обычно, не медлит, стараясь внимательнее всматриваться под ноги. Её настроение внезапно обретает возвышенность, а ключик в ладони начинает нагреваться от жара, что возникает под кожей. Что это с ней? Тея вприпрыжку сворачивается к кухне, чтобы выполнить свое обещание. Она ни за что не признается, потому что сама не до конца понимает, отчего её сердце так взволнованно скачет. Девушка спешит позаботиться о ком-то. И её окрыляет шанс быть кому-то полезной. Миновав прихожую, вбегает в помещение кухни, оставив за спиной выглядывающий из-за лестницы край двери, ведущей на задний двор. Двери, через стеклянную вставку которой видно происходящее на темной улице. Двери, мимо которой проплывает крупный силуэт.