I'll use you as a warning sign.
Юнги сидел на своей старой кровати, обняв ноги. Ему нравились покои, в которых он вырос, а оборванный цветок алоэ заставлял невольно улыбаться. Нравилось чувствовать защиту в объятьях короля, он понимал, что в руках того, кто способен причинить самую большую боль, он может быть наиболее сильным. Халат с золотой вышивкой и красивыми драгоценными камнями украшал его обнажённое тело, и он пил вино, пытаясь забыть сцены, которые проносились в голове, повторялись с неописуемой скоростью. Он хотел чувствовать его пальцы на своей коже, но не хотел видеть эти смущающие картинки, глупые воспоминания, из-за которых тело пылало, а сердце трепетало. Юнги сдавленно простонал, когда на ум пришло тихое «котёнок», дёрнулся и запустил руку в свои чёрные вьющиеся волосы, взъерошивая их. Поставил бокал на небольшой комод и поднялся с кровати в надежде отвлечься. Юнги не хотелось читать, гулять или заниматься прочей ерундой. Он хотел, чтобы его придавило к кровати сильное тело короля, он хотел выгибаться и безудержно стонать, а потому прикусил руку, когда подумал о том, что, может, стоит пойти и найти Хосока, упасть перед ним на колени и просить повторить все те мучительно-сладкие пытки. Его грудная клетка часто вздымалась, а щёки покраснели, обнажая силу его возбуждения. Юнги дал себе пощёчину, веля себе успокоиться, и попросил служанку принести ему воду для умывания и подготовить купальню. Он понимал, что сейчас стоит перед самым огнём, и только в его силах отступить или податься ближе. Стоя на грани, он отчётливо понимал, что его привлекает безграничная сила и власть этого огня, что пылал в короле, но, с другой стороны, пустые глазницы действовали пуще холодной воды, окатывая Юнги воспоминаниями и липким ужасом. — Ваше Высочество, — одна из старых служанок до сих пор обращалась к нему, как к принцу. Она вошла и вежливо поклонилась, отвлекая юношу от терзаний и сомнений. — Да, — он рассеянно кивнул и махнул рукой, разрешая говорить. — Её Величество желает с вами увидеться, — тихо произнесла женщина. — Разве моей матери разрешено выходить из покоев? — он вопросительно поднял брови, потуже запахивая свой халат. — Она просила позвать вас, — так же тихо ответила служанка. — Я не думаю, что мне разрешено с ней видеться, — отчеканил, пытаясь не смотреть ей в глаза. — Что изволите передать? — Что я ещё не сдох, — холодно выплюнул принц, злясь и подавляя желание бросить бокал с вином в стену, чтобы увидеть красновато-розовые разводы на светлом фоне. Но он удержался и только сдавленно простонал, когда женщина откланялась и оставила принца одного. Вся эта неопределённость ела его, он не понимал, что ему стоит делать, а что — нет. Его чёрно-белый мир трещал по швам, а два лагеря с пресловутыми названиями «добро» и «зло» смешались между собой, юноша не знал, как ему поступать, не было ни единой души, которая бы подсказала, как правильно и нужно. Он терялся в словах и действиях окружающих людей, понимал, что с Хосоком их разделяет не только жестокость и меч Хосока, с которого стекает кровь множества людей, но и предубеждения Юнги, что отдаются в сердце неспокойными ударами, сбивая к чертям ритм и мелодику. Он так надеялся, что мать прояснит эту картину, но она оказалась хуже самого короля Чона: пошла на убийство собственного ребёнка. И в глубине души Юнги понимал, что она сделала это для него же самого, пыталась освободить его из пут камеры в подземелье, но он не хотел принимать это, ему хотелось обвинить кого-то, ему нужно было вознести на свой алтарь жертву своей ненависти. Он настолько привык к чёрствости Хосока и подлости Соа, что мать казалась ему самым верным выбором. Но он и вправду не ожидал, что станет всё так, как есть. Было тяжело воспринимать правду, иногда хотелось закрыться одеялом с головой и притвориться, что всё в порядке. Но, разве это помогло бы проданному принцу павшего королевства? Вечером того же дня Хосок не пришёл, а Юнги едва сдерживался, чтобы самому не пойти к нему. На следующий день всё повторилось и больше не менялось. Мин не мог понять, что сделал не так, в чём проблема, почему Чон сначала погладил, а потом оттолкнул, лишая своей ласки. Юнги хотелось выть от отчаяния и безысходности, он желал забыть то, какими нежными могут быть руки Хосока, как бережно они могут гладить и как ласково может любить король. Но метка на запястье жгла дежурным «безразличием», чем сбивала принца с толку. Он не понимал, что не так с этим мужчиной, а во снах видел его тёмно-каштановые волосы в своих руках, его губы на своей шее и руки, оплетённые вокруг талии. Юнги не находил себе места, но считал, что идти первым ниже его достоинства, поэтому он отсиживался в своих старых покоях, иногда сидел на кухне, просил старых кухарок, которые служили в замке ещё тогда, когда Юнги был совсем ребёнком, рассказывать о приёмах. Ему нравилось гулять в саду и, однажды, когда он заметил Хосока с одной из придворных дам, что лучезарно улыбалась тирану, который поставил на колени её народ — спрятался за один из пышных цветущих кустов, неловко упираясь ладошками о землю и молясь, чтобы король не успел заметить его. Говорить с ним, а тем более кланяться, не хотелось, и Юнги оглядывал свои запачканные землёй руки и прислушался к их разговору, но они подозрительно затихли, а когда он посмотрел наверх, то увидел перед собой лицо Хосока, что склонился над ним. — Наслаждаешься цветом пионов? — насмешливо спросил король, пытаясь сдержать улыбку. Юнги отмер и тут же поднялся на ноги, отшатнувшись назад. Их разделял один несчастный куст, но Мин слышал только то, как придворная дама захихикала, очаровательно прикрывая ладошкой рот. Ему захотелось передразнить девушку, но он лишь легко поклонился. — Не заставляйте даму скучать, — небрежно бросил, разворачиваясь и уворачиваясь от руки Чона, что так и норовила схватить принца за запястье. — Стой, — рыкнул король, прожигая Мина взглядом, полным непонятных чувств. — Хочу видеть тебя на ужине вечером. — Думаю, у тебя уже есть компания, — сквозь зубы прошипел Юнги. — Думаешь, имеешь право ревновать? — Хосок потёр указательным пальцем подбородок, срывая один из пионов. — Вот, успокойся, цветочки только для тебя, — насмешливо протянул, а дамочка перестала хихикать, странно зыркнув на Юнги. — Не надо, — прохрипел Мин, прикусывая губу и разворачиваясь к Хосоку спиной, и после минутной запинки пошёл дальше. — Крайне невоспитанный и невежественный, не находите? — Юнги уловил тоненький голос придворной дамы и выдохнул, направляясь дальше. Он не хотел признавать то, как сильно это вышибло воздух из лёгких, нарушило равновесие и опустилось лишним балластом на хрупкие плечи. Юнги не пошёл на ужин к Чону, хоть слуга и простоял под дверью целый час, умоляя принца образумиться. Подсознательно Мин ожидал, что Хосок придёт разъярённый, он ликовал и даже надел лёгкую рубашку, из-под которой свободно выглядывали ключицы, кусал губы и ерошил волосы, предвкушая тепло и чувство наполненности. Он хотел свести Хосока с ума, хотел, чтобы король мучился, приходил и просил Юнги, но, кажется, только Мин подсел на этот болезненно-сладкий наркотик, так как король невозмутимо отреагировал на отказ и так и не пришёл. Юнги был в ярости. Он несколько раз порывался пойти к Чону, но сдерживался, а когда всё-таки осмелился — встретил возле его покоев ту самую придворную даму. Она поправила волосы и обворожительно усмехнулась Мину, а тот почувствовал, как подавился чувством её превосходства. Красива и невероятно изящна. Разве Юнги годится ей в подмётки? Он проследил за тем, как она вошла к королю, и, невзирая на слуг, тут же упал на пол, чувствуя, что такое предательство уже становится привычкой. Чон Хосок ничего не обещал ему, но в груди клокотала ярость. Он не хотел, чтобы ещё кто-то мог почувствовать всю нежность мягких прикосновений короля, но мог только бессильно рычать и биться затылком об стену, не внимая чужим рукам слуг, которые пугливо наблюдали за нарастающей истерикой. — Думаешь, имеешь право ревновать? — Думаю, что дело не в ревности, — Юнги прошипел, отвечая на вопрос, заданный Хосоком в саду. Мин подорвался и поспешил к двери, отталкивая слуг, стал пронзительно верещать, когда стражники оттолкнули его на пол, поднялся. — Отошли, — зарычал низким голосом, видя нерешительность в глазах слуг. — Господин… — начал было один из стражников, но Юнги неожиданно бросился вперёд, пытаясь вытащить его меч из ножен, но его только грубо оттолкнули к стене, заставляя истерично взвизгнуть. Юнги так плохо ещё не было. Предательство. Его предали все, кому он только мог довериться. Горячие слёзы бурлили под кожей, принц пытался сдержаться, чтобы не позориться перед двумя стражниками и одним слугой придворной дамы, но обмяк и свалился на пол, начал тереть закрытые глаза, когда из покоев послышался слишком громкий, показушный смех девушки. Юнги поднялся на ноги и под нечитаемые взгляды слуг побрёл по коридору, направляясь к себе. Как же его достали эти неопределённость и упрямство Хосока, который звал к себе, гладил, давал надежду, а потом отталкивал, топча все внутренности Мина, разрывая его мир на части, заставляя глотать слёзы обиды. Принц нашёл небольшой клинок, который хранил среди своих вещей самозащиты ради и, влив в себя два бокала вина, твёрдо пошёл к королю, пряча кинжал в рукаве широкой белой рубахи. Он шаркал ногами, чувствуя тошноту из-за вина, выпитого на голодный желудок. Стражники всё так же нерушимо стояли, а когда Юнги подошёл к ним — и не шелохнулись. Мин подошёл к ним слишком близко. — Хосок, — крикнул Юнги, свободной рукой пытаясь вытереть слюну, размазанную по губам. Он ещё раз истошно завопил, зовя короля, но в ответ послышалась такая же звенящая тишина. Юнги надоело. Он незаметно вытащил кинжал и, воспользовавшись эффектом неожиданности, без колебаний всадил его в шею одному из двух мужчин, безразлично уставившись на то, как пятна крови проявились на белой ткани его одеяния, а второй стражник приложил свой меч к горлу Мина. Юнги так же беспристрастно наклонился, чтобы вытащить клинок из шеи и уставился на перепуганного стражника. Слуга придворной дамы убежал, и Юнги понял, что у него мало времени. — Ты ведь понимаешь, что, если тронешь меня — умрёшь, — сладко протянул Мин, безумно улыбаясь, обнажая дёсны. — Господин, — мужчина не решался надавливать на меч, но его первостепенной задачей была защита и безопасность короля. — Отдайте мне кинжал, — он протянул руку, а Юнги пальцем надавил на лезвие меча мужчины, пытаясь убрать его от своей шеи. Выступила кровь, и Юнги раздражённо цокнул, облизывая её. — Уйди, — фыркнул, пытаясь дотянуться до дверей, — ты умрёшь в любом случае. Этот мёртв, — он ткнул пальцем во второго мужчину, что безвольным мешком лежал подле двери. Руки стражника дрожали. — Тебя убьют так же: без заминки или лишних мыслей. Стражник рьяно выдохнул и отбросил меч, хватая Юнги за шею, толкая его к стене. Мин безразлично взглянул на него из-под ресниц и почувствовал, как воздух кончается, а хватка мужчины усиливается. Рука с кинжалом разжалась. Он не добивался чужих смертей, он просто был слишком слабым для того, чтобы самостоятельно убить себя, а этот обречённый мужчина, так сильно сжимающий нежную кожу на шее, отлично справлялся с задумкой Юнги. Мин прикрыл глаза, чувствуя, как лёгкие требуют больше воздуха, а потом услышал посторонний шум и вскрик девушки. Чужие руки пропали, и Юнги раздражённо всхлипнул, сползая на пол. Глупая затея, стоило выбрать высоту. С бастионов открывается невероятно красивый вид на закате, оранжевое солнце бы подсветило его бледную кожу, и он бы упорхнул. Но принц слишком хорошо знал, что быть убитым — легче, убить себя — невозможно. Рука дамы легла на его плечо, и обеспокоенные глаза выбили из него весь дух. Дрожащими пальцами поднял с пола кинжал и протянул ей. — Убей меня, — в голове кружилось, а от чувства жалости к самому себе хотелось всё закончить поскорей. Хосок следил за всем, смотря, как тонкие пальцы девушки обхватили рукоять, но отбросили клинок подальше, заставляя принца сдавленно всхлипнуть. — Это не стоит того, — прошептала девушка, вставая и подавая руку Юнги. — Давайте же, — она призывно улыбнулась, а Юнги от этого захотелось взвыть. Никто. Никто не понимает того, насколько сильно отравлена его душа, насколько сильно ему больно и сложно. Ему хотелось разбиться в пыль, лишь бы не видеть холодный взгляд Чона, лишь бы не чувствовать на себе его гнев и наказания. Юнги не понимал, в чём он провинился, мог только тихо принимать свою кару и думать о том, что в этой жизни ему не суждено быть счастливым. — Поднимайся, — закричал Хосок, подходя к ним, взглядом приказывая девушке уходить. Юнги не видел ни стражников, которых привёл сбежавший слуга, ни злое лицо короля, который тут же поднял его с пола и грубо завёл в свои покои, запирая за собой дверь, толкая Юнги на пол. Апатия отобразилась на лице принца, и он тихо выдохнул, подтягивая колени к груди, защищая живот. Он не хотел, чтобы Хосок опять делал больно, бил и измывался, но его никто не спрашивал, он устроил такое шоу, что ожидать того, что Чон всё спокойно вытерпит — гиблое дело. Юнги тихо всхлипнул и почувствовал, как его подняли за плечи. Щёку обожгла первая пощёчина, но принц даже не вскрикнул, в нём больше не было сил сопротивляться. Он убил человека, и теперь он заслужил, чтобы его также лишили жизни. Но Хосок так не думал, он прижал голову Юнги к своей груди и надавил на неё. — Плачь, — тихо прохрипел король. — Ты же хотел убить меня, так давай, — ещё тише выдавил из себя Мин, еле шевеля пересохшими губами. Чон рвано выдохнул и сел на пол, перетягивая вес принца на свои колени. Юнги тихо всхлипнул и вцепился пальцами в ткань на бёдрах Хосока. — Плачь, Юнги, не держи в себе, — он ласково погладил спину, от чего принца затопило волной отвращения к самому себе, он хотел, чтобы Хосок ударил его, а не гладил и говорил такое. — Нет, — закричал, пытаясь вырваться из хватки короля. — Не мучай меня, убей, — первые слёзы брызнули солёной влагой, и Юнги задрожал, падая навзничь, прижимаясь щекой к бедру короля, пытаясь контролировать истерику, что содрогала всё тело сильными спазмами. Мин кричал и бил кулачками ковёр, которым был застелён пол, он отталкивал руки Чона и выл, беспомощно кусая губы до крови, выгибаясь дугой, широко раскрывая глаза. Он не мог удержать эмоции, которые хлынули из него, он понял, что сдерживался с того самого момента, как узнал, что его пыталась отравить собственная мама. Но в голове не было ни единой мысли, а Хосок схватился за грудь, прямо там, где обжигающим пламенем жгла метка. — Юнги, — болезненно простонал король. — Я ненавижу тебя и надеюсь, что ты сгниешь в канаве вместе с Соа, — крикнул Мин, подползая к Хосоку, видя оголённую боль в его глазах. Принц замахнулся и ударил Чона по лицу, оставляя на щеке красный след от своей ладони. Он принялся наносить удары по груди короля, но тот никак не реагировал, не понимал, как он довёл спокойного Юнги до такого безумия. Только сейчас он открыл глаза и увидел, что Мин — рыба без воды, такой же беспомощный, так же бесполезно мечется. Юнги не понял, в какой момент сильные руки Хосока перехватили его запястья, но сил брыкаться больше не было. Чон не хотел сделать ещё больнее, только бережно прижал мальчишку к себе, позволил уткнуться ему носом в яремную ямку и тихо скулить, пока оставались силы. — Ты понимаешь, почему носишь мою метку? — тихо спросил Хосок, раскачиваясь в стороны, обнимая Юнги. Ответом послужил тихий всхлип. — Котёнок, ты сильный, сильнее меня. Я убиваю, потому что боюсь, ты — ценишь жизнь. Я делаю тебе больно, потому что боюсь, ты — ценишь верность. Я боюсь не за свою жизнь, а за то, что оставлю тебя в одиночестве, что не сумею уберечь, что подпущу к себе, а потом не смогу жить без твоего дыхания и голоса. Я знаю, что мои слова могут звучать глупо, знаю, что ты ненавидишь меня, но я хочу, чтобы ты знал — я никогда не выберу тебя, ради твоего же блага. Именно поэтому ты останешься здесь, я сделаю тебя наместником, лучше тебя это королевство не знает никто. Ты получишь безграничную власть, и единственный, кому ты должен будешь подчиняться, я. Это плата за то, что ты должен нести бремя моей любви, — сухо тараторил король, пытаясь скрыть горечь и истинный смысл своих слов. Юнги слушал, не моргая, пытаясь переварить всю информацию. Но он не воспринимал ничего, только жался ближе, слыша, как скачет тембр голоса короля, как тяжело ему говорить. — Люби меня, — едва слышно выдохнул Юнги, поднимая голову. Слёзы стекали по красивому лицу Хосока, его влажные губы призывно подрагивали, а тяжёлое дыхание и потемневший взгляд завораживали. Он опять добровольно летел, словно мотылёк, прямо в огонь, забывая обо всём. Единственное, что ему хотелось — почувствовать эти губы на своих, и он поддался желанию, прижался к холодным губам, чувствуя мёртвую хватку Хосока на своей талии. — Я люблю тебя, Юнги, — сдавленно прохрипел Чон, а потом поднялся на ноги, беря Мина на руки, неся его к застеленной кровати. — Между мной и ней ничего не было, если ты думаешь об этом, — прошептал Хосок, опаляя дыханием шею Юнги. Принц рвано простонал, когда его опустили на прохладные простыни, и обхватил ногами торс своего любовника, забываясь и захлёбываясь ощущениями. На следующее утро Хосок всё так же солнечно улыбался и притащил целый букет белых роз, наблюдая за тем, как Юнги нюхал бутоны и забавно морщил носик.***
С первыми осенними днями, после лета, которое Чон Хосок решил провести во дворце Мин, и того, как реконструкция врат и стен была завершена, он возвратился в столицу королевства, наслаждаясь последними тёплыми деньками. Хосок позволил Юнги самому разобраться со своей матерью и разрешил снизить налоги, но только ради того, чтобы подданные прониклись доверием к новому наместнику, которым стал Юнги. Ему было тяжело отпускать короля, особенно после того, как последний месяц он провёл в его постели, но он понимал, что такое положение дел — лучшее, на что он мог рассчитывать. Он слышал о том, что Ким Чонгук стал новым королём, и Хосок даже разок обмолвился, что планирует поход, но Юнги не разрешал себе вникать серьёзно, решив, что хватит метаться. Он хочет жить. Ему не нужна любовь Хосока, если он не хочет давать её. Юнги доверял старым министрам своего отца и прислушивался к советнику, что говорил дельные вещи. Но он не рвался улучшать что-то, ему было хорошо и так. Подданные не любили его, и ему было искренне на это плевать. Они боялись Хосока, а, значит, не смели пойти против наместника, которого выбрал сам король. Но всё же Юнги от скуки зарывался в государственные дела и с каждым месяцем всё чётче видел всю картину: работорговля процвела, неиспользуемые земли приходили в убыток, многие землевладельцы вводили свои порядки и законы. Но семнадцатилетний парень был не так опытен и умён, как тот самый Хосок, а потому действовал слабо, никто не видел в нём реальной власти. Мин старался не прибегать к насилию, он чётко понимал, что вся гниль идёт с верхушки так же, как и рыба гниёт с головы. Поэтому по одному стал избавляться от тех, кто был ему не нужен. Он не принял мать ни разу, позволил ей жить в замке, но не разрешил ей сказать и слова. Вёл переписку с Хосоком, в которой отчитывался обо всём, но это были не личные письма — строгие и уважительные, в нем не было нужного «котёнок». Чон сдержал обещание — он не выбрал Юнги, он выбрал своё целое сердце и Соа. Мин же свыкся с мыслью, что ему просто не суждено жить счастливо, только бесцветно и тленно. И Юнги жил: заставлял себя подниматься утром, впихивал в себя еду и ждал того часа, когда Хосок вернётся. Но он всё не возвращался, и Юнги умирал. Когда спустя год после начала правления Юнги Хосок пошёл походом на Кимов — состояние дел ухудшилось, всё висело на волоске и зависело от того, возьмёт ли Чон замок, или же нет. Но спустя ещё полгода пришло известие о том, что главная оборонная крепость Кимов свержена, а до столицы осталось несколько дней пути.