Truth gonna come out someday. It's gonna wipe that smile right off your face.
Работорговля процветала во время войны, как никогда ранее, а вылавливать молоденьких мальчиков и девочек было удобно и безопасно. Если в мирное время с этим иногда приходилось трудно, то во времена чрезвычайных ситуаций следить за порядком и законом стало непозволительной роскошью. Тот, кто не пошёл на войну — фактически мёртвый. Необходимость защищать замки землевладельцев давала работу. А работорговцы обчищали деревни, и большим спросом пользовались дети и молодые люди. Именно так старая соседка Тэхёна заработала себе на несколько сытных ужинов: дай наводку — получишь деньги и уверенность в завтрашнем дне. Тэхён сломался. Брешь в выстроенной стене дала трещины, которые уже ничем не залатать, а на ранимую и хрупкую детскую психику вылилась вся грязь. Осознание накатывало волнами, под стать истерике, что с каждым вдохом воровала всё больше воздуха, мешая мыслить связно, понимать, что чужие руки и грубые ладони хватают за шею, волочат к повозке и закрывают в клетке на колёсах. И зашуганные глаза, понимание жути происходящего теряются под пеленой ужаса прошлого, что никак не отпускает. Тэхён не сопротивлялся. Он понял, почему соседка помогла ему умыться — наверняка так выглядел красивее, наверняка, так больше получила. Она продала его совершенно без зазрения совести, Тэхён видел её холодные глаза, когда повозка с такими же детьми тронулась дальше. У него случилось дежавю, разве что теперь повозка была украшена деревянной клеткой с большим, металлическим замком. Тэхёну стало плевать. Он не внимал словам сопровождающих и товарищей по несчастью, он был не здесь, не слышал сопереживающие слова, но чувствовал страх, что объединял пленников, продолжал давать им чувствовать жизнь, бороться со всем, подчиняться инстинктам. Спрятаться за стеной не удавалось, поэтому Тэ решил потратить все силы на то, чтобы не забыть… Вот только кому отомстить? Разве судьбе отомстишь? Заставишь её прогибаться под таким же неподъёмным грузом? Нет, она разве что плюнет в лицо и пойдёт смотреть на таких же дурачков, которые брыкаются и не понимают, за что им такое наказание. За то, что быть счастливым не дано. Грязные и потные мужики завтракали и ужинали в трактирах, а пленники тряслись под проливными дождями, товар портился, но им было плевать — главное не качество, а количество. Они сдают всех по одной цене, а там уже на самом рынке разделяют ценовые категории. Поэтому, главное — довезти, неважно, в каком состоянии. Тэхён впервые смог впихнуть в себя еду только спустя три дня голодовки, когда один из мужиков ударил его прутом, рассекая нижнюю губу и подбородок, портя товарный вид. Мальчик давился сухарями, а в голове шелестели отголоски прошлого, он вспоминал, как так же давился жёстким сушёным хлебом. Тогда он не попался в руки извергов — травница спасла его. Теперь же ему только оставалось молиться, но он и этого не делал. Ему настолько надоело пререкаться и сопротивляться, что на уме оставалось только молчаливое принятие. Дорога казалась непростительно длинной, а плачущие пленники под боком — непозволительно жалкими. Тэ стало параллельно настолько, что, когда его вытолкали из повозки, он покорно пошёл, не сопротивляясь, перебирал ногами и, невзирая на тяжелые кандалы, поднимал голову кверху, узнавая вдали очертания главного дворца Кимов. Его привезли в столицу. Невольничий столичный рынок был захудалым местечком, так как из года в год количество рабов сокращалось, а налоги подымались. Работорговцы проклинали Ким Намджуна, который это всё начал и ненавидели Ким Чонгука, который продолжил дело брата, невзирая на недовольство и возмущения всех протестующих. Но, тем не менее, покупатель на такой товар всегда находился, и, несмотря на высокие цены, бордели раскупали достойные экземпляры, понимая, что выручат с них намного большие суммы. Тэхён с рассечённой губой стал чем-то вроде уродца среди симпатичных детишек и подростков. В свои четырнадцать он выглядел слишком хрупким, а девичье телосложение никак не компенсировалось ростом, хоть он и был высоким. Недомальчик и передевочка — такой товар покупают крайне редко, и работорговцы развлекали публику с его помощью: привлекали внимание к другим рабам тем, что издевались над Тэхёном, прилюдно пороли и мучили ребёнка, которому и так было всё равно. Он взял за привычку абстрагироваться и принимать боль, научился цеплять на себя покорный взгляд, отлично зная, что ночью его оставят в покое, позволят поскулить и даже смочат прохладной водой воспалённые раны — будет обидно, если игрушка и живая реклама подохнет. А на утро всё повторялось заново, и, если бы миф о Прометее был бы ему известен, Тэ бы сравнил себя с ним. Вот только вместо печени безжалостные орлы клевали сердце, превращая человека в бездушную оболочку, забирая последние остатки чувств и надежды. Хотя, надежды не было уже давно. Он бредил тем, что дома его утешат и пригреют, а оказалось наоборот — его сдала в рабство женщина, которая наблюдала за тем, как он рос. Неужели настолько обиделась за ворованные груши? Тэхён вспоминал Чонина непозволительно часто, веря, что это единственный маяк, который у него остался. Если бы Тэ знал, что мальчишка давно гниёт под землёй в той самой столице — потух бы ещё быстрее. Иногда он доставал небольшой зелёный камешек на верёвочке, который ему дала травница и который он умудрялся прятать, и тогда он проваливался в тёплую воду воспоминаний. Его чувства и цели менялись с каждой минутой, его состояние скакало от безразличной апатии до едва сдерживаемой ярости. Ярость приходила реже. А в один миг в саму душу уставились удивлённые знакомые глаза, и Тэхёна окатило новым чувством — горящим непониманием и растерянностью.***
Чимин ворвался в тронный зал дворца в столице сразу после того, как пограничный замок был захвачен Чон Хосоком. Он, невзирая на холод и лютые морозы, скакал к Чонгуку, чтобы предупредить о том, что новые пороховые устройства и есть причина того, что Хосок выжидал целый год для нападения. Ещё полгода замок держал оборону, но, как только врата пали, а командира Западной ветви армии Кимов — Ли Ванджунга — убили, жестоко срубив голову, следом повесив её перед парадным входом, Чимин позорно сбежал, подчиняясь тайному посланию Чонгука, который попросил выбраться живым. Отступать и покидать собственный форт не хотелось, но выбора не было, оставалось лишь скакать и потуже запахивать меховую накидку, откладывая мысли о самобичевании на лучшие времена. Чимин не внимал ни усталости лошади, ни собственной, что валила его с ног. Он двигался дальше, забывая о том, что нужно охранять тылы. Он скакал, подгоняя остатки своих людей, что уцелели и сумели выбраться из того кровавого месива, что заварил Хосок. Чимин был почти уверен, что замок выстоит, что прочные вековые стены не рухнут, но, даже когда воинов Чон Хосока обливали горящей смолой, те не сдавались, таранили ворота, ставили лестницы, заставляя людей Чимина тревожиться. Горящие стрелы не брали их, и Чимин понимал, что ангелы не настигнут демонов, а война предрешена: победить живых камикадзе и вышколенных первоклассных убийц невозможно. Огромная армия атаковала постепенно, поэтому для полного завоевания и понадобилось несколько месяцев. Хотя Хосоку твердили, что крепость нерушима. В день её взятия король только хищно улыбался и казнил всех, кого не добили его солдаты, кто не успел сбежать. Он надеялся увидеть голову Пак Чимина, насаженную на острую пику, но, увы, продажный подданный Кимов сбежав, забывая о чести командира, что не бросает тонущий корабль. Хосок посвятил эту победу Юнги, мысленно ставя цель преклонить к его ногам весь континент. Кто знает, был бы он так безумен в своих желаниях покорить всех, если бы не был окрылён любовью? Чимин же, увидев короля Чонгука, не обрадовался, а принял весь груз тяжкого и болезненного проигрыша. Ему не нужны были поблажки, он знал, что должен был быть наказан, но взамен лишь получил бесчисленные поцелуи и крепкие объятия. Чонгук выгнал всех советников ещё тогда, когда Чимин появился в дверях тронного зала. — Я рад, что ты выбрался оттуда, — шептал Чонгук, целуя скулы и пухлые губы, проводя губами по небольшому носику. — Я так скучал. — Ваше Величество, — прохрипел Чимин, падая на колени. — Я виноват, я знаю, я заслужил казнь, — говорил быстро, а нижняя губа дрожала. Чонгук впервые видел его таким разбитым. Он привык к самоуверенному Чимину, которому по зубам всё. Теперь на него смотрел загнанный принц павшего государства Паков. Чонгук, недолго думая, упал на колени, прижимаясь к любимому телу. — Всё в порядке, я знаю, что ты сделал всё возможное, что ты потерял своих лучших людей, но ты защищал наше государство, — шептал король, хаотично поглаживая волосы и шею поникшего мужчины. — Но почему ты не писал мне, почему заставлял страдать? — уже более обиженно спросил Чонгук. — У тебя есть жена, — прохрипел Чимин, а по щекам скатились крупные слёзы. — Я ни разу не тронул её, я ждал тебя. Мы должны разрешить все недомолвки — я люблю тебя, мне плевать на то, что после меня никто не сядет на этот трон, мне не нужны наследники. Я самолично сожгу королевство ради тебя, — уверенно говорил Чонгук, прижимаясь губами к рукам Чимина, целуя каждый пальчик, заставляя забыть обо всём. Чимин был уверен, что их связь не выдержит разлуки, что Чонгук не настолько сильно привязан, думал, что любит только он, никак не ожидая, что король полюбит в ответ. Он был почти счастлив, когда Чонгук упал перед ним на колени, стирая все преграды. Но радость омрачало поражение: доводило его до тихого воя, до праведного гнева на себя самого. — Я люблю тебя, Чонгук. Любил ещё тогда, когда ты и не подозревал о Тэхёне, когда впервые пришёл ко мне. Я уже тогда был готов отдать тебе весь мир, но у меня не было ничего, и ты не оттолкнул, — улыбаясь, прошептал Чимин, прикрыл глаза и прижался губами к любимым Чонгуковым. Вопрос о том, кто такой Тэхён, так и остался лишь в голове Чонгука, он потерял всякий смысл, когда мягкие губы заставили забыть обо всём. Чимин дома. Нет, не в королевстве Пак, а в родных и тёплых объятьях. Ему захотелось заскулить от переполняющего его счастья, он не мог оторваться от губ молодого короля, только иногда улыбался в поцелуй и не внимал тому, что после длительной поездки верхом не помешало бы искупаться. Чонгуку было всё равно, он, не брезгуя, раздевал и снимал тяжёлые латы прямо на полу тронного зала. Не внимал ни холоду зимы, что леденила пол, ни прохладному воздуху. Раздевал любимое тело и постанывал, когда пальчики Чимина поглаживали открытые участки. Узость Чимина сорвала крышу королю, он знал, что его мужчина не предал бы его, не позволил бы касаться себя другому мужчине, но один вопрос мучил. — У тебя были девушки после меня? — Да, — едва слышно выдохнул Чимин. — Неважно, — самому себе прохрипел Чонгук и продолжил двигаться в податливом принце, срывая с его губ восхитительные стоны, позволяя украшать свою кожу собственническими метками. Им было хорошо вдвоём, и ничего не грозило их счастью. На следующий день Чонгук созвал совет, включая королеву и всех приближенных подданных. Чимин стоял перед всеми и рассказывал о методах ведения боя Хосока, и от короля не ускользнула непривычная бледность парня, его дёрганный вид и неуверенный взгляд, что бегал по всему залу, будто в надежде зацепиться за какую-то подсказку. Сделав несколько таких кругов глазами, Чимин испугано уставился на свои ноги, а потом перевёл взгляд на нахмуренного короля, который уже не вникал в слова советников: его волновало состояние Чимина, и он искренне не понимал причину такого поведения. — Таким образом, Ваше Величество, — громко сказал Сокджин, незаметно пиная короля под огромным столом с картой, — мы должны найти альтернативу пустой потере наших солдат. Нам нужны изобретения, что сокрушат непобедимую армию, — ухмыльнулся советник, — мы должны поставить Чон Хосока на колени. — Что насчет Мина? — растерянно спросил Чонгук, перевёл взгляд от Чимина к Сокджину. — Нам нужен этот предатель. — Думаете, Мин Юнги предаст своего Повелителя? — скептично уточнил один из советников, а по залу прошёлся гул перешёптываний. — Инсан, — король обратился к своей жене, — что думает твоя семья? — Ваше Величество, мы полностью полагаемся на вас, — ответила немного задумчиво, но быстро сдёрнула из себя пелену растерянности, цепляя на лицо дежурную прекрасную улыбку, поистине достойную королевы. — Ладно, идея с наместником Юнги действительно безумна, он никогда не укусит руку, что дала ему такую власть и кормит его, — медленно проговорил король, проводя рукой по столу, то и дело возвращаясь взглядом к нервничающему Паку. — На сегодня совет объявляю закрытым, — громко сказал, замечая удовлетворительный кивок главного советника. Как только люди, откланявшись, покинули зал, а Чимин незаметно испарился, Чонгук зарылся лицом в ладони, тяжело вздыхая. — Сокджин, шли тайную весточку Юнги, надави на него, напиши о предательстве и долге — всё в лучших традициях совестного короля. Надеюсь, шпионы Чона ничего не заподозрят. — Не думаю, ты только что отвёл их от этой мысли, — хмыкнул советник, закидывая голову назад, хрустя хрящиками. — Прекрати, — протянул король, ему страх как не нравилась новая привычка советника. Прям мутило каждый раз из-за этих звуков. — Ладно, дать прочитать, когда напишу? — Да нет, я тебе доверяю, — цокнул Чонгук, поднимаясь из-за стола. — Я весь продрог, пойду искупаюсь, — он под нечитаемый взгляд направился к купальням, никак не ожидая увидеть там Чимина. Тот усердно тёр свою кожу и был настолько сосредоточен, что не замечал ни короля, ни засуетившихся служанок. — Оставьте нас, — громко сказал Чонгук, заставив Пака подпрыгнуть и испуганно уставиться на него. Чимин тут же вылез из большого чана и попятился назад, натыкаясь спиной на стену, прикрывая участок кожи ниже живота. Чонгук мягко улыбнулся и направился к нему, но, увидев, что Чимин готов побежать в любой момент, стал ступать осторожней. Пар раздражал и оседал на одеяниях короля, он хотел броситься к Чимину, но тот воспользовался моментом и выскользнул из рук, направляясь к выходу, хватая свою одежду. — В чём дело? Стой, Пак Чимин, — крикнул король, — стоять, я сказал. Но Чимин не остановился, он даже не обернулся, а Чонгук не стал идти следом, что-то в принце останавливало его — то ли перепуганный кроличий взгляд, то ли дрожащие пальцы, что прикрывали кожу ниже живота. Смутные сомнения закрались в его сердце, терзали и не давали спокойно вздохнуть. Он разделся и залез в воду, пытаясь стереть с себя всю непонятную усталость и плохие предчувствия. Ему было страшно, что что-то случилось, а Чимин не подпустил к себе, оттолкнул, хоть вчера и ясно дал понять, что любит. Чонгук подозвал служанок, что помыли его, но голову не покидали глупые мысли, казалось, будто бы Чимин сбежал не просто так, он боялся гнева короля, а прикрытая кожа… Что может быть на коже такое, что бы разозлило Чонгука? Догадка осенила короля, и он резко встал, вылезая из воды, вытирая стекающие капли. Его не волновали вожделенные взгляды служанок, на уме было одно — найти и убедиться в глупости своих мыслей. Чимина не было нигде, Чонгук уже хотел было использовать методы Хосока и снести парочку голов нерасторопных слуг, но только недовольно рычал и продолжал искать, не брезгуя обходить все закутки, не пропуская ни одной комнатушки, в которых бы Чимин мог трусливо прятаться, боясь реакции короля. Чонгук не мог поверить своим догадкам, а когда запыхавшийся слуга доложил, что Пак в одном из амбаров — Чонгук на миг обрадовался, а потом понял, что до решающего вопроса и разоблачения осталось мало времени — твёрдым шагом направился в амбар, в котором хранилось зерно. В пыльном помещении было мало света, но тихие всхлипы и непонятное бормотание слышались лучше, нежели самые громкие крики. Чимин сидел на полу, прижимая ноги к себе, а с невысохших волос стекала вода. Он всхлипывал, тихонечко роняя слёзы на каменный пол, устланный соломой. — Расскажи сам, а то мои догадки не слишком радостные, — прохрипел Чонгук, садясь рядом, притягивая Пака к себе, не обращая внимание на двух сопровождающих стражников. — Я-я не могу, — Чимин зарылся пальцами в волосы, сильно оттягивая мокрые прядки и весь задрожал, когда Чонгук словил его запястья и наклонил так, чтобы смотреть прямо в глаза. — Мы вчера договаривались забыть о недомолвках, — примирительно сказал король, боясь спугнуть Чимина. — Прости меня, — прошептал Пак, мазнув по щеке Чонгука губами. — Я такой дурак. — Хватит, пойдём, — Ким поднялся с пола, таща за руку принца, обхватил его за плечи и повёл прямиком в свои покои, невзирая на косые взгляды слуг. Ему было абсолютно плевать на всех и вся. Если Чимину плохо, то весь мир подождёт. Он осторожно снял с Пака лёгкую рубашку и подтвердил свои самые худшие догадки. «Растерянность» жгла низ живота. Чужая метка, что посмела отпечататься на любимой оливковой коже, заставляя Чонгука бессильно рычать и сжимать руки в кулаки. Он резко схватил Чимина за плечи. — Кто? — прорычал, смотря прямо в янтарные перепуганные глаза. Не хотелось пугать, но собственническое чувство заиграло всеми красками, вопя о том, что Чимин — его и ничей больше. — Кто, Чимин? — спросил ещё раз, но уже отпустил перепуганного парня, снимая с себя тёплую накидку. — Д-давай, — Чимин вдруг обхватил руками лицо Чонгука, с надеждой глядя на него, пытаясь поймать во взгляде антрацитовых глаз презрение, но там не было ничего, кроме чистого обожания и капли обиды, — давай вырежем, заклеймим и сотрём это? Давай забудем об этом недоразумении? — голос принца дрожал, а его холодные пальцы скользящими движениями поглаживали лицо короля. — Давай, — Чонгук сбросил с себя рубашку и опустился на колени, тычась сухими губами в чужую метку, — представим, что она моя? Сердце Чимина ёкнуло, и он запустил пальчики в тёмные волосы, пытаясь сдержать улыбку, что вперемешку со слезами украшала его лицо. — Я люблю тебя, — прохрипел Пак, чувствуя, как нежно губы короля целуют кожу, выводят непонятные узоры языком, повторяя маленькие буквы. Кожа после трения в купальне была слишком чувствительной, и Чимин стонал, чувствуя, как хорошо от осознания того, что всё будет порядке.***
После завоевания главной оборонной крепости, Хосок отказался от возможности двигаться дальше, он понимал, что люди измучены длительным походом, а потому решил дозимовать и провести некоторое время в завоёванном замке. Чонгук хорошо это знал, поэтому заключал мирные договоры со странами, с которыми Кимы имели морские границы. Именно благодаря Инсан удалось подмять под себя всю знать, она не нарушала ни одно из условий Чонгука, а потому быстро втёрлась к нему в доверие. Достойная жена короля и любимица подданных восхищала Чонгука, он не жалел ни минуты, что выбрал именно эту юную женщину, что отличалась не только знатным происхождением, но и острым умом.***
Чимину было хорошо. Кошмары с горящими воинами не посещали его, когда он спал в объятьях Чонгука, а делал он это настолько часто, что все плохие сны оставались только грустными отголосками прошлого. За целых полгода, проведённых в замке, Чимин не переставал заниматься тренировками воинов и, будучи тем, кто хорошо изучил военную тактику Хосока, готовил солдат к тому, что что придётся нелегко. И всё было отлично до тех пор, пока в один из злополучных летних деньков Чимин не решил прогуляться по городу вместе с Чонгуком, который перенял привычку Намджуна следить за реальной жизнью подданных, а не за докладами советников, у которых всё всегда хорошо. Они шли плечо к плечу, и Чимину казалось, что лучше не бывает, но в один миг они разделились, и Чонгук в сопровождении переодетых стражников остановился, чтобы послушать бродячего музыканта, а Пак побрёл на невольничий рынок, обещая скоро вернуться. Он и сам не знал, какая сила потащила его туда, но, встретившись с медовыми глазами, он всё понял. Тэхён, к сожалению, не умер. Чимин, к сожалению, дурак.