***
Сычен не слышит ничего, кроме какой-то старой французской песни, чувственно кричащей из магнитолы. Он не знает слов, но подпевает так громко и остервенело, словно сам написал к ней текст, придумал музыку и выступает сейчас с ней перед публикой. Тонкие пальцы обжигает сигарета, напоминая о себе жгучей, но еле ощутимой болью на коже. Парень сбрасывает пепел в окно, не сбавляя скорости и не обращая внимания на окружающие его пейзажи. Возможно раньше, но не сейчас, он бы запечатлел каждый уголок этой дивной природы, впадающей в спячку, истратил бы всю память на камере, записывая шелест листвы и птиц, резко, но так красиво и грациозно срывающихся с веток тех самых деревьев. Сычен смотрит в зеркало заднего вида, но видит в нём лишь отражение своих покрасневших и совсем не опухших глаз, смотрящих на него самого с такой сильной ненавистью, что вот-вот может взлететь на воздух в своей собственной машине. Но ничего не происходит. Он лишь поправляет светлые волосы, зачёсывая их назад, оголяя и освобождая свой лоб от отросшей чёлки, совершенно забыв про сгоревшую до фильтра сигарету, осыпающую пеплом чёрные брюки. Поля и густые леса за ними сменяются небольшими лужайками. Местами начинают появляться домики, небольшие фермы и коровы, гуляющие тут и там, спокойно выходя на дорогу. Дун останавливается перед одной из таких смелых представительниц и смотрит на неё пустым взглядом. В голове ничего, сплошная тьма и пустота, а глаза не выражают ничего, кроме собственного янтарного оттенка. Он не знает, как долго сверлил несчастное жвачное своим взглядом, но очнулся от глухого стука по переднему бамперу. Корова просто ушла, спокойно пережёвывая траву, на прощание хлопнув своим хвостом по машине. В голове прорисовываются странные мысли, которые тут же улетучиваются, стоит парню вновь завести мотор. Городок совсем не большой, но маленьким его назвать также трудно, благодаря куче развилок, ведущих на разные фермы и рисовые поля. Но ему надо не сюда. А к самому краю, где, помимо небольшой фермы есть ещё и маленький порт, принадлежащий одной семье. В горле начинает нещадно першить, когда Сычен подъезжает к небольшому домику. Ворот нет, собственно, как и ограды. Но рядом с домом большой гараж, перед которым он и паркуется. Ещё с минуту парень сидит в машине, пустым взглядом упираясь в никуда. Двигатель глохнет. Хлопок двери и открывающийся багажник, в котором лишь один небольшой чемодан и чехол с костюмом. Дорожка до дома выложена гравием. Бетонные ступеньки с кованными перилами и клумбами цветов за ними. Выглядит мило и уютно, если бы не та аура уныния, которая чувствуется из закрытых окон. Пасмурная погода нагоняет ещё больше тоски, хотя раньше Сычен и любил её. Рядом с дверью красуется номер "95", и Дун ухмыляется такой иронии, вспоминая его год рождения. Он ставит чемодан рядом и стучит, мысленно обдумывая приветствие и на всякий случай вспоминая основные японские фразы, которым он обучил его. За дверью тишина. Он стучит ещё несколько раз и зовёт хозяев дома по фамилии, надеясь, что хоть так его услышат. Дома никого. Сычен вздыхает и садится на милую, светлую скамеечку, стоящую на крыльце, и ёжится от холодного ветра. Он закрывает глаза, надеясь, что хозяйка дома уехала ненадолго и задевает что-то ногой, рядом с ножкой скамьи. Тусклое мерцание, и парень понимает, что нашёл ключ. Недолго думая, Сычен поднимает его и бросается к двери, оказываясь в доме через два поворота ключа. Светлая, но пустая гостиная с большим диваном и двумя креслами перед камином. На полочке камина стоят фотографии, на которые Дун чисто из принципа не смотрит. Он не хочет видеть его улыбку ещё раз, без возможности повторить это в реальности. Оставив чемодан рядом с дверью, Сычен проходит через арку на кухню. На столе, в разных его концах, две тарелки. Одна пустая, вторая лишь наполовину. Он садится на стул и устремляет взгляд на пасмурное небо за окном. Сил хватает лишь на то, чтобы опустить голову на стол.***
Дискомфорт в области шеи, пальцы на ногах немеют, теряя чувствительность, а под головой что-то твёрдое. Сквозь сон Сычен слышит тихий шелест: такой знакомый и привычный, что совсем забывает о том, где он находится. Дун открывает глаза и видит перед собой слегка удивлённую пожилую женщину. Звуки возвращаются к нему целой симфонией. За окном шелест деревьев, в доме звонкий, но в то же время тихий стук часов, и шум пакетов в руках у этой женщины. Блондин сразу вспоминает, где он, и резко вскакивает, заставляя её вздрогнуть. - Извините, я не хотел вас напугать, - он низко кланяется, а затем поднимает взгляд, глядя на неё виноватым котёнком, и начинает тараторить на беглом японском: - Моё имя Дун Сычен. Я друг Юкио, я писал вам и... - Ты можешь говорить на корейском, я пойму, - женщина слабо улыбается и смотрит на него с каким-то материнским теплом, а у Сычена душа в пятки уходит, когда он видит знакомую улыбку. У меня мамины губы и глаза отца - вспоминается звонкий голос в голове. Такой тёплый и счастливый, что парень готов утонуть в этом воспоминании, но... - Мне приятно, что ты приехал. Ты первый и, наверное, единственный из его друзей, кто дал о себе знать, - она взглядом указывает на стул, позволяя Сычену сесть обратно и начинает разбирать пакеты, стоя уже у кухонных тумб. - Хотя, наверное, у него их и не было. Он был очень умным. Ему многие завидовали. Сычен подвисает, не зная что сказать, и смотрит на неё растерянным взглядом, а затем снова вскакивает со стула, вспоминая. - Извините, наверное с этого и нужно было начать. Примите мои соболезнования, Накамото-сан, - Дун снова сгибается в поклоне, и выпрямляется только тогда, когда ему на плечо ложится тёплая, сухая рука. - Называй меня по имени - Харуми-сан, - она легко похлопывает его по плечу, и ростом напоминает школьницу, едва достающую ему до плеча макушкой. - У тебя красивые глаза, - совершенно неожиданно произносит Харуми, возвращаясь к кухонным тумбам. - Спасибо, - слегка заторможено роняет парень, садясь на стул, и неловко заламывает собственные пальцы, силясь что-то сказать. Но неловкость на пару с удивлением возвращаются ещё раз, когда женщина буквально подлетает к нему и обхватывает сухими ладонями его холодные щёки. - Не говори мне, что уезжаешь завтра. Хорошо? Он всегда так говорил, - словно в какой-то панике произносит она и смотрит прямо ему в глаза. Но Сычен не успевает ничего ответить, как тут же в него летит новый, наверное, достаточно тяжёлый вопрос. - Скажешь пару слов на похоронах? - Да... Я написал небольшую речь. Хотя она простая, ничего особенного... - неуверенно произносит Дун, сталкиваясь со слегка потускневшим взглядом женщины напротив. - Но да, я скажу, да, - тут же меняет свой ответ парень, кивая головой словно болванчик. - Если ты расскажешь завтра о нём, то люди узнают, что мой сын был хорошим мальчиком. Будешь спать на его кровати, - совершенно неожиданно бросает Харуми, а у Сычена снова ком в горле, который позволяет ему издать лишь странный звук, на что хозяйка дома сразу же реагирует. - Не волнуйся, я каждый месяц меняю бельё. Не знаю зачем, но меняю, - с ударением на последние слова произносит женщина и, глухо шлёпая тонкими стопами в белых носочках, уходит за арку, поднимаясь наверх.***
- Целой форели будет достаточно? - громко произносит женщина, высовывая из окна голову. - Да, конечно, - смущённо и немного растерянно кивает Сычен, глядя на неё большими глазами. Уже давно стемнело и парень ушёл на крыльцо, чтобы не мешаться хозяйке на кухне. Сидя на лавочке, Дун отметил, что воздух стал теплее. Или его просто грело присутствие кого-то, более-менее спокойного рядом, в отличие от него самого. - Его брат наловил. - Кто? - Сычен на мгновение задумался, понимая, что Юкио никогда не рассказывал ему о брате и даже не подавал ни малейшего намёка о том, что он у него есть. Хотя, парень особо и не интересовался. - Его брат, - повторяет Харуми и смотрит на свои руки. - Я вся в чешуе... Ты не мог бы принести кусок масла из холодильника, там, внизу? - Да, конечно, - тихо отвечает Дун и ещё с минуту сидит на скамье, разглядывая в темноте свои искусанные пальцы.***
Дверца маленького холодильника отзывается странной, глухой болью в и без того холодных пальцах. Наверное этого бы и не было, если бы Сычен не впивался ими в холодильник с такой силой. Со стороны, наверное, выглядит будто он просто стоит, оперевшись руками на холодный металл, но изредка вздрагивающие плечи могут выдать его со всеми потрохами. За это недолгое время, которое для него тянулось вечностью, он научился плакать бесшумно, глотая слёзы и в кровь искусывая свои пухлые губы, которые, после этого, становились кроваво-красными из-за обилия ранок на них. Достаточно быстро взяв себя в руки, парень сделал глубокий вдох, протирая глаза тыльной стороной ладони, наконец надевая на переносицу очки, словно закрываясь от внешнего мира. Масло лежит на самой верхней полке и бросается в глаза, стоит только открыть дверцу. Сычен хватает его сразу и в два прыжка, благо ноги длинные, преодолевает лестницу наверх, надеясь избежать от Накамото старшей лишних вопросов. Ужин проходит в неловкой обстановке. Хотя, неловко здесь, наверное, только самому Сычену. Он жуёт очень быстро, сидя с набитыми щеками, только сейчас понимая, что безумно голоден. Проглотив очередной кусок, парень бездумно выпалил, лишь бы не сидеть в этой неловкой тишине: - Вы с ним похожи. У вас одинаковые губы, - а Харуми лишь улыбается, наблюдая за гостем. - Это забавно. Точнее, ну, не забавно, но... - женщина машет рукой, беззвучно смеясь и блондину становится ещё более неловко. - Не знал, что у него есть брат, - вновь подаёт голос парень, неловко растягивая губы в улыбке. - Да? - достаточно спокойно спрашивает хозяйка, наблюдая за ним. - Да, не знал. - Его зовут Юта, - также спокойно, как и прежде, отвечает женщина. - Он управляет фермой и отвечает за порт, после того, как умер мой муж. Сычен молча кивает головой, задумываясь о чём-то, совершенно не замечая, как разворотил всю рыбу у себя в тарелке. - Ну а ты, чем ты занимаешься? - с интересом спрашивает Харуми, сохраняя на губах лёгкую улыбку, на которую Дун старается не смотреть. - Я преподаватель в Академии искусств. Хореограф, - не поднимая головы отвечает парень и кладёт палочки на тарелку, показывая, что сыт. - Мы работали вместе. Мы были коллегами. Друзьями. Товарищами, - и на этом замолкает, замечая странную тень на лице у женщины. Сычен опускает взгляд в тарелку, понимая, что если не начнёт думать своей маленькой головой, то расскажет то, чего матери Юкио знать не нужно. По крайней мере, не в это непростое время. Но Харуми сама продолжает разговор, переходя на другую тему. - Увидев тебя, я не закричала. А могла бы. Женщина приходит в свой дом, и видит на кухне незнакомца, - грустная улыбка и опущенный взгляд, не дают парню проронить и слова, давая ей продолжить. - А тот, кого я ждала, не пришёл. Так теперь поступают. Это модно? Он молча выпивает стакан воды, не зная, стоит ли спрашивать, но всё-таки делает это, разрушив тишину сначала глухим стуком стакана о стол, а затем и своим вопросом. - Кто этот человек? - достаточно тихо спрашивает парень, тут же получая отказ в ответе и грустно кинутое "не важно". - Ты пахнешь его одеколоном, - невзначай бросает Харуми, а у блондина кончики пальцев холодеют, сжимая края стакана. - Хороший запах, - довершает хозяйка, на что Дун лишь улыбается и опускает взгляд обратно.***
Сычен ложится в постель, ощущая холод простыни и пододеяльника каждой клеточкой тела, отзывающейся тупой болью. Он гасит свет на прикроватной тумбочке и смотрит в потолок, надеясь, что эта боль не предвестник простуды или чего-то подобного. Полумрак из-за приоткрытых штор и тишина действуют на парня усыпляюще, позволяя упасть в дрёму. Но ненадолго. Дун распахивает глаза от невозможности дышать. Половину лица закрывает чья-то широкая ладонь, а матрац прогибается сильнее под весом ещё одного тела, что явно тяжелее его собственного. Парень хватается пальцами за чужую ладонь, пытаясь снять её с себя и вдохнуть немного воздуха, прежде чем страх сожжёт в крови порцию кислорода. Ладонь смещается, давая доступ к воздуху, но всё ещё плотно закрывает его рот, больно давя на острые скулы и искусанные губы, которые и без этого саднят. - Заткнись, нахрен. Только попробуй сказать хоть слово, - звонкий шёпот на пару со скрипящими пружинами разрезает тишину в комнате, а Сычен, узнавая до боли знакомый голос, перестаёт дышать.