Конфликт с собой
Дилан О’Брайен с тяжелым вздохом изучает комнату, в которой должен будет проживать неизвестное количество дней. Вряд ли Роббин рассчитывает вернуться в их дом. И не только ради безопасности. Парень не глуп. Он подозревает, что переезд сюда — их с Эркизом попытка перейти на новый уровень отношений. Руки начинают опускаться, но тугая мысль продолжает давлением биться где-то в затылке. Дилан пока не готов мириться с тем, что у Роббин вновь есть мужчина. Детская рана еще не затянулась белой кожицей, она часто кровоточит воспоминаниями, и Дилану остается только всячески скрывать её. Шрамы, татуировки — маскировка истинных чувств и эмоций. Как можно спастись от истинных эмоций? Как сбежать от самого себя? Комната большая, на вид уютная. Большие и широкие окна, не зашторенные, благодаря чему виден происходящий на улице ужас. Крупная люстра на потолке, светлые обои, бледный паркет на полу, мягкий ковер, на которой расположена кровать. Стол, шкаф-купе. Если бы не устойчивый негатив по отношению к Эркизу и всему, что с ним связано, Дилану бы вполне приглянулся этот дом. Здесь царит непонятное успокоение. Несмотря на то, что поводов для напряжения становится в два раза больше благодаря Рубби. Девушке, которая появляется на пороге светлой комнаты с высоким потолком: — Кто бы мог подумать, да? — Рубби довольно улыбается, хотя её внешний вид оставляет желать лучшего. Она под чем-то? Или всегда выглядит так, будто её держат на таблетках? Бледная, худая, с большими пожирающими глазами. Дилан бросает на неё короткий взгляд, положив спортивную сумку на кровать. Берется за разбор вещей, стремясь занять себя чем-то, чтобы отстраниться от сжигающих мыслей о дискомфорте. Рубби складывает руки на груди, медленно шаркая босыми стопами по паркету. Приближается к спине парня, вдруг приложив к ней ладони, предприняв попытку скользнуть под одежду, дабы коснуться татуировок. Дилан резко оборачивается, с суровым видом пихнув от себя холодные руки. Рубби вдруг разражается смехом: — Что? Только не говори, что за такой короткий период времени ты оброс целомудрием? — ей нравится мысль иметь под боком этого парня, взаимодействие с которым помогает ей забыться и временно погрузиться в небытие, стать другим человеком, без проблем и… в общем, иной Рубби Эркиз, которой еще много времени, поэтому она тратит его на всякое дерьмо. О’Брайен отмалчивается, продолжив разбирать сумку. Он взял немного вещей. Своих и Теи. Они не задержатся здесь, пусть Роббин и говорит, что хочет, но гордость Дилана не позволит ему сожительствовать с другим мужчиной. — Или кто-то появился? — Рубби пытается угадать. Приседает на край кровати, закинув ногу на ногу, и пристально смотрит на Дилана. — Не думала, что тебя это способно остановить. Не особо ты походишь на верного парня. О’Брайен показательно вздыхает, вынув из сумки небольшую коробочку. Отходит к тумбе, открыто игнорируя попытки Рубби завязать разговор. Открывает коробочку, аккуратно достав небольшой горшок с растением Теи. С чрезмерной осторожностью ставит на тумбу, изучив состояние растения. С ним нужно обходиться с особой заботой. Оно слишком символично для Оушин. — Так… — Рубби уже без прежней маски стервы, а с вполне равнодушным выражением повторяет вопрос. — У тебя кто-то есть? — Девушка, — Дилан ставит точку, но Рубби только усмехается: — Очевидно девушка, ты точно не гей, — склоняется, локтем опираясь на колено, а щеку подпирает ладонью: — А она знает о твоих похождениях и немного больных предпочтениях? — задорно улыбается. О’Брайен машинально сглатывает, напряженно зыркнув в сторону девушки, и возвращается к сумке, продолжив молчать. Рубби закатывает глаза, слегка раздраженно бросив: — Да ладно тебе, — поднимается, не веря тому, что этот парень — тот самый, что творил с ней такие вещи в притоне — может действительно так переживать об отношениях с кем-то. — Её здесь нет, — встает позади, привстав на цыпочки, чтобы шептать ему на ухо. — Она не узнает, — касается его плеч пальцами, заставив парня ощутить странное сжатие в животе. То самое. Знакомое жжение. Он резко оборачивается, перехватив одну её руку за кисть, чтобы болезненно дернуть в сторону, но замирает, взглядом врезавшись в Тею, стоящую на пороге комнате и неуверенно перебирающей ткань своего свитера. И вместо того, чтобы причинить желаемую боль Рубби, он как-то скованно отпускает её руку, зачем-то прокашлявшись. Рубби оглядывается, окинув Оушин вниманием с особой неприязнью, ведь отец рассказывал ей об этой пациентке, у которой есть выбор. Тея растеряна, но пытается выдать что-нибудь нормальное: — Красивый дом, — избегает зрительного контакта с Рубби, прекрасно ощущая её недоброжелательность. — И комната у тебя красивая, — шепчет, вовсе опустив глаза в пол. — Мы будем в одной комнате, — Дилан хрипло заявляет, чем привлекает к себе внимание присутствующих: Рубби пялится на него с легким недопониманием, а Тея сдавливает губы, затем тревожно покосившись на дочь Эркиза. Дилан опускает равнодушный взгляд на Рубби и произносит с ноткой угрозы: — Во избежание конфузов. Девушка изгибает брови, начинает осознавать и потому вновь оглядывается на Тею, но уже с иным выражением лица изучает её, скривившись: — Да ладно? Оушин буквально обдает холодом. Она складывает руки на груди, защищаясь морально от незнакомки, а та фыркает, исказившись презрением. Но все-таки принимает намек, уверенным шагом покидая комнату. При этом Тее приходится вжаться в дверной косяк, чтобы эта девушка не пихнула её. Оушин провожает Рубби взглядом, непонимающе хлопая ресницами. Что она успела сотворить, чтобы к ней прониклись таким недружелюбием? — Забей, — О’Брайен привлекает к себе внимание, продолжив опустошать сумку. — Закрой дверь. Тея глупо приоткрывает рот, выйдя за порог, и тянет на себя дверь, чем заставляет парня усмехнуться и уточнить: — Закрой дверь с этой стороны, мышь. Происходящее пугает, но вместе с тем это те самые перемены и сдвиги, которых они так ждали. Роббин разбирает свою сумку. Ричард сидит на краю кровати. Хранят молчание, пытаясь вести себя по-взрослому. Никаких конфликтов. Если дети начнут их провоцировать, нужно воздержаться и повести себя разумно. Сложная ситуация. Очень шаткая. В доме царит напряжение. Эркиз поднимает глаза на Роббин, которая неуверенно топчется возле раскрытого шкафа, не зная, на какую полку лучше положить свои вещи. Она переводит на него взгляд. И они оба испытывают моментальное успокоение. Все неустойчиво? Верно. Но при этом им так приятна мысль, что это наконец произошло. Будто… так и должно быть. Причем, будто им уже давно следовало быть вместе. Столько времени впустую из-за их собственного эгоизма. Остается только наверстать упущенное. Даже умудряются успеть улыбнуться друг другу до того, как в комнату без разрешения входит Рубби. Настрой негативный, даже агрессивный. Это видно сразу, и Эркиз уместно напрягается. — Это та больная девка? — Рубби складывает руки на груди, встав в защитную позу. Роббин, сжав вещи, оглядывается на Ричарда, не зная, как реагировать на нездорового человека, а мужчина сохраняет ровность в голосе: — Рубби… — Которая сама убивает себя? — её заметно трясет. У Роббин кислород встревает в глотке. Она понимает, в чем заключается причина агрессивности со стороны Рубби, вот только как с этим работать — не имеет понятия, ведь намеренно избегала брать к себе детей, у которых нет шанса. Эркиз молчит. Тяжелым взглядом обдает дочь, которая гордо держит голову, сильнее сдавив пальцами кожу плеч, и разворачивается, уходя прочь из спальни. Мужчина тихо, но глубоко вздыхает, опустив лицо в ладони, чтобы хорошенько потереть кожу. Роббин недолго смотрит в сторону порога комнаты, всё-таки решаясь подать голос: — Она в отчаянии, — поворачивается и подходит к Ричарду, коснувшись его плеча пальцами в качестве жеста поддержки. — Её можно понять. Мужчина продолжает молчать. Всё слишком сложно. Не хочет поднимать голову, не хочет показывать свое лицо. Он тоже в отчаянии. Он, черт возьми, столько лет в этом гребаном состоянии. Долгие годы вины. Он не может помочь дочери. Как когда-то не смог спасти её мать. — Рич, — Роббин приседает на корточки напротив, массажируя его плечи и с тревогой всматриваясь в ладони, за которыми он прячет свои эмоции. — Ты не виноват. Касается лепестка. Слегка помятый бутон, но по-прежнему живой. Тея невольно улыбается, разглядывая растение в горшочке, и оборачивается на Дилана, который перекладывает одежду в шкаф, и подступает к нему, сцепив ладони за спиной: — Ты напряжен, — замечает, как необычно дрожат его руки, и полагает, что причина в происходящих переменах. О’Брайен оглядывается, хмыкнув со сдержанной улыбкой: — Сама понимаешь, почему, — отворачивает голову, скрыв очередную попытку проглотить ком в глотке. Дело не только в Эркизе, которого он на дух не переносит, не только в Рубби, которая может рассказать кое-что отвратительное. Проблема в том, что у Дилана есть один секрет. И если Оушин узнает… вряд ли отреагирует с прежним пониманием и попыткой помочь, ведь он лжет, толкая Тее речи о необходимости работы над собой. Когда сам не справляется с зависимостью. *** Атмосфера не располагает к принятию пищи. На кухне царит усиленное напряжение. За небольшим столом Эркиз попытался собрать всех, чтобы как следует познакомить, но в итоге присутствующие молча стараются разобраться с едой, дабы скорее разойтись по комнатам. Сижу рядом с Диланом, дергая вилкой спагетти, от вида которых мутит. Роббин занимает место рядом с Эркиза, а Рубби сидит как-то на углу, в отдалении от общей массы. Я поглядываю на неё редко, чувствуя с её стороны по отношению к себе неуместную неприязнь. Быть может, ей противно то, как я выгляжу, хотя сама она не светится здоровьем. — Тея… — Эркиз явно с трудом берет себя в руки, решаясь заговорить. — Как тебе дом? — даже улыбается, пускай его улыбка полна неясной мне печали, но я вдруг проникаюсь теплом и сочувствием к этому человеку, поэтому тяну на лицо улыбку, отвечая вроде бодренько: — Красивый и очень большой. — А комната Рубби… — начинает Эркиз, но Дилан перебивает его, как ни в чем не бывало заявив за столом: — Она будет спать со мной, — не поднимает глаза, продолжив без желания есть ужин, а взгляды присутствующих скрещиваются на его персоне, заставив меня гореть от стыда и смущения. Эркиз моргает, переводит внимание на Роббин, а та ниже опускает голову, сдержанно вздохнув. Видимо, она ему не рассказывала о наших отношениях с Диланом. — Кстати, как первая терапия с Мэгги? — глаза женщины вдруг загораются, ведь она находит, о чем можно поговорить, и я искреннее взираю на Роббин с надеждой, рассчитывая помочь унять морозность между всеми: — Она очень милая, — всем видом оказываю Роббин поддержку, за что она мне благодарно улыбается. Тут и Эркиз подключается: — К слову, с точки зрения ответственного за тебя врача, — указывает на меня вилкой, — мне теперь удобно следить за твоей реабилитацией. Рубби фыркает — и холод возвращается мне под кожу. Пытаюсь не смотреть в её сторону, врезавшись взглядом в тарелку, полную еды. Эркиз не знает, что мне столько не съесть. Наложил щедро. Мужчина зыркает неодобрительно на свою дочь, не комментирует её поведение, но этого и не требуется. Рубби решает озвучить свои мысли без лишнего пинка: — Будто она в этом заинтересована. — Рубби, — мужчина притоптывает ногой под столом, а Роббин заметно хмурится, пытаясь промолчать. Я всё-таки поднимаю голову, взглянув в сторону девушки, которая плюет на отца, пялится на меня в ответ, выражая серьезное негативное негодование: — Если бы она хотела поправиться, она бы не выглядела так. Столько людей пекутся о тебе, утопаешь в чужом внимании, а сама ни хрена не стараешься. В груди кольнуло знакомое чувство вины. — Тея старается, — Роббин всё же не выдерживает, встав на мою защиту, а Дилан косым взглядом терзает дочь Эркиза. Отчего-то я начинаю ощущать жалость к ней, поэтому пинаю парня коленом, перенося его давящее внимание на себя. — Правда? — Рубби хмыкает. — Она так и не притронулась к еде, мисс О’Брайен, — криво улыбается, отчего, как мне кажется, круги под её глазами становятся лишь больше, словно негативные эмоции моментально ухудшают её состояние, незамедлительно влияя на здоровье. Не могу оторвать от Рубби взгляд. Она терзает свою губу, по всей видимости испытывая настолько сильную злость, что у меня каким-то образом от неё начинает болеть голова. — Бесят такие люди, — шепчет сквозь зубы. — Почему у таких, как ты есть выбор? — Рубби, — Эркиз грубеет, — перестань. — У меня вот нет выбора, — с ядом прыскает девушка, ненавистным взглядом прорезая мое лицо. Я приоткрываю рот, понимая, что не могу вдохнуть полной грудью. Настолько… настолько её злость ощутима. — Так… — Эркиз кладет вилку в тарелку, желая прервать дочь, но та срывается на крик: — Я сдохну! Твоя дочь умирает, а ты печешься обо всех, только не о ней… — Ты сама не даешь тебе помочь! — мужчина кулаком наносит удар по столу, отчего вся посуда издает короткий, но режущий слух звон, заставив меня и Роббин вздрогнуть, а рука Дилана на автомате ложится на мой живот, словно в попытке оградить от мужчины напротив. Сам парень с напряженной готовностью атаковать смотрит на Эркиза, который… не проявляет агрессии. Лишь давит на сжатые веки глаз пальцами, когда Рубби встает, с грохотом опрокинув стул, и шаткой походкой покидает кухню. Тишина. За окном громыхает непогода. Дождь сильными ударами капель колотит по окну. Дилан продолжает рукой «ограждать» меня от мужчины, от которого я не чувствую агрессии. Он выглядит подавленным и уставшим. Роббин обеспокоенно кладет ладонь ему на плечо, потирает, коротким взглядом наградив Дилана. Тот убирает от меня руку, встает, забирая тарелку, и подходит к холодильнику, неаккуратно поставив посуду на одну из полных продуктов полок. Я провожаю его обеспокоенным взглядом до двери. Парень уходит, оставив меня наедине с взрослыми. Скованно ерзаю на стуле, почему-то чувствуя вину за произошедшее. Роббин продолжает одаривать мужчину успокаивающим поглаживанием по плечу. Эркиз не разжимает век и всячески старается не сорваться на выражение не совсем «мужских» эмоций. Опускаю глаза в тарелку. Полную еды. Мясо, овощи и спагетти. Сглатываю. В голове без остановки мечутся слова Рубби. Короткое замечание, ставшее гложущей фикс-идеей. Морщусь, наматывая лапшу на вилку. Глубоко дышу, не позволяя разуму давать оценку происходящему. Активно, словно нервно, моргаю, еле подтянув вилку к подбородку. Ладонь внезапно наливается свинцом. Пальцы немеют. В голове полнейшая паника. Начинаю хуже воспринимать окружающие звуки. Настолько мой организм противится тому, к чему не привык. Настолько не желает идти против стремлений, бок обок с которыми я существовала столько лет. Но я отталкиваю саму себя в дальний угол, сунув вилку в рот. Полностью. Губы дрожью встречают полную вкусов еду. Пережевываю, пристальным взглядом врезавшись в стол. Стараюсь не анализировать. Слышу только, как Роббин с волнением просит: — Не торопись, — осторожным тоном, совсем тихо, будто боясь спугнуть мое рвение питаться. Я продолжаю есть. Давлюсь, но меня это не останавливает. И буду есть, пока тарелка не станет пустой. Ведь я хочу измениться. Я работаю над собой. Я справлюсь. Хочу сделать это для себя. И для тех людей, которые так яро верят в меня, несмотря на мое долгое нежелание меняться. Ради Дилана и Роббин. Я буду продолжать. Пустая тарелка. Сижу, совершенно никакая. Уставшая и… не знаю. Чувствую себя странно. Очень непривычно. И как-то неприятно. Опираюсь на спинку стула, не в силах пошевелиться, ведь любое движение провоцирует тошноту. Окей, это был мощный рывок в сторону перемен, но… я не была к такому готова. Точнее, мой желудок. — Как себя чувствуешь? — со мной здесь осталась только Роббин. Она отправила Эркиза принять душ, а сама занялась уборкой кухни. — Ты съела очень много… — моет посуду, оглядываясь на меня с тревогой. Я еле приседаю, опершись руками на стол, и выдыхаю: — Как медведь, — мое сравнение заставляет женщину улыбнуться. — Хочется лечь на бок. И спать. Роббин по-прежнему переживает о том, как мой желудок справится с такой нагрузкой, поэтому спешит попросить: — Иди. Лучше ложись скорее спать. Отворачивается, а я поднимаю на её затылок взгляд, вдруг ощутив прилив решимости: — Это ничего? — произношу вопрос, зная, что женщина попросит конкретизировать. — Что? — она лишь краем уха поворачивает голову, думая, что не четко расслышала меня. Я набираю воздуха в легкие, терпя тошноту, и вновь пытаюсь выдавить свои мысли не в самой правильной форме: — То… что мы с Диланом? Уверена, она хорошо расслышала мои слова. Роббин продолжает стоять ко мне спиной, намыливая одну из тарелок, а я терпеливо ожидаю её ответа. Женщина кладет посуду на полотенце, чтобы она сохла, и делает напор воды тише, чтобы не надрывать горло: — Мне лишь страшно думать о том, что произойдет, когда между вами это прекратится, — начинает, вгоняя меня в напряжение. — Отношения, особенно в вашем возрасте, — развлечение временное, — шепчет, временно прекратив орудовать губкой. Молчим. Я опускаю глаза. Подозреваю, Роббин также смотрит на дно раковины, пока не заговаривает вновь: — Ладно. Иди. Наверное, даже хорошо, что вы будете спать… вместе, — запинается, всё-таки неодобрительно прищурившись. — Тебе будет спокойнее. Разговор не помог. Внушил мне больше противоречий, с которыми я еле добираюсь до комнаты, то и дело поглаживая живот, чтобы тот не решил избавиться от еды. Именно так он поступал, выручая меня, потому что моя цель была совершенно обратной. А теперь придется напрячься и удержать всё в себе. Открываю дверь, некоторые секунды простояв на пороге, пока Дилан натягивал на тело чистую футболку, в которой собрался спать. Оборачивается, взглядом поинтересовавшись, чего я застряла, а я намереваюсь обрадовать его своей маленькой победой над собой: — Я объелась. И реакция ожидаема. — Объелась? — его брови даже изогнулись от удивления. Полагает, что неправильно меня понял, но я киваю, удерживая ладонями живот так, будто беременна: — Да. Съела всё. О’Брайен аж на край кровати приседает от заметного шока, ведь он наверняка тоже обратил внимание на мою огромную порцию: — Всё? — уточняет, и я с довольным лицом подхожу к нему, сев рядом на край: — Ага. У меня живот вздулся, — глажу… пузо? В общем, глажу его, как какое-то инородное создание под кожей, и встревожено смотрю на парня. — Это нормально? Встречаю его улыбку. Он устало усмехается, кивнув: — Я подержу тебе волосы при необходимости. Морщусь: — Фу, это ванильно. И Дилан коротко смеется, смущенно почесав кончик носа пальцем: — Очень, — соглашается, вновь взглянув на меня. Я не могу проигнорировать его улыбку, поэтому сама растягиваю губы, слегка дернув головой вверх в качестве призыва. О’Брайен улавливает намек и мое разрешение, так что быстро увлажняет губы, скользнув по ним кончиком языка, и наклоняется, коснувшись моих легким поцелуем. Я же намеренно проникаю глубже, испытав потребность крепче поцеловать парня, а тот вдруг пускает смешок мне в губы, заставив отстраниться с недоумением: — Что? — мои щеки горят от смущения, а он продолжает усмехаться, изучая мое лицо: — Так странно во время поцелуя с тобой чувствовать привкус еды. Я кривлюсь, что заставляет Дилана громче рассмеяться, и предпринимаю попытку отодвинуться, чтобы тем самым поставить жирную точку в попытке «повзаимодействовать» с ним, но парень накрывает мои колени ладонями, не позволяя шевельнуться: — Нет, это ничего. Просто непривычно. — Идиот, — смущенно констатирую, но головы не отворачиваю, когда он вновь одаривает мои губы поцелуем, теперь уже самостоятельно углубив его. Пытаюсь сдержать улыбку, мягче отвечая на поцелуй, ладонями скольжу вверх по его груди, сцепив пальцы за затылком, давлением заставив Дилана ниже склониться ко мне. — Боже, везде царит блевотно-романтичное настроение. Моментально разрываю поцелуй, встревожено отодвинувшись от Дилана, врезавшись широко распахнутым взором в Рубби, стоящую на пороге комнаты. Парень явно сдержанно вздыхает, закатив глаза, и переводит внимание на дочь Эркиза, которая выглядит… нетрезвой. Мое внимание опускается на бутылку в её руке. Дилан зачем-то констатирует: — Ты пьяна. Сглатываю, когда девушка заливается звонким смехом, запрокинув голову, и кошачьим взглядом врезается в парня, приближаясь к нам, покачиваясь на слабых ногах: — Пойдем лучше веселиться. Дилан нервно облизывает губы, переглянувшись со мной, и Рубби с прежней неприязнью смотрит на меня: — А… Я тебя не заметила, — и забывает обо мне, обращаясь к О’Брайену. — Ну, так идем? Вижу, как Дилан мнется, словно размышляет, как себя повести с ней. Что дает мне основания предположить: — Вы давно знакомы, да? — поднимаю взгляд на Рубби в момент, когда Дилан смотрит на меня, нервно прикусив губу. — Да! — девушка восклицает, вскинув руки, и говорит со мной таким тоном, будто я идиотка, спрашивающая об очевидных вещах. — Мы близко знакомы, — кажется, каждое её слова отдается змеиным шипением в моих ушах. — Обычно мы трахаемся, — мои пальцы нервно дергаются, сдавив край кровати, но не отвожу глаз, продолжив пристально смотреть в ответ на девушку, которая с явным удовольствием терзает меня правдой. — Вполне успешно, — Рубби смотрит на парня, который похоже прекращает дышать и может только хрипло втягивать комнатный воздух носом. — Да, Дилан? — она азартно улыбается ему, протянув к нему бутылку, коснувшись его шеи дном, и парень заметно сглатывает, видно, как его кадык совершает напряженное движение, а Рубби наклоняется, словно испытывая меня, и шепчет О’Брайену. — Идем… Не успеваю дать оценку своему порыву. Вскакиваю, хрупкой ладонью нанеся удар по бутылки Рубби. Она её не роняет, но отступает на пару шагов назад, качнувшись от неустойчивости в ногах. — Те… — Дилан, видимо, хочет удержать меня, схватив за талию, но я всё равно встаю между ним и этой девкой, уставившись на неё с угрозой, не моргая. Виснет напряженное молчание. Рубби вдруг меняется в лице. Если честно, я разглядываю намек на адекватность в её нетрезвом взгляде, но не придаю этому значения, продолжая вести себя не совсем характерно. Чувствую, как пальцы Дилана напряженно сдавливают мою талию, не позволяя сдвинуться. Я и не собираюсь шевелиться. Если только эта девчонка не попробует приблизиться. Но Рубби лишь одаривает меня долгим изучающим вниманием, совершая крупный глоток, после чего разворачивается, медленно направившись к порогу комнаты. Я не свожу с неё внимания до тех пор, пока девушка не выходит из комнаты, прикрыв за собой дверь. Удивительно, что она не грохнула ею, а закрыла до тихого щелчка, отдавшегося громом в ушах. Мои брови хмурятся. Сердце в груди глухо бьется, вызывая всю ту же тошноту. Ладони липки от влажного холодного пота, который стекает по спине под одеждой. Становится душно. Давление значительно подскакивает, головная боль в разы усиливается благодаря стрессовой ситуации. Я совершаю поступки, неестественные Тее Оушин, которой я всегда являлась. Потому, наверное, мой организм слегка растерян и не знает, как реагировать на происходящее. — Тея, — слышу за спиной слабое обращение. Моргаю, неуверенно оборачиваясь. Ладони парня перемещаются по мере моего движения, вновь ложась на мою талию, когда встаю к нему лицом, без скованности установив зрительный контакт. Наверное, я выгляжу сбитой с толку, поэтому процент вины в глазах О’Брайена возрастает. Он опускает лицо, нервно покусав нижнюю губу: — Да, — решается не лгать и не уходить от объяснений. — Пару раз было, — тревожно его пальцы жамкают ткань моего свитера, а взгляд способен подняться только на уровень моей груди. — Давно и… — Ты, возможно, переспал со всеми девушками Порта, — произношу без задней мысли, совершенно не удивившись раскрытой правде. Я бы поразилась, не будь между Рубби и Диланом сексуальной связи. Даже сама признаюсь в этом — Рубби очень красивая и привлекательная девушка. — Мне просто, — запинается, по-прежнему нервно щупая мою талию, словно боясь, что я могу отступить чуть назад, лишив его физического контакта, — нужно было. — Что нужно? — равнодушным тоном уточняю, совершенно без эмоций уставившись ему в макушку. — Что-то, — он хмурится, не в силах объяснить. Но я понимаю, речь идет о его «особенностях», с которыми он живет уже давно. Дилан вскидывает голову, всё же находя возможность взглянуть на меня: — Извини. — Почему ты извиняешься? — искреннее недоумеваю. — Я не услышала ничего из того, чего бы ни знала о тебе, — Дилан всё равно неровно дышит, словно я и правда открыла какую-то тайну. Но… я же в курсе. — Я тоже спала с людьми, потому что мне нужны были деньги, — спешу рассказать о себе что-то похожее, чтобы усмирить вину парня. — Но больше мне этого не требуется, — хмурюсь, задавшись волнующим меня вопросом. — Вопрос в том, получаешь ли ты сейчас со мной то, что искал с многочисленными половыми партнерами? О’Брайен дерет кожу губы зубами, ничего не отвечает, только сильнее уходя в себя, ведь я загоняю его в тупик. Он и сам не понимает. — Наверное, ты боролся с эмоциями через секс, — предполагаю, с простотой в голосе рассуждая. — В данный момент, как ты справляешься с эмоциями? Мы ведь редко занимаемся сексом. — Я борюсь с этим, — как-то неубедительно произносит, опять уткнувшись взглядом мне в живот. — Как? — уточняю. — Я не хочу быть зависимым от подобного, — признается в очевидном. — Пытаюсь найти иной способ. Я люблю комфорт. Постоянные новые партнеры только усиливали мое раздражение и желание скорее привести все в порядок. С тобой мне комфортно. Внимательно слушаю, анализируя вполне серьезно: — Мне кажется, тебе стоит научиться принимать мысль о том, что ничего не поддается контролю. Жизнь очень изменчива. И не стоит строить из окружения зону комфорта. — Я это прекрасно осознаю, — терзает пальцами ткань моего свитера. — Но все эти мысли подталкивают меня сильнее контролировать обстоятельства. Молчу. Не знаю, что могу ответить. Парень находит, в чем признаться: — У меня была подруга, — вижу, как он пытается принять суровый вид, чтобы скрыть чувства. — Не скажу, что мы встречались, но мы были достаточно близки. Сара, — касается моих запястий, принявшись щупать старые шрамы, от чего я невольно морщусь, но стараюсь не отдергивать руки. — Вы очень похожи. И рядом с ней я чувствовал то же, что чувствую с тобой, — комфорт. Я довольно быстро стал зависимым от неё, как от части обыденности. Тот период жизни у меня не было проблем сама знаешь, с чем, — расправляет плечи, отчего где-то в лопатках хрустит. — Я получал успокоение от каждодневного контакта с ней, — замолкает. С интересом слушаю: — Где она сейчас? Край губы парня нервно дергается, как и брови. Странная мимическая реакция говорит о том, насколько для него болезненна эта тема. — Она покончила с собой, — но ответ его звучит равнодушно. Опять натягивает маску. Сильнее хмурюсь, начиная понимать и иначе смотреть на наши с ним недо-отношения. Некая Сара. Схожесть со мной. Эта параллель действует на него, как особо сильный триггер. — Ты окончательно сорвался? — догадываюсь. — После её смерти? Он явно не хочет развивать эту тему, все его моральное противостояние играет в глазах. Кем была эта Сара? — Тогда всё началось снова, — парень больше не пытается смотреть мне в глаза. — И ухудшалось, становилось мощнее. Я… если честно, я не хочу говорить о ней, — о Саре? — Просто пытаюсь объяснить, что для меня значит комфорт и контроль. Я не могу отпустить Роббин, Норама, Брук и даже Дэна. Это какая-то болезненная потребность держать свою и их жизни под контролем. Словно цепочка, каждые элементы которой переплетены между собой связями, образуя что-то на подобии безопасного купола. — Чего ты так боишься? — не сдерживаю вопрос, напряженно всматриваясь в его макушку. — Я не боюсь, — он шепчет. — Тебе страшно, — стою на своем. — Полагаю, все началось с твоего отца. Детская травма, — сама раскусываю губу до крови, переходя к тому, о чем мы не говорим. — Он часто насиловал Роббин? Дилан заметно мрачнеет. Его пальцы обретают серьезную напряженность, сдавливая кожу моей талии. Останутся синяки. Но это неважно. Я решаюсь произнести свое предположение вслух. То, в чем он скорее всего никогда не признается. — Он заставлял тебя смотреть на это, да? Дилан О’Брайен закрывается. Он больше не касается меня. Не смотрит. Вздернула рану. То, о чем я не должна знать, чтобы он мог чувствовать себя комфортно рядом со мной.***
Бушующая ночь. Безумная стихия, вырывающая слабые деревья с корнями, заставляющая припаркованные на улице автомобили скользить по асфальту, клонящая столбы, сдирающая клумбы. Он в этом всем безумии разбирается, уже какой час торча возле чужого дома, в котором не горит свет. Где они? Они точно покинули больницу. Он уверен. Он видел. Он следил. Так, какого черта их нет в доме? Заглядывает в окна, но лицезреет лишь темноту. Его тело и разум заполоняет ненависть. Где они прячутся? Где они прячут тебя? Где ты скрываешься, чертова мерзавка? Тея умывает лицо холодной водой и вскидывает голову, взглянув на свое отражение в зеркале. В ванной комнате приятно пахнет цветами. Бледно-розовая плитка не раздражает глаза. Девушка проводит пальцами ото лба к щекам и томно вздыхает. Сон никак не идет. Гроза на улице не способствует расслаблению, а только усиливает мощность рвущихся в голову воспоминаний. Оушин еще раз одаривает лицо водой, отгоняя смятение, и выключает кран, покинув комнату. Сомневается, что хотя бы один житель дома мирно спит. Наверняка Эркиз и Роббин так же неприятно бодрствуют. Но все комнаты, как положено, погружены во мрак, чтобы хотя бы создать иллюзию всеобщего покоя. Тея невольно тормозит на пороге комнаты Рубби, почему-то обратив внимание на то, что девушка не запирает дверь. Тоже бродит во мраке? Оушин заглядывает в помещение, не сразу отыскав девчонку, к которой по-прежнему не испытывает необходимой неприязни. Рубби сидит на широком подоконнике, прижав колено к груди. Шторы раздвинуты. Рядом стоит почти пустая бутылка виски. Между пальцем догорает сигарета. Дочь Эркиза смотрит на улицу, каким образом ощутив чужое присутствие, но реагирует на него без, кажется, естественной для неё агрессивности: — Чего? Да и сама Тея почему-то ощущает себя вполне спокойно рядом с ней, даже не пытается сложить руки на груди. Никакого дискомфорта. — Ты кого-то ждешь? — предполагает Оушин, стрельнув взглядом в окно, за которым стихия разносит мусор по улицам. Рубби недолго молчит, в итоге пожав плечом: — Нет. Наверное. — Извини, если мое присутствие тебя провоцирует злиться, — Тея понимает, насколько некомфортно себя может чувствовать девушка, в дом которой заявились какие-то незнакомцы. Рубби вновь вздыхает, со скучающим видом потянув к губам сигарету: — Я просто завидую, — шепчет, но тишина позволяет расслышать. Тея хмурится, не пытается уточнить, что значат её слова. Это и не требуется. Рубби любит темноту, тишину и наблюдение за стихией расслабляет её, поэтому она полна такого безразличия: — Не хочу, чтобы так всё заканчивалось, — с хрипотой в голосе признается. — Мне только девятнадцать. Тея приоткрывает рот, но сказать нечего. Она продолжает стоять, как вкопанная, размышляя над тем, что хотел бы услышать собеседник в такой момент, но Рубби раздраженно фыркает, помешав Оушин найти ответ: — Тебе нечего сказать, — она сто раз проходила через такие ситуации. Всем всегда нечего сказать. — Уйди уже, — просит, упершись подбородком в колено, и продолжает с тоской смотреть в окно, докуривая сигарету. Тея эмоционально опускает руки, оставляет девушку в тишине, вернувшись в коридор. Рубби Эркиз завидует тем, у кого есть выбор. И ненавидит тех, чей осознанный выбор — смерть. Тея молча возвращается в комнату О’Брайена. Парень лежит к ней спиной. Правда, девушка догадывается, что он даже не дремлет. Она забирается коленями на край кровати, не спешит ложиться. Сидит, смотрит в сторону зашторенного окна, сквозь ткань вспыхивают огни молний. От грома в ребрах ощущается вибрация. Тея сутулит плечи, поглаживая плечо, чтобы унять мурашки, и шепчет: — Не спишь? Ответ приходит практически сразу. — Гроза сильная, — Дилан ерзает на боку, удобнее укладывая голову на подушку, но во всем теле продолжает зудить дискомфорт. Оушин продолжает смотреть в сторону окна, улавливая каждый удар молнии, и тихим голосом интересуется: — Могу я поделиться кое-чем? На этот раз с ответом затягивают. О’Брайен в тишине переворачивается на живот, руки протиснув под подушку, голову укладывает набок, лицом к Тее, правда, взгляд сохраняет опущенным: — Конечно, — неуверенно. Тея набирается смелости рассказать кое-что о своем детстве, чтобы Дилан не чувствовал себя настолько некомфортно с ней. Она хочет, чтобы он понял: ей охота быть открытой с ним, просто, говорить о некоторых вещах ей непривычно. — Когда я была маленькой, в такую грозовую ночь, мама повесилась, — сама не смотрит на парня, предпочитая в такие моменты фокусироваться на дожде. — Отец запирал её в комнате с забитыми окнами, чтобы она не могла выбраться. Наверное, он тоже любил контроль. — И переходит к основной тревоге: — Я просто не хочу, чтобы твоя проблема развилась до такой степени. Ты не тиран. Но… насколько я знаю, мой отец тоже не был таким, когда познакомился с мамой. Она иногда рассказывала о нем, о том, какой он был обходительный и заботливый. Чересчур заботливый. Я не хочу, чтобы ты деградировал в нечто подобное. Дилан моргает, сильнее хмурит брови. Попытка вдохнуть полной грудью для него не увенчается успехом. Оушин отводит взгляд в стену, сжав пальцами плечо. Холод продолжает распространяться под кожей. — Я не знаю, — О’Брайен не думал, что всё-таки заговорит, но похоже обстановка располагает к душевным беседам, — каким был изначально мой отец, — прикрывает веки, старательно изолируясь. — Я помню его уродом, вот и все. Он… — язык вяжется узлом, а во рту проявляется вкус горечи из-за подступающей тошноты. Тея опускает глаза, молчит, ждет. Он должен продолжить говорить. — Как-то раз он… — Дилан вновь принимается кусать губу, бегая взглядом из стороны в сторону. Тея зачем-то кладет ладонь на его затылок, начав ногтями массировать кожу, отчего парень моментально покрывается мурашками, непроизвольно прикрыв веки и сморщившись, проронив тяжелый вздох. — Роббин спала, он закрывал её в комнате. Я остался с ним, — прерывается, откашлявшись, а Тея хмурится, догадываясь, к чему всё идет. — И он сказал мне раздеться. Оушин старается не проявлять эмоций, но чувство тошноты становится невыносимым. В глазах жжется. Девушка еле справляется с собой, концентрируясь на парня, следующие слова которого внезапно вызывают темные пятна перед глазами. — Эм… он, — Дилан хмурится, словно сам не до конца верит своим воспоминаниям, — дрочил на меня. Сидел на диване, меня поставил к телевизору и долго-долго… — замолкает. Судя по всему, это продолжалось долго, а для ребенка так вообще вечность. Тея видит, как активно начинает дышать парень, поэтому пытается осторожно уйти от больной темы: — Роббин не знает? — Нет, ей не нужно этого знать, — ему хуже. Его трясет. Тея чувствует это ладонью. И ей становится не по себе. Глотка сжимается, глаза покрывает соленая пелена. От осознания, что столько людей, живущих, кажется, обычной жизнью, страдают от подобных детских травм. Каждый, возможно, скрывает подобное безумное воспоминание, глубоко посаженное в сознании. Тее всегда ошибочно казалось, что она одна такая бедная и несчастная с тяжелой судьбой. Как же она наивна и эгоистична. И глупа. С этим надо что-то делать. Все его проблемы из-за непроработанных детских травм. Теперь Тея Оушин уверена, что ему нужна помощь, иначе он полностью будет охвачен Деградацией. Ни черта у Дилана не хорошо, наоборот. Он просто прекрасно притворяется. — Я пытаюсь исправиться, — Тея начинает с опаской. — И было бы здорово, если бы ты тоже позаботился о своем ментальном здоровье, — пытается уловить негативные эмоции на его лице. — Может, тебе обратиться к специалисту? О’Брайен сильнее напрягается. Пристально смотрит перед собой, разрезая слой темноты взглядом. Его руки заметно дрожат. Тея наклоняется, поглаживая его волосы ладонью, и шепчет на ухо: — Всё. Не думай об этом, — пытается вернуть парня в реальность из глубин прошлого, но Дилан слишком серьезно влез в воспоминания, потому продолжает мысленно скакать от одной картинки в сознании к другой. И все они полны какого-то безумства. Это и есть его детство? Тот фундамент, что должен закладываться для дальнейшего формирования личности? Парень сглатывает. Не может остановить процесс. Тея с тревогой ложится рядом, обхватив одной рукой его спину, и носом упирается в его лоб, начиная сожалеть о том, что заставила парня вернуться к темноте внутри себя. Тяжело тормошить детские раны, тем более если они не затягиваются, а ты снова и снова их сдираешь, выпуская кровь воспоминаний. Оушини проводит пальцами по татуировкам, нащупывает скрытые под рисунками шрамы и моргает, невольно и молчаливо роняя тяжелые слезы. Это все маскировка. Его личная. И какие бы между ними не образовывались отношения, она не будет знать всего. Он никогда не раскроется полностью, и не потому, что не доверяет, а просто не выдержит такого давления прошлого. В этом они с ним похожи. Тея тоже вряд ли когда-нибудь будет достаточно сильна для этого. Ей страшно. Но пути назад нет. Тея Оушин влюблена, причем речь не о розовых соплях и ангелах любви, парящих над головой. Это больная зависимость, нездоровая, как она сама. Тея никогда не научится «любить» нормально, в привычном смысле этого слова. Её психика слишком поломана, как и сломлен сам О’Брайен. Пожалуй, они оба в равной степени безумны. Очередная сигарета тлеет. Бутылка опустошена. Честно говоря, последние глотки дались ей с особым трудом. Рубби продолжает сидеть на подоконнике, смотреть на улицу и потягивать никотин. Просто заглушить мысли. Не думать. Не анализировать. Застыть в этом моменте. Остаться в нем. Девушка опускает взгляд на телефон, лежащий возле стопы. Касается его экрана пальцем, открывая список контактов. Номеров не так много. Жмет на тот, что значится под именем «Кретин», и, включив динамики, ждет ответа, правда, вместо него всё тот же неприятный женский голос рвет тишину: «Абонент временно…» Сбрасывает. Ладонь дрожит, застыв над мобильным аппаратом. Рубби рвано глотает кислород, нервно подтягивает сигарету к губам, неумело затянувшись. Частым морганием стремится остановить проявившиеся эмоции, но эффект совершенно обратный. Слезы нагло рвутся наружу, стекая по щекам. Она гневно вытирает их, шмыгая носом, но в итоге срывается на тихий плач, опустив лицо и обхватив колени руками. Постоянно в тишине. Постоянно в темноте. И постоянно наедине со своей болью. Почему Томас бросил её? Удар. Еще удар под дых. Затем в челюсть и еще несколько по ребрам с разных сторон, чтобы парень окончательно свалился на колени, потеряв силы стоять на ногах. Томаса удерживают мужчины, заломив руки за спину. Один из них хватает его за волосы, дернув голову вверх, чтобы парень не мог скрыть корчащееся лицо от Босса, сидящего в кресле одной из комнат притона. Он пристально смотрит на Томаса, потягивая косячок травки: — Понимаешь, никто не может просто так уйти от нас, — хрипловатый тон полного мужчины с вечно влажными волосами вызывает холод в груди. — Где девчонка? Приведи её обратно, иначе мы займемся вами обоими. Томас сжимает кровоточащие губы, пытается концентрироваться не на угрожающем тоне мужчины, а на музыке, что окутывает здание притона. Но спастись от боли ему это не помогает. Парень продолжает молчать. И поэтому Босс кивает ребятам, которые тут же откидывают Томаса на пол, принявшись избивать всеми возможными способами. За чем сальный мужчина в кресле спокойно наблюдает, прося девушку подлить себе коньяка в рюмку. Лицо Дэниела отражается в стекле окна, поскольку он включает свет в вытяжке над плитой. Только добрался домой. Весь вымок, но не спешит отправиться в душ. Стоит у подоконника, смотрит на улицу, задумчиво размышляя над тем, как он поступает. Скорее всего, верно. Пальцы сжимают телефон в кармане мокрой куртки. Он не должен звонить Брук. Он… был влюблен в образ, но на деле девушка оказалась иной. И проблема в том, что она вряд ли сумеет измениться. Она будет пытаться построить вокруг себя то, к чему привыкла, не возьмется к переменам внутри себя. «Ты нормальный». Смешно, Реин. Ты совершенно не знаешь Дэниела. Ты тоже смотришь на обертку. Браун другой. Но в отличие от тебя он не принимает свои плохие, хоть и настоящие стороны. Поэтому, пошла ты, Реин. Браун не станет стелиться под тебя, играя роль Дилана или, что еще занятней, этого таинственного Норама. Но пальцы странно давят на мобильный аппарат. Дэн сжимает губы. С сомнением опустив взгляд. Или все-таки стоит уточнить, в порядке ли она? С мыслей сбивает звук шагов. Дэниел поворачивает голову, искоса уставившись в грудь зашедшему на кухню мужчине. Тот моментально ощущает прилив напряжения, но пытается изобразить раскованность: — Не спится в такую погоду, да? — удается улыбнуться, но Дэн продолжает косо следить за перемещением отца, который подходит к фильтру с водой, чтобы наполнить стакан. Тишина давящая. Наверное… это шанс наконец всё обсудить. Мужчина давно пытается выйти на контакт с сыном. Сейчас самое время. Они одни. Никто не помешает. Набирается смелости, стоя к сыну спиной, и сдавливает стакан, так и не сумев сделать глоток. Оборачивается: — Слушай. Я хочу извиниться, — что он несет? Он не это хочет сказать, он… — Хочу… искупить вину, — не может правильно выразить свои мысли. Что приводит к такой реакции. — Думаешь, твоих извинений достаточно? — взгляд Дэниела стеклянный, выражение непроницаемое. Он медленно оборачивается, всем телом выражая угрожающую готовность к атаке. Словно вся поверхность его кожи поражена иглами. Он пристально смотрит на мужчину, который пытается исправиться, выразиться иначе, но Браун не позволяет: — Ты избивал нас. Держал в постоянном страхе перед собой. Все заработанные мамой деньги тратил на наркотики, продавал все вещи, лишь бы получить еще дозу, — его тон ровный, оттого настолько пронизывает сознание мужчины, который помнит, на что способен его сын, оттого невольно отступает к кухонной тумбе, прижавшись к ней поясницей. Хотя Дэн остается неподвижен. — Мы сбегали от тебя, а ты находил. Ты ломал маме ноги, чтобы она не могла уйти. Ты запирал меня и морил голодом, чтобы я был слаб и не смог противостоять, — с каждым произнесенным словом его голос жестче оказывает давление. — И использовал меня для манипуляций над мамой, — щурится. — Думаешь, твоего «извини» достаточно? Мужчина проявляет страх в активном моргании и в том, как дрожит его голос: — Я больше не принимаю, — пытается найти оправдание. — Я изменился, я работаю над собой… Но выражение его сына теперь обретает безликость, совершенную потери личности, которую он так яро выдает за свою, скрывая животную агрессию и ту ненависть, которую он питает к окружающему миру: — Лучше бы ты сдох от передозировки тех же сранных наркотиков, — шепчет. — Ты это заслужил. Я никогда не прощу тебя. За то, что пришлось пережить маме. Мне. И за то, какие мы с ней теперь. Каким я стал из-за тебя. Делает шаг к столу, служащим преградой между собеседниками, и отец парня заметно вжимается в столешницу за спиной, чуть ни выронив стакан. — Моя мать настоящая дура, раз решила вновь попробовать построить жизнь с тобой, — вот, что думает Дэн. — И не мне пытаться препятствовать идиотке. Поздравляю, тебе удалось сломить её психику. Ты ведь этого добивался? Чтобы она, несмотря на твою тиранию, оставалась с тобой, как все потенциальные жертвы? Мужчина не может выдавить ни звука. Пристальный взгляд голубых глаз сжирает в нем любую выдержку. — Я ненавижу тебя, — Дэн еле сдерживает тон голоса. — Я так хочу, чтобы ты умер. Но жизнь — сука несправедливая, — не желая больше ни секунды находится в одном помещении с отцом, двигается к порогу, покидая кухню. И шагает к входной двери. Уж лучше пропасть в стихии, чем дышать одной духотой с этим типом. Открывает дверь, натянув на голову капюшон, и правда решительно пропадает в тирании непогоды. Холодный паркет, на котором Брук сидит, все еще влажный. Напротив неё широкое панорамное окно. Девушка продолжает наблюдать за океаном, вдруг находя душевное равновесие и приятное равнодушие. Опустошенный взгляд опускается на баночку прописанных ей таблеток, которые она умело не принимает. В руках сжимает бутылку водки. Пора? И в ушах раздается душераздирающее мычание. — Заткнись, свинья! — парень сидит сверху, сдавливая одной ладонью влажные губы полной девчонки. Её лицо все влажное от слез и холодного пота. Громкая музыка растекается по всему дому, голоса внизу отдаленно звучат вперемешку с шумом и смехом. Никто не услышит. Она пытается вырваться. Пихается ногами, предпринимает попытку вырвать руки, но еще один парень сдерживает их, находя ситуацию забавной: — Скажи спасибо. Когда еще к тебе будут проявлять внимание столько парней. Смех. Они ржут над ней, пока она глотает слезы, давясь бурлящей паникой и ужасом. Её красные глаза устремляют внимание в потолок. Не прекращает мычать, но силы для борьбы иссякают окончательно, когда парень совершает первый толчок. Реин подносит бутылку к губам, чувствуя, как давящая боль внизу живота вновь посещает её тело. Музыка громыхает с новой силой. Никто не знает. Никто не замечает. Никому нет дела. Брук продолжает сидеть в ванной на полу, забивается в угол под раковиной, крепко стиснув колени пальцами. Дрожит. Нет, хуже. Она… не знает, что происходит, не понимает. Её тело ноет. Это незнакомая боль, она… не понимает. Как это могло произойти? Сознание отказывается верить. На лице и плечах проявляются мелкие синяки. Вокруг бледных губ — табун из отметин пальцев и ногтей Шаги. Тяжелые, развязные. Девушка со страхом реагирует на распахнувшуюся дверь. Теснится, сильнее поджимая ноги, боясь быть замеченной. Судя по виду, парень проходит к раковине. И он правда не заметил бы, учитывая свое опьянение, если бы случайно не пнул Реин стопой. Девушка с ужасом опускает глаза, когда парень нагибается, опершись рукой на край раковины. И оба замирают. Он от неожиданности. А она по причине усилившейся боли. — Брук? — Норам как-то иначе произносит её имя. Обычно из его уст оно звучит с максимальным отвращением, но сейчас даже его лицо выражает непривычные эмоции. — Что случилось? — может, это потому, что он пьян? Девушка сильнее прижимает колени к груди, обхватив их руками, и продолжает дрожать, взглядом врезаясь в холодную плитку. А он на удивление быстро схватывает: — Кто это сделал? — и его вопрос срывает что-то внутри девчонки, которая в шокированном состоянии поднимает на него взгляд, отказываясь верить в эту ни к чему непричастную рожу: — Твои ебаные друзья, — шепчет, обрастая новым видом ненависти. — Ты ведь этого добивался, — активно дышит, не усмиряя панику. — Ты хотел этого. Ты доволен, — её лицо выражает настоящее безумство. — Ты счастлив. Я вижу это, — шепчет, вдруг исказившись в улыбке, а глаза вновь наполняются слезами: — Я сдохну, ладно, — обреченно сдается, не в силах больше существовать в том безумии, что является её обыденностью. — Ты доволен? Но вместо ответа Норам встает. И не шевелится какое-то время, заставив Брук несладко понервничать. Она ждет от него всего, правда, только сейчас понимает, что он, вроде как, в последний раз вредил ей физически, когда они еще были детьми. На что он способен сейчас? Он ведь не захочет сдавать своих друзей, значит, заставив её молчать. От этой мысли Реин окончательно лишается рассудка, полностью поникнув. Но не успевает девушка представить весь тот ужас, что её ждет, как Нограм быстрым шагом покидает ванную комнату, захлопнув дверь. Брук с ужасом задерживает дыхание. Сердце замирает. Всё. Ей конец. Он сейчас приведет друзей. Они заставят её молчать. Музыка внизу резко глохнет. Начинается неразборчивая возня. Реин не прислушивается. Не хочет. Какое-то время царит тишина. Может, она оглохла или… Шаги. Дверь резко распахивается, заставив Брук в панике вжаться в угол между стеной и ванной. На пороге те же ноги. Норам. Брук готова самовольно выпрыгнуть в океан, только не мучайте её больше. Она не вынесет дополнительных издевательств. — Братан, ты чего? — слышен голос из-за стены. — Руки за голову, — Норам произносит ровно, чем-то указывая в сторону оставшихся в доме людей. Брук невольно подносит ладони к вискам, думая, что парень обращается к ней. — Сюда пшли! — голос Норама прорывается, заставив девчонку вздрогнуть и зажать уши. — На колени! Реин невольно роняет всхлип, когда на плиточный пол помещения требуемым способом опускаются два парня. И девушка с ужасом узнает в них друзей Норама, а сам белокурый парень стоит позади них, обратившись уже к девушке: — Они? Против своей воли и чувства самосохранения Брук опирается на пол руками, выглянув из-под раковины. Её пронизанный ужасом взгляд скользит по лицам присутствующих, но останавливается на оружие, которое Норам держит в одной из ладоней. — Они? — Норам хоть и пьян, но прекрасно заметил отсутствие этих двоих. — Они? — повторяет, пристально следя за мимикой девушки, а та в страхе пялится на него в ответ, приоткрыв рот. Понятно. Норам щелкает затвором, и парни начинают в ужасе просить прекратить, мол, отстойная шутка, братан. Но Норам на полном серьезе направляет в затылок одного из них дуло, своей решительностью заставив Реин вскрикнуть: — Стой. Давай… — он переводит на неё внимание, и девушка заикается, — полицию вызовем. Не надо… вредить, иначе ты попадешь под статью. Она правда сказала это? Спасла насильников и оберегла Норама от тюрьмы? А ведь могла убить двух зайцев. Но в тот момент что-то пошло не так в её восприятии происходящего. Всё закончилось довольно быстро. Норам вызвал полицию, но рассказывать об изнасиловании не стал. Реин не хотела это ни с кем обсуждать, поэтому, пока парень объяснял копам, что эти двое предприняли попытку ограбить дом, его уже бывшие братаны молча принимали информацию. Почему-то их успокаивал такой исход. Уж лучше их родители будут думать, что они грабители, чем насильники. Брук сидела в гостиной, когда замок щелкнул. Закутавшись в плед после теплого душа, она предпочла наблюдать за дождем по ту сторону окна. За спиной раздались шаги. Звон бутылок. Девушка без желания перевела внимание на отражение в стекле: в помещении горит настольная лампа, поэтому без труда можно уследить за перемещением Норама. Он зачем-то склоняется над каждой бутылкой, проверяя её наполненность, и наконец находит две не открытые, после чего приближается к девушке с влажными волосами. Та не шевелится, лишь с подозрением косится на парня, присевшего сбоку. Протягивает Брук одну бутылку. Она принимает её, не чувствуя сил для сопротивления. Ей и правда хочется напиться. И всё забыть. Недолго они молчат, слушая шум воды за окном. Норам нервно дергает этикетку на стекле бутылки и в итоге решается заговорить: — Я этого не хотел. Извини, что привел их сюда. И не дал тебе уйти. Реин никогда не могла понять его. Где-то после десяти лет они редко контактировали. Раньше их общение сводилось к проявлению садизма со стороны мальчишки, но последние несколько лет они редко пересекались. Только если в школе. Поэтому Брук тяжело понять, с какими чувствами Норам произносит слова извинения. И извиняется ли он вообще? Ей, честно, не верится. Она поворачивает голову, хмуро изучает лицо парня. Он прикалывается? Опять издевается? Норам чувствует её пристальное внимание, потому не поворачивает голову, предпочитая пялиться куда-то в сторону: — Я… никогда не хотел бы такого, — нервно дергает бутылку, опустив глаза. — На самом деле, я злюсь не на тебя, просто ты… ты как часть того, что я ненавижу. И в детстве я… признаюсь, я пытался тебе всячески вредить. Я хотел, чтобы ты умерла. Поэтому разными способами проявлял садизм по отношению к тебе, — он пьян, но речь слишком чистая. Реин в очередной раз растеряна. Неприятно растеряна, потому отворачивает голову, сделав решительно крупный глоток пива. — Но сейчас я понимаю, что ты не при чем. Ты такая же жертва обстоятельств. Я ни в коем случае не пытаюсь вымолвить прощение, — вдруг оправдывается, морщась. — Я не могу его получить. Не после того, как поступал и что творил. Брук молчит. Не знает, как реагировать. — Твоя мать соблазнила моего отца, — кажется, алкоголь развязывает ему язык, и Реин не уверена, что хочет слышать это. — Он вышвырнул мою мать из дома, бросил её, когда ей так нужна была поддержка. У моей мамы был рак. Думаю, она уже умерла. Отец не оставил ни мне её контактов, ни ей моих. Потому что твоя мать не хотела, чтобы он поддерживал общения с бывшей женой. Твоя мать — стерва. Зацепилась за богатого мужика. А мужик поддался соблазнению, ведь моя мать давно болела. У них не было отношений, как таковых. Он часто пил и жаловался мне о своей усталости. Ему было влом заботиться о моей маме. Он говорил, что она случайно забеременела от него. Он не хотел связываться с ней и тем более иметь детей. Просто… не понимаю, почему из-за их ошибок должен был страдать я. Так всегда, — Брук вдруг чувствует, как сердце ответно ускоряет сердечный ритм, а взгляд просится переместиться на профиль Норама. — Взрослые чудят, а дети живут с их дерьмом. Девушка поворачивает голову, с неясным успокоением выдавив шепотом, но уже взглядом упершись в пол: — Я понимаю, о чем ты, — хмурится, почему-то не фильтруя информацию, которая непроизвольно слетает с губ: — Она часто бьет меня по голове, чтобы я забыла. — В смысле? — Норам все-таки в упор смотрит на девушку, не до конца поняв, что она имеет в виду. — Она боится, потому что я многое знаю о ней. Есть вещи, которые должны остаться в тайне. Поэтому она боится меня, боится, что я могу раскрыть её секреты. И пытается выбить все из меня. Звон ключей. Брук замирает, удержав в ладони горсть таблеток. Дверной хлопок. Тяжелые развязные шаги. Девушка продолжает сидеть спиной, чувствуя, как мурашки пробегаются волнами по спине. Опять? Опять кажется? С опаской медленно оглядывается, не сразу находя в темноте силуэт вставшего на месте парня. Реин пристально смотрит на него, подозревая, что галлюцинации вновь рвут грань реального мира. Вот, почему ей стоит правильно принимать лекарства. Чтобы не путаться, где есть действительность, а где — мир иллюзий. Норам снимает с головы капюшон мокрой куртки. Светлые волосы липнут к лицу. Он слегка… растерян. Не рассчитывал застать здесь кого-то, не в такое стихийное безумство. — Привет, — давит хрипло сквозь сжавшуюся от эмоций глотку. Девушка не меняется в лице, промолвив без эмоций: — Тебя нет. Первое, что она слышит, заперев дверь большого дома, — грохот в гостиной. Брук хмурится, недолго потоптавшись на месте, и уверенным шагом ступает в сторону помещения для приема гостей. Открывает двери, застыв на пороге при виде того, что творится по ту сторону: светлое помещение буквально тонет в хаосе, стол перевернут, на экране широкого телевизора красуется огромная вмятина, декоративные подушки раскинуты, стеклянная поверхность журнального столика разбита вдребезги, на полках шкафа нет прежней посуды из хрусталя, она осколками лежит на полу. В детстве Брук бы бежала прочь в ужасе, но сейчас она вполне спокойно смотрит на виновника сего торжества. Норам похожим образом замер возле комода с никому ненужными сувенирами, явно намереваясь разнести всё железной битой… О’Брайена? А, так вот зачем он одолжил её сегодня утром. Дилан упомянул об этом во время обеда. — Что случилось? — интересуется обыденным тоном. Норам неровно дышит, переминаясь с ноги на ногу, и вытирает пот со лба, пытаясь казаться собранным и… адекватным: — А-м… Я… немного разозлился. — Опять отец? — понимает Брук. — Типа того, — парень готов прекратить, по причине чего испытывает разочарование, ведь он недостаточно вынес злость на окружающих вещах, но Реин удивляет его, когда опускает сумку к ногам, проходя в разрушенную гостиную, изучая её с особым интересом: — Можно мне тоже? Норам с недоверием косится на девушку, но всё-таки протягивает ей биту друга, с любопытством ожидая, как же она поступит дальше. Брук быстро теряет голову. После пару бутылок пива она находит это занятие весьма и весьма забавным. Каждый скрежет от удара приводит её в щенячий восторг. Кажется, всего полчаса — а рушить уже нечего. Гостиная полностью уничтожена двумя пьяными подростками, которые плюс ко всему еще и добивают уже испорченные вещи. Реин даже включает какую-то песню на смартфоне, подпевая и продолжая орудовать битой, с нежеланием отдавая её Нораму, ведь: «Давай хотя бы по очереди, а то нечестно!» Правда, в один момент, когда Брук находит упавшие со стены почти целые часы, она отказывается отдать биту, поэтому Норам по-детски пытается отнять её, вступив в неравное сражение с Реин, которая разворачивается к нему, дернув на себя оружие, при этом громко рассмеявшись. И тогда она сама делает кое-что неправильное. Сама, потому что внезапно фокусирует взгляд на лице парня, с хмурым видом осознав, к какому действию её тянет. Она быстро привстает на носки, давяще коснувшись его влажных от пива губ, и буквально через секунду Норам отстраняется, отпустив биту. Та остается в руках у Брук. Она прижимает её к животу, внутри которого начинается необычное жжение. Девушка пристально смотрит на парня, осознавая, что вытворила, а тот как-то скомкано глотает кислород, сделав еще шаг назад. Смотрит в ответ. Так же недоумевающе. — Ты чего? — он еле произносит это, сощурившись. Брук продолжает молча пялиться на него, широко распахнув глаза. Норам в смятении. Он даже немного злится, но негативная эмоция быстро блекнет. Брук смотрит на него и не может понять, что не так, что изменилось и с чего вдруг ей так жутко захотелось совершить это? — Извини, — девушка моргает, опустив взгляд, и крепче сжимает биту, дабы подавить дискомфорт в ребрах. — Извини, — повторяет, качнув головой, и делает шаги к комоду, возле которого стоит Норам, кладет биту, но та скатывается, со звоном падая на паркет, вынудив Брук на мгновение отвлечься. И в это мгновение «странное» совершает Норам. Он резко наклоняется, быстро коснувшись губ Реин, отчего та вскидывает лицо, ладонями упершись ему в плечи в защитном жесте. Парень отстраняется. Смотрят друг на друга. Норам хмурит брови, сделав еще шаг к Брук. Не разрывает зрительный контакт. Реин не отступает, с каплей тревоги ожидая последующих действий. Норам вновь наклоняется, но уже медленно, дабы уловить знак протеста. Но такового не последовало. Он дольше соприкасается поцелуем с её губами, сделав завершающий шаг, ломающий остаток расстояния между ними. Веки Брук сами сжимаются. Норам же продолжает смотреть на неё, когда чуть наклоняется, оказав давление на её губы — и Реин выше запрокидывает голову, открыв парню больше возможностей, чем он и пользуется, взяв девушку за шею и значительно углубив поцелуй. Ей страшно. Ведь она не может остановиться. Чертов ужас селится в груди, заставляя сердце гонять кровь с удвоенной скоростью. Норам продолжает терзать её губы поцелуем, руки давно опускаются на талию, слегка задрав блузку. Реин отступает назад, не зная, как спастись от сводящего с ума желания. Надо как-то прекратить. Это неправильно. Попытка оттолкнуть парня — он только сильнее прижимается к ней, вдавив спиной в комод позади. Брук сдается. То, как разгорается её организм, с этим невозможно справиться. — Норам? — Брук все же противостоит, разрывая поцелуй. — Остановись, — затылком врезается в стену, прогнувшись в спине, чтобы быть как можно дальше от его губ. Парень прекращает. С тяжелым дыханием смотрит куда-то на уровень шеи Реин, похоже, совершенно теряясь в происходящем. В этот раз он послушает. Но в следующий, когда она попросит остановиться, он продолжит, совершив насилие в состоянии наркотического «опьянения». — Чем ты занимаешься? — Норам пытается казаться беспечным. Шагает к Брук, сунув ладони в карманы мокрых джинсов. Девушка продолжает молча смотреть на него. Ему удается подойти достаточно близко, чтобы разглядеть её полную ладонь таблеток и бутылку водки, которой Реин, судя по всему, собирается запивать. — Тебя нет, — она шепчет. — На самом деле. Норам плохо разбирает её слова, поэтому несет какую-то чушь невпопад: — Я был уверен, что ты в такую погоду дома. Поэтому пришел сюда. — Тебя нет, — вторит. — Ты перебрала, — парень встает сбоку, оценив ситуацию, в конечном счете озарившись хмуростью. — Что ты собралась делать? Но Брук повторяет, опустошенно взирая на него снизу: — Тебя нет. — Что вы устроили?! Гады! — мужчина ураганом ярости пересекает разрушенную гостиную, двигаясь прямо на Норама, который автоматически отводит Брук за спину, вытянув руку перед собой: — Отец… это я… — Они вместе это сделали! — мисс Реин рвет глотку, указав пальцем на подростков. — Намеренно, чтобы испортить нам день помолвки! — её крик провоцирует нетрезвого мужчину к более агрессивным действиям, и Норам успевает лишь пихнуть Брук, когда получает удар в лицо. — Гаденыш! — мужчина не дает ему подняться, нанося удары ногой. — Боже… — Брук бледнеет от ужаса — Не трогайте его! — начинает озираться в поисках того, чем может ударить мужчину. Видит почти целые часы и наклоняется за ними. Вот только удар по её голове приходится раньше. — Брук, ты наказана! — Женщина в гневе бьет девчонку по макушке сжатым кулаком. Реин падает на колени, в очередной раз не успев отреагировать. Женщина хватает её за волосы, дернув вверх. Заставляет встать на ноги, согнувшись чуть ли не пополам. Брук издает тихое шмыганье, топает за матерью, которая тащит её за локоны в зал роскошной прихожей: — Думаешь, сможешь помешать моему счастью?! — Мам, нет, я… — она прерывается на болевой стон, когда женщина дергает её волосы вверх, ведя на лестницу. Девушка спотыкается, валится на ступеньках, но продолжает тащиться за разгневанной женщиной. На второй этаж. — Я не позволю тебе разрушить мою жизнь! — совсем остервенев, мисс Реин буквально вырывает клок волос дочери, которая не выдерживает, громко закричав: — Мам, больно! — Мерзавка! — женщина вдруг разворачивается, со всех сил пихнув девушку, которая будучи не в адекватном состоянии не удерживает равновесие, повалившись вниз. С грохотом Реин оказывается на белом полу первого этажа, разбив голову о сверкающую плитку. — У вашей дочери отчетливые старые повреждения головы. — Странно, она очень аккуратная девочка. — Возможно… Над ней издеваются в школе. Постоянные травмы могут повлиять на её физическое и психическое здоровье. Особенно пострадает память, мисс. Она странно разинула рот в улыбке: — Я обязательно выясню и разберусь с этим. — Давай. Ты ведь хочешь быть хорошей дочкой? Но девочка мнется, не понимая, почему это необходимо. Что приводит девушку в ярость: — Значит, ты хочешь быть сукой?! Ты ни о ком не думаешь! Только о себе! Толчок в спину. Ребенок преодолевает грубые ступеньки, оказываясь без сознания на полу первого этажа. С травмированной головой. — У вашей дочери серьезные проблемы с внутричерепным давлением. К тому же она занимается неконтролируемым самоповреждением, ударами по голове провоцируя ухудшения. Я выпишу ей таблетки. Обязательно следите за их приемом. — Я поняла, доктор. Женщина ставит две упаковки с лекарством на полку своей прикроватной тумбочки, запирая дверцу на ключ. Норам опускается на корточки, пытаясь придерживаться спокойствия: — То ты не принимаешь таблетки, то намереваешься проглотить все разом, — скованно улыбается, изучив горсть медикаментов в её ладони. Девушка все так же не проявляет признаков адекватности, с хмурым видом подметив: — Это было неправильно. Опять начинает. Она всегда несет одну и ту же чушь, когда напьется. Норам вздыхает, мягким движением пересыпав в свою ладонь таблетки. Брук не реагирует на его самодеятельность. Парень забирает бутылку водки, поднимается и направляется в сторону кухни, чувствуя её пристальный взгляд на своем затылке. Гул воды. Реин кое-как привстает на хилых ногах, плетясь на шум. Когда она добирается до кухни, Норам уже выливает всю водку в раковину. Бросает на неё взгляд, сдержанно растянув губы: — Расскажешь, где хранишь остальной алкоголь? Я знаю, у тебя всегда есть запас всякого паленого дерьмеца. Реин хмуро всматривается в его профиль: — Я не помню, как мы… как мы встретились? — Ого, что-то новенькое, — выключает воду и берет полотенце, вытирая влажные ладони. Поворачивается к девушке всем телом, всё еще не зная, как себя вести с ней. Конечно то, что она пьяна, упрощает выбор поведенческой тактики. По крайней мере, не будет пытаться прибить его. — Ты продолжаешь бить себя по голове? — задает личный вопрос, когда видит, как Брук активно трет макушку ладонью, выражая на лице боль. — Ты не должна этого делать, — напоминает. Как способ наказания, привитый матерью. Рука Реин уже сама на автомате совершает удары в момент, когда девушка испытывает вину или стыд. Привычка. Реин начинает носиться взглядом по полу, видимо, сейчас произойдет очередной срыв. И, наверное, Нораму стоит поскорей свалить. Но: — Брук? — привлекает её внимание, сделав осторожный шаг вперед. Девушка устремляет на него внимание полных слез глаз, пока пальцами продолжает грубо массировать макушку. — Тебе надо уезжать, — он понимает, что она сейчас не проанализирует его слова как следует. — Бежать от неё, — сглатывает, ведь Брук опускает глаза, вновь принявшись постукивать костяшками по голове, морщась от охвативших её эмоций. — Твоя мать больная. Мой отец тоже. Они оба не в себе. Ты должна уйти от них. И обратиться за помощью, поняла? — какой раз он твердит это? А Брук лишь плачет, качая головой и отступая назад, чем призывает Норама приблизиться на небезопасное расстояние. Реин застывает, когда её плечи сдавливают холодные пальцы, и она встречается с решительным взглядом Норама: — Ты не делала ничего плохого. Мы не делали ничего плохого, — каждый раз, когда она напивалась, ему приходилось повторять одно и то же. И он готов делать это постоянно, чтобы искупить свою вину. — Она сделала тебя такой, подверженной чужому влиянию. Но ты не плохой человек. Это она больна башкой. Она делает тебя такой, чтобы ты молчала о её… прошлом. Настоящем. Она ведь продолжает делать это? Ходить в тот притон, да? Она сексуально озабоченная. Она зависимая. Она хочет уверить тебя в том, что ты такая же. Что ты нездорова. Она убивает тебя на протяжении стольких лет, — невольно приседает на корточки, чтобы заглянуть в глаза девушки, опустившей лицо. — Брук, — трет её колени. — Это не ты. Это всё она, — в глотке встает ком. — Мы с тобой не делали ничего выходящего за рамки нормы. Она — делала. Брук мычит, со всех сил ударив себя по макушке кулаком. И готовится нанести второй удар, наплевав на моментальное образование темноты в глазах. Норам вскакивает, перехватив обе её руки, а девушка принимается громко стонать от боли, топая ногами, как ребенок, которому не позволяют съесть лишнюю конфетку. Парень одной ладонью удерживает пальцы обеих её рук, а второй щупает голову Реин, находя странные впадинки. За красивой маской скрывается столько душевных дыр. Всё-таки, Брук, внешность не главное, но ты слишком озабочена сохранением своей наружной красоты, чтобы понять, насколько больна внутри. Норам не может долго наблюдать за её тщетными попытками вырвать руки. Он отпускает их, схватив девушку за лицо, чтобы заставить отвлечься на себя. Реин от бессилия опускает руки, продолжив издавать смесь мычания, рычания и стонов. Парень сглатывает, нервно вытирая её слезы, и морщится, сводя брови к переносице: — Я хочу помочь тебе. Но ты сама не позволяешь, — Брук разжимает мокрые веки, уставившись на него с прищуром. — Если бы ты попросила, я бы остался, но ты… Девушка привстает на цыпочки, грубой хваткой ладоней сдержав голову парня на месте. Тяжелым поцелуем касается его губ, а он не отстраняется, с хмуростью и без ответа выдерживая горькость. Брук чуть опускает голову, пальцами крепче схватившись за его шею, и пытается выше приподняться на носках, чтобы дотянуться до его губ. Норам скованно приоткрывает их, позволяя девушке углубить поцелуй, но по-прежнему не отвечает, вместо пылкого желания ощущая только сдавливающую глотку тревогу. Брук больна. Океан + Деградация = Брук Реин Океан + Деградация = Норам Реин Океан + Деградация = Дэниел Браун Океан + Деградация = Томас Нордвуд Океан + Деградация = Рубби Эркиз Океан + Деградация = Ричард Эркиз Океан + Деградация = Роббин О’Брайен Океан + Деградация = Дилан О’Брайен Океан + Деградация = Тея Оушин Океан + Деградация = любой из нас