***
Хрупкий слой темноты, служащий мне поверхностным сном, дает трещину, а затем вовсе крошится на пищинки, как только по ушам бьет звук вибрирующего телефона. Тяжелые, опухшие от продолжительного тихого рыдания веки с трудом разжимаются, демонстрируя мне всепоглощающий мрак. В первый момент не получается разобраться со своим местонахождением. В голове пульсирует давление, по вине которого возникает беспорядок в мыслях. Воспоминания лениво тянутся сквозь сознание, медленно открывая мне события утра. И чем больше вспоминаю, тем сильнее хмурю брови, окинув взглядом комнату, которую еле изучаю в темноте. Сколько времени? За окном чернота. Я проспала так долго? Неудивительно. Чувствую себя нехорошо. Лежу у стены, на боку, пытаясь разглядеть узоры на обоях, когда вновь слышу вибрацию, но нет сил заставить свое тело реагировать. Так что продолжаю лежать, наконец, осознав, что не нахожусь в одиночестве. Чувствую ленивое движение за спиной и крепче сжимаю ладонями ткань простыни. Громкий вздох. Хриплый выдох. Ворошение. Он водит ладонью по тумбе, ищет телефон. Вибрация прекращается. Звучит давящий голос: — Что? — не передать словами, сколько раздражения влито в короткий вопрос. Сама сжимаюсь, сильнее вдавливая кончик носа в подушку. Страшно представить, как себя чувствует собеседник под гнетом недовольства в свой адрес. Сначала мне удается слышать женский голос. Видимо, динамики выкручены на полную. Затем все затихает — парень делает тише, судя по движению, поворачивается с живота на спину, роняя хриплое кряхтение: — Ближе к сути, — ворчит. Я не выдерживаю и иду против зоны комфорта, решаясь заявить о своем бодрствовании: аккуратно ложусь на живот, невольно подтянув сползающий край одеяла на голое плечо. Надо было надеть хотя бы рубашку. Но у меня не было сил. Мыслить не удавалось. Если бы все не произошло на кровати, я уснула бы где-нибудь за ее пределами. Моргаю, потираю пальцами горячие веки. Волосы в беспорядке опускаются с плеч, локоны норовят прилипать к влажным губам. Смотрю на Дилана, локтями удерживая себя от падения лицом в подушку. Парень лишь коротким взглядом стреляет в мою сторону. Одного взгляда на него достаточно, чтобы увериться: настроение у него дурное, а еще он находится в пограничном состоянии. И сон побеждает, поэтому ненадолго прикрывает глаза, продолжая переговаривать с… с Роббин, наверное. — Я отвезу, — скользит свободной ладонью по лицу, накрыв ею лоб. — Это все? — хмурится. — Я не грублю, я, блять, сплю. Еле воздерживаюсь, чтобы не хмыкнуть. Да. Совсем не грубит. — Ага… — Дилан задумчиво тянет, вновь бросив на мое лицо взгляд, затем уставившись в потолок. — Понял я, господи… — морщится, сильнее надавив на свой лоб. Голова болит? Иногда от продолжительного сна может давить на лоб. Удерживаю свой край одеяла, присаживаясь на колени, кутаюсь в него, скрывая голое тело. Хорошо, что хоть «нижнее» остается на мне. Чем дольше «взаимодействую» с О’Брайеном, тем больше странностей открываю. Например, во время секса он не привык полностью раздеваться, как и не привык, что его партнер полностью голый. Думаю, причина в том, что большая часть его сексуальных приключений проходила вне дома, в местах, в которых было просто не до полного «оголения». Хотя… в первый наш раз он намеренно раздевал меня, я же просила не делать этого. Это лишь предположение, но, возможно, таким образом он получал удовольствие. От своеобразного психологического насилия надо мной. Если бы я так открыто не демонстрировала свое нежелание раздеваться, думаю, он даже не обратил бы внимание на наличие у меня верхней одежды. Надо проверить свою теорию. Сегодня я сама настояла на избавление от рубашки и майки. И джинсов. Лифчика на мне и не было, а вот когда руки дошли до тру… в общем, данный атрибут нижнего белья остался на мне. Как ни странно. Нет. Это странно. Дилан же даже не подумал их снять. Сам остался в штанах. В общем… интересный он тип. Сижу, прижимая край одеяла к груди. Наблюдаю за мрачным лицом О’Брайена, который постепенно убирает телефон от уха, мыча что-то собеседнику. Жаль тот не видит этого открытого намека на прекращение разговора. Я наклоняю голову, задумчивым видом не привлекая никакого внимания. Такое чувство, будто он сейчас уснет. Прямо так. Неуверенно протягиваю холодную ладонь к его лицу. Дилан награждает меня косым взглядом, после опять уставившись в потолок: — Ну и? — хмурится, а я убираю его руку, пальцами коснувшись горячего лба. Накрываю его полностью. Кажется, чувствую пульсацию. Ничего себе у него давление скачет… Продолжаю удерживать ладонь на горящей коже, все больше клонясь к мысли, что парень просто простыл, а Дилан в этот момент завершающе мычит в трубку и отклоняет вызов, бросив телефон обратно на тумбу. Пальцами трет веки. Долго. Сон не отгоняет. — Кто звонил? — решаюсь задать вопрос. О’Брайен опускает ладони на живот, заиграв пальцами с тканью одеяла, и смотрит в потолок, заметно хмуря темные брови: — Роббин, — хрипло. Он определено простыл. Подавляет кашель, мрачным взглядом исследуя что-то наверху. Кажется, придется самой подталкивать его говорить. Он как-то не торопится с объяснением. — Что-то случилось? — интересуюсь, немного меняя положение ладони, уложив на противоположный висок, из-за чего приходится подсесть ближе. Парень никак не реагирует на мои действия, но моя вечная холодность тела как ни зря кстати. — Она берет ночную, — прикрывает веки, когда прибегаю к использованию второй ладони, накрываю левый висок. Одеяло сползает. — А тебя надо завтра на осмотр отвезти. В восемь утра, черт. — Можем пропустить, — знаю, что нельзя, но неохота обременять. Холодом одаряю горячее лицо парня, который опять открывает карие глаза, уставившись вверх: — Нет. Там какое-то подобие ревизора. — Кто-кто? — вопросительно наклоняю голову, своей, видимо, тупостью вызвав усмешку: — Придет порученный из твоей психушки, — Дилан мнется. — Или из приюта, — вздыхает, раздраженно махнув ладонью. — Короче кто-то, доверенный твоим лечащим врачом, — складывает руки на груди. Я хмурюсь, с замершим сердцем в груди пытаясь уточнить, будто невзначай: — А имя… — Это имеет значение? — мне даже договорить не дают. О’Брайен наконец обращает на меня продолжительное внимание, получив с моей стороны короткое покачивание головой. Отводит взгляд. Вздыхает. Сердито пялится в стену. Что-то мне подсказывает, его настроение ухудшается вовсе не под давлением просьбы Роббин отвезти меня. Он таким был вчера на вечеринке, затем на берегу, а после встречи со старым знакомым так вообще требует моего излишнего наблюдения. Как всегда. Делает вид, будто его состояние обыденно-негативное и серьезное, но что-то сейчас не так. Если Дилан даже не старается произвести впечатление весельчака, значит, дело дрянь. Медленно скольжу пальцами с обеих сторон его лица к щекам и накрываю их ладонями, заставив парня сильнее неодобрительно свести брови. Он переводит на меня взгляд, явно не намереваясь подкреплять свое моральное недовольство словами, поэтому заговариваю сама. — Не унывай. Шепчу. Смотрю на него без ярко выраженных эмоций, а Дилан в ответ сильнее хмурит брови, правда голос наперекор звучит расслабленно: — Я просто хочу спать, — замечаю, как он принимается щипать пальцами татуированную кожу плеч. Нервничает? — Не унывай, — повторяю, мягко дернув его за щеки. О’Брайен больше не хмурится. Если бы я не разбиралась в ситуации, то подумала бы, что он смотрит на меня, как на идиотку, но нет, он просто в ответную прекращает выражать какие-либо эмоции, подобно мне. Но взгляд спокойный, правда тяжелый. Опираюсь одной рукой на кровать, другой погладив его по волосам, будто ребенка. Не знаю… как иначе проявить нечто, что напомнило бы заботу. Хотя бы частично. Меня никто по голове не гладил. Поэтому… не судите. Уверена, О’Брайен думает о старом друге. Он расстроен и подавлен. Пусть продолжает отрицать. Я не стану спорить, но и верить в ложь не собираюсь. — Улыбнись, — шепчу, склонив голову к плечу. И губы самой растягиваются, хоть и слабо. Выглядит Дилан забавно. Такой весь из себя суровый, а на поглаживание по голове реагирует, как щеночек. Парень раздраженно закатывает глаза, когда открыто подшучиваю, принявшись почесывать ему за ухом, и шевелится, поворачиваясь ко мне спиной. Ложится на живот, отвернув голову. Веки сжимает, ладонями скользнув под подушку. Громко выдыхает — татуированные плечи опускаются. Возвращаю ладонь на его волосы, взъерошив их, и убираю руку, оглядевшись в поисках своей одежды. Не помню, где ее оставила. Голой бродить как-то не хочется, даже в темноте. Не знаю, что толкает меня сделать это, но иду на поводу у интуиции, запустив ладони под подушку, и невольно улыбаюсь, нащупав под ней ткань. Вытягиваю ее, вынудив О’Брайена поднять голову и взглянуть на меня. Держу в руках черную футболку. Его, к слову. Изогнув брови, смотрю на парня, который щурится, с таким же недоумением уставившись на свою вещь. — Не спрашивай, — переводит взгляд на меня, щекой упав на мятую наволочку. — Не знаю, откуда она, — ворчит, прикрыв веки. — Там, видимо, Нарния. Думаю, это была шутка. Жаль, не могу оценить. Что такое Нарния? — Мы посмотрим фильм, — он будто прочитывает мои мысли. Зевает, сильнее зарываясь половиной лица в подушку. Сейчас уснет. — Я могу взять ее? — и тут же добавляю. — Временно. — Бери, — на вздохе роняет. Ему, по-моему, все равно. Пытается оторваться от реальности. Натягиваю на себя футболку, впервые давая себе отчет: огромная. Оттягиваю края ткани, удивленно хлопая ресницами. Нет, Дилан далеко не толстый, скорее, просто я настолько худощавая. Конечно, рубашки на мне тоже висят, но те он носил несколько лет назад, а эту сейчас. Отвлекаюсь от созерцания одежды, напряженно вздохнув, когда в голову возвращается приевшееся беспокойство. Все те мысли, которые давно проживают внутри сознания. Ладони опускаются на колени. Смотрю на свои пальцы, нервно покусывая губы. Что? Что мне делать? Как поступить? Как быть со своей целью? Обращаю тяжелый взгляд на парня. Спит? Не знаю, но дышит глубоко. Сдавливаю пальцы, сжав ладони в кулаки. Страх привычно стискивает грудную клетку, вызвав проявление ледяного пота на спине. Скрипнула зубами. Что. Делать? Моргаю, рвано вдохнув, и ощущаю давление дискомфорта на тело, когда ерзаю на кровати, еле посмев нарушить тишину: — Дилан? — голос дрогает. Неприятно. Меня охватывает липкий холод, но голова горит от мыслей и внутреннего сопротивления. Это так не естественно для меня, я… Тея Оушин не такая. Жизнь научила меня другому, и опять… неужели опять позволю себе поверить во что-то? Кому-то? — М? — Дилан сдержанно выдыхает, контролируя свое недовольство. Моргаю, глотнув. В глотке сухой ком. Это неправильно. Тея, не отходи от цели. Это все обман, временно помутнение. Оно пройдет. И ты опять останешься одна. Вряд ли когда-нибудь найдется человек, способный понять меня и мои внутренние противоречия. Только Энн была способна на такое, потому что разделяла мои взгляды. А теперь… я осталась наедине со всем тем дерьмом, что мы создали совместно. И мне до безумия тяжело нести это одной. Из года в год. Я не имею права делиться тяжестью с другими людьми, я не настолько эгоистична, поэтому молчу. И Дилану ничего никогда не расскажу. Даже если в какой-то период времени он будет жаждать узнать обо мне больше. Я ничего не скажу. Ему не нужен чужой мусор. И без того голова забита хламом. Но. — Хочешь, я останусь? — осторожно касаюсь пальцами кончиков его волос. Голос тонет в тишине, звучит непривычно. Никогда не прислушивалась к нему. Оказывается, мой тон может быть таким… настороженным. Я напугана? — Это твоя комната, — Дилан ворчит уже без открытого раздражения, скорее, пытается быть хмурым. Ему нравится, когда кто-то касается волос? Пожалуй, повторюсь: интересный он тип. Такой весь из себя грозный медведь, а на деле медвежонок. — Тот, кто может уйти, это я, — выдыхает. Понимаю, он не догадывается, что я завуалирую. Так даже лучше. Мне легче говорить: — Вот именно, — хмурю брови, взгляд опускаю на его волосы, но мысленно ухожу в себя. — Ты можешь захотеть уйти. И ты уйдешь. А я останусь, — наверное, с его стороны понимания диалога мои слова звучат нелепо, мол, мы ведь о комнатах говорим, так? — И что мне тогда делать? Вижу, как он хмурит брови, думаю, и правда считает мои рассуждения странными, но ответ прилетает со смешком: — Подождать, пока я вернусь? — даже усмехается, ведь это так нелепо. Выражение моего лица сохраняет тревожность: — А если ты не захочешь? Улыбка медленно сползает с лица парня. Его веки приоткрываются, смотрит куда-то перед собой. При общем равнодушии взгляд у него больно задумчив, будто он начинает переосмысливать нашу беседу, но, возможно, мне просто кажется. Только вот голос его звучит иначе, без сердитости, без смешка. Никакой. Ровный. — Не удивлюсь, — шепчет, продолжая пялиться куда-то в стену. — У тебя здесь душно, — выдерживает недолгую паузу, а я понимаю: я «душно», ему со мной душно, из-за моего поведения или… неважно, в любом случае, намек ясен. — Я предпочитаю прохладу, — продолжает, надолго замолкая, словно придумывая, как можно выразиться, чтобы скрыть действительную суть разговора. — Просто придешь ко мне, — хмурится. — Не всегда же мне к тебе возвращаться, — молчу, отводя взгляд, и тишина с моей стороны подавляет его уверенность. — Ты ведь придешь ко мне, если я уйду? — стреляет взглядом ко мне, правда на лицо так и не поднимает глаза. Верно. Не только он должен стремиться наладить со мной контакт, но и я. Кому нужны отношения (не имеет значения, какой направленности), когда один не думает о чувствах другого? — Надеюсь, твой интерес ко мне продлится недолго, — открыто признаюсь в своем волнении. Реакция со стороны Дилана ожидаема: он моргает, сильнее сводя брови, приподнимается на локтях и поворачивает голову, прямо уставившись на меня. Смотрит. Давит зрительно, но не противлюсь его воздействию, прекрасно осознавая, что смогу его выдержать. Сейчас, пока вокруг темно. — Тея, — О’Брайен начинает довольно серьезным тоном. — Я нравлюсь тебе? Опускаю голову, задумчиво уплываю взглядом в сторону, стараясь откопать в себе ответ посредством ощущений, но в итоге сильнее путаюсь в них: — Я не совсем понимаю, что чувствуют люди, когда им кто-то привлекателен, но… — как бы удачно выразиться? — Просто с тобой тепло, — да, наилучший вариант. Это именно то, что я чувствую, и пускай парень может не оценить мои слова, но они искренни. — И… — мнусь, пальцами убирая локон волос за ухо. — Мне хочется больше сидеть с тобой, — кажется сердце в груди заливается свинцом, оттого становится так невыносимо тяжело. — Разговаривать… — чем больше говорю, тем тише звучит мой голос, теряя фальшивые нотки уверенности. — Может быть я… — взгляд мечется, — просто привыкла к тебе, — сдаюсь. Трактовать свои ощущения трудно. — Не знаю, — принимаюсь пальцами перебирать ткань одеяла, что скрывает мои колени. Молчание Дилана изводит. Чувствую, он продолжает смотреть на меня. — Тебе противно целоваться со мной? — задает вопрос. А разве это имеет значение? Меня слишком часто подвергали насильным поцелуям, чтобы считать данное взаимодействие чем-то особенным. Но. — Вроде нет, — не знаю. Пожимаю плечами. По крайней мере, мне не хочется пропустить его язык через мясорубку. — Спать? — Дилан опускается ниже, ложась на живот, чтобы иметь возможность взглянуть на лицо, которое я намеренно не поднимаю, уставившись на свои ладони. Качаю головой, нервно дернув кожу на костяшках. Дилан укладывает голову на подушку, заглядывая в мои глаза: — Тебе комфортно со мной? — понимаю, он старается вопросами помочь мне разобраться в своих ощущениях. Робко киваю, еле-еле. Ладонью поглаживаю шею. Мне неловко говорить о себе. Непривычно, когда центром разговора ставят лично тебя. А не хотя бы О’Брайена, как это бывает обычно. Снова наступает период молчания. Дилан устало щурится, изучает меня, раздумывая над чем-то, пока я вожу пальцами по впадинке ключицы, не решаясь пересечься с ним зрительно. Не отпускает ощущение, словно я говорю или делаю что-то не так. Не преследую цели обидеть парня или вызвать раздражение. Просто… не могу объяснить ему, как и почему именно так отношусь к нему. — Что ты чувствуешь? — будто сдавшись, роняет О’Брайен, хмурым вниманием окончательно въедаясь в мое лицо. «Что ты вообще чувствуешь? Умеешь ли в принципе чувствовать?» Умею, но немного не так, как ему привычно. Хмурю брови, медленно заерзав на кровати, чтобы подсесть ближе к парню. Осторожно, боясь сбить свой поистине боевой настрой, ложусь на живот, ладонями скользнув под подушку Дилана, который продолжает молча наблюдать за мной. Шевелюсь, напирая к нему под бок, и парень, все так же лежа на животе, приподнимает ближайшую ко мне руку, под которую я лезу, подбородком коснувшись его шеи. Удобнее устраиваюсь, прикрываю веки. Копирую его любимую позу для сна. Не сразу, но парень опускает свою руку оставив ее лежать на моей спине. Что я чувствую? — Теплый, — ровным тоном шепчу, сильнее прижавшись к нему. — Хочется залезть тебе под кожу, — не разжимаю веки, предпочитая оставаться в темноте, которая подарит мне необходимую отстраненность от окружающего мира. Дилан тяжко вздыхает. Чувствую, как приобнимает меня рукой, пару минут барабанит пальцами по коже моего плеча. Видимо, нервно обдумывает, как реагировать на мои слова. И выбирает молчание. Наверное, закрывает глаза, более не желая отвергать свое желание окунуться в сон, и я была бы не против провалиться в себя. Только вот сердце в груди не прекращает колотиться, не позволяет расслабиться. Лежу без движения. Не мешаю О’Брайену. Дышит ровнее. Долгое время находиться в такой близости с ним трудно. Не понимаю, каким образом, но от него исходит жар. Наверное, поэтому он предпочитает прохладу. А я… я постоянно холодная. У нас противоположные температуры тел. С одной стороны это притягивает, но мне уже жарко. Обжигает. Интересно, а он легко ли переносит мой холод? Хотя, его тепло в буквальном смысле подавляет, вытесняя мороз из моего организма. Ладони пылают, щеки горят. Душно. Не могу предположить, сколько проходит времени. Я уже довольно долго лежу и контролирую свои двигательные процессы. Веки давно приоткрыты. Взгляд устремлен в шею Дилана. Могу проследить за его постепенным углублением в сон. Но… мне нужно отойти в уборную, так что придется выкручиваться. Причем, в прямом смысле. Я сглатываю, осторожно выбираясь из полуобъятия Дилана, который не сразу реагирует на мою попытку «бегства». Успеваю присесть на кровати, даже сползти с неё, ногами коснувшись пола, как вдруг О’Брайен отрывает голову от подушки, сначала попытавшись обнаружить меня на том месте, на котором я лежала (даже рукой поводил по простыне), а после переводит на меня взгляд, находя отходящей к двери: — Куда ты? — парень вполне искренен в выражении недовольства. Оглядываюсь, рассмотрев в темноте его сонное лицо. И недопонимание в хмурых глазах. — Если намереваешься сбежать, то напомню, это твоя комната, — плюхается щекой на подушку, прикрыв веки. Боже, он настолько хочет спать, что еле связывает слова в предложение. Не могу прекратить улыбаться с «такого» Дилана, поэтому растягиваю губы, шепотом проронив: — Я в туалет хочу, — касаюсь ручки двери, продолжив смотреть в сторону парня, который приоткрывает один глаз, протянув: — А-а… — и ерзает, кутаясь в одеяло. — Отлей там за меня, а то мне лень вставать, — бубнит, а я морщусь, накрыв ладонью губы: — Фу, Дилан, — не думала, что подобный юмор рассмешит меня, но да ладно. О’Брайен опять пропадает, углубляясь в сон. Постараюсь больше не тревожить его, иначе точно получу по голове чем-нибудь тяжелым. Правда, все, что мне грозит, — это возможность быть погребенной под О’Брайеном. Нет, серьезно, он слишком активно спит. Мне страшно. Тихо хихикаю со своих размышлений. Переступаю порог, прикрываю за собой дверь до тихого щелчка. Оказываюсь в темном коридоре, теперь понимая, что подразумевал Дилан, говоря о духоте. Здесь так свежо. У меня в комнате слишком жарко. Интересно, почему? Никогда этого не замечала. Мне постоянно холодно. Обычно мне неприятно находиться в темноте, но в доме О’Брайенов смогла выработать привычку ко мраку, поэтому спокойно вышагиваю по коридору к ванной комнате. Руки складываю на груди. Никаких звуков вокруг. Это не кажется странным. Не слышу своих шагов, не слышу шарканья своих ног, не слышу гуляющего сквозняка. Но почему-то это не вызывает лишней тревоги. Подхожу к двери ванной, открыв её, и касаюсь пальцами переключателя, но после щелчка свет не загорается, а мои ноги почему-то переступают порог черноты. — Тея? Вздрагиваю, вырвавшись из какого-то непонятного состояния. Голос О’Брайена врезается в сознание, воздействуя подобно толчку, помогающему мне вернуться из… откуда-то. Глаза ослепляет бледный свет, льющийся со всех сторон, и первое время мне с трудом удается держать веки раскрытыми. Щурюсь, наверное, со слишком потерянным и мрачным видом оглядываюсь по сторонам, что Дилан решает немного помочь мне. — Уснула? Мозг начинает функционировать, анализировать окружающую обстановку. Это салон. Автомобиля. Тот находится в движении, но проблема в том, что… последнее, что я помню, было далеко не наша утренняя рутина, которая могла бы закончиться здесь, в машине, в которой я уснула. Нет, только коридор. Ночью. Это произошло только что, я… Морщусь, продолжая крутить головой, от непонимания хмурым взглядом изучая салон, в итоге находя в себе силы взглянуть на парня за рулем, позади которого светит бледное небо. Дилан выглядит «свежее». Он наверняка выспался, а вот я чувствую себя паршиво, будто не смыкала глаз на протяжении всей ночи. Скорее всего так оно и было, просто я не могу вспомнить. — Мы подъезжаем, — парень поглядывает на меня, стараясь особо не отвлекаться от дороги. Судя по скорости, которую набирает автомобиль, мы опаздываем на мой осмотр. Значит, собирались в спешке. Почему ничего не помню? Опять провалы в памяти из-за стресса? Но чем он вызван в данной ситуации? Удобнее усаживаюсь на сидении, вновь окинув вниманием салон, после улицу, и с таким же выраженным негативом возвращаю взгляд на Дилана, озадаченно спросив: — Чем мы занимались утром? — В смысле? — он пускает смешок, обратив на меня внимание, — и его легкая усмешка моментально пропадает, оставив место для недоумения, ведь, уверена, выгляжу я не самым лучшим образом, думаю, хуже, чем обычно, поэтому парень переходит на вполне серьезный тон, пока воссоздает картинки вроде как пережитого нами утра: — Ну-у, — мнется, заерзав на сидении, — мы кое-как встали, умылись, — пытается не так часто смотреть на меня, как ему хотелось бы. — Я шлепнул тебя полотенцем по заднице, и ты заверила, что месть твоя будет страшна, — улыбается краем губ, но не отвечаю на его эмоциональное состояние, лишь сильнее хмуря брови, уставившись на свои колени, которые сжимаю пальцами. — Оделись. Ты предприняла провальную попытку мне отомстить, — его улыбка вновь растет, а я щурюсь, пытаясь откопать хотя бы какой-то намек на воспоминания. — И мы поехали, — стучит пальцами по рулю. — Я говорил с тобой о проблемах вселенной, — со сдержанной усмешкой смотрит на меня, повторив попытку вызвать ответную улыбку. — И судя по всему, утомил. Но мне не «весело». Провалы в памяти давно не случались. И это нехорошо. Любое вернувшееся отклонения что-то за собой несет. Поэтому я так напряжена. Обычно потеря памяти происходила из-за сильного стресса. Например, часто случался провал, когда отец приводил клиентов. Я не помнила большую часть событий проведенной с ними ночи. Мой разум будто действовал самовольно, решая исказить действительность и тупо выбросить уничтожающие воспоминания, погрузив меня на время в изолированный вакуум. Но сейчас. В данном случае, что не так? Это все из-за эмоционального срыва? — Я не помню, — мускулы моего лица слабнут. Я быстро устаю просто хмуриться. Откуда такая вялость? Выражение обретает безразличие. — Неудивительно, — Дилан произносит без напряжения, но краем глаз вижу, как он нервно чешет плечо, с большей хмуростью уставившись на дорогу. Раз уж считает это ненормальным, почему пытается убедить меня в обратном? Чтобы я не переживала? — Ты все утро какая-то несобранная, — находит оправдания моему поведению. — В полусне, я бы сказал, — и старается перескочить на другую тему. — Волнуешься? — поглядывает на меня. — Из-за «ревизора»? Затылком ложусь на спинку сидения, повернув голову к окну: — Наверное, — шепчу без эмоций, провожая взглядом ускользающие улицы Северного Порта, который сегодня выглядит по-особенному неприветливо. — Ты в порядке? Оборачиваюсь, держа в руках футболку, которую приходится снять, чтобы пройти обследование. У плеча стоит Дилан. Смотрит на меня, чуть наклонив голову к плечу, чем выражается его особый вид заинтересованности. Моргаю, глотнув воды во рту, и сдержанно улыбаюсь, кинув головой: — Да, — роняю вздох, бросив футболку на кушетку. — Я просто… — посматриваю на парня, который приседает на неё, втянув ладони в карманы джинсов. Сонно щурится, отвечая на мой зрительный контакт, а мне приходится быстро соображать, что говорить, поэтому в итоге выходит какая-то чепуха. — Не могу собраться, — откашливаюсь, снова опустив глаза на кушетку, напротив которой стою. Палата для осмотра скудна. Мне не нравятся её серо-голубые стены. Они давят, цвет угнетает. Зашторенное окно. Кушетка со столом за ширмой, за которой мы как раз «прячемся», весы и шкафы с разными папками. Поправляю лямку тканевого лифчика, больше напоминающего топик. Бросаю короткие взгляды на Дилана, который готов поклевать носом даже здесь, вне зоны своего комфорта, и касаюсь пальцами ремня на джинсах, который обычно удерживает на мне штаны: — Ты будешь здесь? — вновь смотрю на парня, тот приоткрывает веки, взглянув на меня, и с хмурым видом кивает, будто ответ на поставленный вопрос очевиден и не требует подтверждения. — Хорошо, — киваю в ответ, вытянув ремень и уложив его на кушетке. Сажусь, снимая джинсы. Глаза парня непослушно прикрываются. Томно вздыхает. А казался выспавшимся. Опять притворялся? Заикается постоянно о честности, но сам продолжает «играть свою роль». Натягиваю легкую больничную рубашку неприятного бледно-голубого оттенка. Сижу на краю кушетки, нервно перебирая пальцами ткань, покачивая ногами в воздухе. Еще немного и начну кусать губы. Уже начинаю. Слежу за дыханием и состоянием сердца, дабы не потерять контроль над эмоциями. Кто бы ни приехал, моя задача показать себя с лучшей стороны. С нормальной стороны. Насколько это вообще возможно. Посматриваю на О’Брайена, находя его присутствие спасательным маячком для моей оценки ситуации. Убежденность в своей безопасности помогает держать осанку. Тяжелые шаги. Откланяюсь назад, зрительно встречая мужчину, вошедшего в палату. — Доброе утро, — Эркиз такой же уставший на вид, наверное, работал ночную смену. — Оно было бы добрым на пару часов позже, — Дилан дает о себе знать, и мужчина уже без желания проходит за ширму, проигнорировав ворчание парня. О’Брайен с привычным негативом реагирует на появление своего потенциального недруга. Смотрит исподлобья, будто Эркиз намеревается напасть на него, что глупо, учитывая, как мужчина сторонится Дилана — это во-первых. Во-вторых, у О’Брайена больше шансов навредить взрослому человеку. Слышала от Роббин, однажды Дилан врезал-таки Эркизу. Мужчина устало улыбается мне: — Тея. Помнишь мистера Вортсена? — у меня плохая память на имена, но это выучить я смогла за время нахождения в реабилитационном центре, который был прикреплен к комплексу из приюта, детского дома и больницы для душевнобольных. Внешне не реагирую, борюсь с желанием исказиться в негативе, но не могу противостоять тревоге от осознания, что именно этот человек вызвался приехать ко мне. И волнение обретает новые краски, стоит мне бросить взгляд на парня, сидящего рядом. — Он помощник твоего лечащего врача. Моргаю, уставившись на свои колени, которые сдавливаю ладонями. Хмурюсь. Такая активная работа мозга вызывает спазмы в висках. Анализ ситуации… очень щекотливой ситуации. Этот человек… почему именно он? Вновь стреляю коротким вниманием на Дилана, пристально и недружелюбно смотрящего на Эркиза. Это будет трудно. Надо что-то придумать. — Ничего сверхпугающего. Все, как обычно, типичное обследование, — доктор неверно трактует выражение моего лица, полагая, что я переживаю о предстоящем осмотре. Покусываю нижнюю губу, ощутив привкус металла на языке. Думаю. Пытаюсь найти решение. Попросить О’Брайена уйти? Он слишком смекалистый. Поймет, что что-то не так и останется, с еще большим напряжением присмотрится к прибывшему «ревизору». Но ничего не говорить — не выход. Я хорошо знаю Вортсена. Он выкинет что-нибудь, что не понравится не только мне. Я-то смолчу, а вот Дилан, боюсь, нет. А промолчать придется, чтобы этот псих не подделал результаты. Верно. В моих интересах «задобрить» его, чтобы не пришлось вместе с ним одним рейсом возвращаться в больницу. А для этого необходимо терпеть. Оценив повисшее в помещении молчание, Эркиз принимает решение скорее оставить нас, дабы больше не тратить своего времени на тщетные попытки взбодрить: — Ладно, подожди немного, — говорит мне, закрывая папку, которую сует себе под мышку. — Он заполняет бумаги… — То есть, мы могли бы приехать позже? — встревает Дилан, отчего мужчина ускоряется, протараторив со сдержанной улыбкой: — Удачи, Тея, — полуразворачивается, все же обратившись к парню с легким кивком головы: — Дилан, — будто дает понять, что замечал его все это время, но открыто игнорировал. — Мудила, — О’Брайен в долгу не остается, также кивнув головой. — Рад, что тебе лучше, — колкость на колкость. Хм, а эти двое нашли бы общий язык. Как только мужчина выходит, Дилан ворчит с особым раздражением: — Бесит, — он даже ногой притоптывает, словно ребенок, но увы, от предмета неприязни не так просто избавиться, когда это парень твоей матери. Я не теряю времени, соскакиваю с кушетки, встав напротив О’Брайена, который отвлекается от своих негативных мыслей, обратив на меня взгляд: — Что? Сжимаю пальцами край рубашки, а парень выказывает раздражение на мое молчание: — Что опять? Почему именно сегодня у него такое настроение? Совершенно не во время. Тянуть нельзя. Беру себя в руки, а ладонями касаюсь щек Дилана, который даже затылком вжимается в стену. Настолько не ожидает очередного телесного контакта. Смотрит. Не так сердито. С напряжением вглядываюсь в его глаза, медленно скользнув ладонями к его коленям, сжав их пальцами, а сама приседаю на корточки, с тревогой попросив: — Ничего не говори. Ясное дело, он не понимает ни смысла моих слов, ни занимаемой мною позы: — Что? — на секунду прикрывает веки, надавив на них пальцами, и подается вперед, локтями опираясь на свои колени. Сцепляет ладони в замок, подперев подбородок. Отвечаю на зрительный контакт, сохраняя тревогу: — Чтобы сейчас ни случилось, ничего не говори, никак не реагируй. — Ты о чем? — он начинает злиться, а я дергаю ладонями возле его лица, призывая слушать меня: — Обещай, — нарочно хватаю его за шею, сжав кончики волос. — Пожалуйста, — будто гипнотизирую. — Молчи. Киваю головой. Дилан хмурым взглядом изучает мое лицо. Чувствую напряжение, но парень не успевает докопаться до сути, ведь мы оба слышим щелчок двери, который заставляет меня вскочить, отшагнув от него назад. Что, естественно, реакция со стороны О’Брайена пугает, но он не шевелится. — Здравствуй, Тея, — незнакомцы посчитают его голос приятно бархатистым, но мне известно, что скрывается под образом «идеального» мужчины. Поворачиваю голову, еле воздержавшись от желания обхватить свои плечи руками. Мужчина, лет сорока. Смуглая кожа. Темные глаза. На подбородке шрам. Говорят, его оставила одна из пациенток, противясь приставанию. Но это лишь сплетни. В которые не грех поверить. — Давно не виделись, — мужчина медленным, шаркающим шагом приближается ко мне. Не знаю, каким образом остаюсь на месте. — Как самочувствие? — пристальным интересом изучает меня, словно за время отсутствия я сильно изменилась. — Прекрасно, — ровно проговариваю, всё-таки обняв себя одной рукой, и отступаю в сторону, позволяя мужчине пройти к столу за ширмой. На Дилана стараюсь не смотреть. Он-то слишком проницателен, дабы ничего не заподозрить. — Вижу, — мужчина дергает уголок папки с моим делом, которое ведут в здешней больнице. — Это не займет много времени. Киваю, незаитересовано уставившись в окно. Доктор значительно сбавляет шаг, ровняясь со мной, продолжает открыто разглядывать, а мне остается только надеяться, что Дилан не поведет себя агрессивно. Мужчина одаривает меня сдержанной улыбкой и оборачивается, желая подойти к столу. И наконец замечает присутствие «третьего лишнего». Я сжимаю ладони в кулаки. Голову опускаю, исподлобья наблюдая за Диланом, который не сбавляет процент недружелюбия. Доктор притормаживает, исказившись в безэмоциональном удивлении: — О-у. А это… — указывает на парня папкой, оглянувшись на меня. Спешу ответить, чтобы у Дилана не было возможности вставить слово: — Это сын мисс О’Брайен, — начинаю нервничать, ведь парень стреляет на меня косым взглядом, поймав на волнении. — Он просто… — А он не мог бы выйти? — Вортсен почему-то спрашивает у меня, стараясь сохранить безмятежность, но я догадываюсь, что присутствие еще одного человека его напрягает и вовсе не радует. Он явно надеялся немного «пообщаться» со мной. — Нет, — на этот раз Дилан успевает вставить слово. Он сощуривает веки, слегка наклонив голову набок, и открыто изучает мужчину, который оборачивается, так же неприветливо покосившись в ответ. Я выпаливаю какую-то несуразицу, поддавшись тревоге: — Дело в том, что… мне не доверяют, — потираю вспотевшие ладони, привлекая внимание доктора, вновь взглянувшего на меня. — Боятся, если оставят меня без присмотра, то я сразу сбегу, — стреляю взглядом на Дилана. Ему не нравится мои попытки оправдать его необходимость остаться здесь. Я вижу. Он начинает подозревать. Вон как по коленке пальцами барабанит. Когда ногой притопнет — пиши пропало. Прикосновение холодных пальцев. К подбородку. Перескакиваю взглядом на мужчину, который противно нежно скользит кончиками пальцев по коже, смотрит с приторной заботой, ласково улыбаясь: — Да. Это на тебя похоже, — поверил? Невольно отворачиваю голову, опустив глаза. Пытаюсь никак не проявлять своего отвращения — это только разыграет его. Вортсен проводит костяшками по моей щеке. Молчание затягивается, его нечитаемое выражение лица настораживает. Еле воздерживаюсь от желания взглянуть на О’Брайена, боюсь, это только подстегнет его вступиться за меня. — Давай приступим, — доктор отмирает, «дружелюбно» улыбаясь. — Сначала взвесимся, — кивает в сторону аппарата, и я спешно шагаю к нему, желая скорее со всем этим покончить. И оказаться дома. Дома у О’Брайенов. Там безопасно. Неаккуратно встаю на весы, покачнувшись в сторону, и Вортсен галантно поддерживает меня, помогая занять ровное положение: — Не торопись. — Извините, — буркаю под нос, уставившись в пол. Мужчина потирает мои плечи, нарочно проронив громче, чем необходимо: — Ничего, милая. Невольно передергиваю плечами, призвав мужчину убрать ладони. Напряжение переполняет тело, превращает мышцы в камень, а сердце заливается сталью. Пальцы покалывает холодом. Я перебираю прохладный воздух, отводя взгляд в сторону, когда Вортсен встает сбоку, включая аппарат. Недолгое молчание. — Хорошо, — мужчина произносит с каким-то недоумением. — Отлично, — не опускаю взгляд, чтобы узнать результат взвешивания. И без того понимаю, что начинаю набирать вес. Немного, но… в последнее время кушаю прилично. — Ты там воды обпилась? — шутит, похлопав меня по животу, отчего тот втягиваю, дабы уменьшить возможность прикосновения. На самом деле, это достаточно быстрый осмотр. Если морально отстраниться, то перетерпеть будет проще. Отступаю назад, пока Вортсен помечает что-то в документе, на котором замечаю логотип реабилитационного центра. Оборачиваюсь, взглянув на Дилана, и не знаю, как оценивать его внешний вид. Парень сутулится, прижимаясь спиной к стене, ладони держит в карманах джинсов, смотрит в пол. Выражение лица… Суровый. Губы сжаты, бледны. Но он молчит. Глубоко дышит. Моргаю, ощутив колкое тепло в груди. Благодарность? Похоже на то. — Тея, — мужчина обходит меня, намеренно загораживает взор на Дилана, кивнув в сторону стола. — Идем, мне нужно снять параметры. Киваю, зашаркав вслед за доктором. Он садится на стул, повернувшись ко мне всем телом, и вновь что-то пишет в документе. Встаю напротив мужчины, невольно заглядывая в листы. Там указана история моих обследований с Эркизом. Их должны отправлять через базу, зачем надо было посылать человека? Чтобы убедиться в достоверности результатов? Вортсен не прекращает улыбаться, взяв в руки измерительную ленту: — Подними ручки. Вскидываю голову, сдержанно вдохнув кислород, и приподнимаю руки, закрывшись морально, когда мужчина проникает ладонями под больничную рубашку, измеряя талию и бока. Вдруг шире улыбается, взглянув мне в глаза: — Я чувствую бока и животик… Совсем немного, но чувствую, — кажется, он искренне радуется, но никогда не поверю ему. Остаюсь равнодушной. Киваю. Глаза поднимаю выше, прикрыв веки, дабы воздержаться от неприятного смешка, когда Вортсен открыто изучает мою грудь. Изучает. Разжимаю веки, глотнув воды во рту. Его ладони медленно скользят по талии, выше, останавливаются на уровне груди, которой касается пальцами, выводя полукруг. Остаюсь невозмутимой. Напряженно прислушиваюсь к звукам позади. Хорошо, что нахожусь спиной к Дилану. — Ты и правда идешь на поправку, — мужчина делает вывод, исходя из состояния моей груди? Ублюдок редкостный. — Я рад, — наконец, прекращает «лобызать» грудь взглядом и пальцами, продолжив брать мерки. — Думаю, твои результаты впечатлят доктора, — меряет бедра, затем плечи. — Он будет доволен, — взгляд на мое лицо. Я встречаю его, криво улыбнувшись. А как мне еще реагировать? Наконец, осмотр подходит к концу. Вортсен проверяет состояние кожи, задает вопросы по поводу моего самочувствия, опираясь на показания Эркиза. Что-то про частоту тошноты, головные боли провалы в памяти. Я отвечаю сжато, по делу. И наконец… — Что ж, — мужчина листает документ, проверяя, все ли необходимые поля заполняет. — Я… — Вам пора. Сглатываю, часто заморгав, и оглядываюсь на О’Брайена, который опирается локтем на колено, пальцами сдавливая губы. Вортсен обращает на парня тяжелый взгляд, хмыкнув: — Верно, — но голос звучит ровно. — Рад был видеть тебя, — смотрит на меня и закрывает папку, поднявшись. — Жду твоего возвращения в центр реабилитации, — стреляет коротким взглядом на Дилана, заставив меня торопливо молвить: — И я была рада встретиться, — нарочно касаюсь его плеча ладонью, подтолкнув в сторону двери. Выдавливаю из себя подобие улыбки, за которую мужчина цепляется, широко растянув губы в ответ. Более его не интересует О’Брайен. Смотрит только на меня, пока я веду его к двери. Открываю её. — Увидимся, — мужчина легким касанием пальцем одаряет мою щеку. Опускаю взгляд, изобразить смущенную робость. Киваю, подтолкнув за порог: — Да, обязательно, — сколько приторной лжи. Мне тошно от звучания собственного голоса, но это необходимо. Пускай считает, что я вернусь. Пускай верит в мою влюбленность в него. Ему не стоит знать, что я не одна из его «куколок». Иначе он постарается навредить мне. А я… я вроде решила попытаться. Остаться. Измениться. Не успеваю отойти от неприятной встречи, вызвавшей колкие мурашки на коже, как уровень тревоги подскакивает, вызвав прилив жара. — Что это была за херня? — Дилан вскакивает, выходя из-за перегородки. Его ладони до дрожи сжаты в кулаки, бледные губы сдавлены, дыхание сперло к чертям. Он зол. Он до чертиков зол. Взгляд. Резкий, рвущий, холодный. Моя грудь заливается сталью. Становится неописуемо тяжело дышать. Со страхом смотрю в ответ, обхватывая себя трясущимися руками, и пытаюсь молвить: — Это… — Ты спала с ним? — Дилан угрожающе приближается, с презрением всматриваясь в мои напуганные глаза. — Спала?! — повышает голос, ткнув пальцем мне в плечо. Делаю шаг назад, накрыв больной участок кожа ладонью: — Это он спал со мной, — не верю, что произношу подобное в качестве оправдания, но в груди колотится страх. Каждый раз, когда Дилан выходит из себя из-за Роббин, мне жалко женщину, и теперь я понимаю, что она чувствует, когда этому типу срывает башку. — А взамен приносил мне… — Наркотики? — парень щурится. — Травку? Сигареты? Выпивку? — еще один тяжелый шаг в мою сторону — и я припечатываюсь спиной к стене, забиваясь в холодный угол. -Что?! — он хлопает по холодной поверхности рядом с моим лицом, заставив меня опустить голову, нервно глотнув воды. Я понимаю причины его злости. Они оправданы. Поэтому храню молчание. О’Брайен опирается на талию ладонью, второй проводит по лицу, сжав губы: — Бред, — роняет, какое-то время громко дыша и смотря в сторону окна. Мой взгляд опущен. Пальцы сжимают плечи. Дилан стучит кулаком по подбородку, качает головой, зло вдохнув и прикрыв веки: — Одевайся, — рыкнув мне, направляется к двери. — Уходим, — выходит, громко хлопнув ею. Не вздрагиваю. Но пальцами крепче сдавливаю плечи. Мне нет оправдания. Как и моим поступкам, но… я ведь здесь. До сих пор. Пропускаю сквозь себя напряжение, исходящее со стороны О’Брайена. Как бы ни старалась изолироваться, мне не удается спрятаться от его способности морально влиять на других людей простым молчанием. Невыносимо находится с ним в замкнутом пространстве. Возникает желание распахнуть дверцу и вывалиться из салона на ходу. Но вместо этого сохраняю обездвиженность. Насколько это возможно. В моей ситуации. Немного ерзаю на сидении, сжав ладони между коленями. Смотрю в окно. Машина несется с непривычной скоростью. Дилан сегодня нервно водит. Заставляю себя игнорировать лихачество О’Брайена на дороге, но после очередного резкого торможения на светофоре не выдерживаю, обратив на него тревожный взгляд. Я волнуюсь. Боюсь заговаривать с ним, но чувствую, без этого не обойтись. Указательными пальцами барабанит по рулю. Притоптывает правой ногой. Громко втягивает кислород носом. Выдыхает ртом. Прокашливается. Отвожу глаза, набираясь смелости: — Ты злишься? — стоило произнести это без вопросительной интонации. Дилан не отказывается от колкости в мой адрес: — Ты из вежливости спрашиваешь? — пристально смотрит на светофор, ожидая разрешения продолжить движение. — Или тебе правда интересно? Поворачиваю голову. Со всей серьезностью пялюсь на его профиль, решаясь не отступать, раз уж выступаю в качестве зачинщика беседы: — Почему ты зол? — не стану долго раздумывать над постановкой вопроса. Это лишь оттеснит мою уверенность. Дилан давит на педаль газа — машина с рывком дергается вперед, продолжив движение по улице. Продолжаю смотреть на него. А он не стремится выбирать выражения: — Я тут задницу рву, чтобы найти с тобой общий язык… — запинается, прерывая свою речь, явно не желает в очередной раз признаться в своей заинтересованности во мне, момент не тот, поэтому следующие слова произносит с ядом. — Может, тоже стоит тупо приносить тебе травку, а взамен трахать, как шлюху? — пожимает плечами, мол, а что такого? Действенный ведь метод. — Знаешь, чтобы не заморачиваться, — щурится, смотря только на дорогу, а я сглатываю ком, выпалив чуть ли не на эмоциях, что посажены в глотке с момента нервного срыва на берегу: — Мне это важнее. — Чего? — он не дает мне объясниться, реагируя с открытой агрессией на сказанное. Стреляет на меня осуждающим взглядом, окинув с ног до головы вниманием. Мои мысли торопливо сменяют друг друга. Это не то, чего я хочу сказать, точнее, не таким образом. А… — С тобой… — меня вновь охватывает паника, отчего язык заплетается, а в голове опять образуется беспорядок, — важнее, — взгляд бегает по полу салона, сажусь прямо, покачивая головой, чем символизирую те мечущиеся в сознании мысли, за которые не могу ухватиться. — Иначе и… я хочу стараться… — начинаю хрипло глотать воздух, ладонью накрыв грудь на уровне сердца, что ускоряет своей ритм, окончательно лишив меня контроля. — Тея… — Дилан задерживает на мне взгляд, снижая скорость. Ладонями жестикулирую, пытаюсь себе помочь: — Сделать все правильно, я правда пытаюсь, чтобы все… — но мысленный поток не выстраивается, — нормально было, — сжимаю веки, чувствуя, как усиливается пульсация в висках. — Но это тяжело… — пальцами касаюсь лба. — Я впервые за долгое время хочу все исправить, — прерываюсь на болезненное мычание, когда в груди что-то рвется, разливаясь жаром по ребрам. — Исправить свою цель. — Так, — О’Брайен поворачивает руль, намереваясь припарковаться у тротуара. — Успокойся, — чувствую, как одна из его ладоней ложится мне на плечо, до боли стиснув кожу. Попытка через дискомфорт вырвать меня обратно в реальность, но я уже плохо соображаю. Где нахожусь. Все уплывает. Становится нечетким. Мысли, голоса, картинка перед глазами. Все теряет… ощущение реальности, блекнет. Начинаю в ужасе постукивает кулаком по груди, отбивая нервный ритм сердца: — Просто… — не ощущаю опоры. Словно оказываюсь в невесомости. Где-то на фоне слышу голос. Не разбираю слов. Не чувствую прикосновений. Продолжаю в панике бить по груди, задыхаясь: — Я боюсь, что… Резко вскакиваю, приседая на кровати, ладонями вжимаясь в поверхность матраса. Голова еле держится на плечах, её качает из стороны в сторону из-за потери какого-то внутреннего равновесия. Перед глазами плывет. Непонятные блики ослепляют, не позволяя наладить зрение. Активно дышу, словно пробуждаюсь от кошмара, но ничего не могу вспомнить. Мне ничего не снилось. Сердце бешено колотится, в висках ощущается пульсация. Головная боль в разы усиливается из-за резкого «подъема». Врезаюсь влажными ладонями в лицо, склонив то ниже, к согнутым ногам. Потным лбом касаюсь колен. Дышу. Восстанавливаюсь. Что? Как? Опять? Ничего не понимаю. Где я? Приподнимаю голову, скользнув взглядом по «замыленной» комнате. Щурю веки, тру их пальцами, стараясь вернуть себе нормальное зрение. Чувствую, как по виску лениво сползает капля холодного пота. Ладонями касаюсь одеяла, покрывающего колени, и сжимаю ткань, сильно сдавив веки. Дыхание рвет глотку. Но пытаюсь справиться. Нахожусь в таком положении до тех пор, пока не чувствую сбоку движения. Медленно открываю веки, наконец, различив теплый свет лампы, горящей на столе у стены. За окном гремит, но не слышу дождя. Воет ветер. Форточка приоткрыта. В помещение рвется аромат океана и хвои. Поворачиваю голову, замученно взглянув на Дилана, который молча смотрит на меня. Видимо, наблюдал за моей собственной борьбой с собой. В его руках какой-то учебник. Он что-то учит. Сидит на кровати, прижавшись спиной к стене. Изучает мое бледное лицо, наконец, разглядев в глазах здравомыслие и частичную ясность, поэтому заговаривает: — Что с тобой? — хмурится, закрыв книгу, и откладывает её на тумбу, на которой я замечаю стакан с водой и упаковку снотворного. Это мое? Я принимала? Зачем? Напряженно стискиваю пальцами одеяло, поднося одну ладонь к губам, чтобы куснуть кожу костяшек. С тревогой озираюсь по сторонам, не поворачивая головы. Я… в подобии паники, ведь… что произошло? Как мы оказались здесь? Почему за окном темно? Уже вечер? Ночь? Взгляд въедается в ткань одеяла, а зубы принимаются нервно покусывать кожу ладони. Какого черта? — Тея, — Дилан ерзает, садясь ближе ко мне, и наклоняет голову, заглянув мне в глаза. — Смотри на меня, — сам хмурится, рассматривая мое лицо, пока я принуждаю свой скачущий взгляд через раз останавливать на парне. Кусаю кончики пальцев, сильнее сутуля плечи. Меня будто скручивает. Органы внутри сжимаются. До ощущения тошноты. — Ты будто… — Дилан подбирает слова, тяжелой и горячей ладонью коснувшись моей спины. — Не здесь, — выдает вывод из своего наблюдения. — Морально отсутствуешь на протяжении дня, — подносит пальцы к моей шее, нащупав пульс, чтобы оценить скорость биения сердца. — Роббин тоже заметила. Испугалась, что ты что-то принимаешь, — кажется, он сам придерживается данной теории, ведь бросает взгляд на снотворное, которого я явно выпила больше рекомендуемой дозы, поэтому спешу оборвать его предположения, чтобы не вызвать лишних подозрений: — Нет, это реакция, — шепчу, подавившись кашлем, который еле переношу, раздирая глотку. О’Брайен внимательно смотрит на меня, пытается понять, что имею в виду, но будет лучше, если я сама открою очередной ненормальный факт о своем организме: — На стресс, — глубоко дышу, одной ладонью накрывая грудь на уровне сердца, будто это поможет усмирить пылающий кровью орган. — У меня часто такое происходит. Защитная реакция, — говорю не впопад своих мыслей. — Я просто… выпадаю, — никак иначе не объяснить своего состояния, надеюсь, Дилан что-то поймет. — Провалы в памяти — это не шутки, — парень произносит со всей присущей себе серьезностью. — Что тебя сегодня вывело? — думаю, он догадывается, из-за чего я могу чувствовать себя нехорошо, но хочет, чтобы сама призналась в этом. Я вновь кашляю, накрывая губы ладонью, а Дилан касается второй рукой моего живота, помогая мне опуститься обратно на кровать. — Приезд доктора, — частичная правда. Не могу признаться в своих подозрениях. Думаю. Мой организм противиться моим попыткам изменить что-то в своем мышлении. Такое часто встречается в психиатрии. Наш мозг — необыкновенно разумный центр, который принимает и отдает сигналы. И в его интересах сохранить нам здоровье. А также защитить от ситуаций, в которых велика вероятность пережить нервный срыв. За последние сутки таких произошло два. Поэтому, полагаю, мой мозг пытается уберечь меня от прямой причины. А причина — мои попытки признаться себе в возможности остаться в живых. Страх мешает менять цель. Перенастроить мысли не так просто. Особенно, когда твое сознание противостоит твоим попыткам. Ложусь набок, скользнув ладонью под подушку. Дилан вытягивает из себя сдержанную улыбку: — Мне бы такую способность, — садится в былое положение, взяв в руки учебник. — Избавился бы от хранения всякого дерьма в голове, — хочет меня расслабить легкостью своего поведения, но я различаю нотки напряжения в его голосе. Да и черты лица обретают жесткость. Парень уставился в книгу, куснув кончик карандаша, поднятый с корешка. Лежу. Смотрю на свои пальцы, фокусируя на них взгляд. Все еще плывет. — Стоп, — О’Брайен вдруг привлекает мое внимание, задумчиво подняв взгляд над учебником, затем опускает его на меня, с подозрением сощурившись. — Секс, надеюсь, для тебя не стрессовая ситуация? — указывает на мое лицо карандашом, изогнув брови. — Ты ведь помнишь, что мы переспали вчера? Не знаю, как это работает, но я вдруг ощущаю укол робости, поэтому носом трусь об подушку, сильнее натягивая одеяла к лицу, чтобы в смущении скрыть большую часть. — Смотри у меня, — Дилан фыркает, выражая поддельное недовольство. Всё равно понимаю, что он прикалывается. — Для кого, блин, стараюсь, — вновь прикусывает кончик пишущего предмета, уткнувшись взглядом в учебник. Я выглядываю из-под одеяла, чувствуя, как жар приливает к щекам, и надуто бубню в подушку, отводя глаза: — Дурак ты.***
Хватаю его за щеку, хорошенько оттянув пальцами в сторону. Конечно, не желаю намеренно причинить парню боль, но его постоянно серьезное выражение лица, граничащее с глубокой задумчивостью меня, напрягает, поэтому всячески, даже самыми глупыми методами стараюсь внести изменения в его эмоциональную составляющую. И все равно, что на нас смотрят люди. Торговый центр — не место для «личных» переговоров, только вот мне кажется, всем вокруг должно плевать друг на друга. Какая разница, кто и чем занимается? Я в данный момент хорошенько оттягиваю щеку Дилана, отвлекая того от созерцания разных видов сыра на полках. Знаю, увлекательно, но, может, пойдем дальше? Дэниела и Брук уже не вижу в толпе. Реин сегодня продолжает пить, поэтому за ней необходимо следить. Хорошо, что Браун остается верным телохранителем, который и волосы подержит и в канал не даст упасть. Мы с ним сейчас в похожих ситуациях. Только я имею дело с мужиком, который отказывается рассказывать, что его волнует, и приходится давиться его ровным: «Задумался». Дилан переводит на меня спокойный, вроде как ничем не отяжеленный взгляд, но остаюсь при своем мнении, что он продолжает унывать после встречи с другом детства. Не скажу, что у него депрессия, но уныние на парня напало сильное. — Не унывай, — данную просьбу я повторяю уже какой день подряд. Каждое утро, даже если мы спим раздельно, я напоминаю ему о необходимости взбодриться (а чаще ночуем в своих комнатах, и не только потому, что не хочется спалиться перед Роббин; на самом деле, мы с Диланом тот тип личностей, который любит свое личное пространство). Иногда кажется, О’Брайен ругнется на меня, устав от попыток вывести его из апатичного состояния. Вот и сейчас он сдерживает раздражение, со вздохом проронив: — Я не унываю, — руки висят вдоль тела. — Я просто задумался. Опять. Задумался. Хмурю брови, хорошенько дернув его за щеку, и опускаю ладонь, сжав ткань его кофты на уровне плеча: — Дилан, — серьезно смотрю в глаза. — М? — парень лениво обращает на меня внимание, постоянно утекая куда-то в сторону, явно не желая продолжать обсуждение его настроения. Я выпрямляю спину, стараясь говорить как можно увереннее. Главное, не запнуться: — Когда ты задумчив, выглядишь так, будто тебя пережевал бегемот, проглотил, выблевал, потом вновь проглотил, высрал, а после по тебе проехался каток, сравняв с землей, — тараторю, чуть было не подавившись слюной, но, слава Богу, обходится без лишних плевков. Дилан, наконец, меняет выражение лица. Бровь изгибает, ухмыляется, пускай и так слабо: — Я подозревал, что горяч, но чтобы настолько… — довольно переминается с ноги на ногу. Непринужденно смотрю на него, выдав спокойным тоном: — Дурак ты. На что парень шире улыбается, легонько стукнув меня в плечо кулачком: — Но привлекательный, верно? — я без эмоций пялюсь на него, и Дилан повторяет слабый толчок уже второй ладонью, затем снова и снова, чем заставляет меня равнодушно вздохнуть: — Дурак, — отпускаю его рукав, спешным шагом ринувшись вперед сквозь толпу. Делаю вид, будто намереваюсь сбежать от Дилана подальше, но на деле сбавляю темп, чтобы парень поспевал за мной. Я ведь не могу ориентироваться в магазине. Куда подевались Брук с Дэниелом — тоже понятия не имею, так что приходится дать слабину. Позволяю О’Брайену нагнать меня, пальцами прихватив за ткань рукава кофты. Он осматривается по сторонам, заметив парочку друзей возле витрины с рождественскими игрушками. К слову, торговый центр украшен больше с уклоном на некий городской парад, что мне непонятно, поэтому вновь отрываюсь от Дилана, быстро настигнув Брук и Дэниела. Девушка попивает вина из темной бутылки, парень… кажется, наблюдает за ней, но вид делает, будто поглощен изучением красивых игрушек ручной работы. Я встаю сбоку от них, быстрым взглядом окинув витрину: — Что это за парад? — обращаю внимание на огромный стенд с подарками и украшениями ко дню, так понимаю, города. — Почему он важнее Рождества? Дэниел вроде не с рождения здесь живет, но вполне берет на себя ответственность разъяснить мне: — В честь основания Порта, — стреляет вниманием на Реин, которая совершает очередной крупный глоток. — В этот день все гуляют и веселятся, а Рождество — праздник больше для семьи. Его проводят в кругу близких, дома, без пьянок. Парад больше для молодежи, которая любит выпить и громко потусить. — Короче говоря, — Дилан вклинивается в разговор, видимо, ему не по душе роль стороннего наблюдателя, — по хрен всем на парад, — хозяйски забрасывает руку на плечо друга, уставившись на меня. — Всё равно, в честь чего пить, главное, пить. — Пессимист, — Брук хмыкает, но улыбается, вновь отпивая алкоголь. — Реалист, — Дилан кривится в ответ, пародируя подругу. — Прекращай, — вдруг переводит тему, предприняв попытку выдернуть из ладони Реин бутылку, но та крепко вцепилась в источник временного счастья. — Со мной уже все потеряно, — отскакивает от парня, махнув рукой. Я с интересом наклоняю голову к плечу, наблюдая за поведением девушки. Сложно сказать, что именно толкает её к употреблению. Думаю, парни в этом больше разбираются, поэтому еще могут помочь, а от меня толку будет ноль. Продолжаем скитаться по центру. Вообще, мы пришли сюда за едой. Сегодня ребята устраивают ночь фильмов. Не понимаю, в чем прикол подобного времяпрепровождения, но наверное, им это нравится, а мне интересно понаблюдать, как это проходит. Так что согласилась. Хотя… никто меня и не спрашивал. Я будто иду в качестве приложения к Дилану. Куда он потащится, туда и я. Мило — плевать на личный выбор. Замечаю в одной из витрин красиво украшенный стенд, и пока ребята копошатся в магазине с дисками (да-да, им нравится подобное старье, говорят, для атмосферы, мол) прохожу в отдел электроники, в котором толпятся люди, ведь нечасто новую технику можно купить со скидкой. Для Порта это редкость. И все кажется диковинным. Подхожу к большому цифровому экрану. Сначала подумала, что это аквариум с настоящими рыбками. Но нет. Вроде телевизор, а вроде… Нет, написано, это электронный аквариум. Что, простите? — Мило, — Дилан каким-то образом находит меня, а за ним плетутся Реин с Дэниелом. Бедный парень. Мне жалко на него смотреть. Если честно, уже сомневаюсь, что у него сохраняются наивные чувства к девушке. У него не было возможности получше узнать её, а теперь, проводя столько времени вместе, он открывает её настоящий характер, её замашки и тараканы. Думаю, и отношение к ней меняется. Хотя стоит отдать должное. Парень продолжает проявлять заботу. Только вот Реин в таком состоянии не способна оценить его внимание по достоинству. Она где-то в себе. Где-то в своих проблемах. Далеко. — Да, красивые, — отзываюсь на короткое слово Дилана. — Ненастоящие правда. — О-о… — Брук тянет, встав рядом со мной. — Я могу весь день залипать на них. — После такого количества вина ты и на консервную банку залипнешь, — О’Брайен не отказывается лишний раз отметить поведение девушки, но по всей видимости, его замечания никак её не трогают. Странно видеть Реин такой — такой равнодушной к мнению Дилана. — Кстати, — О’Брайен указывает пальцем куда-то за спину, оборачиваясь. — Роббин уже давно просит купить тебе телефон. — Что? — отмираю, отвернувшись от экрана с цифровыми рыбками. — Нет, не надо, — взволнованно качаю головой, быстрым шагом приблизившись к парню, который всерьез принимается изучать товар на полках. — Дорого, — ладонью маячу перед его лицом, чтобы заставить прислушаться к себе. Купить что-то мне? Не надо. Это… не надо. — Распродажа, — Дилан вполне спокойно игнорирует мою повышенную панику. — А если Брук сиськи продавцу покажет, то может вообще даром отдаст, — с намеком оглядывается, а Реин издает притворное «ха», наконец, отлипнув от экрана. Уровень моего беспокойства вздымается до потолка, когда все трое ребят начинают изучать товар, дабы найти дешевый, но оснащенный всеми необходимыми функциями мобильный аппарат. Не выдерживаю этой непонятной суматохи, указав пальцем на какой-то складной телефон: — Нет, давай… такой, — вскрикиваю, как капризная девчонка. — А как ты селфи делать будешь? — Брук с искренним недоумением косится на меня. — Я тебе целый тренинг проведу. Пытаюсь втиснуться между ними, пытаюсь понять, что они там выбирают. В итоге меня никто не слушает, подбирают мобильный телефон, который, как по мне, слишком дорогой. Мое нытье пропускается мимо ушей. Но… учитывая финансовое положение семьи О’Брайен, мне бы не хотелось, чтобы они тратились на меня. Тратиться. На. Меня. Что за глупое вложение денег? — Дорого… — не перестаю ныть. Магазин электроники остается далеко позади, мы уже пересекли черту продуктового минут так пятнадцать назад, а я все никак не затыкаюсь. Ребята открыто игнорируют меня, обсуждая, что можно поесть под «Пилу». Не знаю, что за фильм, но они скупили все части. Дилан сказал, учитывая мой вкус, мне должно понравится. Посмотрим. На данный момент чувствую себя балластом, который они обязаны тащить за собой. Пользы от меня, как кот насрал… Боже, я выражаюсь как Роббин, когда та орет на Дилана. Реин замечает отдел с фруктами и несется в его сторону, как умалишенная, а Дэниелу приходится кинуться за ней, иначе парочку полок девушка-таки снесет. Я топаю за Диланом, продолжая сердито бубнить: — Мне тоже надо что-то купить тебе… — и оглядываюсь по сторонам. О’Брайен пускает смешок, замедлив шаг и дождавшись, чтобы я поравнялась с ним: — У тебя есть секретный счет в банке? Конечно, нет, но… — Я придумаю, — уверенно заявляю, правда, шепотом. А парень задумчиво уплывает взглядом в потолок, протянув загадочно: — М-м-м… На что, конечно, фыркаю в ответ: — Усмири фантазию, извращенец, — и первой прохожу в отдел овощей и фруктов, проигнорировав смешок, брошенный в спину. Торможу рядом с Брук, которая проверяет качество яблок. Столько ароматов витает в воздухе. Не зря этот центр — самый дорогой. В Порте его построили не так давно, как мне объяснил Дилан. Скорее всего, закроют в ближайшее время, потому что уровень жизни и материального, финансового состояния населения не позволяет закупаться в подобных местах. Зачем тогда строили? Непонятно. — Что ты хочешь? — О’Брайен встает сбоку, окинув взглядом полки с фруктами, а я кошусь на него с негодованием. Мне на сегодня достаточно. Невольно сжимаю ручку пакетика с коробкой от телефона. Достаточно трат. Дилан поднимает брови, среагировав на выражение моего лица с верной довольной улыбкой: — Мне интересно, что тебе нравится, — по крайней мере, он улыбается, а не выглядит, как тот мем с сердитым котом, который мне все утро демонстрирует Брук со словами: «Смотри, смотри! Правда похож на Дилана?» — Персики? — парень указывает на спелый фрукт, заставив меня скривиться: — Нет, — с персиками у меня особые отношения, не хочу даже смотреть в их сторону. Именно этот фрукт мне приносили клиенты. Отвращение не передать словами, но, по-моему, оно отражается на моем лице, поэтому О’Брайен хмурится, оценив мое напряжение. Не даю ему возможности спросить. Верчу головой и нахожу фрукт, к которому не испытываю негативных чувств. Указываю на них пальцем. Дилан оглядывается на полки позади, изогнув брови: — Бананы? — и косится на меня. — Из всего ассортимента, ты выбрала именно этот? — Извращенец, — тараторю, взяв с полки мандарин и подняв перед его лицом. — И мандарины люблю. Дилан продолжает ухмыляться, но более замечаний не дает, взяв пару бананов и чуть больше мандаринов, которые кладет в корзинку к Брук. Девушка в это время пытается опознать, какие из фруктов менее калорийны, рассуждает вслух, посему Брауну приходится вести с ней разговор. Мне его правда жаль… Шагаем вслед за Реин. Она вдруг принимает решение насчет ужина, поэтому командует, ведя нас к мучному отделу, где отроет пасту. Интересно, кто в здравом уме пустит её за плиту после двух бутылок вина? Вышагиваю рядом с Диланом. Он уже не стремится принимать участие в согласовании продуктов. Чем дольше молча двигаемся за Дэниелом и Брук, тем больше замечаю изменения на его лице. Опять хмурится. Опять смотрит сквозь толпу. Опять думает. Опять сердитый кот. — Я точно должна чем-то отплатить, — нахожу, чем разбавить нашу тишину. «Нашу», потому что вокруг слишком шумно: перед праздниками много людей, а скидки так вообще башку покупателям сносят. Порой не протолкнуться. — У меня богатая фантазия, — Дилан не сразу реагирует на мои слова, обходя заваленную покупками тележку одной больно слабенькой дамы, которая не способна её с места сдвинуть. — Что-нибудь придумаем, — произносит без эмоций, вызвав у меня подозрения: — Мне страшно, — на самом деле нет, но хочется немного расшевелить парня. — Не бойся, никакого садо-мазо, — он остается серьезным, на меня не смотрит, в то время как я врезаюсь во всех и всё, пока стараюсь поспеть за его большими шагами, не спуская с хмурого лица взгляда. — Но не обещаю, что не стану к кровати привязывать. Моргаю. Анализирую услышанное. Молчу. И молчание толкает Дилана взглянуть на меня, чтобы понять реакцию на сказанное: — Что? — берет меня за рукав, заставляя идти рядом. — Не нравится быть связанной? — Никого не привлекает обездвиженность, — подмечаю. О’Брайен чуть наклоняет голову ко мне, исправив: — Частичная обездвиженность, — и вновь выпрямляется, скользнув пальцами к моему запястью, дабы сжать его. — Надо попробовать, — произносит без задней мысли. При этом выглядя так, будто мы обсуждаем, что будем готовить на ужин. — Уверен, тебе понравится, — спокойный тон, спокойный взгляд вперед. И самое необычное, меня его слова не напрягают. Сознание никак не реагирует, на лице сохраняется привычное равнодушие. Дилан открыто заявляет о своем намерении лишить меня возможности двигаться. А мне… мне все равно. — Ну нет… — О-да. Теперь мне жаль Дилана. Он с таким напряжением наблюдает за передвижением Брук по кухне, что сама начинаю переживать о её навыке готовки. Даже Дэниел опасливо поглядывает на девушку, раскладывая продукты на столе. — Я сегодня шеф-повар, — девушка «под градусом» с неподдельной уверенностью отбирает необходимые для приготовления ужина продукты, занимая свое должное место у плиты. Её шатает, клонит в сторону, пару раз она томно стоит над раковиной, словно чувствуя приступ тошноты. Ладно. Главное, что к бутылке не прикасается. Пускай займет себя чем-нибудь. — Почему тебя тянет за плиту, когда ты бухая? — Дилан устало опускается на стул, как и Дэниел. Я прохожу к Брук, изучая выбранные ею овощи для салата. — Молчать, — девушка оборачивается, подняв ладонь на уровне лица. — Я главная на кухне, — прижимает её к груди, похлопав. — Я. Я. Я. О’Брайен переплетает пальцы, закинув руки за голову, и прижимает ладони к затылку, зевнув: — В прошлый раз ты чуть не спалила дом. Я с удивлением посматриваю на Реин, решая немного посодействовать ей в готовке. У меня руки из задницы, но в данной ситуации имею приоритет перед пьяной Брук, которая находит слова парня оскорбительными: — Не правда! — восклицает, указав на него кухонным ножом, и я его осторожно вынимаю из её ладони, робко улыбнувшись, что приводит Реин в неожиданный восторг, заставив в который раз за день крепко вцепиться в меня объятием: — Боже, ты такая… — и дальше не могу разобрать. Какофония из «ути-пути» с «кровожадный котенок». Не ожидаю помощи со стороны ребят. Они оба смотрят на нас, но не спешат помочь мне избавиться от цепкого внимания и любви Реин, поэтому высвобождаю себя сама: — Можно я помогу тебе с готовкой? — с хрипотой интересуюсь, ведь Брук довольно сильно стискивает меня руками, щекой прижавшись к моему виску. Девушка отстраняется, тряханув меня за плечи: — Конечно! — с нездоровым энтузиазмом в глазах радостно восклицает. — Мы с тобой такую вкусняшку намутим! И не поделимся, ни с кем! — зыркает в сторону парней, которые переглядываются между собой, понимая, что ужинать они особо и не хотят. Им бы чипсов и пива. Всё. — Я возьмусь за салат, — отхожу от девушки, поддерживая её желание заняться готовкой. Чем угодно, Брук, главное, не выпивай. Думаю, меня вполне устраивает подобная атмосфера. Не побоюсь данного слова — домашняя. Не напряженная. Спокойная и… обыденная, что ли. Реин начинает трещать о каких-то школьных сплетнях, занимаясь жаркой фарша для спагетти. Дилан, несмотря на нытье Дэниела, берется за проект, который задали на каникулы. Говорит, лучше заранее с ним разобраться, чтобы потом не думать. Оба парня готовят себе кофе для бодрости и через полчаса уже без зевков разбирают материал, занимаясь написанием рефератов. Как я поняла, у каждого своя тема, но они работают совместно над проектами, так проще и быстрее. Учитывая, что Брук вообще не принимает участия в написании, а они пишут вместо неё. Это… мило. Беру свои слова о приоритете назад, ибо от пьяной Брук больше толку, чем от трезвой меня. Криво-косо режу овощи. Один раз чуть не смахиваю салатницу. Когда намереваюсь посолить, крышка солонки выскальзывает, а содержимое крупной горсткой валится на овощи. Приходится ложкой аккуратно «вычерпывать», но все равно выходит пересолено. Реин в свою очередь прекрасно справляется с фаршем. Как оказывается, ужин готовился очень даже не зря. После написания проектов, ребята действительно проголодались, правда, им пришлось потерпеть издевки со стороны Брук, прежде чем она позволила им поесть. Быть рядом с ними успокаивает. Сидя за столом, я не чувствовала себя частью их компании, я была лишь наблюдателем. И мне этого было достаточно. Молчала, улыбалась, перескакивала взглядом с одного на другого. К еде практически не притрагивалась. А после я наконец осознала, что значит «смотреть с ними фильмы». Серьезно. Пьяная Брук просто не затыкалась, отмечая тупость героев и сценария. Дэниел только и делал, что спорил с ней, а Дилан просто «стебал» всех и каждого, в том числе и ребят. Пытаюсь сфокусировать внимание на экране телевизора, но увы, половину уже пропускаю, поэтому ничего не понимаю, но «картинка» красивая. Сижу в углу дивана, попивая горячий чай с лимоном. Брук с Дэниелом сползают на ковер, чтобы быть ближе к журнальному столику, на котором стоит большая тарелка чипсов и несколько банок пива. Дилан сидит рядом с ними, принимая участие в обсуждении фильма. Я снова наблюдатель. И мне это нравится. Браун, по-моему, делает несколько глотков пива, а в его голосе уже звучат нотки нетрезвости. Он рассуждает громче, спорит с Диланом, препирается с Брук. Выглядит забавным. Реин не отказывает себе в удовольствии еще выпить, поэтому не выпускает банку из рук, думаю, она вот-вот уснет, правда, спорить продолжает. О’Брайен не отстает от друзей в употреблении, постоянно шутит и перебивает остальных. Они часто орут на телевизор, указывая ладонями на экран. Что-то про тупость героев или про искусственную кровь… Не имеет значения. Вздрагиваю. Резко. Возвращаю тяжелую голову в нормально положение и сонным взглядом окидываю утонувшую в ночном мраке гостиную. Свет мы не включали, поэтому теперь, когда на экране больше не сверкают картинки, ослепляя глаза, помещение действительно поникло. За шторами окон видны блики — фонарные столбы все еще включены? Значит, еще нет двух часов. Мы отрубились так рано? Приседаю на диване, в первый момент опасливо окинув себя взглядом. Щупаю одежду в поисках влажного пятна. У меня ведь была кружка с чаем. Именно её замечаю на журнальном столике рядом с банками пива. Значит, уснула первой, раз уж кто-то додумался отобрать её у меня. Поправляю спутанные локоны волос, сонно потираю лоб. Шея затекает, спина ноет. Отвыкаю за время нахождения здесь спать сидя, раньше только так и дремала. Опускаю руки, подтянув стопы за голени к друг другу. Поза йога. С интересом изучаю уснувших ребят: Брук сложила руки на столике, голову уложила на них, Дэниел забрал с кресла подушку и сопит где-то под с столиком, надеюсь, резко не проснется, иначе ударится о её край. Дилан лежит на полу сбоку от Реин. Устроился на ковре без подушки, просто уложив голову на согнутую руку. И вновь картинка перед глазами кажется милой, какой-то теплой и семейной. Не побоюсь сказать «идеальной», заставившей меня слабо растянуть губы в легкой сонной улыбке. Почесываю щеку пальцами, веки прикрываю, дабы принять осознание, что мне необходимо отойти на кухню за водой. Сухость дерет глотку во время дыхания. Уснуть не смогу. Да и этот шум со стороны телевизора. Тихий ультразвук, но уверена, именно из-за него просыпаюсь. Тянусь к потолку руками, ощутив, как хрустят кости, и осторожно опускаю стопы на пол, внимательно вглядываясь, чтобы не задеть О’Брайена. Перешагиваю через него, замерев на долю секунды, когда парень издает громкий вздох, недолго поерзав на месте. Завтра будет жаловаться на боль во всем теле. Конечно, спать в таком положении неудобно. Вообще я предчувствую, что завтра эти ребята будут страдать от похмелья и выстраивать очереди в уборную, чтобы прочистить желудок. Беру пульт, надавив на нужную кнопку. Наконец, экран полностью гаснет, а неприятный звук обрывается, освободив мой мозг от своего влияния. Вздыхаю, положив прибор на место, и вялым шагом, еле ориентируясь в темноте, двигаюсь к коридору прихожей, стараясь вести себя как можно тише. Не хотелось бы будить остальных. Начнут ворчать на нетрезвую голову. Обнимаю себя руками, миную коридор, уже намереваясь ступить в прохладное помещение кухни (по вине открытой форточки, через которую проникают шум ветра и ночные ароматы), как краем глаз улавливаю движение, будто что-то темное мелькает в стороне, поэтому машинально притормаживаю, сделав крупный шаг назад, чтобы вновь оказаться в прихожей. Смотрю в сторону двери террасы со стеклянной вставкой, через которую могу разглядеть задний двор. Темно. Свет фонарных столбов туда не проникает, поэтому с трудом настраиваю зрение, чтобы добиться хотя бы какой-то различимости. Доносится шум. Даже скорее звон, будто кто-то задевает тяжелую банку краски. Опускаю руки, слегка наклонившись вбок, будто иной ракурс поможет мне лучше слышать и видеть. Хмуро, с напряжением нахожусь в темноте, решившись сделать первый шаг в сторону задней двери. Тихо. Второй. По-прежнему никаких звуков. Третий. Начинаю еле перебирать ногами, не создавая шума. Не боязливо, но настороженно приближаюсь к двери, прекрасно зная, что к нам во двор часто залезают соседские питомцы, поэтому единственный страх, который может у меня возникнуть, — это страх за растения, которые они выкапывают и травмируют. Правда, ладони потеют. В груди учащается сердцебиение, а кровь приливает к ушам, заставляя их гореть. Мое волнение не оправдано перерастает в тревогу, когда встаю напротив двери, наклоняя голову к стеклянной вставке. С беспокойством изучаю поглощенный темнотой двор. А кончики пальцев начинает колоть. Тишина выворачивает. Я буквально ощущаю, как глазные яблоки пульсируют от напряжения, с которым пытаюсь уловить какое-то движение, и нервно сглатываю, когда нарастающий в мыслях шум настигает своего пика, а… Ледяное прикосновение к шее выдергивает меня из полубреда, заставив с тихим напуганным писком развернуться и отскочить назад, врезавшись в дверь спиной. Оказавшись морально уязвимой, я чуть было ни рванула в слезы, но в следующее мгновение панику затмевает недоумение и, неожиданно, обида: — Господи! — не слежу за тоном голоса, пихнув Дилана в грудь ладонями, а тот с довольной усмешкой, будучи не в ясном уме, шатается назад, легко теряя равновесие, так что на автомате хватаю его за ткань футболки, помогая принять устойчивое положение. — Ты напугал меня, — говорю уже тише, но с таким же укором и отпускаю его футболку, опять взглянув на до чертиков довольное лицо. И опять ударяет вспышка гнева и смущения, поэтому пихаю парня, на этот раз позволив пьяному неандертальцу покоситься в сторону: — Дурак, — сразу включаю защитную реакцию, ведь меня только что застали врасплох, заставили проявить слабость, а другим не стоит видеть меня с такой стороны. Дилан пускает смешок, успевает найти опору в виде стены, и выпрямляется, издевательски щёлкнув меня по носу, после чего разворачивается, неспешно направившись к лестнице, чтобы подняться на второй этаж. Я продолжаю стоять на месте, сердито провожая его взглядом. По коже спины пробегают мурашки — оборачиваюсь, вновь врезавшись вниманием в стекло двери. Двор. Тишина. Ничего. Показалось? «Кажется» не впервые. Ложусь в своей комнате. Хочется оказаться в зоне комфорта, не скажу, что мне неприятна мысль спать с другими людьми в одном помещении, просто как-то непривычно. Последние дни выдаются эмоциональными, поэтому хочется побыть наедине с собой, хотя бы в ночное время. Ерзаю на кровати, кутаясь в одеяло, и мгновенно расслабляюсь, чувствуя себя гораздо спокойнее. Мыслей нет. Разум приятно туманится. Шум со стороны окна. Ветер воет. Со стороны коридора доносятся шаги. Вялые. Сонные. Я не открываю глаза, прислушиваясь к чужому передвижению, и на какое-то время становится тихо. Но ненадолго. Носом зарываюсь в одеяло, расслышав шарканье. Оно ненадолго затихает где-то в коридоре, после чего дверь моей комнаты приоткрывается. Не подаю признаков бодрствования. Глубоко дышу. Судя по всему, Дилан. Кто же еще? Парень проходит в помещение, прикрыв за собой дверь, и лениво приближается к кровати, с рванным звуком расстегнув молнию кофты. Сбрасывает вещь под ноги. На пол. Его неряшливость отчасти милая, но утром я заставлю его забрать оставленные у меня вещи. Он даже кружку с бычками держит на тумбе. Боюсь, Роббин может что-то заподозрить. С глубоким вздохом переворачиваюсь к парню спиной, когда он снимает обувь, забираясь на кровать. Двигается неосторожно, случайно задевая меня рукой: — Соррян, — шепчет, рухнув на подушку щекой. — У тебя душно, — ворчит. Знает, что не сплю? Ерзаю, удобнее располагаясь на кровати, ближе к прохладной стене. Рядом с ним всегда жарче. — Тея, — Дилан бубнит в подушку. Не реагирую. — Тея, — вжимаюсь носом в одеяло. Дилан пальцами барабанит по моей спине. — Тея, — он всегда так назойлив, когда выпьет? — М? — коротко мычу в ответ, сдавшись под натиском настойчивости. — Ты ведь не намереваешься вернуться? — произносит с долгими паузами, выдавливая с тяжким вздохом каждое слово. Я приоткрываю веки, напряженно нахмурившись. Дилан продолжает пальцами касаться моей спины, ожидая ответа. Качаю головой. Жест расценивают правильно. — Хорошо, — Дилан вздыхает, убирая ладонь под подушку. — А то пришлось бы инсценировать твою смерть… И держать в подвале, — еле разборчиво бубнит, отдаваясь сну. Я с тревогой смотрю в стену. Никак не реагирую на его слова. Шутка шуткой, а идти против своих установок тяжело. И О’Брайен, кажется, не до конца осознает, во что ввязывается. Но я постараюсь. Быть другой. Быть нормальной.